Julia Beisenov
Эля дома
С трудом отыскали немецкого психотерапевта, согласившегося принять нас вне очереди на тему выяснения нашей ориентации. Бред, но что делать – сидели с серьёзными лицами, держались за ручки и рассказывали, что мы в однополую сторону ни одним глазком. Благо, врач попалась адекватная и выдала нам вердикт, что мы вполне гетеро. Помимо моей сестры просили и брата мужа подписать у нотариуса обязательства забрать Элю в их семьи в случае, если мы не сможем выполнять наши родительские обязанности. Подписали сами у нотариуса обязательства не создавать однополые партнерства. Дополнительно чудесным образом удалось получить без предварительной записи еще пару красивых и узорчатых документов.
Ну и для полной экипировки решили с мужем подать общественную петицию в интернете. Я до последнего тянула с этим, надеясь избежать широкой огласки. Во-первых, я не сторонница популярности от слова вообще, а во-вторых, боялась навредить делу, разозлить судью и настроить её против себя еще больше. Но, так как по итогам предварительного заседания и судья, и прокурор хором пообещали нам 99 % отказ, то мы решили, что терять нечего. Сообразили текст повыразительней и подали петицию на имя Путина, Патриарха всея Руси Кирилла и Председателя Верховного суда России Лебедева. Я нервничала от непредсказуемости возможных результатов. Вечером 28-го августа мы её опубликовали, а наутро проснулись "знаменитыми". Спала я плохо, продолжая во сне спорить с чиновниками, а проснувшись, панически боялась проверять электронную почту. Заглянув, обнаружила там около пяти сотен писем.
Мой ящик трещал по швам, так как по каждой подписи, поставленной под петицией, приходило подтверждение на емэйл. Плюс на форумах, где мы разместили ссылки, люди тоже начали спрашивать, писать. Я быстренько отключилась от уведомлений и все выходные со страхом и радостью наблюдала, как растет количество подписавшихся: 1000, 1500, 2000… Это было непередаваемое ощущение. Трогало до самого сердца, ведь каждый из этих тысяч – отдельный человек со своей судьбой. И этот человек переживает за нас и желает Элечке попасть в семью. Я обнаруживала перепосты в лентах не только друзей и знакомых, но и многих неизвестных мне людей.
Возникало ощущение, что стеной встают неравнодушные люди, встают за нас и за Элю. Это давало мощный заряд энергии. Правда, одновременно и тревоги – волна запущена, теперь держись: что она снесет на своем пути?
Отдельно беспокоило то, что мы не сами по себе усыновители, а идем через агентство, а оно нас однозначно обязывало согласовывать с ними каждый шаг. И никакой огласки, и к Астахову ни ногой. Я правила и правила текст много раз: очень не хотелось им навредить. Жесткие формулировки меняла на более мягкие, даты заменяла общими сведениями типа "в начале года", убирала географические названия и фамилии, выверяла на предмет неразглашения сведений о ребенке, неразглашения тайны усыновления, недавления на суд до вынесения решения. Это были метания между "привлечь внимание общественности" и "не навредить". Очень тяжело было выдержать баланс, но сейчас, оглядываясь назад, есть некоторая уверенность, что с петицией все было правильно и не зря. Рычаг надавлен ровно до нужной границы, дальше которой нельзя. И агентство, к счастью, нас не убило, а отнеслось с пониманием.
Под вечер воскресенья удалось вырваться на встречу с российской подругой Леной и ее мужем, приезд в Мюнхен которых был запланирован много месяцев назад и выпал на время перед нашим отлетом в Приморский край. Это чуток встряхнуло меня и развеяло мою перегруженную цифрами, фактами и волнениями голову. Вид у меня, наверное, был соответствующий – ошалелый и вымотанный.
31 августа 2015. По тонкому льду. День первый.
