Иван Валерьевич Плетенёв
Барбарис. Конфета молодых бизнесменов

Слово автора.

Спасибо, что вы решили прочитать «Барбарис». Надеюсь, чтение будет лёгким и позитивным. Именно с этой целью и начиналось написание этого произведения. Улыбнуться, вспомнить былое, найти в поведении героев себя или своих знакомых, подумать о важном – это основные тезисы, которые могут охарактеризовать «Барбарис». Книга описывает времена беззаботной предпринимательской юности, период экспериментов, новых идей и интересных проектов, которые быстро развивались или так же быстро засыхали, как цветок без воды. В этом произведении я вспомнил и постарался описать временной интервал 2008-2013 годов. Книга полностью является плодом воображения автора, любые совпадения – случайны, имена и фамилии героев – вымышленные. Единственное, что здесь реально – это город, в который я беззаветно влюблён. Москва – город надежд, возможностей и разбитых сердец. «Резиновая» столица России, маленькое государство внутри огромной страны, впитывающая и переваривающая всех, кто в нее попадает. Кого-то город «выплюнет», как переработанный материал, а кто-то станет кирпичиком в стенах Белокаменной, намертво сцепившись с городом своей работой, друзьями, жизнью, своей судьбой.

Эта книга – описание моего субъективного опыта ведения бизнеса, плюс что-то подсмотренное из деловой жизни знакомых и коллег. Но лейтмотив произведения, естественно, другой. Бизнес – всего лишь оболочка, в которую упакованы действительно важные вопросы, которые ставит перед нами жизнь.

Хочу выразить свою благодарность за помощь в создании книги моей любимой супруге Анастасии – первому читателю, цензору и бесстрастному критику; Асану Асанову за то, что помогал описать витиеватые узоры жизни и взаимоотношений на Востоке; всех своих друзей и близких за поддержку и веру в то, что книга всё-таки будет написана.

Барбариска – вкусная долгоиграющая конфетка, сладкая, с узнаваемым вкусом. Надеюсь, читать эту книгу вам будет вкусно!

Приятного аппетита.

Часть 1

Глава I

Утро? Добрым? В понедельник? В апреле? Не бывает! Подтверждая эту теорию, утро в квартире Бориса началось не очень бодрое. Среднестатистический серый мышь (хотя сам он к этому слову в конце вместо мягкого знака добавляет букву Ц, чтобы казаться более брутальным и неотразимым в своих же глазах), просыпающийся в спальном городе с романтическим названием Кукушкино, расположенном в средней полосе России и считающимся ближним Подмосковьем, не может проснуться просто так. Для придания большего антуража театральному представлению под названием «Пробуждение прекрасного» сквозь шторы в спальне тонкой полоской пробивался солнечный луч. Хотя нет, не пробивался, а именно бил, так как в глаз сонному человеку пробиваться нельзя, можно только биться, подергивая за верхнее веко, и маленьким молоточком стучать в голове, выстукивая «Подъем… подъем… открой хоть один глаз, который больше устал от солнечного света, чтобы понять, что уже наступило утро». Борис проснулся, встал с кровати и сделал то, от чего, порой, очень хочется избавиться при утреннем пробуждении, попытался открыть загноившиеся глаза. Не болеть в апреле априори нельзя. Борис не то чтобы болел, но состояние идеальным назвать было нельзя, что выдавали серое лицо, нагноения на глазах и шмыгающий нос.

«Срочно умыться, а потом на трон! Или нет, на трон, а потом умыться. Блин, а мой телефон, куда я дел телефон?! Нет. Вот алгоритм: умыться, продрать глаза, найти телефон (иногда надо потерпеть, чтобы было хорошо), а потом с телефоном в руках, умытым и с чувством полного превосходства над миром можно сесть на трон! Я – ГЕНИАЛЕН».

На генерацию всех этих мыслей в голове Бориса ушло всего несколько секунд, так как этот диалог с самим собой стал уже чем-то вроде ритуала пробуждения. И если хоть одна мысль не появится в голове в тот самый момент, когда это необходимо, день не будет обещать ничего хорошего.

