Жанна Ди
В ночь на Ивана Купала
Живые сказки
Жанна Ди
Это случилось одним зимним вечером в небольшой деревушке, где всего с десяток домов. Все уже спали, в окнах не увидеть свечей – словно и не было жителей здесь совсем. Тишина, темнота, только в самой дальней, стоящей на отшибе хижине сон не смог накинуть свои сети и кружил всё ветром. Кружил, чтобы исправить промах.
– Нэнэ, а расскажи легенду. Ну расскажи! – брат с сестрой тормошили старушку, бегая вокруг неё, вместо того чтобы в кровать улечься да шерстяным одеялом с головой укрыться.
За окном стужа, ветер воет, дом хлипкий потряхивает. Но детям не страшно, ведь с ними бабуля, которая спицами сплетает защиту – и для дома, и для сна, и для родителей, которые где-то там, в большом мире, но они обязательно скоро вернутся, ведь здесь их любят и ждут. А пока…
– Хорошо. Только слушайте внимательно. В истории будет урок.
Старушка обвела подслеповатыми глазами комнату и прошептала еле слышно:
– Скрежет судьбы пробирается в щели. Слышите? Она рядом. Она принесла дар, вот только будете ли вы ему искренне рады?
– Нэнэ, мы же легенду просили, – скуксилась черноокая Мали.
– Не перебивай, – шикнул на сестру старший Дин.
А бабушка закрыла глаза, замычала мелодию и вплела в неё постепенно слова.
***
Солнце опускается всё ниже за горизонт, его блики жёлтыми пятнами прыгают по спокойной воде широкой реки да заигрывают с мелкой рыбёшкой. На обрывистом берегу стоит человек. Глаза закрыты, дыхание спокойное. Его тёмно-синий балахон трепещется от лёгкого бриза, края одежды влажные, линия от воды напоминает горную гряду, которая заставляет реку лететь вниз, в пучину, и разбиваться на холодные брызги.
Человек не шевелится. Он ждёт. Вот только звуки сторонние отвлекают, и он нет-нет да подёргивает плечами.
За его спиной высоченная стена из металла. Она потрескивает, остывает после дневной жары. Как и суета людская с той стороны. Уже не так громко, но всё же можно услышать, как что-то постукивает, скрежещет, шипит, булькает, смешивается с людским гомоном. Но с каждым ударом сердца, человек замечает: ночь набирает силу, жизнь в городе затихает.
Человек сгибает руку и смотрит, как по рукаву балахона ползёт ящерка, она обвивает хвостом его локоть и падает головой вниз. Раскачивается, как лист дерева на ветру, издавая ритмичные звуки.
Тыц-туц, тыц-туц.
Дыхание человека меняется, подстраивается под ритм ящерки.
Вдох-тыц, выдох-туц, вдох-тыц, выдох-туц.
Из воды выпрыгивает большая рыбина. Плюх! Круги на воде разбегаются. Человек делает шаг к обрыву. Ящерка замирает.
Вот сейчас. Сейчас оно произойдёт…
***
Захлопали ставни. Ветер завыл, заскрёбся по стенам, застучал в дверь невидимым кулаком.
Брат с сестрой забираются с ногами на кровать, прижимаются друг к другу, накрывшись с головой одеялом, и смотрят на бабушку сквозь узкую щелку. Та замирает. Не моргает, не дышит.
– Чу! Кто там? – оглядывается она и машет рукой детворе: – А ну, скройтесь.
Бабушка встаёт с кресла, к окну подходит, смотрит всё туда, смотрит. Но видит ли что-то?
– Нэнэ, что там? – осмеливается спросить малышка Мали.
– Тссс, не отвлекай!
Дин пихает плечом сестру и пробует подглядеть – что же за окном происходит. Но стоит высунуть только нос из-под одеяла, как тут же бабушка оказывается рядом. Как успевает так быстро перемещаться?
– Чу! Разбулгарились! – ворчит она. – Время позднее. Ночь вон скребётся уже, забрать к себе хочет.
Дин прячется под одеяло так резко, что локтем задевает сестру. Между ними начинается перебранка, а бабушка гладит их поверху, успокаивает напевом: без слов, только мелодия. И дети, слушая ее, затихают.
Дин снова выглядывает:
– Нэнэ, а историю нам доскажешь?
– Что ж с вами делать-то, раз спать не хотите.