Именно эта дата значилась в наших билетах на самолет. Не очень комфортных и очень не дешевых, но при всем этом чудом нами добытых. Дело в том, что с датами нашей поездки совпадал экономический форум во Владивостоке, на который слетались участники чуть ли не со всего мира, и Путин собственной персоной. В связи с чем были раскуплены не только билеты, но и разобраны все гостиницы города. Найти можно было лишь варианты совсем неудобные и дорогие.
Лететь мы должны были с понедельника по четверг тремя самолетами: Мюнхен-Москва-Новосибирск-Владивосток. Суд был назначен на четверг, на 10 утра. А так как все было впритык и мы не успевали бы навестить Элечку перед судом (в необходимости этой встречи нас таки убедило болеющее за нас окружение, иначе это могло быть использовано против самой же Эли), то ходатайствовали о переносе заседания минимум на сутки.
В понедельник, который был у меня еще и рабочим днем, мы должны были вылетать в послеобеденное время. Просить на этот день очередной краткосрочный отпуск у меня уже не хватало совести: предыдущие две недели я только на них и сидела. Поэтому решила поработать до отлета. Но в эти же полдня нужно было еще сгонять в две инстанции за апостилями и собрать чемодан в дорогу. Одновременно всё это вместить в себя бедный понедельник не смог,
и кто-то должен был пасть жертвой. Выбор пал на работу. И, так как на фоне цейтнота весь предыдущий день меня тошнило, я с почти с чистой совестью взяла больничный.
За три часа до посадки пакуем в чемодан драгоценные бумаги, ноутбук, подарки-гостинцы, одежду для суда и прочее. За полтора часа до взлета мчимся на машине по автобану в аэропорт, до которого ехать минут 35. Молимся, чтобы не было пробок. Я безуспешно пытаюсь пройти чек-ин по телефону и созваниваюсь с аэропортом по вопросу стоянки. Стоянка оказалась очень платной, каждые сутки – 30 евро. А так как время возвращения еще неизвестно, то перед глазами рисовалась удручающая сумма.
В итоге мы с Аликом, ни разу не поругавшись (очень ценю это качество в наших отношениях, многие из знакомых пар в подобных ситуациях начинают проявлять раздражительность и активно ищут оплошности партнера), рухнули в сидения самолета, пристегнули ремни и взлетели. А за нашей машиной съездил приятель мужа, отыскав ее в лабиринтах многоэтажной парковки и открыв ее спрятанными там же ключами. Кулибин нервно курит в сторонке.
Москва, по обычаю, встретила нас огнями, памятниками и высотными зданиями. По пути в отель мы пересеклись с представительницей агентства. Она забрала у нас в этот неурочный час немецкие документы, чтобы завтра с утра подготовить по ним нотариальные переводы и вернуть нам обратно. В 23 часа заселились в хостел – было большим облегчением в столь длинные сутки улечься спать в маленькой, чистой и уютной комнатке. Планов на завтра было громадье… А пока спать, спать и набираться сил.
1 сентября 2015. По тонкому льду. День второй.
"День знаний" начался в 7 утра: успеть надо было много. Разработав оптимальный план маршрутов по гугл-картам, мы двинулись покорять Москву. Сначала отыскали типографию, которая распечатала и прошила нам объемные книженции нашей Петиции – в трех экземплярах и с тремя тысячами подписей.
Первый повезли в администрацию Астахова. Пройдя через охрану, пообщались с приятной девушкой-секретарем, которая спустилась к нам в фойе и приняла у нас петицию. Она засомневалась, что за двое суток удастся что-либо сделать, но пообещала отнести начальству наше ходатайство сейчас же.
Второй экземпляр поехал в Верховный суд. Там был обеденный перерыв, и мы отправились пока на встречу с сотрудником агентства. После обеда вернулись в Верховный суд. Петицию у нас приняли, но эти стеклянные глаза, безучастные лица и раздраженные голоса… Помимо воли эта сердечная пустота начала действовать на меня негативным образом и поглощать мой оптимизм кусками. Добро пожаловать в мир начальников, детка. Я с ужасом начала представлять масштабы этой черной дыры равнодушия судебной системы, в которую мы так радостно стремимся, в которую я только что краешком глаза заглянула и осознала, насколько там никому нет дела ни до нас, ни до маленькой девочки. Я скинула с себя наваждение: не было времени.