Знакомьтесь: Борис Стрельцов, для друзей – Бо, 29 лет, бывший студент филологического факультета одного из незаурядных институтов нашей необъятной, бывший продавец журналов в переходе на Рижской, бывший самоуверенный смельчак, который хотел на велосипеде перепрыгнуть открытый канализационный люк, о чём всё ещё напоминают шрам на лбу, боль в руке на перемену погоды и затянувшиеся апельсиновой коркой ссадины на левом бедре… Бывший во всём, кроме настоящего. А сейчас Борис – рядовой менеджер по продаже чего-то очень нужного в мире, где всё всем можно продать. За два месяца работы в новой компании «Лунный свет», Борис так и не понял, что конкретно предлагает своим клиентам. То ли авторские светильники почти ручной работы, то ли различные комплектующие для ремонта этих самых уникальных осветительных приборов. Но судя по тому, что на складе они регулярно сдирали наклейки с надписью Маде ин Чина и лепили звучащие гордо «Сделано в России», зарабатывала компания больше на продаже комплектующих и ремонте светотехники.

Живет Борис со своей подругой Ульяной, которую любя называет Улиточка или просто Ульк. Хотя нет, это она живет с Борисом то ли из жалости, то ли из интереса, что из него вырастет в будущем, так как в настоящее своего спутника жизни Ульяна не сильно верит. Привычка – странная штука. Вроде, понимаешь, что что-то не так, но привыкаешь, что это есть, и миришься со сложившимися обстоятельствами. Для Ульяны Борис стал просто «сложившимся обстоятельством». Иногда она даже думает, что его любит, но где-то глубоко внутри себя, в потаённом уголке души, откуда нельзя вытащить чувства и показать их миру.

У Бориса есть мечта, которой он поделился с Ульяной в первый день знакомства, скорее всего, этим он и «зацепил» Улиточку, что они стали общаться, посетить Перу и взглянуть своими глазами на Мачу-Пикчу. Борис вообще не представлял, что это такое, просто название понравилось. Звучит как еда уверенного в себе конкистадора. Мачо Пицца. В своих мечтах Борис стоит на вершине горы в пончо и сомбреро, рядом стоит лама, в левой руке он держит кусок пиццы карбонары, а правой делает селфи. И обязательно в соцсети. #мачоспиццей. Но время шло, сомбреро уже обветшало, пончо искромсала моль, пиццу съела лама, а Борис ни на шаг не приблизился к мечте.

– Ульк, алярма!!! Алярм-алярм-алярм!

– Что там опять у тебя случилось? Тебя съел кракен?

– Бумага кончилась. И вай-фай пропал.

– И что ты от меня хочешь?

– Можешь роутер перезагрузить? А то у меня фотки в соцсети не выкладываются. Без бумаги я переживу, а вот без гениальных изображений мир не сможет остаться прежним.

– ТЫ ЧТО, ДЕЛАЕШЬ ФОТКИ В ТУАЛЕТЕ?!

– Да не-е-ет, вчерашние наши посиделки выложить хочу, не получается.

– Бо, ты невыносим! Подожди, дай мне хотя бы один глаз дорисовать.

– Ты боишься, что роутер тебя испугается, если ты к нему ненакрашенная подойдешь? Ах-ах-ах!

– Бесишь меня, – не сильно громко, но так, чтобы Борис обязательно услышал эти слова, сказала Ульяна, проходя мимо двери туалета и выключая свет.

– Э-э-э-эй!!! Ну, хватит уже! Я ж пошутил. А, хотя ладно. Волшебный фонарик в телефоне исправит ситуацию. Блин, батарейка села. Ну, вот! Ульк, включи, пожалуйста, свет. Будь так добра. Роутер можно не перезагружать. Момент упущен.

– Во-о-от! Ты весь в этом. Когда тебе что-то нужно, ты такой голосистый становишься, аки соловей на жёрдочке. Сиди в темноте и подумай над своим поведением.

– Смирнова Ульяна Игоревна, знай, я буду мстить, и мстя моя будет жестока!

– Если ты опять наденешь на руку черный носок и будешь меня будить гнусным шипением и словами «Бойся чёрной мамбы», я выложу твои детские фотки на своем аккаунте с припиской «С кем я живу?!» И не смей мне угрожать, угрозитель доморощеный.