Возвращается в кресло, берёт в руки спицы и в такт их стуку сплетает слова:
– Вечером то было иль ранним утром, кто ж разберёт, когда смотришь, смотришь, а разглядеть ничего не могёшь… Человек шагает к воде, замирает, прислушивается, и ящерка его затихает, натягивается, что та леска. Удержать готова хозяина, чуть лишка наклонится человек в балахоне – она дёрнет назад, подсечёт, как рыбку, потянет да вернёт из далей чужих.
– Куда человек тот направляется? – шепчет малышка Мали, натянув одеяло, словно косынку.
– Кто ж его знает? – напевает старушка. – Сердцем он слушает, сам не ведает, куда оно тянет. Достаёт человек бинокль, к глазам прикладает. Не дышит сначала, а потом как завоет, ну точно волк.
– А что? Что он там видит? – вклинивается Дин.
– Чу, – пальцем указательным бабушка машет и мальчонка проводит по губам, словно заклеивает их.
В окна ветки деревьев заглядывают и под слова бабушки спектакль показывают. Переносятся дети на тот обрыв, видят всё и слышат, как тот человек, даже мысли звучат в их головах, словно это он историю им сейчас свою ведает.
***
Я вижу. Огонь такой яркий, облизывает деревья и пышет страстью. Люди вокруг него, воют, пляшут, берутся за руки и прыгают через пламя. Я вижу: тот человек, кого я ищу, совсем рядом. Дотянутся смогу. Только… Чувствую, как боль пронзает всё тело. Я слишком далеко шагнул. Так нельзя. Могу не вернуться, застрять безвозвратно. Кто поможет тогда уже нам двоим?
Что же делать? В следующий раз могу так близко не подобраться. Луна яркая и огонь – когда ещё так свезёт?
Или вернуться, переждать, признаться, что не получилось, ветер дул не в ту сторону, искрами всё застило. Но как? Не могу я уйти, чую, что сейчас верный шанс. Надо попробовать с ящеркой связь растянуть, но вытащит ли она нас двоих? Что, если я сорвусь? Не у костра окажусь в чужом мире, а с обрыва камнем кинусь в своём?
Нет. Нужно подумать хорошенечко, хоть пару вдохов, ночь только вступает в права, время есть. Шагну обратно, примерюсь, взвешу всё и повторю.
Ой! Что это? Откуда тут пчёлы? Или это искры огня долетели до меня из чуждого мира? И жалят, жалят. А-а-а-а! Вот же угли, залитые хмелем! Что происходит? Кто это? Что вы делаете? Отпустите!
Тыц-туц, тыц-туц.
Захороводило, затянуло, не остановиться, не выпутаться из пляски ветра со временем. Глаза вижу. Голубые, как ясное небо. Где я? Пламя трещит. Людской гомон летит. Что со мной?
Тыц-туц, тыц-туц.
Не в своём мире я. Тяжко-то как. Воздух не тот, лес чужой.
Ящерка моя, вытяни, забери…
Да что б вас короеды изъели! Чего вы творите?
– Ой, глянь, очухался, кажется, я ж говорила: вода холодная всегда помогает!
Голос-то какой приятный у голубоглазки, так бы и глядел на неё да слушал и слушал.
***
Дети прикорнули на подушке, глазки прикрыли, старушка поводила большим пальцем по лбу сначала Мали, потом Дину. Прислушалась к дыханию – кивнула, убедившись, что окутал их сон крепкий. Подошла к окну, пригляделась: ставни поскрипывали от ветра, а у самого леса горел свет. Луна ли то была, костёр путников каких или звезда упавшая прогоняла ночную тьму?
Нэнэ устроилась в кресле, поправила плед и застучала спицами – к ней сон не шёл. Уже которую ночь. Там родители детворы. Вернутся ли? Стужа такая, что даже в доме дрожь пробирает.
День пролетел за заботами и вот уже снова вечер. Брат с сестрой в кровать улеглись и смотрят на бабушку.
– Давай спросим? – толкнула брата Мали.
– Сама спрашивай.
– Ну ты же старший, она тебя больше любит.
– Неправда.
– Это чего это вы там шумите? А ну быстро спать!
– Нэнэ, – осмелел Дин. – Чем же закончилась история с тем дяденькой?
– Так я же вчера всё и рассказала. Вы уснули, я не виновата.
– Я говорил тебе, она никогда не повторяется, – шикнул на сестру Дин.
– Нэнэ, ну пожалуйста, расскажи ещё раз, он попал куда-то. Там был костёр, люди…
Старушка покачала головой, взяла из корзинки клубок, вчера начатый, и застучала спицами, создавая платок и сюжет истории.
