Роберт Джордан
Колесо Времени. Книга 10. Перекрестки сумерек

Осада города, защищенного высокими, крепкими стенами, общая длина которых превышала шесть лиг, – дело непростое, к тому же все осложнял Малый Кэймлин – лабиринт кирпичных и каменных домов и лавок, складов с глухими стенами и вытянутых рыночных зданий, раскинувшийся за пределами кэймлинских стен. Но вокруг города разместилось еще семь лагерей, перекрыв все тракты, в виду всех ворот, откуда можно предпринять вылазку заметными силами. Они уже выслали патрули, и, по всей вероятности, в покинутых теперь зданиях Малого Кэймлина скрываются дозорные. У маленьких отрядов есть шансы пробраться в город, а то и провести под покровом ночи несколько вьючных животных, но этого не хватит, чтобы обеспечить продовольствием один из крупнейших городов мира. Голод и болезни выиграли больше осад, чем мечи или осадные машины. Единственный вопрос – кого они одолеют первыми: осажденных или самих осаждающих.

На первый взгляд все шло по кем-то хорошо продуманному плану, но Башира смущали знамена в лагере внизу. Мощная зрительная труба – подарок Ранда ал’Тора, – сработанная кайриэнцем по имени Товир, позволяла отчетливо разглядеть большинство знамен, когда несильный ветер расправлял их. Башир в достаточной степени разбирался в андорской геральдике и узнал Дуб и топор – герб Доулина Армагна, и пять Серебряных звезд Дериллы Райнед, и еще несколько стягов знати помельче, что поддерживала претензии Ниан Араун на Львиный трон и на Розовый венец Андора. Но тут, внизу, были и заштрихованный крест-накрест Красный вал Джайлина Марана, и парные Белые леопарды Карлис Анкерин, и золотая Крылатая рука Эрама Талкенда. Судя по всем сообщениям, присягу на верность они дали сопернице Ниан, Элении Саранд. Лицезреть их вместе с другими – все равно что видеть, как из одной миски едят волки и волкодавы. Да еще украсив трапезу бочонком доброго вина, открытого для скрепления союза.

На видном месте были выставлены еще два знамени, с золотой бахромой и по меньшей мере вдвое больше других, хотя полотнища обоих были слишком тяжелы, и случайные порывы ветра разве что слегка волновали их. Знамена отливали блеском плотного шелка. Впрочем, утром Башир уже достаточно хорошо полюбовался на эту пару, когда вдоль гребня, скрывавшего лагерь, туда-сюда несколько раз галопом проскакали знаменщики, а стяги над ними развевались на скаку. Одним из флагов был Лев Андора, белый на красном поле, точно такие же стяги развевались над высокими круглыми башнями, своеобразным пунктиром прочерчивая городские стены. И в том и в другом случае знамя свидетельствовало о чьих-то притязаниях на трон и корону. Второй из больших стягов доводил до всеобщего сведения имя женщины, заявившей о своих правах в противовес правам Илэйн Траканд. Четыре серебряных полумесяца на сине-сумеречном поле – герб Дома Марне. Неужели все это воинство выступило на стороне Аримиллы Марне? Месяц назад она считала бы удачей, если бы кто-то, за исключением членов ее собственного Дома или того слабоумного Насина Кирена, предложил ей ночлег!

– Они не обращают на нас внимания! – прорычал Бэил. – Еще до заката я бы разнес их в пух и прах, не оставив в живых никого, кто бы увидел завтрашний восход солнца! А они на нас не обращают внимания.

Башир кинул на айильца взгляд искоса. Искоса и вверх. Тот возвышался над ним на целый фут. Над черной вуалью, надвинутой на лицо, виднелись только серые глаза Бэила и полоска дочерна загорелой кожи. Башир надеялся, что тот просто оберегает нос и губы от холода. В руках Бэил держал свои короткие копья и обтянутый бычьей шкурой щит, за спиной у него висел лук в футляре, а у бедра – колчан со стрелами, но значение имела только вуаль. Не время для Айил начинать убивать. В двадцати шагах ниже по склону, обращенному в сторону лагеря, на корточках сидели еще тридцать айильцев, оружие они держали с привычной небрежностью. У каждого третьего вуаль не закрывала лицо, поэтому, возможно, все дело в холоде. Впрочем, с Айил ни в чем никогда нельзя быть уверенным до конца.