Ответить Борису было нечего, так как у Ульяны правда был железобетонный аргумент. Пару лет назад, когда они официально знакомились с родителями друг друга, мама Бориса показывала «запрещенный альбом» – коллекцию детских фотографий, за которые большинству из нас во взрослой жизни всегда становится стыдно. И Ульяна аккуратно засняла на свой мобильный несколько самых экстравагантных изображений. Не для дальнейшего их распространения, а просто так, на память. Девушки часто делают вещи, которые не поддаются законам мужской логики и выходят за рамки космического мироздания, но из-за такого их поведения жизнь не превращается в череду повторяющихся по кругу рутинных дней.

Когда Борис узнал про эти снимки, разразился скандал. Ну, не скандал, скорее, монолог с реакцией зала, как в старых американских ситкомах, когда герой совершает какое-то действие, и на заднем плане слышна реакция публики: смех, восторг, аплодисменты или вздох облегчения. Только в этом случае во время тирады Бориса слышны были легкие похихикивания Ульяны и торжествующее «Ну, ладно тебе, все же были маленькими. Но эти фотки удалять нельзя».

– Бо, я на работу, завтрак на столе, кофе просто залей кипятком и перемешай. Если хочешь, можешь взболтать, но не перемешивать. И не забудь денег на карту закинуть, нам счет за квартиру пришел. Люблю тебя, ушла!

– Ульк, выхожу уже. Ладно, закину. А сколько надо? И ты помнишь, что сегодня футбол? К нам Пух с Сухом придут. Тебе пиво взять? Или вино и шоколадку для просмотра любовных сериалов, пока мы будем болеть за наших?

–Никакого футбола! Я ушла… Купи вина.

Дверь захлопнулась. Квартиру заполнила тягучая тишина, через которую электрическим импульсом пробивалось жужжание сонной мухи, бьющейся в стекло на кухне. Борис надел наспех вытащенную из стопки чистого белья футболку с надписью «Понять и простить», джинсы и побрёл в сторону кухни. «Завтрак на столе» в понимании Ульяны был творожок с пшеницей и мюсли. Никаких тебе бутербродов с колбасой или яичницы. От одного взгляда на белую густую массу в разноцветном стаканчике желание завтракать резко пропало. Появилось другое – желание сразу пообедать. Но в холодильнике не оказалось ничего съестного, кроме половинки луковицы. Пришлось есть здоровую пищу. Чтобы не было так грустно правильно питаться, Борис смешал мюсли с творожком, ложкой слепил из этого шарики и, представляя, что это тефтельки, закидывал их себе в рот. Ставить чайник, чтобы выпить горячего кофе, было лень. Так что в чашку полилась еле тёплая, разогретая еще Ульяной, вода. Ничего страшного. Если завтрак не задался с самого начала, не надо пытаться его украсить в конце. Пусть сахар не перемешается до конца, пусть кофе всплывет комочками, зато быстро и эффект тот же – бодрит.

Закончив с завтраком, Борис встал, подошел к зеркалу в прихожей и торжествующе произнес: «Арбайт махт фрай» (Труд делает свободным – нем.) Пора собираться на работу».

Глава II

– Ой, йо-о-о! Как же голова болит!

– Пух, ты не видел мою спецовку? Мне ж на работу надо, начальство голову отвинтит, если я опоздаю. Там три машины в очереди на сегодня. С одной вообще повозиться придется, у пацанского корыта надо ходовку всю перебрать.

– Да какая спецовка?! Ты лучше рассольчик найди, который мы вчера припрятали. В голове кубик Рубика вообще, ничего не складывается.

– Пух, а ну подними свою очаровательную пухлую припухлость! Ты сидишь на моей спецовке. Спасибо, что согрел, конечно, но мне реально на работу надо. Это ты – человек-халтура, сборщик древностей, а у меня очередь на подъемник. Будешь уходить, на замок закрой гараж.

– Не шуми ты так, вот завел свою тарахтелку. Как мы вообще у тебя в гараже оказались, чудо? Хотели же на бильярде поиграть, пиво попить и разбежаться.

– Так ты ж сам предложил помочь движок на моем ИЖе перебрать. Вот мы и перебрали. Только свечи теперь найти не могу, ты же ими в дартс играл, кидал в постер Крупской. Где теперь свечи, а?