***
Мужчина открыл глаза, а на него смотрела девица. Волосы светлые, на голове венок, платье в пол белое с вышивкой, в руках кувшин, а во рту…
– Пф-ф-ф, – прыснула она на него воду.
Он зафырчал, как котяра, сел и заморгал, пытаясь сосредоточиться.
– Где я?
– Не знаю, где вы, а мы в лесу, – бросила другая девица, темноволосая, стоявшая чуть поодаль. – Манюнь, выдыхай, видишь, живой, айда обратно к костру, скоро полночь, а у нас планы. Ты помнишь?
– Да-да, я сейчас, Ириш, – отмахнулась и присела, подогнув белое платье, Манюня.
– Кто вы? – прошептал мужчина и лёг обратно на землю, перед глазами кружились пчёлы или искры, долетавшие от костра.
– Мы… Наверное, нас можно назвать друзьями, – с улыбкой, вздохнув, пояснила Манюня. – Со школы вместе и вечно куда-то попадаем. То Ирка предложит в горы уехать, то Васька в Африку всех затянет. А сейчас вот – в лесу, пытаемся традиции ночи Ивана Купала испробовать.
– А я? – мужчина потёр лоб.
– Это и нам интересно. Вы нас так напугали, как медведь вышли из леса, только что не рычали, а высвободившись из хватки ветвей, как подкошенный ничком возле нас и упали. Мы осмотрели – ран явных нет. Но как вы попали сюда? Может, заплутали?
– Да, точно. Я заблудился.
Мужчина встал и пошатываясь подошёл к костру, попытался подступиться к пламени, шагнуть в него, но искры обжигали.
– Может, он того? – Ирина покрутила у виска и с сожалением посмотрела на блондинку.
– Не знаю, – Манюня порывалась поймать незнакомца и отвести от костра, но тот лишь отмахивался.
– Ёлы-палы, не ловит тут сеть, со скорой облом, – вышел из-за дерева Васька. – Оба-на, а чего это он? Хочет проверить себя на огнеупорность?
Девчонки демонстративно вздохнули. Васька спрятал в кармане телефон и дёрнул за локоть мужчину.
– Эй, чувак, ты бы это… поосторожнее.
– Мне надо связь поймать, – пробурчал незнакомец.
– Какую? Инопланетную, что ли? – усмехнулся Васька.
– Так! – Манюня цыкнула и ударила слегка по щеке незнакомцу.
Тот опешил, Манюня хлестнула по второй щеке. Ей показалось, что взгляд у мужчины чуть прояснился.
– Давайте сначала. Кто вы? Как оказались в лесу? И чего в огонь кидаетесь?
Мужчина схватился за голову.
– Не знаю, не понимаю.
Попятился, упёрся в дерево спиной, а с ветки взметнула птица, оставив мужчине подарок. Прямо на лбу он белёсым пятном растёкся. Троица друзей поморщили носы, с трудом сдерживая смех.
Но мужчину это не расстроило, он стёр пальцами подарок, понюхал, лизнул, отчего Иру чуть не вывернуло, и снова подошёл к огню.
– Да, я на верном пути. Спасибо, пернатик. Вот только не пройду через костёр, не пускает меня, дотянуться бы до нити, которая сможет вернуть меня домой, – бормотал мужчина, примериваясь к пламени то ногой, то рукой.
– И как вы её достанете? – встала рядом с ним Манюня.
Мужчина осмотрелся, потёр лоб, вновь поднёс к лицу след от подарка. Хмыкнул.
– Вы говорили про традиции Ивана Купала…
Манюня пожала плечами.
– Ну да, есть одна. Мы как раз к ней готовились. Взявшись за руки, нужно прыгнуть через костёр…
Мужчина так посмотрел на Манюню, что та почувствовала, как вспыхнули жаром щёки.
– Нет-нет, – она попятилась. – Прыгают же те, кто вместе хотят быть навеки. Я… мне…
Подругу оттолкнула Ирина, ухватила незнакомца за ладонь и потянула.
– Зато я готова, – подмигнула она ему, обернулась и прошептала Манюне: – Трусиха!
А мужику словно всё равно было с кем прыгать, он тут же дёрнул за руку Иру и шагнул с ней к костру. Но путь им преградил Васька. Насупился. Руки в бока упёр. Подбородком вверх кивнул:
– Ты тут того самого. Не чуди. Я тут мужик и моих девчонок в обиду не дам. А ну, отпусти её! – ударил по руке незнакомца, в которой почти незаметно спряталась маленькая ладошка Ирки, и поиграл плечами, словно боксёр.
