Иван Олейников
Лодейцин
Решили по новому методу прогнать мозг здорового человека. Вызвался тот самый нейрофизиолог, его голову просветили, цифры обсчитали и сравнили две модели. Что-то рядом, вот-вот ухватить, вертится решение.
Тогда позвали математиков. Те сравнили своими методами, тут и пошли открытия. Чтобы явственно понять различия, они из каждой исходной модели создали производную ей, где в узлах разместили не цифровые образы живых нейронов, а слепки взаимодействий сразу больших групп. На этих производных моделях разницу увидел бы и ребенок.
У здорового человека все узлы колебались то в одну, то в другую сторону, как бы временно подчиняясь соседу, потом освобождаясь, потом подчиняясь другому соседу и так далее. В совокупности колебаний узлов можно было увидеть и приступы хаоса, и периоды строгого порядка, и узоры почти музыкальной гармонии. Что же происходило с узлами Цеба? Там царило строгое подчинение, не прерываемое никакими вихрями. Все узлы колебались в одну сторону, и только в самом центре модели оставался сгусток непоколебимых узлов.
Со всей очевидностью стало понятно, что Цеб действительно болен. Болен новой, крайне трудноуловимой болезнью. Но что самое загадочное, Цеб давно знает о своей болезни, не хочет ее лечить и даже пытался скрыть ее от врачей. Он примерно догадывался, что глубокие процедуры могут разоблачить его, но он спокойно проходил обычные сканирования, а значит понимал, что его болезнь хранится именно в нейронах, и скорее всего внутри самих нейронов. Откуда у Цеба могло быть такое знание? Что с ним произошло? Ведь у него никогда не было доступа к нужному оборудованию, он никак не мог узнать деталей своей болезни, а тем не менее хорошо был о ней осведомлен.
От следователей буквально шел пар. Цеб молчал, спал и кушал. Главный насел на экспертов:
– Используйте всё, но диагноз мне на блюдечке! Обнюхайте до последней клетки. Любое исследование, оборудование, что хотите.
Подключилась чуть ли не сотня ученых. Встала проблема: если у Цеба и правда есть несколько нейронов, держащих под контролем остальной мозг, то как их найти? Ведь узлы в производной модели, напомню, не указывали расположение клеток, а только объединяли в себе взаимодействия. А больных нейронов могло вообще не быть, если мозг болеет как целое.
Снова и снова сканировали Цеба. Теперь уже в разных ситуациях: во сне, сидя, стоя, при визуальных и слуховых раздражителях. Из производных моделей сделали производную модель второго порядка, древнейший хлеб математиков. Узлы на ней уменьшились и чуть взбрыкивали, но взбрыкивали по-разному. Для изучения взбрыков сделали следующую модель, уже третьего порядка.
Прости, дорогой читатель, но тут мое понимание заканчивается. "Средний скачок интервала взаимодействия исходной узловой группы" – вот это что за зверь? Ученые зашли в такие дали, что перестали понимать сами себя. Но как бы там ни было, они вернулись из своих далей и принесли метод. Они всё-таки научились определять точное положение здоровых нейронов. Это было немного не то, что требовалось, но давало путь к обнаружению пораженных клеток, если они опять-таки были в реальности, что было еще не доказано.
Но им повезло. Метод исключения работает медленно, но что было, то было. Действительно, нашлись больные клетки, командующие всеми здоровыми. Ученые нашли эти командирские нейроны и назвали их генеральными, или генералами. Их тщательно рассмотрели, и через несколько дней подоспели химические методы обнаружения. Теперь все генералы были как на ладони, и среди них нашли даже клетку-маршала. Маршал почти ничего не делал, он просыпался несколько раз в секунду, давал пинка генералам, а те уже давали бодрости остальному мозгу. Больных клеток с более низким званием не обнаружили, и это давало надежду. Казалось, что можно убить эту свору начальников, и остальной мозг вырвется на свободу. Главное убивать разом и быстро, вдруг эти твари способны напоследок заразить соседей.
Всё это выложили перед следователями. Те выдохнули, теперь было с чем идти на допрос.