– НАЙДИ МНЕ РАССОЛ! У меня от твоей бормотухи вообще астрал в голове. Никогда больше к тебе не приду брагу пить! Она у тебя вечно незамерзайкой отдает. Ты бы хоть бутылки споласкивал перед тем, как бормотуху свою в них разливаешь.

– Не нравится, не пей. А меня вкус прикалывает. Освежает так, лимончиком попахивает. Рассол на бочке с отработкой, вон там, в телогрейку завернут, чтобы не замерз.

– Ты б ему еще шапочку вязаную надел и валеночки! Апрель на дворе, куда он замерзнет? Ой-ой-ой, давай быстрее, открывай, поправиться надо. У-у-уф, хорошо-о-о! Вот лучше бы ты рассол делал, а не свою брагу. Спасибо, Васёк, я спать.

– Не замерзни, смотри.

Железная дверь гаража со скрипом захлопнулась, оставляя Виктора Храпова, вмиру просто Пуха, восстанавливать свое подкосившееся эмоциональное и физическое состояние до уровня «так уже гораздо лучше». Виктор – тридцатилетний инженер-энергетик с высшим образованием, но без работы по профилю. Не работает он по одной простой причине, которую он часто озвучивает в компаниях, где появляются новые лица: «Ну, не сложилось у энергетики со мной». Сейчас Виктор занимается сбором металлолома. Для этого одолжил денег и купил стареньких двухместный пикап «Москвич», в который при желании можно загрузить до 800кг железа. Со слов предпринимателя-энтузиаста бизнес прибыльный, но назвать Виктора богатым или даже хотя бы зажиточным никто из его друзей не может. Виктор ввиду своего возраста обзавелся всеми комплексами и заморочками «среднего возраста». Часто посещаемые мысли «Чего я добился в свои 30?», «Что будет, если я не женюсь до 40 лет?», «Может, я создан для чего-то другого?» роились в его голове и не давали покоя. Выходом из этого были вот такие вечера в гараже или другие культурно-массовые мероприятия, в которых Виктор принимал самое активное участие. Также его очень раздражало прозвище, прилипшее еще в школе – Пух. И ведь не сказать, чтобы был похож на героя сказки. Ну да, слегка полноват, неуклюж, но не Винни-Пухом же звать. На самом деле кличка появилась в переломные для каждого мальчика годы, когда он становится мужчиной. Мутации организма, ломка голоса, активный рост волосяных покровов по всему телу. Витя перенес этот период в 8 классе. Один из первых взял в руки станок и попросил папу научить его бриться. Так как помимо классических «усиков» у юноши начала пробиваться и легкая борода, все лицо как будто было облеплено одуванчиками. С тех незапамятных времен Виктор Храпов и носит гордое прозвище Пух, сокращенное от Пушок, Пушистик, Пуховик. Детская фантазия жестока и неимоверно изобретательна на различные клички. И что самое странное, данное в школьные годы прозвище остается на всю жизнь. Вот и Виктор живет уже четвертый десяток с мягким и нежным именем Пух, что совсем не вяжется с его внешним обликом. Метр девяносто ростом, широкоплечий, с пивным животом и мешками под глазами, Виктор давно перестал быть юнцом, а стал обыкновенным рабочим «со сложной судьбой», которого можно встретить в метро или маршрутке, в очереди за дешевой картошкой или просто проходящим мимо по улице.

Работы сегодня особо не было. Основные детали с автосервисов он забрал еще вчера. На сегодня осталась поездка «на удачу». Виктор иногда ездил по садовым товариществам в поисках «неправильно лежащих» тележек, старых бочек, отслуживших свое кровельных листов железа. За редким исключением такие поездки не приносили ничего, кроме потраченного времени и ощущения бесполезности. Но сегодня понедельник, а значит, начинается новая жизнь, и в голове у «железного человека» помимо дикой головной боли поблескивал авантюрный огонек надежды, что в садовом товариществе «Старый Энергетик», который Виктор заприметил еще пару недель назад, найдется, чем поживиться, чтобы скрасить серый вечер уходящего дня.

«Вот же Васёк, напоил меня, закоптил своей соляркой от «буржуйки», так еще и выбираться теперь отсюда пешком два километра. Всё. Пора завязывать пить. Надо что-то придумать. А что тут придумаешь? Где рассол. Два глотка и в путь-дорогу. На поиски прекрасного… прекрасной кучи железа. Надо Орхану еще напомнить, что он мне полтинник должен с прошлого раза. Завезу металл и напомню. Надо вставать».

