Жиль Кепель
Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье

Переломный 1979: эскалация напряженности между шиитами и суннитами

Как и все производители нефти, Иран извлек существенную выгоду из повышения цены за баррель, несмотря на то что он, не будучи арабским государством, не участвовал в принятии решения об эмбарго в октябре 1973 года. Но шах Мохаммед Реза Пехлеви впоследствии сумел сыграть на повышении цен, видя в четырехкратном росте котировок возможность превратить свою страну в одну из крупнейших мировых держав. Он демонстрировал свои непомерные амбиции на рекламных страницах западных изданий, приобретал акции европейского ядерного агентства Eurodif и заставлял нервничать соседей по Персидскому заливу, опасавшихся доминирования Ирана в регионе. Мегаломания Пехлеви, ярко проявившаяся на роскошных празднествах в Персеполе, организованных в октябре 1971 года по случаю 2500-летия Персидской империи и стоивших казне миллиарды долларов, приносила выгоду от неслыханного увеличения нефтяных доходов прежде всего доверенным лицам шаха, его армии и государственному аппарату в ущерб гражданскому обществу, страдавшему от репрессий полицейского режима. Ущемление традиционного среднего класса, представленного рыночными торговцами, а также вышедшего из той же среды шиитского духовенства способствовало развитию социального кризиса. Ситуация усугублялась притоком в города сельского населения, движимого несбыточными надеждами урвать кусок нефтяного пирога и сформировавшего огромный слой «обездоленного» пролетариата. В этих условиях многочисленные студенты, десятками тысяч отправлявшиеся учиться на Запад на щедрые правительственные гранты, чтобы строить Иран будущего, отворачивались от авторитарного и коррумпированного режима шаха.

Визит Пехлеви в США в ноябре 1977 года, когда президент-демократ Джимми Картер намеревался «придать более нравственный характер» американской внешней политике после своего предшественника Ричарда Никсона, спровоцировал массовые демонстрации протеста. Слезоточивый газ, использовавшийся для разгона студентов и активистов, в большинстве своем марксистов и левых, запрудивших Национальную Аллею в Вашингтоне, был донесен ветром до розария Белого дома, и плачущему монарху пришлось прервать выступление, транслировавшееся по радио и телевидению. Символическое значение этих кадров поколебало авторитарный режим и придало смелости иранской оппозиции, тем более что американские требования уважать права человека способствовали смягчению репрессий. Как в Алжире в 1988 году и в ходе «арабских волнений» в начале 2010 годов, «закваска» революционного процесса была замешана религиозными силами, которые перехватили инициативу этого движения и повернули его в выгодное им русло. Авторитарно настроенные модернизаторы в арабских странах поставили искаженно истолкованный секуляризм на службу диктатуре, скомпрометировав легитимность демократической оппозиции, защищавшей те же идеалы, но в их подлинном значении. Пехлевистский же Иран способствовал поляризации оппозиции, вокруг компартии с одной стороны, и наиболее политизированных группировок шиитского духовенства с другой.

При всем атеизме марксистов между этими двумя полюсами существовало нечто вроде структурного сходства. Как и коммунистические организации, духовенство было иерархизировано и легко и эффективно доносило до своей паствы лозунги и призывы к действию (в отличие от суннитского мира, где за авторитет боролись между собой многочисленные улемы). Это было ценным козырем для организации перманентного революционного движения, направленного на свержение диктатуры. Это структурное соответствие отразилось и в возникновении множества смешанных исламо-марксистских или исламо-левацких групп. Наиболее известная из них – Организация моджахедов иранского народа, в чьем названии сочетались понятия джихада и популизма. Эта гибридизация стала возможной благодаря Али Шариати, интеллектуалу, родившемуся в семье богослова и впоследствии учившемуся во Франции в Латинском квартале. В своем переводе на фарси труда Франца Фанона «Проклятьем заклейменные» (Франц Омар Фанон – франкоязычный вест-индский революционер, социальный философ и психоаналитик. – Прим. пер.) он переформулировал в соответствии с языком Корана знаменитое марксистское противоречие между «угнетенными» и «угнетателями». Первое понятие он передал как «обездоленные» (мостадафин), а второе – как «надменные» (мостакбирин). Но эти понятия не полностью соответствовали марксистским категориям. Включение в них мощной этической составляющей, пропитанной религиозным духом, позволяло сдвинуть границы, разделяющие противоборствующие социальные классы. Такой подход давал возможность объединить в надкатегории «обездоленных» всех противников шаха, от рыночных торговцев до вышедших из деревень пролетариев. Набожный средний класс и бедная городская молодежь, которые с чисто социальной точки зрения должны были быть антагонистами, под руководством духовенства, разделявшего ту же идеологию, сливались в едином революционном процессе.