Быстро прикинув, как лучше себя вести, Башир решил остановиться на легкомысленном тоне:

– Илэйн Траканд вряд ли это понравится, Бэил. А если ты вдобавок забыл, что такое быть молодым, то, значит, это не понравится и Ранду ал’Тору.

Бэил фыркнул и недовольно пробурчал:

– Мелэйн передала мне, что говорила Илэйн Траканд. Мы ничего не должны делать для ее пользы. Что за глупость! Когда нападает враг, ты используешь тех, кто станет танцевать с копьями рядом с тобой. Они так же играют в войну, как играют в свою Игру Домов?

– Бэил, мы – чужаки. В Андоре это важно.

Рослый айилец вновь фыркнул.

Видимо, нет смысла пытаться объяснять ему всю эту запутанную политику. Чужеземная помощь может стоить Илэйн того, что она стремилась получить, и ее враги это знали, как и то, что она это знает, и поэтому они нисколько не опасались ни Башира, ни Бэила, ни Легиона Дракона, какова бы ни была его численность. На самом деле, несмотря на осаду, обе стороны изо всех сил станут избегать генерального сражения. Это была война, но война маневров и стычек, если только кто-нибудь не допустит промашки, и победителем из нее выйдет тот, кто займет неуязвимую позицию или вынудит другого занять позицию, которую нельзя защитить. Вероятно, для Бэила подобная диспозиция ничем не отличается от Даэсс Дей’мар. По правде говоря, и сам Башир видел здесь немало сходства. Имея Запустение у порога, Салдэйя не могла позволить себе борьбу за трон. Тиранов можно вытерпеть, и Запустение быстро убивало бестолковых и жадных, но допусти они даже такую междоусобицу, и Салдэйя пала бы перед Запустением.

Башир вновь принялся разглядывать лагерь через зрительную трубу, пытаясь разгадать, каким образом такая круглая дура, как Аримилла Марне, заручилась поддержкой Ниан Араун и Элении Саранд. Эта парочка отличалась алчностью и непомерным честолюбием, каждая из них в высшей степени была убеждена в собственных правах на трон, и если Башир правильно понимал запутанный клубок обычаев и законов андорского престолонаследия, то притязания обеих были куда более обоснованны, чем претензии Аримиллы. Волки и волкодавы здесь ни при чем. Тут были волки, решившие прикинуться комнатными собачками. Возможно, Илэйн известна причина, но с ним она могла позволить себе разве что обмениваться записками, лаконичными и малосодержательными. Слишком велик риск, что кто-нибудь узнает о переписке и предположит, что она в некоем заговоре с Баширом. Очень похоже на Игру Домов.

– Кажется, кое-кто собирается танцевать с копьями, – заметил Бэил, и Башир немного опустил разукрашенную трубу, отыскивая место, куда указывал айилец.

На протяжении нескольких дней перед осадой из Кэймлина вытекал постоянный поток жителей, но некоторые слишком поздно решились оставить город. С полдюжины крытых парусиной фургонов стояли посреди Тарвалонского тракта, у самой окраины Малого Кэймлина. Фургоны окружало пятьдесят всадников, над ними на порывистом ветру полоскался флаг, на разделенном на четыре части сине-белом поле которого красовался то ли бегущий медведь, то ли какая-то массивная гончая. На обочине, кутаясь в плащи, топтался удрученный народ; мужчины стояли, понурив голову, детишки цеплялись за юбки женщин. Несколько спешившихся всадников рылись в фургонах; на снегу уже темнели сундуки, ящики и, кажется, даже что-то из одежды. По всей вероятности, всадники искали деньги или выпивку, хотя и любая вещь, показавшаяся им мало-мальски ценной, наверняка тоже перекочует в чью-нибудь седельную суму. Очень скоро солдаты перережут постромки фургонной упряжки или же, возможно, попросту отберут фургон. Повозки и лошади в армии всегда пригодятся, и странные правила этой еще более странной андорской гражданской войны, по-видимому, мало защищали тех, кто оказался в неудачном месте и в неудачное время. Но уже открывались городские ворота, и стоило им немного распахнуться, как из арки высотой в двадцать футов галопом вылетели конники в красных мундирах. Кирасы, шлемы и наконечники пик сверкали на солнце. Лошади с топотом неслись по тракту мимо длинных опустевших рынков. Из города выступила гвардия королевы. Во всяком случае, внушительный отряд ее гвардейцев. Башир снова направил зрительную трубу на фургоны.