Пока Виктор спал, гараж успел порядком остыть, и ботинки, промокшие от весенней слякоти на улице, превратились в два скверно пахнущих куска заледеневшего кожзаменителя. Наверное, так пахнет мумия мамонта, найденная где-нибудь в вечной мерзлоте Чукотки, или раффлезия арнольди – цветок, который питается насекомыми и заманивает мух к себе в бутон ароматом гнили. Это единственные полезные знания, оставшиеся у Виктора со школьных уроков биологии, которыми он спешил блеснуть в любой компании, особенно, когда там были не только парни. «Девушки, а какие цветы вам больше нравятся? Розы? Орхидеи? А как на счет раффлезии арнольди? Согласитесь, звучит красиво! А какой от них аромат… Хотите понюхать? Мои носки пахнут, как эта раффлезия. А-ха-ха-ха-ха-ха!» Сказать по правде, юмор Виктора был не изысканнее табуретки, сколоченной пятиклассником. Но, несмотря на это, он чувствовал себя душой компании. У друзей Виктора было другое мнение на этот счет.

«Ёжкино коромысло! Какие холодные ботинки! Уф-ф-ф. Так, а куртка моя где? Вот же гадство! Измазался в масле весь. Единственная парадно-выходная куртка была. Опять просить мамку застирать. Так. Ключи есть, мелочь на маршрутку есть, шапка в кармане. Хорошо, хоть ничего не потерял. Спасибо этому дому, пойду к своёму! Хе-хе. О, маркер. Дай-ка напишу Ваську «послание для потомков». «Сдеся был ВитЁк. Васька ты жло…» Вот блин, маркер не пишет. Ну ладно, и так поймет, что я о нем думаю».

Дверь – хлоп. Замок – клац. Пока гараж. До новых встреч. Сегодня будет лучше, чем вчера.

Глава III

– АСА-А-АЛА-А-АМ АЛЕЙКУМ!

Со скрипом и шумом открылась дверь, и в комнату зашел улыбающийся во все 28 зубов азиат.

–Ваалейкум Салам, Сухроб. Проходи, чай будешь? Сладости есть, орешки. Присаживайся, рассказывай. Какие новости ты сегодня принес? – сказал такой же азиат с хитрыми бегающими по сторонам глазами, лежащий на лавке, похожей на топчан и ожидающий пока товарищ, сидящий напротив, кинет кубики и сделает свой ход в нарды.

– Алишер амаке* (Дядя, уважительное обращение – узб.), тихо все. Движений нет. Туда-сюда смотался. Тишина, говорят. Темы нет никакой. Надо что-то думать, – сказал Сухроб, присаживаясь рядом на топчан и прихватывая с подноса арахис в сахарной пудре.

– Сухроб, ты не суетись. Все по порядку расскажи. Машина приехала? Ты проследил, чтобы ее разгрузили на склад? Ничего не разбили? Сколько там бутылок? – сказал еле слышно, растягивая гласные, на узбекский манер, Алишер и вопросительно взглянул на Сухроба.

– Алишер амаке, там нормально все. Вино привезли. 20 коробок и 12 ящиков виски. Коробки только мокрые, а так нормально все. Этикетки не отклеились. Я их в сухое место положил, в углу склада, там деревяшки свободные были. Деньги, он сказал, вечером заберет. Сюда приедет.

– Яхши* (Хорошо – узб.), пусть приезжает. Выдам ему денег. Ты съезди на рынок и по точкам. Скажи, что товар новый приехал. Завтра развезешь. Запиши, сколько кому надо. И предупреди, чтобы сумму сразу подготовили. Я не буду за ними бегать и искать свои деньги.

– Понял. Сделаю. А что с патентами для новых работяг? Меня на стройке спрашивают. Мы две недели назад документы все отдали. Что мне говорить строителям?