Нашу третью Петицию "ждала" Генеральная прокуратура. В приемной я натолкнулась на строгую тетеньку, которой также до лампочки было все, кроме ее строгости. Она направила меня к дежурному прокурору. На удивление, дяденька оказался очень живым и с интересом меня выслушал. После он начал стучать кулаком по столу: "Да как они смеют ставить палки в колеса при усыновлении ребенка-инвалида! Ленятся принимать решения сами, все время им нужен пинок. Хотят пинок? Будет им пинок!" Потом хороший дяденька долго рассказывал мне о Меркель, которая "обнаглела", о мигрантах, которые на нас "нападают", о своем путешествии в советское время за границу. Беседа была интересная, но я боялась, как бы он не забыл о сути моей просьбы. Вроде не забыл. И очень даже может быть, что и помог: ведь позже на суде владивостокская прокуратура в итоге приняла нашу сторону, хотя изначально была настроена против.
После этой беседы мой жизненный тонус немного подокреп, и мы направились на "стрелку" с моей подшефной – Светлячком из детского дома Архангельской области, которую я "веду" с ее 12-летнего возраста. Света выросла, и теперь я воспринимаю ее как младшую сестренку. И, хотя она уже покинула стены д/д, мы всегда на связи. Капризом судьбы она оказалась в это время в Москве, и нам обязательно нужно было встретиться. Последний раз мы встречались лично пять лет назад. А сейчас ей уже 18 лет, она ждет ребенка от парня, которого вот-вот должны посадить в тюрьму, проживает в столице у дяди на птичьих правах, без регистрации, не имея возможности пойти даже на консультацию к женскому врачу. И всё это тогда, когда у меня у самой бурлят события. Но выбирать не приходится – принимай и выкручивайся, как можешь. Поговорили со Светиком тепло, но коротко, времени уже не оставалось. Я передала ей кое-что из "беременной" одежды и деньги. Несмотря на то, что посидеть с ней тет-а-тет не очень получилось, т.к. рядом сидели и "бдили" Светин молчел с ещё одним "братаном", я была рада ее увидеть.
Далее по плану состоялось рандеву с московскими подругами, на которое я сильно опоздала. Еле нашла их. Девочки, вы были прекрасны: Ира, Лена и Майя с дочкой. Мы чудесно посидели в кафе, и я получила дополнительный заряд бодрости, тепла и веры в лучшее. Спасибо, мои дорогие.
Потом мы отправились в аэропорт Домодедово, где должны были сначала сфотографировать русские переводы новых документов и прочих бумаг, которые получили сегодня на руки, и переслать все во Владивосток. Мы хотели, чтобы адвокат подала их в суд до того, как мы прилетим лично. Таким образом у судьи было бы больше времени изучить наши новые аргументы. Нашли бесплатный вайфай, разложили на полу порядка сотни листков, и муж начал их снимать, а я строчила к ним пояснительную записку. Слать все пришлось по причине дефицита времени Ватсапом. Он сжимал качество фото и отправлял в режиме "прямого эфира", к тому же как попало в плане очередности. Но времени на исправление уже не оставалось. Звук на телефоне у Юлии, видимо, не был выключен, и я видела, что она проснулась в свои четыре утра и пытается понять, чего тут такое творится. Надеюсь, она нас в этот момент не очень проклинала.