Судя по всему, офицер под эмблемой медведя, если это был медведь, успел уже для себя все решить. У пятидесяти против двухсот – шансов практически никаких, тем более если на кону какие-то жалкие фургоны. Спешившиеся ранее солдаты уже вновь сидели в седлах, а когда Башир отыскал отряд вооруженным трубой взглядом, большинство из них гнали лошадей во весь опор на север, в его сторону. Сине-белое знамя развевалось на древке. Горожане, сгрудившиеся у фургонов, с изумлением и недоверием глядели вслед отступающим солдатам, их замешательство было столь очевидно, как будто Башир читал их чувства по выражениям лиц. Но несколько человек сразу же кинулись собирать разбросанные на снегу вещи и складывать их обратно в фургоны.

Появление гвардейцев пару минут спустя быстро положило конец их стараниям. Солдаты в красном, не мешкая, принялись сгонять людей к фургонам. Кое-кто еще порывался сбегать за какими-то особо ценными пожитками, а один мужчина даже принялся протестующе махать руками перед гвардейцем – несомненно, офицером, поскольку на шлеме у того красовался белый плюмаж, а поверх кирасы был повязан красный шарф. Но офицер наклонился в седле и тыльной стороной руки ударил недовольного по лицу. Тот как подрубленный опрокинулся навзничь, на одно долгое мгновение все застыли, а потом те, кто еще не успел залезть в повозки, суетливо кинулись к фургонам. Только двое мужчин задержались – они схватили своего упавшего товарища под мышки и за ноги и, неловко волоча обмякшее тело, заторопились следом за остальными. Женщина в фургоне, последнем в колонне, уже нахлестывала лошадей, разворачивая упряжку обратно, в город.

Башир опустил трубу, разглядывая лагерь, потом вновь поднес ее к глазу, чтобы кое-что рассмотреть получше. Солдаты все так же орудовали лопатами и кирками, некоторые из них по-прежнему вели борьбу с мешками и бочонками, выгружая их из фургонов. Знать и офицеры разъезжали верхом по лагерю, присматривая за ходом работ. Все были спокойны и самоуверенны, словно скотина на выпасе. В конце концов, кто-то показал рукой на возвышенность между лагерем и городом, за ним еще один, потом другой, и вот уже верховые пустили лошадей рысью, очевидно отдавая распоряжения. Флаг с медведем только-только показался на высотке, возле лагеря.

Сунув трубу под мышку, Башир нахмурился. На высотке не было выставлено охраны, способной предупредить осаждающих о том, что происходит – или может произойти – вне прямой видимости из лагеря. Даже если исходить из предположения, что никто не собирается навязывать битву, подобное поведение глупо. Надо взять на заметку – вдруг пригодится, если и в других лагерях столь же беспечны и если никто не исправит промашку. Башир раздраженно фыркнул в усы. Можно подумать, он намерен сражаться с отрядами, осадившими Кэймлин.

Мимолетный осмотр подсказал Баширу, что фургоны в сопровождении эскорта гвардейцев преодолели половину пути до Тарвалонских ворот, возницы ожесточенно нахлестывали упряжки, как будто преследователи дышали им в затылок. Или, быть может, их усердию способствовал офицер с повязанным вокруг шеи шарфом, который почему-то размахивал мечом над головой.

– Сегодня танца не будет, – произнес Башир.

– Тогда я найду занятие получше, чем глядеть, как мокроземцы роют норы, – отозвался Бэил. – Да обретешь ты воду и прохладу, Даврам Башир.