Незнакомец улыбнулся, сделал шаг от Иры и протянул руку Васе:
– Раз девчонкам не позволяешь, так сам со мной прыгни.
Ирка расхохоталась, а Васька побелел.
– Да ты… да ты… я ж тебе сейчас как заряжу в бубен!
***
Сплелись два мира и два времени. Трещал костёр, стучали спицы, скрипели ставни, сопели дети, а девушки поглядывали на незнакомца, так жаждущего оказаться в пламени.
Оказавшись без напарника по прыжкам через огонь, он расхаживал, бормотал что-то, посвистывал, словно звал кого-то. Причём из костра.
– Странный он, может, из психушки сбежал? – расплетала и заплетала обратно косу Манюня, устроившись поодаль, возле дерева.
– Да ну тебя. Может, он ролевик. Там где-то реконструкция идёт, а он первый раз в нашем лесу, заплутал, – присела рядом с ней подруга.
– Ну, Ирка, ты, конечно…
– Что?
– Злыдня, – Манюня закинула косу за спину, встала, стряхнула пыль, травинки.
– Я, может, и злыдня, а ты дурында, – ухватила Ирка подругу за подол. – Неужто и правда прыгнешь с чужаком через костёр? А Васька как же?
Манюня посмотрела на друга, влюблённого в неё с детского сада. Но сердцу-то не прикажешь, не видела она в нём возлюбленного.
– Хорошо, я готова, – подошла она к незнакомцу. – Я прыгну с вами, только…
Он склонил голову.
– Вы хоть имя-то скажите, а то… костёр же в эту ночь необычный, судьбы, говорят, сплетает.
– И ты веришь в это? – он взял её ладонь в свою и посмотрел в небесно-голубые глаза.
Она сглотнула комок, взгляд не отвела и прошептала, перебивая еле слышную чечётку зубов:
– Прыгай выше, держи крепче, думай дальше, знай, кто краше.
Васька дёрнулся было остановить милую сердцу, но откуда взялась коряга? Уронила парня к ногам Ирки, а та смотрела на Манюню и удивлялась:
– Откуда она слова такие знает?
Костёр затрещал, искры взметнулись, туманом заволокло поляну, где отдыхали ребята. Васька закашлялся, Ирка тёрла глаза. Пламя разгоралось, поднималось всё выше и выше.
– Чёрт, где вода? Надо тушить, – буркнул Васька. – Манюнь, ты там как?
Ирка побежала за костёр, отгораживаясь рукавом от обжигающего пламени, и вскрикнула.
– Что? Что там? – бросил всё и побежал туда же Васька. – Что с Маней?
Ирка и Васька замерли. На земле, скрючившись, лежала Маня, одежда исчезла, на коже виден пепел, видимо, одежда сгорела, и судя по всему, мгновенно, так как следов ожогов не наблюдалась. А из волос выглядывала…
– Это что, ящерица? – взвизгнула снова Ирка и спряталась за спиной Васьки.
Ирка смотрела на Манюню, на ящерку. А Васька оглядывался по сторонам.
– Ну и куда мужик-то ваш делся? А?
Манюня хлопала ресницами, ничего не понимая, Васька скинул рубаху, прикрыл подругу, скинул ящерицу и не заметил, как та побежала, ловко огибая костёр. и забралась на плечо к Ире, коснулась мочки уха, словно что-то прошептала.
– Ой, ребят. Вы простите меня. Загостилась я, мне пора.
– Куда? – в унисон спросили друзья.
Но Ира не слышала их, хвост тёмный распустила и протянула руку к костру, пламя взметнулось, искрами мужскую руку прорисовало. И… Жар поднялся такой, что Васька с Манюней зажмурились, а когда открыли глаза, на месте костра увидели только ящерку.
– Меня ждут. А вы будьте счастливы! Ваш мир прекрасен, но мой сердцу ближе.
***
Мали и Дин проснулись. Наверное, стук ставни их разбудил или… храп бабули? Она голову опустила, а руки не выпускали спиц.
– Давай подшутим? – предложил брат.
Тихонько высвободился из одеяла, спустился на пол, взял клубок и, распуская нить, принялся наматывать её вокруг стула, по комнате разбрасывал, на картины закидывал. А сестра наблюдала за подрагивающими ресницами бабушки и видела, как губы той зашевелились:
– Сплетай крепко, сцепляй надолго, где бы вы ни были, найдёте друг друга, узнаете, вызволите из беды, если только…
– Апчхи, – Дин выронил клубок, тот укатился под кровать.