По окончании фотосессии мы помчались наперегонки на новосибирский самолет. Посадка на него по времени уже заканчивалась. В спешке мы с Аликом потерялись. Его задержали на проверке металлоискателем, а я, чтобы выиграть время, помчалась вперед по указателям "короткая дорога". Расталкивала прохожих на эскалаторах с горячими мольбами: "Извините, посадка закончилась", "пропустите, пожалуйста, посадка закончилась". Если сейчас не успеем, то пиши-пропало…
Обнаружив, что мужа долго нет в поле зрения, я побежала за ним обратно. У металлоискателей его тоже не оказалось, и я снова вперед. В итоге мы встретились у очереди на посадку, которую, к счастью, по неизвестным причинам задержали. Выяснилось, что наши понятия "короткой дороги" не совпали, и мы прибежали разными тропами. Совершенно обессиленная, я рухнула в кресло и продолжила с пояснительной запиской.
Вот мы уже сидим в самолете. Стюардесса требует выключить все электронные приборы, я же судорожно дописываю очередную страницу. Понимаю, что уже не дописать, фотографирую и отсылаю хотя бы то, что успела, попутно заверяя стюардессу, что всё я уже выключила, а в руках не телефон, а так – мираж. После набора высоты часа четыре дополняла, а потом переписывала начисто пояснительную записку. Набрасывала концепцию своей речи в суде.
За окном ночь, весь самолет погрузился во мрак, и только над моей неспокойной головой горит свет. Места нам достались не рядом, и муж, который сидел в хвосте, запечатлел этот момент и позже показал мне фото. Просматривать эти фотографии мне до сих пор больно: неужели я не заслужила права стать Эле мамой, неужели не выдала весь предел человеческих возможностей, чтобы доказать свою готовность и способность быть надежным родителем?!
Самолет плавно скользил над облаками, под нами пролетали города, леса и реки России. А я писала и надеялась…
2 сентября 2015. По тонкому льду. День третий.
В пять утра по местному времени мы приземлились в Новосибирске. Я обняла мужа и поздравила с днем рождения. Изначальным планом было поспать пару часов в аэропорту, потом познакомиться с городом и встретиться с моей давней новосибирской подругой Надей Кошелевой. А вечером был самолет на Владивосток. Но приземлились мы в таком состоянии, что ни экскурсии, ни подруги не могли перекрыть по своей привлекательности один из самых базовых уровней пирамиды Маслоу – потребности поспать. В аэропорту нам удачно попалась на глаза табличка "Квартиры недалеко, посуточно, дешево". Оказалось, действительно недалеко и действительно дешево. И мы зарылись в аккуратненькую квартирку, с балкончика которой нас приветствовал сибирский рассвет.
Апартаменты оказались с интернетом, и, согласовав с адвокатом, мы прислали ей заново все фотографии документов в хорошем качестве и в нужной последовательности. Зря только так рисковали в аэропорту Москвы и будили ее среди ночи. Муж застелил диван найденным в шкафчике чистым постельным бельем, и мы в блаженстве провалились в объятия Морфея. В два часа дня пришлось проснуться: шиковать было некогда. Я начала названивать в Москву, в которой уже наступило утро, – в приемную Астахова, в Генпрокуратуру, в Верховный Суд, чтобы узнать о продвижениях по нашей петиции, проконтролировать, передать дополнительную информацию. Потом позанималась сортировкой других бумаг, получила сообщение из Казахстана, что их бандеролька прибыла в место назначения. И, наконец, очередь дошла и до подруги.
Так как аэропорт за городом и времени на дорогу не оставалось, то бедной Наде пришлось оставить болеющего сына и примчаться с дочкой Линой к нам. Спасибо ей за это. Колокольчик Лина веселила, радовала и распыляла вокруг себя бодрость. Очень рада была познакомиться с девочками вживую. Надя попросила передать "московским дамочкам" выговор за то, что не приезжают в гости, и подтвердить, что Новосибирск вполне себе досягаем. Подтверждаю: пара часов на самолете, и можно прогуляться по набережной Оби, до которой мы сами так и не добрались. Рассвет, рябина, Надя и Лина – это всё, что я успела узнать о Новосибирске.
При посадке на самолет вновь начала бояться суда, начало которого приближалось к нам семимильными шагами. Алик аккуратно завел разговор на тему "что будем делать, если откажут". Хотел выявить, не планирую ли я в таком случае свихнуться. Отстраненное обсуждение меня несколько успокоило, мы рассмотрели варианты, и мне даже стало казаться, что морально к отказу я готова.