– Сейчас меня больше устроили бы сухие ноги и разожженный камин, – не подумав, пробурчал Башир, а потом пожалел, что не прикусил язык.

Стоит сделать один неверный шаг, нарушить формальности, и Бэил того и гляди вздумает убить его, ведь Айил – народ, приверженный условностям и вдобавок с большими странностями.

Но Бэил запрокинул голову и рассмеялся:

– Мокроземцы вечно все с ног на голову переворачивают, Даврам Башир.

Он сделал правой рукой странный жест, и остальные айильцы вскочили на ноги, после чего все легким, размашистым шагом направились на восток. Казалось, снежный покров им ничуть не мешал.

Спрятав зрительную трубу в висевший у седельной луки кожаный футляр, Башир запрыгнул в седло Быстреца и повернул гнедого на запад. Эскорт поджидал его на противоположном склоне, и воины пристроились следом за командиром. Слышался лишь тихий скрип кожи, не звякнула ни одна металлическая деталь сбруи. Числом сопровождающие Башира уступали эскорту Бэила, но они были закаленными бойцами, родом из его поместий поблизости от Тайра, и он не раз водил их за собой в Запустение, прежде чем отправился на юг. Каждому был выделен свой сектор для наблюдения, впереди или позади, справа или слева, вверху или внизу, и солдаты постоянно крутили головой. Башир надеялся, что они не просто разминают шею. Лес здесь был редок, ветви – голы, за исключением дубов, болотного мирта, елей и сосен, но за холмами заснеженной местности сотня верховых могла бы остаться незамеченной даже в пятидесяти шагах. Не то чтобы он опасался подобного оборота событий, но, как правило, всегда убивает то, чего ты не ждал. Машинальным движением Башир ослабил меч в ножнах. Просто так, на всякий случай. Нужно быть готовым к неожиданностям.

Эскортом командовал Тумад, как и почти всегда в те дни, когда Башир не поручал молодому лейтенанту более важные задачи. Башир готовил из него командира. Тумад мыслил ясно, обладал проницательностью, видел не только то, что находилось у него перед носом; ему суждено достичь более высокого положения, если только он проживет достаточно долго. Высокий, хотя и ниже Бэила всего на пару ладоней, Тумад сегодня всем свои видом являл воплощенное недовольство.

– Тумад, что тебя тревожит?

– Айилец прав, милорд. – Рукой в боевой перчатке Тумад сердито подергал себя за густую черную бороду. – Эти андорцы на нас плюют. В грош не ставят. Нам носы показывают, а мы уезжаем восвояси. Мне это не нравится.

Что ж, молодо-зелено.

– Ты, наверное, находишь наше положение скучным? – засмеялся Башир. – Тебе нужны острые ощущения? Тенобия – всего в пятидесяти лигах к северу, и если верить слухам, то с собой она привела Этениелле Кандорскую, Пейтара Арафелского и даже того шайнарца Изара. Все рати Пограничных земель отправились нас искать, Тумад. Да и андорцам там, в Муранди, насколько я слышал, тоже не нравится, что мы торчим в Андоре. Они также могут явиться по наши головы, если та армия Айз Седай, с которой они повстречались, не разнесет их в клочья, что уже могло случиться. Кстати, раз уж речь зашла об этом, то рано или поздно вместо них за нами вполне могут прийти и Айз Седай. Сомневаюсь, чтобы хоть одна сестра забыла, что мы пошли за Драконом Возрожденным. И вдобавок, Тумад, есть шончан. Неужели ты думаешь, что мы видели их в последний раз? Или они нападут на нас, или же нам самим придется отправиться к ним. Третьего не дано. Вам, молодым, не понять, что такое острое ощущение, даже когда оно вам в усы заползет!

По колонне солдат за спинами Башира и Тумада прокатились тихие смешки: в большинстве своем те были ровесниками самого Башира, и даже у Тумада блеснула в черной бороде белозубая улыбка. Они все участвовали в походах и кампаниях, пусть и не в таких странных, как эта. Выпрямившись, Башир наблюдал за тропой между деревьями, но лишь краем глаза.