Это был триумф политического гения аятоллы Хомейни. Этот главный оппонент шаха с 1964 по 1978 год находился в ссылке в священном шиитском городе Эн-Наджаф. Затем Хомейни перебрался в парижский пригород Нофль-лё-Шато. Он с триумфом вернулся в Тегеран 1 февраля 1979 года, воспользовавшись возможностью представить себя защитником «обездоленных». Именно так ему удалось взять под контроль верхушку духовенства, которое изначально его не поддерживало. Аятолла сумел также использовать в своих целях левую оппозицию, а затем нейтрализовать ее после своей победы и провозглашения Исламской республики. Чтобы добиться этого, он обратился (одновременно с салафитами, шедшими тем же путем в суннизме) к фундаменталистской «очищенной» форме шиитской догмы. Все это совсем не напоминало компромиссы, на которые шли на протяжении многих веков великие аятоллы и монархи. Согласно учению Хомейни, имам Хусейн Ибн Али, внук Пророка, принявший мученическую смерть от рук воинов суннитского халифа Язида в Кербеле в октябре 680 года, представлял собой божественное воплощение «обездоленных». Шах же воплощал в себе «надменного» Язида. Приводя таким образом в соответствие основы пересмотренной с точки зрения идеологии религиозной догмы с приоритетами современности, Хомейни сумел привлечь на свою сторону значительное число сторонников. Им удалось одержать победу не только над всеми остальными представителями оппозиции, но и над правящим режимом.

Хомейни, к которому отныне обращались не иначе как «Высший руководитель» Исламской революции, с триумфом вернулся в Тегеран рейсом Air France. Теперь он воплощал в себе исключительно мощную конкурентоспособную силу, представляющую шиитов в процессе исламизации Ближнего Востока. Этот процесс был инициирован шестью годами ранее Саудовской Аравией и ее союзниками-суннитами во время Октябрьской войны 1973 года, сопровождавшейся четырехкратным увеличением цен на нефть. Противостояние между этими двумя полюсами будет в течение четырех последующих десятилетий главной движущей силой кризисов и войн в регионе и за его пределами. Оно окажет особое влияние на Европу терактами исламистов на ее территории, и его заложниками станут проживающие там иммигранты мусульманского происхождения. Этому противостоянию, находящемуся в зависимости от колебаний цен на нефть, даже удастся снизить значимость главной линии разлома, вдоль которой выкристаллизовался арабский национализм после обретения независимости странами региона. Речь о палестино-израильском противостоянии. Оно окажет влияние и на логику собственно суннито-шиитского конфликта (что демонстрирует вовлечение в него и ливанской «Хизбаллы» и палестинского ХАМАС, в обоих случаях под влиянием Тегерана). Его динамика будет подпитываться непрерывной эскалацией напряженности ценой постоянного усугубления хаоса в ближневосточных обществах. Причина в политической безответственности, вызванной эффектом кажущегося бесконечным вплоть до десятых годов XXI века роста доходов от нефти.