Если стать мамой Эли не получится, я найду ей маму и буду их поддерживать. Главное, семья у нее будет! А сама вернусь домой к детям, наконец-то у меня появится на них больше времени. А в будущем, через пару лет, усыновим другого ребенка. Только больше не из России: в эту судебную систему я больше ни ногой. Ну и в любом случае всё это было хотя бы уже потому не зря, что благодаря нашему пути к Эле, как минимум, у двух других детей из ее группы появился шанс на усыновление. А еще со столькими хорошими людьми познакомилась. К тому же, может, наша история разбудила в ком-то хорошие мысли и желания, веру в светлое и доброе. Всё это говорила я Алику и сама почти верила себе. Стало казаться, что за спиной есть мосты, что и отказ я тоже смогу принять. Наивная.
Мы сели в маленький самолетик, который неплохо потряхивало весь путь, и отправились на восток. Чувство защищенности и окруженности заботой мужа, который неподвижно сидел всё время полета, уложив меня спать на свои колени и укрыв подручными средствами, придавало ощущение надежного тыла.
3 сентября 2015. По тонкому льду. День четвертый.
Добрались до Владивостока. Новая дата суда была назначена на 4 сентября. Немного больший запас времени был бы лучше, ведь каждый день – это шанс, что те инстанции, куда мы обратились, смогут вмешаться. Но и один день – тоже неплохо. Успеем навестить Элечку и не дадим им дополнительный "козырь" против нас.
Душа не лежала ехать к ней сейчас. Учитывая обстоятельства, было ощущение, что мы каким-то образом ее обманываем. Но разум говорил, что это важно для успеха дела, а, следовательно, и для нее самой. Сначала мы направились в забронированный на сутки хостел и улеглись спать в комнате на 10 человек (экономический форум!). Кровати приятно пахли свежевыглаженным бельем, в комнатке было чисто, да и нам сейчас любая кровать была раем.
Поспав часа два, побежали на встречу с адвокатом. Потом были безуспешные и съевшие массу времени попытки встать туристами на миграционный учет, поиски банка для обмена валюты и химчистки для костюмов на завтра. В последней нам объявили, что к завтрашнему дню никак не успеть, но на наши просьбы откликнулись обещанием постараться. А тем временем нас давно уже ждали в доме ребенка Уссурийска, до которого ехать часа полтора.
Благо, нам попался замечательный таксист. Вот имя его забыла, вылетело из головы. Прям стыдно. Передаю через Мироздание еще раз спасибо этому хорошему человеку, который проникся нашей историей и катал нас до глубокой ночи. И весь следующий день с раннего утра, терпеливо ожидая нас часами, пока мы зависали в какой-нибудь инстанции. А деньги в итоге взял просто смешные. Моментами даже и наоборот – занимал нам рубли, когда мы не могли найти обменник. Доверие и искреннее желание помочь от совершенно незнакомого человека – это бесценно.
Еще нужно было пересечься с хозяином угла, в который мы переселялись сегодня, т.к. в предыдущем броня была только на сутки. Ключи от квартиры мы получили, но когда увидели ее саму, пришли в тихий ужас. Стало понятно, почему она была все ещё свободна и почему ключи на нее выдали нам в городе. В убитом подъезде запах вызывал приступы рвоты. Я даже не могу идентифицировать этот запах. На пороге квартиры нас встретило стадо тараканов, которые, казалось, удивились этой встрече не меньше нашего. Запах внутри был получше, но сантехника практически отсутствовала, были видны только какие-то обрубки труб. Все поверхности внутри жилища были покрыты липким желтоватым слоем непонятно чего. Мы не привередливые, но это… Ладно, альтернатив все равно нет. Мы ехали к Элечке, завтра у нас суд, после которого, возможно, все вместе поедем домой! "Пусть это будет самая большая неприятность в этой поездке", – сказала я и слегка порадовалась, что так легко "расплатилась", и дальше все будет хорошо.