– Говори, что пока делаем. Наш человек ФМС* (Федеральная миграционная служба – Ред.) еще не прилетел с отпуска. Как выйдет, все будет, – сказал Алишер, поднимаясь с лавки и разминая затекшую руку, которая подпирала голову. Отхлебнул из пиалы горячий чай, закусил кусочком сахара и бросил кости. – Ахрор, у меня шеш-беш. Ты проиграл. Давай, складывай нарды, обедать будем. Сухроб, ты с нами покушаешь?

– Рахмат, амаке* (Спасибо, дядя – узб.). Покушал недавно. Чай попил с вами, от души. Поеду я. Заскочу на рынок, напомню Бахе, что он нам денег с прошлой партии торчит. Не люблю, когда нам кто-то должен.

– Давай, хайр* (Пока, до свидания – узб.).

Сухроб вышел из комнаты на заднем дворе кафе, которое принято называть «Чайхана». Это было заведение только для своих. И люди приходили сюда, в основном, не для того, чтобы покушать. В таких местах била ключом настоящая жизнь оборотной стороны всех мегаполисов: решались споры, совершались сделки, велась активная торговля легальным и контрафактным товаром, обменивались деньги. Таджики, узбеки, киргизы, приезжающие в Москву, – закрытые и немногословные при общении с жителями столицы – здесь чувствовали себя, как дома. «Чайхана Омар Хайям» была одним из таких мест. Заправлял здесь Алишер, 50-летний житель Самарканда, волею судеб в двухтысячных оказавшийся в Москве и настолько сильно приросший корнями к третьему Риму, что стал кем-то вроде проводника по столице для вновь приезжающих земляков. К нему обращались по любому вопросу, потому что знали, Алишер сможет решить все проблемы. Оформить документы на работу, найти жилье, отправить деньги домой, вытащить из полиции, если кого-то из «своих» поймали без регистрации. Чайхона была прикрытием для более серьезного бизнеса, с которого Алишер и кормил свою многочисленную семью. За любую услугу «проводник» получал щедрую благодарность. Это Восток – здесь так принято. И не важно, где этот Восток находится: в Худжанде или Москве.

Сухроб или, как его все называли, Сухо работал на Алишера, был его руками и ногами, решал вопросы, завозил документы, контактировал с нужными для бизнеса людьми.

Прозвище появилось лет пятнадцать назад, когда Сухроб только переехал со своей семьей из Ташкента. Отца пригласили работать инженером на аграрное предприятие, выращивать огурцы и помидоры в Подмосковье. Сухроб все удивлялся тому, что в Москве такое короткое лето, часто идут дожди, а в межсезонье, как сейчас в апреле, на улицах очень сыро. Он говорил: «А вот у нас дома сухо, там тепло, не то, что в России». И говорил Сухбор так при любой возможности, ностальгируя по солнечному Ташкенту. Оттого и получил прозвище Сухо. Сейчас ему 25 лет и он горит желанием доказать своим родителям да и всему миру, что Сухроб Ниязов не зря появился на свет. Поэтому и ищет себя в любой деятельности, в которой есть хоть какая-то надежда заработать побольше денег. Сейчас он отвечает за поставки «левого» алкоголя на рынки и мелкие рестораны столицы и ближайшего Подмосковья. Работа не особо, но зато в кругах, коим он близок, она звучит красиво.

– Чем занимаешься?

– Да так, крупными поставками элитного алкоголя. Я – зам. директора.

Ну, согласитесь, для парня в 25 лет это звучит более чем круто. Успешный бизнесмен в бейсболке Янкис, синем пуховике, в спортивных штанах с тремя полосками и кроссовках Naek за 800р., купленных на оптовой базе. В этом был весь Сухроб. Зато рвения к работе было хоть отбавляй. Занимаясь делами с Алишером, Сухо, для придания себе большей значимости, использовать жаргон из мест не столь отдаленных. «Малява, корты, крепануть, откинулся, слить, навести движения». К преступным жаргонным диалектам эти слова не имени никакого отношения, но используя их в своей речи, юноша чувствовал себя более уверенно. И ощущение, что занимается он не вполне себе легальным бизнесом, добавляло своего бандитского романтизма. От идеи сделать себе тематические татуировки или лучше сказать наколки, Сухроба отговорили более мудрые товарищи, да и трепет перед родителями, которые воспитывали сына по всем традициям Востока, останавливал от этого поступка. Несмотря на это Сухо всем своим видом показывал, что он бывалый решала и в любой теме «рубит фишку».