Иранская революция бросила серьезный вызов Саудовской Аравии и союзникам королевства, поскольку она снижала значимость процесса исламизации по-суннитски, лишенного как социальной динамики, так и героизма. Создания эмирами Аравийского полуострова всемирной сети салафитских ассоциаций и финансовой поддержки, которую большинство из них оказывало в то время «Братьям-мусульманам», оказалось недостаточно для того, чтобы погасить энтузиазм, стихийно вспыхнувший на фоне событий в Иране в народных массах всего мусульманского мира. Это было тем более проблематично, что в своих речах Хомейни указывает одновременно на двух врагов мирового масштаба. Во-первых, он ополчился на американского «Большого Шайтана» (и наряду с ним и на французского «Малого Шайтана», несмотря на гостеприимство, оказанное Хомейни в Нофль-лё-Шато). Во-вторых, он выступил с осуждением нефтяных монархий, представленных в качестве лакеев США. Обвиняя первых, он в соответствии с идеологией Шариати следовал в русле глобального движения «тьермондистов», которое позволяло аятолле выйти за рамки исключительно религиозной парадигмы. Своей позицией он завоевал симпатии в самых разных странах вплоть до Латинской Америки. Направляя огонь своей критики на вторых, Хомейни стремился расширить свою изначально относительно узкую персидско-шиитскую базу (шиитами являются лишь около 15 % мусульман). В обоих случаях его целью было перехватить лидерство над мировым исламом у ваххабитских монархов, «хранителей двух святынь», контролирующих паломничества в Мекку и Медину.

Американско-саудовская реакция на Иранскую революцию стала одной из составляющих джихада в Афганистане. Возможность для него представилась в связи с необходимостью отреагировать на вторжение в Афганистан Советской армии на Рождество того же 1979 года, который начался с возвращения 1 февраля Хомейни в Тегеран. Следующим ключевым событием этого года стало подписание египетско-израильского мирного договора 26 марта. Оно свидетельствовало о переходе главной региональной линии противостояния из Ближнего Востока и Восточного Средиземноморья в Персидский залив и Центральную Азию. Появление советских десантников и танков в Кабуле нарушало равновесие, установившееся по итогам Второй мировой войны. Этим оно отличалось от советских вторжений в Венгрию (1956) и Чехословакию (1968). Данные интервенции еще вписывались в рамки раздела мира, закрепленного Ялтинскими соглашениями, и в силу этого не могли повлечь за собой никакой военной реакции «Свободного мира». Брежнев счел необходимым ввести войска в Афганистан, поскольку, согласно советской логике, власть местных коммунистов необходимо было обезопасить от неминуемой угрозы. Преимущественно родовое и аграрное общество, привязанное к традиционным нормам, было возмущено политикой воинствующего атеизма. Со своей стороны Белый дом не мог принять этот новый поворот событий, тем более что еще свежи были в памяти поражение во Вьетнаме, случившееся за четыре года до того, и потеря союзника в лице Ирана в начале 1979 года. Шах имел огромное геополитическое значение в силу того, что выполнял функцию «жандарма Персидского залива», охраняя его гигантские нефтяные резервы от Москвы. Более того, США только что подверглись беспрецедентному унижению в виде захвата заложников в американском посольстве в Тегеране «студентами-последователями курса Имама», начавшегося 4 ноября, и последовавшей за этим неудачной попытки освобождения заложников. К тому же советское военное присутствие в Афганистане было прямым нарушением Ялтинских соглашений. Поскольку страна граничила с Ираном, где местные коммунисты из партии Туде были активными участниками революционных сил (Хомейни обрушится на них с репрессиями только в следующем году), проснулись старые американские страхи перед прорывом Москвы к «теплым морям». Это была, по сути, современная вариация на тему англо-русской «Большой игры» XIX века в Юго-Западной Азии.