Если начистоту, то и его тревожила Тенобия. Одному Свету ведомо, с какой стати Изар и прочие решили вместе оставить границу с Запустением, причем буквально оголив ее и забрав с собой столько воинов, сколько, если верить молве, они привели с собой. Пусть даже слухи вдвое преувеличили численность армии. Несомненно, у них были причины, которые они сочли достаточно важными, и, несомненно, теми же причинами руководствовалась и Тенобия. Но Башир хорошо знал ее; он обучал ее верховой езде, наблюдал, как девочка растет, а когда она заняла трон, вручил Сломанную корону. Тенобия оказалась хорошей правительницей: не слишком деспотичной, но и не излишне мягкой, разумной, пусть и не всегда мудрой, храброй без безрассудства, однако назвать ее импульсивной было бы слишком мягко. Иногда она бывала невероятно вспыльчивой. И Башир был абсолютно уверен, что Тенобия еще преследует и собственную цель, помимо той, к какой устремлены все прочие. И стремится она получить голову Даврама Башира. Если так, то маловероятно, чтобы она, зайдя настолько далеко, согласилась ограничиться ссылкой. Чем дольше Тенобия сжимает в зубах кость, тем сложнее убедить ее бросить. Тенобия сейчас должна бы охранять границу Запустения, но ведь там же обязан был находиться и сам Башир. Она могла бы обвинить его в измене по меньшей мере уже дважды – за то, что он совершил после того, как отправился на юг; но Башир по-прежнему не видел для себя никакого иного пути. Мятеж, неповиновение – Тенобия вольна дать какое угодно определение; даже подумать о мятеже ему было страшно, однако Баширу хотелось, чтобы его голова подольше сидела на шее. Задача ясная, но довольно щекотливая.

Лагерная стоянка для отряда немногим больше восьми тысяч легких кавалеристов – столько у Башира осталось после Иллиана и сражений с шончан – занимала большую площадь, чем бивак на Тарвалонском тракте, но ее нельзя было назвать бесформенной. Коновязи вытянуты единообразными рядами, с кузницами на обоих концах, между ними столь же ровными рядами выстроились большие серые или белые палатки, хотя к этому времени многие из них были уже изрядно залатаны. На счет «пятьдесят» после сигнала трубы каждый воин мог уже сидеть в седле, готовый к бою, а чтобы шайнарцев никто не сумел захватить врасплох, вокруг лагеря расставили часовых. Даже у маркитантов, разбивших стоянку в сотне шагов южнее лагеря Башира, в расположении фургонов и палаток наблюдалось больше порядка, чем у солдат, осаждавших город, как будто те следовали примеру салдэйцев. По крайней мере хоть в чем-то.

Когда Башир в сопровождении своего эскорта въехал в лагерь, вдоль коновязей, как будто только что прозвучал сигнал «По коням!», почему-то торопливо и с мрачным видом сновали люди. Некоторые – с обнаженными мечами в руках. Башира начали окликать, но при виде скопления людей в центре лагеря, причем женщин там было заметно больше, чем мужчин, внутри у него вдруг все похолодело. Он ударил Быстреца каблуками, и тот галопом рванул вперед. Башир не знал, последовал ли кто-нибудь за ним или нет. Он не слышал ничего, в ушах гулко пульсировала кровь; он не видел ничего, кроме толпы, сгрудившейся перед его островерхим шатром. Шатром, который с ним делила Дейра.

Доскакав до толпы, Башир не стал осаживать коня, а просто спрыгнул с седла на землю и побежал дальше. Он слышал, как ему что-то говорили, но не понимал ни слова. Перед ним поспешно расступались, пропуская к шатру, иначе он смел бы всех с дороги.