– Ах ты, негодник! – бабушка встала с кресла и упала, запутавшись в нитях.
– Нэнэ! – закричала Мали. – Нэнэ, с тобой всё в порядке?
– Открой дверь, – прошептала старуха.
– Зачем?
– Открой, говорю я тебе…
Дети побежали наперегонки и завизжали, запустив в дом стужу и тех, кого так долго ждали.
– Ура! Ура! Мама с папой вернулись!
Старушка перекрестила воссоединившуюся семью, сложила тихонечко клубки со спицами, накинула шубу, укуталась шалью и, не попрощавшись, в ночь вышла. Здесь ей больше делать нечего, её ждут другие селения и детвора, жаждущая услышать легенды и вместе с героями их отправиться в приключения.
Страница автора в ВК
https://vk.com/tvorchectvo_zhannadi
Время выбирать
Настя Жолудь
– Выходи! Выходи! – в голове Юли звучал голос матери.
Юля сидела на полу в темноте, прислонившись к крепкой двери спиной. Тишина вокруг пугала, так не бывает в деревне. Должны быть звуки: хоть звон цепи собаки, скрип ставен, шорох ветра, цвирканье жуков. Но тьма поглотила всё.
– Юлечка, солнышко, выходи! – звала мама. – Иди ко мне, я соскучилась.
Такой родной голос, но такой холодный и неживой. Юля обняла колени и опустила голову между ног, в складки приятного льняного платья, набрала в грудь воздуха и громко выдохнула. За дверью послышались крадущиеся шаги и тревожный шелест листьев.
– Красавица моя, иди ко мне! Будем с тобой вместе, – продолжал мамин голос ещё громче.
Год назад на Купалу мама пропала. Она искала цветок папоротника и не вернулась. Кто-то говорил, что она в болоте сгинула, кто-то – что русалки утопили. Тело не нашли, но Юля верила: мама жива.
– Юлечка, я нашла его. Забирай!
Девушка приподняла голову и обернулась на дверь. Через щёлку снизу бил яркий свет, как от сварочного аппарата. Юля быстро подошла к шкафу и достала свечу. Пламя немного осветило комнату, так что Юля взяла спички на задвижке печки. Шорк! Огня не получилось. Шорк! Снова мимо.
– Хи-хи, – раздался чужой тонкий смех за дверью. – Я иду к тебе, милая! – снова мамин голос.
– Ты не моя мать! – выкрикнула Юля и резко чиркнула в третий раз.
Яркий и тёплый свет показал бледные руки. Раздался приятный уху треск.
– Уф! – выдохнула девушка.
Она взяла свечу и пошла на кухню. Нашла соль, снова громко вздохнула и отёрла слёзы на лице, которые неприятно щекотали нос. Оказывается, что она плакала, сама того не чувствуя.
Юля залезла рукой в большую солонку из бересты, зачерпнула полную ладонь, подбежала к входной двери и пульнула солью. Та как водопад просыпалась и в дом, а с улицы зашипело так, как будто рядом сдувался огромный воздушный шар.
– Ах ты, тварина! Ты моя, – завыло с улицы. – Не уйдёш-ш-шь…
Юля начала обходить дом с солью, посыпая все углы. С улицы слышалось шипение и шаги след в след за ней.
– Моя! Ты моя!
– Не твоя! – крикнула Юля, одним движением открыла окно и высыпала остатки соли на звук чужого скрежета.
Вновь всё затихло. Юля щёлкнула выключателем – света так и не было, взяла телефон в руки:
– Как всегда, забыла зарядить, – сказала она сама себе. – Что за чертовщина вообще происходит?
Юля покопалась в шкафу, нашла ещё свечки и зажгла их. Вдруг ворвались звуки деревни. Где-то лаяла собака, машина проехала за окном, где-то ударилось ведро о колодец. Юля открыла окно и услышала окончание песни:
Купалiнка-купалiнка, цёмная ночка,
Цёмная ночка, а дзе ж твая дочка?
Цёмная ночка, а дзе ж твая дочка?
Добротная бабушка в народном костюме открыла калитку и вошла во двор.
– Юля! А ты де? – голос бабки Таруси. – Чаго закрылася и сьвет не гарыть?