Наконец, согласно собственно исламскому мировидению, конец 1979 года был отмечен драмой огромного символического значения: 20 ноября стало первым днем ХV века исламского календаря. Согласно исламскому вероучению, каждые сто лет среди мусульман будет появляться «обновитель веры» (муджаддид) или «мессия» (махди), который восстановит чистоту веры и покарает отступников. В этот день Заповедную мечеть в Мекке захватила группа радикальных джихадистов под предводительством Джухаймана аль-Утайби. Тот был представителем авторитетного саудовского рода и намеревался выразить протест против коррумпированности правящей династии, которую винил в слепом подчинении Западу. Он также добивался провозглашения мессией своего шурина Мухаммеда Абдуллы аль-Кахтани. Джухайман был связан с самыми консервативными представителями салафитского истеблишмента королевства. Он распространял послания, в которых 30 лет спустя можно обнаружить значительную часть идей, вдохновивших ИГИЛ. Мечеть в Мекке была освобождена лишь две недели спустя, когда ее взяло штурмом элитное подразделение французского спецназа – Группа вмешательства национальной жандармерии (ГИГН). Операцию в то время оставили в секрете, поскольку немусульманам было запрещено (харам) ступать на эту священную землю. Тысячи паломников оказались в заложниках, и 244 человека погибло (из них 117 террористов), несмотря на то что любое кровопролитие на священной земле категорически не допускалось. Трагедия привела саудовские власти, в первые дни просто парализованные шоком, в полное замешательство. В данном случае, во-первых, потому что они потеряли контроль над еще более ваххабистскими и джихадистскими силами, чем они сами, в ходе того процесса исламизации региона, который они же инициировали. Во-вторых, поскольку они показали свою неспособность к защите ислама в его колыбели. Под сомнение были поставлены и притязания на роль хранителей исламских святынь, и, как следствие, претензии на роль руководящей и направляющей силы в исламском мире.

Ввод советских войск в Афганистан уже через три недели после кровавой операции по освобождению мекканской мечети представлял собой еще один вызов саудовским притязаниям на лидерство. По сути, согласно исламской доктрине, эти действия можно было интерпретировать как вторжение «неверных» (кафиров) в мусульманский мир (дар аль-ислам). Согласно Священным текстам, на подобную агрессию мусульманский правитель обязан был ответить немедленным провозглашением и осуществлением вооруженного джихада против агрессора во избежание обвинений в отступничестве. Таким образом, советское вторжение могло рассматриваться с двух взаимодополняющих точек зрения. С точки зрения Вашингтона, оно было досадным эпизодом Холодной войны, на который необходимо отреагировать, тем более что после поражения в Индокитае и унижения в Иране на кону стоял статус США как сверхдержавы. С точки зрения Эр-Рияда, это прямой повод для джихада, тем более что саудовская монархия стремилась к гегемонии в исламском мире. Именно этот термин – джихад – стал обозначать повстанческую партизанскую войну, в которой ЦРУ участвовало своим вооружением и советниками, а Аравийский полуостров – нефтедолларами. Моджахеды, прозванные по ту сторону Атлантики «Борцами за свободу» (Freedom Fighters), были в массе своей бородачами, понимавшими под словом «свобода» установление шариата, как только русских коммунистов вышвырнут с земли ислама. Это смешение понятий, по сути, свидетельствовало о семантической исламизации того, что станет последней битвой Холодной войны. Эта битва в то же время явилась первой из исламских войн современной эпохи, независимо от того, как их называют: джихад, набег (газв), «законный терроризм» (ирхаб машру) или «мученическая операция» (аль-амалийя аль-истишхадийя). В итоге 15 февраля 1989 года советские войска были выведены из Афганистана, а падение Берлинской стены 9 ноября того же года знаменовало собой окончательный крах СССР. После распада Советского Союза конфликт между исламистским Востоком и Западом (именуемым «безбожным», «иудейско-крестоносным» и т. д.) сменил противостояние между коммунистическим Востоком и капиталистическим Западом.