Откинув полог и войдя внутрь, Башир остановился. Просторная палатка, в которой на ночлег можно разместить два десятка солдат, была заполнена женщинами, но среди жен дворян и офицеров он быстро отыскал взглядом свою супругу. Дейра сидела на складном стуле, стоявшем в центре ковров, что служили полом, и противный холодок внутри исчез. Башир знал, что однажды она умрет – когда-то оба они умрут, – но боялся только одного: жить без нее. И тут до него дошло, что несколько женщин помогают Дейре спустить лиф платья с плеч. Еще одна прижимает к ее левому предплечью сложенный кусок ткани, и тряпка быстро краснеет от крови, что струится по руке Дейры и стекает по пальцам в тазик на ковре. И туда натекло уже немало темной крови.

В то же самое мгновение Дейра увидела его, и ее глаза на чересчур бледном лице засверкали.

– Вот что получается, муженек, когда нанимаешь чужеземцев! – с яростью произнесла она, глядя на него и потрясая зажатым в правой руке длинным кинжалом. Красивая и статная, Дейра не уступала в росте мужчинам и была на несколько дюймов выше самого Башира; ее лицо обрамляли волосы цвета воронова крыла, в которых уже виднелись седые пряди. Вид у нее был властный, а когда Дейра сердилась, то становилась чуть ли не надменной. Даже теперь, когда она с трудом сидела прямо. Большинство женщин наверняка почувствовали бы себя не в своей тарелке, если бы им пришлось обнажаться до пояса на людях, да еще в присутствии мужа. Но не Дейра. – Если бы ты вечно не требовал передвигаться с быстротой ветра, то из своих поместий мы могли бы захватить надежных слуг. Они бы и делали все, что требуется.

– Дейра, неужели ты поссорилась со слугами? – сказал Башир, вздернув бровь. – Никогда бы не подумал, что ты будешь кидаться на них с ножом.

Несколько женщин окинули его холодными, косыми взглядами. Не все мужья и жены вели себя друг с другом так, как Башир с Дейрой. Кое-кто считал их странной парой, поскольку друг на друга они кричали редко.

Дейра сердито посмотрела на мужа, потом у нее невольно вырвался короткий смешок.

– Начну сначала, Даврам. И расскажу помедленнее, чтобы ты понял, – прибавила она с мимолетной улыбкой. Поблагодарив женщин, накинувших на обнаженный торс белую льняную простыню, Дейра продолжила: – Я вернулась с прогулки верхом и обнаружила двух незнакомых мужчин, обшаривающих нашу палатку. Они вытащили кинжалы, поэтому я, разумеется, одного ударила стулом, а второго ранила. – Сморщившись, она показала на порезанную руку. – Не очень серьезно, раз он сумел достать меня. Потом появились Завион и остальные, и та парочка удрала через дыру, которую они проделали в задней стенке шатра.

Несколько женщин закивали с мрачным видом и схватились за рукояти висевших у них на поясе кинжалов. Потом Дейра сказала:

– Я послала их в погоню, но они настояли, что необходимо заняться моей царапиной.

Женщины, покраснев, поспешили убрать руки с кинжалов, но, судя по их виду, ни одна из них даже не чувствовала за собой вины за неподчинение. Они оказались в весьма щекотливом положении. Они обязаны повиноваться Дейре, поскольку Башир их сеньор, но, сколько бы Дейра ни называла свою рану царапиной, она могла умереть от потери крови, если бы они оставили ее и отправились в погоню за ворами.

– Так или иначе, – продолжила Дейра, – я распорядилась о розыске. Найти их будет нетрудно. У одного шишка на голове, у другого кровь течет из раны. – Она коротко, удовлетворенно кивнула.

Завион, мускулистая, рыжеволосая леди Гахор, держала иглу с вдетой в нее ниткой.

– Если у вас, милорд, конечно, не проснулся интерес к вышивке, – холодно сказала она, – не могу ли я попросить вас удалиться?

Башир, молча соглашаясь, слегка склонил голову. Дейре не нравилось, когда он смотрел, как ей зашивают раны. Ему и самому это никогда не нравилось.

Выйдя из шатра, Башир громким голосом объявил, что с его женой все в порядке, что о ней есть кому позаботиться и что всем нужно вернуться к своим делам. Стоявшие у шатра мужчины стали расходиться с пожеланиями доброго здоровья Дейре, но ни одна из женщин даже с места не двинулась. Башир не настаивал. Что бы он ни говорил, они будут стоять, пока к ним не выйдет сама Дейра, а разумный мужчина старается избегать сражений, в которых не просто потерпит поражение, но вдобавок еще и попадет в глупое положение.