В 17 часов мы наконец-то прибыли в Уссурийск. Забрали по пути сотрудницу опеки, которая планировала составить официальный отчет для суда по итогам встречи с ребенком. И снова бахилы, крашеные стены и детские голоса. Забежали в кабинет администрации, чтобы успеть застать их на месте, обсудили вопросы по документам на завтра. Все эмоционально и искренне переживали за нас, как за родных. А моя драгоценная воспитательница Наташа, благодаря которой мы все это время были на связи с Элечкой, приготовила для нас и наших детей два огромных пакета с подарками!
Позже завели в кабинет и нашу девочку. Как она сияла! Как светились глазки! Это надо было видеть. Она сразу к нам подошла и обняла. Даже поцеловала. Ребенок нас не то что не забыл, а всем сердцем был рад нас видеть. Мною обуревали и огромная нежность к Элечке, и поганое чувство нечестного поступка со своей стороны. Приехала, укрепила надежду и привязанность, будучи самой не совсем уверенной, что завтра все это не оборвётся…
Мне надо было еще дооформить некоторые бумаги с администрацией, поэтому Алик сказал Эле:
"Давай мы пойдем с тобой пока поиграем, а мама скоро к нам придет". Это вылетело у него на автомате, мы дома часто так обращаемся друг к другу, да и Элю уже давно так воспринимаем. Сердце резко сжалось, я с укором посмотрела на мужа. Он тут же понял и в спешке поправился. Юля-мама потом действительно пришла, они премило играли подаренным нами котиком в розовом платьице по имени Пами. Я присоединилась, и мы тепло провели оставшееся время, вместе катая Пами на машинке и играя в прятки. Элечка быстро вспомнила наши "обряды" и заливалась смехом. Было очень хорошо.
Мне разрешили поприсутствовать на ужине деток. Эля наяривала ложкой, как заведенная, и воспитательницы нахваливали ее на все лады, говоря, что "никогда еще она так хорошо не кушала, и мы уже хотели жаловаться Юле, а тут, посмотрите только, как хорошо она кушает, когда Юля рядом!" Я тоже похвалила ее, но, когда мне стало понятно, почему ребенок так отчаянно старается, грусть нахлынула новой волной.
После ужина пришло время прощаться. Эля посмотрела на меня открытым взглядом и спросила:
"Ты завтра придешь?" Нет, это просто пытка – требовать навещать ребенка перед судом. Слезы полились у меня сами по себе, я обняла ее, чтобы она их не увидела, и сказала тихонько:
"Элечка, я очень хочу завтра прийти к тебе. Но я должна спросить одну тетю. Если тетя разрешит, я приду к тебе завтра опять. А если нет…– я не смогу больше прийти. Но я всегда буду любить тебя. И мы с тобой будем присылать друг другу фотографии и видео. Хорошо?" Эля согласилась. Я отвела ее в группу, она обняла меня, помахала нам ручкой, и мы ушли.
Приехали во Владивосток. Зажав носы, прошмыгнули в свою нору, положили вещи на кровать, поскольку на пол их было не поставить. Пошли ужинать в облюбованную нами столовую в советском стиле "Копейка". Там были необходимый вайфай и недорогая вкусная еда. По возвращении в "гнездо" я принялась составлять план на завтра, подбирать фотографии со встреч с Элей на печать для суда. Алик зазывал спать, т.к. завтра день сложный, но у меня открылось второе дыхание. К тому же выяснилось, что кровать имеет посередине большую впадину до самого остова и спать придется "в яме". Да и вместо отсутствовавшего постельного белья в наличии имелось только сомнительной чистоты покрывало. К тому же я боялась, что если выключить свет, то мало смущенные нашим присутствием тараканы, бегающие в зоне видимости, наползут на кровать. Так я и проворочалась без сна до самого утра, в страхе и волнении перед "Судным Днем".