Выйдя из теплой комнаты, пропитанной ароматом мантов и лагмана, Сухроб снова вернулся мыслями в бренный мир, наступив кроссовком в лужу и зачерпнув в ботинок холодной весенней воды.

– А-а-а-а!!! Чтоб тебя, шайтан! Опять к вечеру ноги промерзнут. Почему я не в Ташкенте?!

Сухо сел в машину, включил радио погромче, педаль газа в пол, и старенькие Жигули цвета «баклажан» с пробуксовкой тронулись с места.

Глава IV

Толстовка с капюшоном, поверх нее дутая жилетка ярко красного цвета, шапка с помпоном в цветах российского триколора, джинсы, заношенные ботинки с высунутым наружу язычком и обязательный элемент – не завязанные узелком шнурки. Яркий представитель современной молодежи. Такой же яркий, как и масляные пятна от бензина на мокром асфальте апрельского города. Наушники в ушах, плеер в кармане. Слушать болтовню радио-ведущих не хотелось категорически, поэтому выбор пал на коллекцию старого рэпчика. Слушать рэп сейчас модно. А Борис считает себя модным, трендовым человеком, поэтому в плеер закачаны последние хиты соцсетей. Критерий отбора простой – больше миллиона просмотров. Если это нравится людям, значит, рано или поздно должно понравиться и мне. Грозный бит и слова «Моя жизнь, моя игра…» вылетают из наушников и заставляют идти, слегка раскачиваясь под ритм мелодии. Этот бит придавал ускорение движениям Бориса, так как на работу он уже слегка опаздывал.

Вход на вокзал. Утренняя толчея, бабушки, продающие журналы, серьезные дяденьки с кейсами в руке, посматривающие на часы и что-то недовольное бормочущие себе под нос. Доброе утро понедельника рабочего люда. Моторика действий, отточенная годами работы в столице, не дает сбоев. Рыночные экономические рельсы способны выработать условные рефлексы похлеще, чем профессор Павлов, проводивший опыты только на собаках. Здесь налицо эксперимент над массовым сознанием. Работа-дом-телевизор-спать. Другого не дано. И раз в год летом на море, две недели, не больше. Если будет больше, то программа даст сбой. А этого допускать нельзя. Часовой механизм в размерах огромного города. Все подмосковные города похожи друг на друга – это периферийная система в работе мегаполиса. Место, куда роботы складируются после выполнения своих операций, прописанных программным кодом корпорации. Борис ввиду своей молодости еще не до конца верил в то, что он всего лишь винтик, который держит какой-то маленький сегмент большой экономической машины, и искренне надеялся, что у него есть шанс воплотить в жизнь слова из наушников «Моя жизнь, моя игра». Непреодолимое желание сыграть свои игру в этом мире раздувало его фантазию и уносило далеко в будущее, где есть все, что нужно для раскрытия своих талантов. А каких, Борис сам еще не знал.

– Здравствуйте. До Москвы и обратно. Один билет.

– 86 рублей, – раздался звук из коммуникатора. А по ту сторону окошка на него смотрела уставшая от жизни и людей женщина преклонного возраста, ожидающая, пока в лоток ляжет сторублевая купюра. Одной рукой кассир уже приготовила сдачу в размере 14 рублей, ибо знала, что так оно и будет. Но тут система сдала сбой. Борис положил в лоток пятисотрублевую купюру. «Улька, блин, опять всю мелочь из кошелька вытащила». Это вызвало вздох негодования и тяжелый металлический взгляд, которым можно сваи забивать в землю.

– Один взрослый билет до Москвы и обратно на сегодня. Пожалуйста. Слееедующий!

– Спасибо, любезнейшая госпожа, – шепотом произнес Борис, больше для себя, а не для кассирши, ибо она уже успела забыть, как выглядел юноша, и переключилась на следующего покупателя «билета в новую жизнь».