Тумад, ждавший чуть в стороне от толпы, двинулся вслед за Баширом. Тот шагал, сцепив руки за спиной. Он ожидал чего-то подобного уже давно и даже начал подумывать, что подобного вообще не случится. И никак не предполагал, что Дейра окажется на волосок от гибели.

– Обнаружили двух мужчин, милорд, – сказал Тумад. – Они точно подходят под описание, данное леди Дейрой. – Башир резко повернул голову, лицо его не предвещало ничего хорошего, и молодой человек поспешил добавить: – Они были мертвы, милорд. Их нашли сразу за лагерем. Каждый получил смертельный удар узким клинком. – Тумад ткнул себе пальцем в основание черепа, за ухом. – В одиночку человеку этого не сделать, если только он не быстрее горной гадюки.

Башир кивнул. За неудачу часто расплачиваются жизнью. Двоих послали – для обыска, а сколько еще там приготовлено для того, чтобы заставить их замолчать? Сколько их осталось и долго ли теперь ждать, пока они не предпримут новую попытку? Хуже всего, что непонятно, кто стоит за этим. Белая Башня? Отрекшиеся? Решение как будто само пришло к Баширу.

Кроме Тумада, рядом с ним никого не было, но Башир все равно заговорил очень тихо и слова подбирал с оглядкой. Иногда жизнью приходится расплачиваться и за беспечность.

– Ты не знаешь, где найти того человека, который приходил ко мне вчера? Отыщи его и передай, что я согласен, но что людей будет больше, чем мы говорили.

* * *

Легкие, похожие на перышки, хлопья снега, сыпавшиеся на город Кайриэн, лишь чуть-чуть ослабили лучи утреннего солнца, слегка приглушив их яркое сияние. Сквозь стекло высокого узкого окна, плотно пригнанные добротные створки которого хорошо защищали от холода, Самитзу отчетливо видела деревянные подмостки, возведенные вокруг разрушенной части Солнечного дворца. Там на месте разбитых блоков темного камня все еще громоздились груды булыжника, а ступенчатые башни резко обрывались, уступая в высоте остальным дворцовым башням. Одной из них, носившей название Башни Взошедшего солнца, уже больше не существовало. В белой пелене снега смутно вырисовывалось несколько знаменитых городских башен, которые, как гласят легенды, «упираются в поднебесье»: гигантские четырехугольные шпили с громадными контрфорсами, намного выше любой дворцовой башни, несмотря на то что дворец располагался на самом высоком из всех холмов города. Поднебесные башни тоже скрывались за строительными лесами и до сих пор, а прошло уже двадцать лет, как их сожгли Айил, не были восстановлены полностью. Возможно, для окончания работ понадобится еще лет двадцать. Разумеется, рабочих на лесах не было – в такую погоду никто не станет лазить по мосткам. Самитзу поймала себя на том, что ей хочется, чтобы снегопад и ей дал передышку.

Когда неделю назад Кадсуане уехала, оставив ее за старшую, то Самитзу ее задача представлялась абсолютно ясной. Проследить за тем, чтобы горшок под названием Кайриэн не начал закипать вновь. В тот момент задача казалась простой, хотя Самитзу так редко доводилось заниматься политикой, что об этом вряд ли стоило упоминать. Только у одного из лордов имелось на службе значительное число дружинников, и ей казалось, что Добрэйн, желая сохранить порядок, и сам выказывал готовность к сотрудничеству. Конечно же, он принял это глупое назначение на пост наместника Дракона Возрожденного в Кайриэне. Мальчик в придачу и в Тире назначил «наместника» – человека, который всего месяц назад участвовал в мятеже против него! Если же он поступил так же и в Иллиане… Кажется, он способен на все. При иных обстоятельствах такие назначения доставили бы сестрам столько трудностей и проблем, что вовек не расхлебаешь! От мальчишки одни лишь треволнения! Однако заступивший на новый пост Добрэйн до сих пор занимался исключительно управлением городом. И втихую сплачивал силы в поддержку притязаний Илэйн Траканд на Солнечный трон, если она об этом заявит. Самитзу вполне удовлетворилась бы таким ходом дел, нисколько не волнуясь о том, кто займет Солнечный трон. Мыслями о Кайриэне она вообще себе голову не забивала.