4 Сентября. По тонкому льду. День пятый.
В этот день наш 14-месячный забег по тонкому льду должен был закончиться. Столько раз Мироздание уберегало нас на особо опасных участках, а 4 сентября 2015 года лед под нами треснул окончательно.
Но сначала было утро. Мы собрали всё необходимое и в путь. На улице верным стражем нас уже ждал наш таксист. Он цокал и качал головой: "Вчера с женой обсуждал, она тоже ужасно возмущена, как так можно, грозиться не отдать ребенка в семью по такой абсурдной причине!" Суд был назначен на 14 часов, и дел было невпроворот. В первую очередь поехали снова попытаться встать на миграционный учет. Там нам невероятно повезло: выручил оказавшийся совершенно случайно рядом Андрей, муж нашей подруги Наташи, у которых приемные двойняшки, и помог оформить всё на себя. После мы срочным делом организовали пересылку сканов кое-каких документов из Германии и Казахстана, которые вдруг оказались необходимы. Нашли пункт печати фотографии и оформили альбом для суда под названием "Будущая приемная семья Эли". Купили колонки и удлинитель, чтобы иметь техническую возможность включить на ноутбуке видеозаписи нашего общения с Элечкой как доказательство установленного контакта. Забрали из химчистки парадную одежду, которую, слава Богу, успели привести в порядок. Нашли кафе с вайфай, где, на ходу перекусывая, что-то доделывали.
Почти все круги мы наворачивали по центру города и во время этого мельтешения несколько раз пробегали у подземного перехода мимо юного паренька, выводящего на аккордеоне одну и ту же мелодию. Она брала за душу и была так созвучна с настроением – смесью надежды и тревоги. До сих пор при просмотре этого видео "парня с гармошкой" сердце откликается горечью.
Наконец все приготовления закончены, и мы в суде. Прошли контроль, потом спрятались в туалете, чтобы переодеться, и с накрахмаленными манжетами вышли навстречу другим участникам процесса. Через некоторое время всех пригласили в зал заседаний. Сделав глубокий вдох и выдох, мы вошли и заняли свои места.
"Так, всё, волнение в сторону, сейчас ты приемная мама, есть только ты и Эля, а однополые браки и что бы там еще ни было, тебя сейчас абсолютно не волнуют. Расслабься, улыбайся, у тебя красивая улыбка. Ты мама, и точка", – увещевала меня по-доброму сотрудница опеки.
"Да, я мама…", – согласилась я и действительно немного расслабилась. На удачу взялись с Аликом за руки, и началось…
"Всем встать, суд идет!". Вошла судья в черной мантии и с белым воротничком, на вид вполне себе человек. Прокурор уже была на месте – приятной наружности молодая девушка с неравнодушным взглядом: мы немного выдохнули. Заседание продолжалось примерно до 18 часов. И в целом оно шло в адекватном русле: нам задавали вопросы, я рассказывала, что уже много лет являюсь волонтером, говорила о проектах, о помощи детям в детских домах, о том, как мы узнали об Эле и почему не смогли пройти мимо. Рассказывала, что по призванию души я – мама и с каким удовольствием провожу время с детьми, о том, что мы много читаем, играем в настольные игры, путешествуем, делаем велосипедные семейные вылазки, ездим в бассейн, в горы, на море и что у нас много добрых семейных традиций. Говорила и о том, что Элечка очень хорошо впишется в нашу семью, что ее ждут мама, папа, братья и сестра, бабушка с дедушкой и что уже есть договоренности с немецкими клиниками о лечении и реабилитации.
А судья задавала вопросы и слушала. И ведь с живыми глазами слушала! А порою даже и с некоторой по-женски теплой улыбкой. Особенно во время показа альбомов, которые я веду на каждого моего ребенка, с записями о первом зубике и первых словах. А когда я показывала видео, где Элечка уморительно декларировала "Наша Таня громко плачет", что-то даже материнское промелькнуло в ее взгляде.