Афганский джихад позволял убить одним ударом двух зайцев. С одной стороны, он нанес смертельный удар СССР, выставив ослабленную Советскую армию бумажным тигром. Глубинные же причины краха советского строя следует искать в более ранних событиях. К этим причинам относится в том числе гонка вооружений с США, развалившая советскую экономику, которая, будучи плановой, являлась изначально неполноценной по сравнению с рынком, но все же труп СССР к ногам американцев кинули именно воины джихада. Тем самым джихадисты завоевали себе огромный авторитет среди мусульман. Они утвердились в глобальном масштабе как непредсказуемая террористическая военная сила, лицом которой станет Бен Ладен. С другой стороны, эта победа суннитов позволила в рамках исламского символического порядка мгновенно нейтрализовать хомейнистскую пропаганду, превратив саудовцев и их союзников в спасителей мусульманской страны, подвергшейся агрессии со стороны кремлевских атеистов. Реакция Тегерана последовала незамедлительно. Смысл ее заключался в том, чтобы оттеснить победу на задний план, насытив медиапространство новостями о фетве, выносящей смертный приговор Салману Рушди. С этой целью сенсационную новость сознательно синхронизировали с выводом советских войск из Афганистана.

2. Наступление международного джихада: против «ближнего врага» (1980–1997)

Борьба за контроль над процессом исламизации в 1980-х годах

Помимо афганского джихада 1980-е годы также отмечены прогрессирующей исламизацией политического порядка на Ближнем Востоке и углублением противоречий между шиитским и суннитским лагерями, боровшимися за контроль над этим процессом. Основным конфликтом того времени была ирано-иракская война, продлившаяся с сентября 1980 по август 1988 года. Развязанная Саддамом Хусейном и поддержанная Западом, стремившимся сдержать распространение иранской революции, она принесла, по приблизительным оценкам, около миллиона человеческих жертв. Она же стала для Корпуса стражей Исламской революции и Басиджей («Мобилизованных сил сопротивления») Ирана возможностью опробовать тактику атак террористов-смертников, которые их заказчики называли «мученическими операциями». Эти методы в дальнейшем будут использоваться в Ливане и Израиле, а затем по всему Ближнему Востоку, в Европе, Америке и во всем мире.

Параллельно Тегерану приходилось воевать на других, не менее важных фронтах: речь о гражданской войне в Ливане и палестино-израильском конфликте. Военные действия вовлекли Иран в противостояние одновременно и против Запада и его союзников, и против большинства суннитских организаций, за исключением ХАМАС. Фактически Исламская республика вела опосредованную войну в Леванте, чтобы защититься от вражеской коалиции и ослабить напряжение на границе с Ираком и со стороны побережья Персидского залива. Затем был открыт третий фронт в Европе (органично связанный с Ливаном через операции по захвату заложников). Вплоть до смерти Хомейни в июне 1989 года страна, которой он руководил, не соблюдала ни общепринятых правил ведения войны, ни принципов международного права в поиске уязвимых точек у противников. Иран наносил им удары фетвой в адрес Рушди, терактами смертников и захватом заложников из числа западных граждан, чтобы заставить уступить своим требованиям и защититься от прямой военной угрозы. Обеспечив свою безопасность с окончанием войны с Ираком, Иран вновь встал на путь сближения с мировым сообществом. В Исламской республике считали необходимым искать выход из изоляции, угрожающей самому существованию режима. Тем временем иранский способ ведения военных действий нашел подражателей в джихадистских кругах суннитского лагеря. Те распространяли по всему миру терроризм, образец которого изначально дала Исламская республика. Впрочем, в отличие от шиитской версии, суннитский терроризм не опирался на централизованный аппарат одного государства, которое, в конечном итоге, реинтегрируется в глобальный институциональный порядок.

Таким образом, сдерживание суннитами Иранской революции осуществлялось по двум основным направлениям: афганскому и иракскому, опиравшимся на джихад и Саддама Хусейна соответственно. Эти действия пользовались неизменной поддержкой Запада, что в ретроспективе представляется не слишком дальновидной стратегией.