– Бабушка Таруся, – заплакала Юля, перелезла через окно, подбежала и обняла старушку. Руки Юли колотила дрожь.
– А ты чаво-то? – погладила по голове Таруся.
Бабушка взяла руки девушки в свои и удивилась:
– Соль? Заходил кто, что ли? Ой, бяда! – Таруся помахала головой. – Небось мамкой называлась?
Юля закивала и начала вытирать слёзы.
– А что ты робишь? Етая соль все очи выест и не буди ни якой красы! Пойшли со мною!
Юля выскочила за калитку на свет фонарей. Бабка Таруся хлопнула щеколдой и кулаком помахала в темноту двора.
– Я ж тябе покажу, выдра болотная! Будет тябе Купала!
Бабка увела девушку к себе в дом, а со двора донёсся скрежет:
– Моя девка! Моё время!
***
– Дачушка, выпи молочка, – бабка Таруся протянула белую кружку с красным орнаментом. – А ты чаго в обычном платье? Сягодня ж Купальская ночка. Нельга у нас так. От русалья и пришла за тобой!
Юля сделала один глоток и посмотрела внутрь кружки: опухшие глаза в отражении грустно смотрели на неё. Старушка вздохнула и продолжила:
– Что с табой рабить? Яна ж и сюды зараз приде. Мамка ж твоя делов натворила в прошлом году…
Юля поставила кружку на стол и спросила:
– А причём тут мама?
– А вось причём. Она пошла искать тот треклятый цвяток. А его нельзя искать – можно найти случайно. Кто искал и нашёл – не возвращаются. А кто шёл и случайно нашёл, там есть варианты. Мати твоя хотела лучшей жизни для табе. Я ж ей казала, дачушка, не хади, не принесёт табе счастья. Кажный год гине хоть одна деука. Но кто слухае старую Таруську, – бабушка притопнула ногой. – А сейчас русалья след взяла, не отпустит тебя просто так. Мати згинула, и ты тож! Тока если…
Таруся подошла к старому шкафу с красным орнаментом и достала платье с вышивкой, как своё.
– Юлька, дачушка. Вариантев немного. Если сейчас едешь в город – выдра болотная за тобой побежит, конечне. Но машину не догонить. Да и город русалки тярпеть не могут, там своих чудиков хватает. Но тогда возвращаться сюды тебе нельга. Усё. Токи в городе сможешь жить, бо русалья може ждать тебя вечно.
Юля подошла и посмотрела в окно. Тёмный двор маминого дома как раз напротив бабки Таруси. Одна лампочка на столбе около калитки заморгала. На улице звучали песни, смех, иногда лаяли собаки. Лампочка продолжала моргать, как будто завлекая Юлю выйти. Старушка продолжала:
– Или могёшь пайти на луг к молодёжи. Там зараз гулянья. Песни, хороводы, прыжки праз кастёр. Кали ночь выдержишь. Будешь с хлопцами да деуками. Не будешь одна, то русалья перебесится и с первыми петухами отстанет от табе. Тольки платье абярежнае надень. Канешне, один на один с русальей оно не спасёт. Но! – бабка Таруська подняла палец. – Если рядом человек, то ничего не зробить. Зубами тольки постучит.
Юля продолжала смотреть в окно. Мимо пробегали девушки по двое или гурьбой. Никто не ходил один. На секунду Юле показалось, что тёмная рука с перепонками высунулась через просвет между штакетинами забора. Со звонким смехом пробежали три девчонки-подростка. Дорога между дворами снова опустела, начал моргать второй фонарь. Тыц! Тац! Тыц! Тац! Они стали ещё покачиваться, как колокола, хоть на улице было безветренно.
– Ну, что вырашила? – спросила старушка, и Юля подпрыгнула от испуга.
Она взяла платье в руки и осмотрела его. Красивое, с красными узорами: девушка с поднятыми вверх руками, какие-то птицы, завитушки, солнышки. Я положила платье на стул и почувствовала, что руки покалывает и кружится голова.
– Ну, давай! Няма часу, – сказала бабулька и посмотрела в окно.
Один фонарь стал быстро-быстро моргать и погас. Часть дороги погрузилась во тьму. Юля посмотрела на зарядку телефона: тринадцать процентов.
– Ёшкин кот! – ругнулась Юля. – Я как тот витязь на распутье.
– Какой витязь?
– Сказочный. И что делать?