Почему, ну почему она все-таки пошла против сердца и совести? Ведь и заключение потом по нам она написала весьма положительное. И законодательство никак не мешало ей принять положительное решение! Приняли же такое решение 46 раз в прошлом году и 25 раз в этом году другие суды России. У нее на руках были ВСЕ необходимые бумаги, на которые она могла опереться в случае чего. Неужели степень каких-то рисков настолько перевешивала в ней человеческое?
После заслушивали отдельно Алика, сотрудницу дома ребенка, сотрудницу органов опеки, нашего адвоката. Все были однозначно за нас. Я старалась сосредоточиться только на "здесь и сейчас" – вот есть вопросы, и есть на них ответы: все идет хорошо. Потом я много бичевала себя за то, что слишком расслабилась, слишком мало говорила на тему "однополых браков", что они в данном случае не помеха усыновлению, и слишком сосредоточилась на роли мамы, когда стоило побыть и "юристом". Позволила этой теме идти на самотёк, понадеявшись, что в документах всё есть. Муж меня позже убеждал, что у судьи изначально была однозначная позиция, которую она озвучила еще на предварительном заседании. Но я не знаю. Могли ли мои пылкие речи на эту абсурдную в данном контексте "однополую тему" поколебать позицию судьи?
Под конец заседания предоставили заключительное слово прокурору. Молоденькая и хрупкая девушка, которая на предварительном заседании была против, сменила позицию. Она зачитала свое заключение, которым поясняла, что удочерение будет полностью соответствовать интересам ребенка и она просит удовлетворить заявление. Когда я это услышала, в ушах у меня и в голове потемнело – показалось, что сказка сбывается!
Всех попросили удалиться, судья же осталась совещаться. Хочется верить, что с совестью. Мы вышли в коридор, все в приподнятом настроении, почти что уже обнимали друг друга. Я начала обсуждать с врачом дома ребенка, какие медикаменты Эле стоит принимать дома дальше. И только прокурор сидела с красными глазами и напряженным лицом. И на мое искреннее "Спасибо!" тихонько ответила: "Но Вы ведь в курсе, что мнение прокурора судью ни к чему не обязывает, да?".
Я радостно закивала: "Да-да, конечно, но все равно это очень важно, что Вы выступили за нас". А сама уже почти верила!
Объявили об обратном возвращении в зал заседаний. Судья, не поднимая глаз, начала быстро тараторить:
"По заявлению таких-то по удочерению такой-то…", называла имена, даты, адреса, и у меня начало холодеть сердце. Становилось страшно, потому что абсолютно такой же скороговоркой закончился в свое время суд у швейцарской семьи Пошон. "Неужели отказ?" – пронеслось в голове. …СУД РЕШИЛ: В УДОЧЕРЕНИИ ОТКАЗАТЬ! Письменное обоснование будет изготовлено 9 сентября.
После этих слов судья, по уже известному мне сценарию, стремительно вылетела за дверь, хлопнув ею так, что все вздрогнули. "Ничего не понимаю", – проговорила сотрудница опеки в мертвенной тишине. Все молчали. Говорить было нечего. Меня словно оглушили. Может, я не так поняла судью? Может, она имела в виду что-то другое? Может, отказать это все-таки означает разрешить? Если бы до этого я так не взлетела в своих надеждах, может быть, легче бы приняла удар. У меня словно отрубили все чувства. Я не плакала, не злилась, я просто молчала и в прострации смотрела перед собой. Все Рухнуло. И ответ на вопрос Эли стал теперь ясен: нет, солнышко, я не приду…
Мы вышли из суда. Все мне что-то говорили, пытались поддержать, утешить. Я слушала и не слышала. Кто-то плакал, кто-то возмущался, а я молчала. Алик был рядом. Мы отошли и сели вдвоем на лавочку. Не хотелось ни думать, ни говорить. Я включила телефон, чтобы посмотреть время. Посыпались сообщения, вопросы: "Ну как?" Столько народу за нас переживало, а что я могла им ответить?