Афганский джихад, первоначально направленный против СССР, в новой ситуации был нацелен на создание метанарратива, альтернативного воинственному и революционному тьермондизму, лежавшему в основе пропаганды Тегерана. Саудовская Аравия и ее союзники стремились показать, что могут дать более достойный ответ на вызов, брошенный исламскому миру вторжением на его территорию советских атеистов. В исламском коллективном сознании проводилась параллель с оккупацией Палестины Израилем, которая оставалась основной проблемой арабского национализма, пока в свою очередь не стала рассматриваться через призму исламизации с появлением к концу того же десятилетия ХАМАС. Отсюда призыв ко всем мусульманам мобилизоваться и прийти на помощь афганским единоверцам. Салафиты Аравийского полуострова и «Братья-мусульмане» объединили свои усилия в течении, вскоре ставшем ведущим среди всех направлений суннитского ислама. Представители его призывали к борьбе с шиитами за гегемонию в этой мировой религии.

Главным идеологом суннитского джихада в 1980-е был член палестинской организации «Братьев-мусульман» Абдулла Аззам, живший в Пешаваре, пакистанском пограничном городе, превращенном в сборный пункт для участников операций в Афганистане. Через Пешавар в Афганистан осуществлялись поставки оружия, туда стекались джихадисты со всего мира, устроившие там свои базы («каида» по-арабски «основа», «база», откуда и берет название крупнейшая джихадистская организация). В своем манифесте, озаглавленном «Присоединяйтесь к каравану!», Аззам обосновывал лежащую на всех мусульманах мира обязанность сражаться в Афганистане. Он заявлял, что их долг делать это во имя «оборонительного джихада», который призывал всех верующих объединить силы для освобождения мусульманской земли, подвергшейся нападению неверных. Этот долг превыше всего: «ни государство, ни муж, ни жена, ни отец, ни хозяин раба» не могут помешать его осуществлению. Каждый верующий должен действовать по мере своих способностей, «руками, языком или сердцем», что могло означать личное участие в боевых действиях, их финансирование, проповедование или по меньшей мере молитву. Аззам утверждал, что речь идет о «личной обязанности» (фард айн), предписанной Кораном и Суннами; невыполнение ее должно караться самым страшным наказанием. Этот текст, а также множество статей, которые он опубликовал в издании «Джихад», перекликались с фетвой, вынесенной самыми авторитетными суннитскими улемами, представлявшими салафитов и «Братьев-мусульман», фетвой, призывавшей мусульман всего мира к мобилизации. Призывные пункты открывались не только в мусульманских странах, но и на Западе, в том числе в США. Аззам находился в хороших отношениях с ЦРУ, которое организовало посещение им американских исламских центров. Он создал так называемое «Бюро афганских служб» (Мактаб-аль-Хидамат — MAK), которое координировало вербовку, финансирование и транспортировку иностранных джихадистов на место боевых действий. Его главный американский офис в Бруклине позже станем прибежищем для множества исламистов, в числе которых слепой египетский шейх Омар Абдель Рахман, осужденный на пожизненное тюремное заключение за первую атаку на Всемирный торговый центр в 1993 году. Что касается МАК, после убийства Аззама в ноябре 1989 года он влился в «аль-Каиду» под руководством Бен Ладена.

Финансирование ЦРУ десятилетнего афганского джихада обошлось США в 4 миллиарда долларов, к которым необходимо добавить такую же сумму в саудовских нефтедолларах. В то время это казалось не слишком высокой ценой за крах СССР. Но в исторической ретроспективе итоговая цена этого пакта с дьяволом, расплатой за который стала вторая атака на Всемирный торговый центр и Пентагон 11 сентября 2001 года, не поддается измерению.