– А ты не думай, делай уж. Я, конешне, крапивой дом обложила – русалья не войдёт. Эт не соль твоя. Но и мы не выйдем. О! – похлопала по руке бабушка Таруська. – А може, у мяне жить останесся? Правда, выходить нельга. Но зато жить будешь. А русалью я в хозяйство возьму, усё ровно буде табе ждать. ― Подмигнула старушка и улыбнулась.
Юля положила платье и взяла телефон:
– Я выбрала дорогу!
Она поставила кружку на стол, сняла телефон с зарядки и достала из кармана платья ключи от машины.
– Я в город поеду.
– Добра. Вазьми оберег на шею. Он да паможа, – старушка достала из кармана круглую подвеску с солнечным символом внутри, лучи которого направлены внутрь.
Бабушка Таруся завязала шнурки и сзади перекрестила Юлю. Девушка подошла к двери, взяла на пороге крапиву подолом платья и вышла на улицу. Луна становилась ярче. Второй фонарь погас, и дорога между домами погрузилась во тьму. Юля включила фонарик в телефоне и быстро пошла к калитке. Луч шевелился, извивался, как живой организм. Юля открыла щеколду и толкнула дверь. Скрип! За подол платья кто-то дёрнул один раз и сразу же ещё.
– Ах ты ж! – Юля развернулась и со всей силы махнула крапивой позади себя.
– Ай! Ты чего, совсем дурная?
В свете фонарика Юля увидела девочку, чертами лица похожую на бабушку Тарусю.
– Уф! Ты чего пугаешь? – возмутилась Юля. – Ты кто вообще?
Девочка теребила толстую косу:
– Хотела до машины довести.
Она опустила голову. Но Юля успела рассмотреть необычный цвет глаз: васильковый. Как фотограф, она всегда ловила красивые моменты.
– Бабушка послала? – ласково спросила Юля.
Девчонка подняла голову, хихикнула и потянула Юлю за руку:
– Пошли, – она отбросила крапиву в сторону и отвела Юлю к соседнему дому под фонарь.
– Смотри и слушай, – девчонка перебросила русую косу с одного плеча на другое.
Шарк! Шлёп! Звучали тихие шаги в кусочке тьмы между двумя домами. Медленно шла русалья и улыбалась, выставляя вперёд острые, как иглы, зубы. Она остановилась ровно на середине дороги и позвала:
– Иду! Моя!
На улице в эту минуту никого не было, так что русалья спокойно нырнула во двор бабки Таруси и сразу же выскочила:
– Тварина! Но я подожду, – юркнула обратно во двор Юлиного дома. – Не уйдёшь! Найду!
Юля стояла на месте и сжимала одной рукой ладошку девочки, а второй – оберег на шее. Он вдруг стал горячим, но не обжигал. Удивительным образом теплота успокаивала и дарила надежду, что всё будет хорошо.
– Ты не сможешь уехать на своей машине, – девчонка отпустила Юлину руку и показала в сторону луга. – Пошли венок сплетём и прыгнем через костёр. Утром русалья уйдёт – и ты свободна.
–Юля ущипнула себя и вздохнула. Плик! Плик! Она посмотрела на телефон – оставалось шесть процентов зарядки.
– Так кто ты? Почему я должна верить?
– Я Тайя. Сама решай: верить или нет.
Юля покрутила головой: свой тёмный двор с машиной за воротами, калитка старушки и луг с голосами и песнями. Выбор так себе.
– Ладно, показывай дорогу.
–Тайя взяла её за руку и повела к костру на звук песен. Мимо пробежали стайкой девочки-подростки, а следом за ними парни, громко переговариваясь между собой. Юля выдохнула. Но сзади слышалось тихое: «Шлёп! Шарк!» Тайя обернулась и бросила сзади берёзовую ветку, которая из ниоткуда появилась в руке.
– Дрянь! Она моя! – раздалось шипение.
Юля обернулась, но никого не увидела. Она передёрнула плечами и ускорила шаг.
Тайя привела Юлю на луг, но не к костру, а к окраине леса, под берёзу.
– Эй! Мы так не договаривались, – возмутилась Юля.
– Да-а, – засмеялась девочка. – Давай венок плести научу.
– Я не хочу венок. Я вообще ничего не хочу, кроме утра и маму найти.
– Мамы нет, смирись. Тебе нельзя уходить! Погибнешь. Русалья за нами шла, во-о-он она сидит, – Тайя рукой показала на три метра в глубь леса, за куст.