Порыв ветра закружил падающий за окном снег белым калейдоскопом. Как все это… безмятежно. Дорожила ли она безмятежностью раньше? Если Самитзу и ценила прежде подобное чувство, то вспомнить этого уж точно не могла.

Ни возможность занять трон Илэйн Траканд, ни новоприобретенный титул Добрэйна не пугали ее настолько, как нелепые и возмутительно живучие слухи о том, что мальчик ал’Тор собирается подчиниться Элайде. Правда, чтобы развеять их, Самитзу ничего не предпринимала. Повторять подобные россказни, даже шепотом, опасались все, начиная от знатного лорда и кончая последним конюхом; и это очень хорошо, ибо способствует сохранению спокойствия. Теперь появилась причина, чтобы Игра Домов приостановилась, ну хотя бы замедлилась по сравнению с тем, как обычно обстояли дела в Кайриэне. По всей вероятности, свою роль сыграли здесь и айильцы, какую бы ненависть ни питал к ним простой люд. В город они приходили из своего огромного лагеря, разбитого в нескольких милях к востоку от городской стены. Всем известно, что айильцы следуют за Драконом Возрожденным, и ни у кого не было ни малейшего желания в результате случайной ошибки оказаться перед тысячами айильских копий. Молодой ал’Тор намного больше полезен ей, когда отсутствует, чем присутствует. Молва о том, что где-то на западе совсем житья не стало от набегов Айил – те, если верить слухам, принесенным купцами, без разбора грабят, сжигают, убивают, – вот еще одна причина, чтобы вести себя осмотрительно со здешними Айил.

В самом деле, казалось, что ничто не способно нарушить мир и спокойствие Кайриэна, не считая разве что случавшихся порой уличных драк между обитателями Слободы и горожанами, считавшими шумных, пестро разодетых слобожан такими же чужаками, что и айильцев, да к тому же намного менее опасными. Город был переполнен до самых чердаков, люди спали в любом месте, которое могло защитить от холода, но съестных припасов здесь имелось в достатке, если не в изобилии, а торговля шла заметно оживленнее, чем можно было ожидать зимой. Одним словом, Самитзу могла бы радоваться, что выполняет наказы Кадсуане так хорошо. Правда, Зеленая сестра наверняка рассчитывала на большее. Ей всегда было мало.

– Самитзу, ты меня слушаешь или нет?

Вздохнув, Самитзу отвернулась от идиллического пейзажа за окном, с трудом удержавшись от того, чтобы не разгладить юбку, в декоративных разрезах которой виднелся желтый шелк. В волосах тихонько зазвенели изготовленные в Джаканде серебряные колокольчики, но сегодня их мелодичный звон ее не радовал. И в лучшие-то времена Самитзу не чувствовала себя уютно в отведенных ей во дворце апартаментах, хотя пылающее в широком мраморном камине пламя и распространяло приятное тепло, а перины и набитые гусиным пухом подушки на кровати в соседней комнате были просто великолепны. Все три ее комнаты были богато и изысканно отделаны в строгой кайриэнской манере: белый оштукатуренный потолок разбит на квадраты, широкие брусья карнизов щедро позолочены, а деревянные стенные панели словно бы приглушенно светятся от искусной полировки, хотя все равно остаются темными. Тяжеловесная мебель отличалась еще более темным оттенком, ее обрамляли тонкие ряды золотых листьев, а плоскости украшал инкрустированный узор, выложенный из клинышков поделочной кости. Нарушал обстановку комнаты, еще больше подчеркивая витавший там дух непреклонности, украшенный цветочным орнаментом тайренский ковер, на фоне всего остального совершенно неуместный. В последнее время ее апартаменты казались Самитзу слишком похожими на клетку.