Основными участниками военных операций были афганцы, названные «моджахедами» – активное причастие прошедшего времени, образованное от арабского термина, означающего «воины джихада». Мы с коллегами создали неологизм «джихадисты», добавив греко-латинский суффикс к арабскому корню. Сделано это было для того, чтобы провести разграничение между местными партизанами в количестве около 40 тысяч человек и иностранцами, влившимися в их ряды. Они прибывали из Северной Африки и прежде всего Алжира, Ливии, Египта, с Аравийского полуострова, из Пакистана и даже из таких отдаленных уголков планеты, как Малайзия и южные Филиппины. Среди них были и мусульмане, эмигрировавшие в свое время в США, и первые ласточки из пригородов европейских мегаполисов. Их обучало и оснащало ЦРУ, но в собственно боевых действиях они участвовали мало. Эти джихадисты по возвращении домой в ходе следующего десятилетия применят полученные навыки для ведения джихада, особенно в Алжире и Египте, или вступят в ячейки «аль-Каиды». Алжир и Египет охватили особенно сильные волнения, спровоцированные исламистами, – Садат был убит 6 октября 1981 года, – и власти в надежде избавиться от смутьянов ускоряли отъезд местных активистов, которых не могли держать в тюрьмах. (Так было с египетским врачом Айманом аз-Завахири, правой рукой, а впоследствии и преемником Бен Ладена: по выходе из каирской тюрьмы он уехал в Пешавар через Саудовскую Аравию.) Спустя несколько лет эта недальновидная стратегия обернулась против ее инициаторов, когда джихадисты, обуянные жаждой действий, вернулись на родину. Но в 1980-е годы она позволяла тешить себя иллюзиями, что воинствующий исламизм под эгидой Саудовской Аравии может быть направлен против СССР, а возможный выход за эти рамки всерьез не воспринимался.

Такого мировоззрения придерживался, в частности, советник Джимми Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, главный архитектор политики американской поддержки афганского джихада. Он отстаивал свой подход в интервью французскому еженедельнику «Le Nouvel Observateur», которое дал 15 января 1998 года:

Вы сегодня ни о чем не сожалеете?

Сожалеть о чем? Та секретная операция была блестящей идеей. Она дала заманить русских в афганский капкан, и вы хотите, чтобы я сожалел? Когда Советы официально пересекли границу, я написал президенту Картеру по существу: «Теперь у нас появилась возможность обеспечить СССР его собственную Вьетнамскую войну». Фактически Москва должна была вести на протяжении почти десяти лет невыносимую для нее войну, конфликт, повлекший деморализацию и в конце концов распад Советской империи.

Не сожалеете ли Вы о том, что содействовали исламскому фундаментализму, вооружали и консультировали будущих террористов?

Что более важно для мировой истории? «Талибан» или падение Советской империи? Несколько возбужденных исламистов или освобождение Центральной Европы и конец холодной войны?

«Несколько возбужденных исламистов»? Но было неоднократно сказано: исламский фундаментализм сегодня представляет мировую угрозу…

Вздор! Было бы нужно, как говорят, чтобы Запад имел общую политику по отношению к исламизму. Это глупо: нет глобального исламизма.

Освобождение Польши от русского гнета в глазах сына варшавского шляхтича по вполне понятным причинам имело приоритет над всеми остальными вопросами. Но неспособность Бжезинского даже в 1998 году осознать существование «глобального исламизма» проливает свет на уровень адекватности восприятия ситуации в мире американским руководством. В 80-е годы ХХ века они не понимали ни значения суннитской политики исламизации, как ее видела Саудовская Аравия, ни форм, в которые эта политика выливалась. И еще меньшее представление США имели о реакции Ирана на их стратегию, поскольку в интеллектуальном отношении оставались узниками наследия холодной войны.