Юля сначала ничего не увидела, но приглядевшись, заметила: зелёные волосы, которые мимикрировали под кусты; перепончатые руки, которые лежали на земле и тянулись ближе к окраине леса; белые зубы, которые стучали друг о друга; белую слюну, которая капала иногда на землю. Юля села на траву и снова взяла в руку тёплый оберег.
– Не бойся, русалья тебя не тронет здесь. А вот в лесу – да.
Тайя сорвала с берёзы семь веточек и стала крутить венок. Она показывала и рассказывала как нужно, смеялась, а Юля слушала и не слышала. Она вспоминала прошлый праздник. Мама звала дочку с собой в деревню, но где там, это же «фу, деревня». Юля всегда любила город. Большие дома, много людей, техника. У неё даже выставка фотографий была на тему «Романтика города». Мама уехала, ничего не сказала, а Юля опомнилась только через три дня. Приехала в деревню, а дом открыт и мамы нет. Она приходила только во снах и просила не искать. Мама говорила, что любит её и всегда будет рядом.
– Венок готов. Запомнила? – голос девочки вернул к реальности Юлю.
– Ага, пошли ко всем.
Юля надела венок и пошла к молодёжи около костра.
Горела Купала, горела,
Купала на Ивана.
А я, молода, тушила,
Решетом воду носила.
Девушки взяли её в свой маленький хоровод. Он двигался по часовой стрелке внутри большого мужского хоровода, который бежал против неё. Юля не знала слов и словно связанная пленница, неслась вместе со всеми. Девушка почувствовала, что ей становится жарко и спокойно. Как будто что-то вливается в неё, как в пустой сосуд молоко, и наполняет жизнью. Песня закончилась, и все разомкнули руки.
– А теперь прыгаем через костёр! – крикнул зычный мужской голос.
Все как по команде выстроились цепочкой напротив огня. Парочки крепко стиснули руки и улыбались друг другу. Юля тоже оказалась в очереди. Она смотрела, как задорно и без страха все прыгают. За кем-то вслед неслись искры, кто-то прыгал сбоку, а кто-то высоко над серединой костра.
– Прыгай! – Тайя подтолкнула Юлю вперёд.
Юля так засмотрелась, что не поняла, как пришло время покорить костёр. Она разбежалась и прыгнула. Показалось, что время остановилось: огонь медленно приближался.
– Мама! Не надо! – крикнула Юля.
Она увидела свою мать, которая срывала огненный цветок папоротника, а сзади хищно улыбалась русалья.
Свет от цветка падал на лицо женщины, превращая её в неземную красавицу. Она кокетливо поправила венок и сорвала огненное чудо.
– Я нашла, – прошептала она и развернулась, чтобы отправиться обратно.
Юлина мама нос к носу столкнулась с русальей, которая стояла за спиной. Огромные хищные глаза смотрели с надеждой.
Юля как будто смотрела кино с замедлением. Вот русалья подходит и становится прямо за спиной мамы. Она с цветком разворачивается и утыкается прямо в пышную и мокрую грудь русальи. Крик! Цветок падает, мама делает шаг назад, спотыкается и оседает в куст папоротника. Она сразу же поднимается и, перекрестившись, убегает. Сама того не замечая, Юлина мама ногами топчет упавший цветок. Искры летят во все стороны, как будто великан бьёт кувалдой по железу. Раздаётся шипенье, треск и крик русальи:
– Не-ет!
Русалья падает на землю и поднимает остатки цветка, который постепенно гаснет. Его разноцветные всполохи, как траурная песня, подходят к концу. Цветок становится угольным, и русалья прижимает его к себе. Слёзы текут по её перекошенному лицу.
– Хороший мой. – Она гладит цветок. – Я смогу, в следующем году ты снова взойдёшь.
Чёрная пыль осыпается в руках, и русалья поднимается. Неприятный скрежет зубами раздаётся по всему лесу. Русалья принюхивается, как поисковая собака.
– Найду, – воет она и несётся в туже сторону, что и Юлина мама.
Русалья бежит, и ветки хлещут её по перепончатым рукам, кустарники цепляют за ноги, но хищница не обращает внимания и спешит, постоянно принюхивается и иногда роняет слюну, которая на земле превращается в чёрные ягоды белладонны. И вот впереди замаячила спина женщины. Русалья одним прыжком её настигает и валит на землю, вгрызаясь острыми иглами-зубьями. Она на секунду поднимает лицо и смотрит на луну, а кровь стекает по подбородку. Мама ещё жива и пытается сбросить огромную тушу зла, толкает и тоже кусает в ответ.