«Так, билет есть, а какая ближайшая электричка? О, вот она. Без остановок. 40 минут и я на Ярославском вокзале. Супер. Вперед, к новым свершениям». Борис растолкал стоящих в такой же очереди, но в другую кассу, людей, проскочил, вышел из здания вокзала. Вниз, в подземку, третья платформа. Хорошо, хоть навесы сделали на перронах, стоять под моросящим холодным апрельским дождем – удовольствие сомнительное. А в плеере уже играла другая песня. «Эта наша волна, и она нас прокачивает». «Да-а-а, прокачает тут. Сейчас не только прокачает, а еще и раскачает, занесет в вагон, а в Москве вынесет. Даже ногами шевелить не надо». Электрички с остановками только на узловых станциях пользуются и жителей городов-сателлитов большой популярностью, поэтому в часы пик забиваются под завязку. Попасть в такую – редкая удача, так как провести лишние полчаса в холодном, пахнущем беляшами, грязными носками и дешевыми духами вагоне не хочется никому, кроме, разве что, бабушек, для которых выезд за пределы своей квартиры – это фантастическое приключение. Путешествие в будущее. Но в час пик такие бабушки не ездят. Их время – это обед, когда в полупустом вагоне можно долго смотреть в окно и думать о былом.

Борис же думал о том, за кем встать в очередь на перроне, чтобы при приближении поезда тебя не скинули на рельсы, но в то же время умудриться сесть в вагон?

«Вот, идет. Нет, тащится электрон. Ага, выход здесь. Встану за парнем. Вид у него спортивный, значит, точно пролезет. Это надежный вариант. Ра-а-аз, два-а-а, три-и-и. Погнали». И началась схватка. Те, кто хочет выйти на станции, яростно протискиваются через тех, кто хочет залезть в вагон.

«Фу-у-уф, успел. Есть контакт. Теперь анализ ситуации. Наушники висят на шее, шапка съехала. Да и черт с ней, в вагоне жарко, как в сауне, и пахнет первачком. Кому-то вчера было хорошо, а сегодня еще плохо. Но бутылка пива не спасет. В этом электроне при такой давке развезет еще сильнее на старых-то дрожжах. Хе-хе.

Кошелек на месте, плеер работает, телефон на беззвучном. Порядок. Я еду».

Вопреки ожиданиям 35 минут в трясущемся, как желе на тарелке, вагоне электрички прошли достаточно быстро.

«Станция «Москва Ярославская». Конечная. При выходе из вагонов не оставляйте свои вещи».

«Еще один импульс, рывок до метро и можно считать, что самый сложный этап каждодневного триатлона пройден. Останется проехать четыре станции, и я на работе».

Мысль прервал толчок в бок.

– Молодой человек, дайте пройти.

– Теть, ты чего? Дверь еще не открылась.

– Я опаздываю.

– Так я тоже не на променад вышел. Стой, жди. Видишь, все стоят. Двери откроются, вынесут всех.

– Я сейчас тебя вынесу. Дайте пройти.

– Слыш, давай танцуй нафиг отсюда. Шубу сними, у тебя там моль сдохла. Двери откроются, все выйдут, – сквозь зубы сказал Борис и как бы случайно наступил носком ботинка на сапоги стоящей рядом дамы, похожей на утеплившегося колобка с поднятой вверх прической.

– Хам. Вот же молодежь пошла!

– Ой, ладно. Иди ты в лес, подснежники собирай! Вот, выходим.

Народ вывалился из открывшихся дверей, как вода из прорвавшейся плотины. Вредную тетку растворило в толпе, и Борис не успел даже проследить, в какую сторону она двинулась, чтобы хоть как-то ее еще разок поддеть. Бок напоминал о себе. Локти у этой Шапокляк острые, толкнула она знатно. «Ладно, Бог ей судья. Надо торопиться к турникетам метро. Хорошо, что у меня проездной, а то еще в очереди на Комсомольской стоять – этого я не перенес бы».

Эскалаторы с мерным жужжанием спускали вниз сотни людей, спешащих на работу. Серые потоки человеческой массы лились в подземелья древнего города. Маленький лейкоцит этой кровеносной системы Москвы с именем Борис стоял в правой части эскалатора и ждал, пока железные ступени приведут его к залу ожидания на станции. В наушниках играла «Айс, айс, бейби». И Борис поймал себя на мысли, что он, правда, спокоен. Остыл, как лед. И даже эта тетка не вызвала никаких эмоций, кроме обыденного московского пренебрежения, которое можно встретить на лицах людей, проходящих мимо кучки мусора. «Да, бейби. Я айс!».