Советские войска покинули Афганистан 15 февраля 1989 года под давлением моджахедов, методично уничтожавших советскую авиацию ПЗРК «Стингер», поставлявшимися ЦРУ. Это событие, по сути, предвосхитило падение Берлинской стены 9 ноября того же года, которое в свою очередь стало прелюдией к краху коммунизма. Джихадисты со всего мира, собравшиеся в Афганистане, трактовавшие мировую историю через призму откровений Пророка и завоеваний ислама (аль-футухат), не испытывали и тени сомнения в том, что они – воплощение деяний Пророка, его сподвижников и его потомства. Это было «новое кораническое поколение» (джил курани джадид), о приходе которого взывал Сеййид Кутб, поколение, которое должно было уничтожить джахилийю, это нечестивое «варварство» современного секулярного общества. Так же, как всадники под знаменем Пророка победили государство Сасанидов, одну из двух «сверхдержав» того времени, в битве при Кадисии в 636 году, джихадисты разбили Советскую армию в Кабуле. (Саддам Хусейн свое наступление в сентябре 1980 года на Иран также назовет «Кадисия».) Бен Ладен и его последователи развили эту параллель. Так же, как арабы, а затем османы, неустанно совершавшие набеги на другую сверхдержаву того времени, Византийскую империю, вплоть до ее падения в 1453 году, «аль-Каида» наращивала интенсивность антиамериканских атак, кульминацией которых стал «двойной газават» против Нью-Йорка и Вашингтона 11 сентября 2001 года. На эти исторические параллели накладываются нумерологические загадки, столь любимые исламистами. 11/9 (дата 9 ноября 1989 года в американском формате. – Прим. пер.), дата падения Берлинской стены, символизирует собой конец коммунизма и противостояния Восток – Запад. Ее зеркальное отражение 11/9 (11 сентября 2001 года) возвещает зарю нового христианского века. В глазах джихадистов в этот день занялась заря триумфального и спасительного исламского тысячелетия, отряхнувшего с ног прах безбожного Запада.

15 февраля 1989 года мир едва обратил внимание на вывод советских войск из Афганистана, тем самым лишив суннитов момента славы как единственного поборника исламского джихада, достойного подпитки в виде нефтедолларов Аравийского полуострова. Накануне Хомейни приговорил к смерти Салмана Рушди за то, что тот «поносил Пророка» в своем романе «Сатанинские стихи». Одним мастерским ходом аятолла обнулил значение реальной геополитической победы конкурентов, перенеся битву в медиапространство, где привлек все внимание к себе. Таким образом, Иран, по сути, демонстрировал миллиарду мусульман планеты, что может вынести действующую в мировом масштабе фетву британскому писателю индийского происхождения. Тем самым Хомейни позиционировал себя в качестве их главного защитника от «оскорбления, нанесенного Мухаммеду». Этот маневр представлял собой многоуровневый семантический разрыв с массой отдаленных последствий. Скандал взбудоражил Запад и привлек внимание всех СМИ, в силу чего вывод советских войск из Афганистана на следующий день освещался как второстепенное событие. Кампания против романа Рушди началась в индо-пакистанских исламистских кругах Великобритании уже за 6 месяцев до этого. Она взбудоражила индийских мусульман до такой степени, что даже светское правительство в Дели запретило книгу. В Лондоне были организованы демонстрации с требованием таких же мер во исполнение закона о богохульстве. (Этот закон, впоследствии отмененный, касался, к слову, только англиканской церкви.) В январе умирающий промышленный город Брадфорд в регионе Мидлендс, значительную долю населения которого составляли безработные иммигранты (того же этно-конфессионального происхождения, что и Рушди), стал сценой аутодафе. Муллы и представители совета мечетей сожгли на костре несколько экземпляров романа. Разгневанная толпа верующих, собравшаяся на огромной площади перед ратушей, выстроенной в стиле венецианской готики, свидетельницей былого величия индустриальной эпохи, восторженно их приветствовала. Саудовская Аравия, партнер Великобритании и США по участию в афганском джихаде, не хотела подливать масла в огонь, чтобы не ставить в еще более затруднительное положение правительство Тэтчер, приведенное этими событиями в сильное замешательство. В этой политической игре все карты шли в руки Тегерану. Перехватывая эстафету в деле «защиты Пророка» у бездействовавшего Эр-Рияда, Тегеран завоевывал расположение широких суннитских масс. Хомейни, вызвав неслыханный скандал на Западе, возмущенном тем, как иранский аятолла попрал принцип свободы слова, успешно отвлек всеобщее внимание от американо-саудовского успеха в Кабуле.