Глава 4
Первый допрос
Очередное утро. Привычная комната, стол, два стула: один простой, другой с фиксаторами. В комнате Цеб в красной свободной рубахе. Надежно зафиксирован, никаких эмоций, смотрит через стол. Вошел Дейк Уоннел, главный следователь Олимпии.
– Здравствуйте, господин Цеб!
Тот как обычно не отвечал, но внимательно смотрел на вошедшего. Следователь сел напротив скованного убийцы и положил планшет далеко в сторону. Между ними ни предмета, чистая поверхность стола, открытость, доверие. Уоннел долго молчал и понимающе улыбался, разглядывая подследственного.
– Сударь, а у нас радость, – начал он. – Прорыв, без шуток. Мое слово, именно сегодня поговорим по душам. Диалог, как положено. Не верите?
В ответ тишина.
– А ведь вы, господин Цеб, вовсе не Цеб.
Следователь сделал долгую паузу. Добрая улыбка не сходила с его лица.
– Тот Цеб, конечно, был, но очень давно исчез. Может он и сейчас есть, только спрятан. Бьется, как в клетке. Годы идут, а он всё бьется, хочет на волю. Думаете фантазирую? Нет. И вы знаете, что не фантазия.
Снова долгое молчание.
– Кто же вы? – следователь подержал паузу. – Отвечу: вы просто нейрон. Обычная такая мозговая клетка. Но не обычная, конечно, что я говорю. Особая. Главная. Я вот смотрю вам в глаза, а ведь нет, не в глаза смотрю, а прямо в эту клетку. Тут ведь какой вопрос? Вопрос и простой, и самый трудный. Кто в разуме главный? Где у разума воля? В чём она? Вот посмотреть на обычного человека.
Уоннел провел руками сверху вниз, предлагая себя на роль обычного.
– Вот я. Есть у меня воля? Есть. А глядишь, в другой раз и нет. А потом снова есть. В разных случаях разная воля, и к разным делам разная. Таков человек. Иной раз схлестнутся воли-то, одна другую борет. Жизнь, живая жизнь. И всё где? В одной голове. Уж казалось бы.
Цеба никак не трогали его слова. Он даже моргал одинаково.
– А вот у вас совсем просто. Одна клетка, вот и вся воля. Весь остальной господин Цеб – это так… инструмент. Просто другой воли у вас, кроме воли этой клетки, нет. Отсюда всё. Весь корень отсюда. Клетка жить хочет. Живет в Цебе, ну так получилось, судьба. Не виновата клетка.
Следователь придвинул к себе планшет.
– Эксперты у нас, я вам доложу, – он прижал руку к груди, – золотые люди. Не нарадуюсь. В такие дебри зайдут, мое слово… только и тяни их на свет.
Он помолчал и сменил тон на более строгий:
– Болезнь ваша, господин Цеб, науке пока неизвестна. Суть вашего заболевания вы знаете. Не досконально, но в общих чертах свое состояние понимаете. С вами что-то случилось, и случилось давно. Много лет ваш мозг работает неправильно. В нем есть участки, совсем небольшие, они держат вашу волю в плену, подменяют ее. И скорее всего, действительно, не участки, а прямо одна клетка. Она-то, ради своего выживания, и готова на всё. Вся ваша жизнь, ваше преступление, даже вот молчание – это всё она.
Уоннел посмотрел на экран.
– Наши специалисты назвали ее маршалом. Рядом с ней группа подчиненных – это генералы. Клетка-маршал и клетки-генералы…, – снова руку к груди. – Золотые люди, говорю же. У нас и методы есть. Было трудно, но вот… Химические маркеры, формула тестирующего вещества. Я, простите, без деталей. В общем, все больные нейроны обнаруживаются за секунды. И вчера у вас была процедура, вы ее за всей круговертью наверно и не заметили. Она прошла успешно. Теперь все, подчеркиваю все, зараженные клетки вашего мозга найдены и помечены. Точные координаты, характеристики, всё. Лазером чиркнем – и нет их. Все разом без остатка. Завтра и сделаем.
– Во сколько? – спросил его Цеб.
Тот аж дернулся от неожиданности.
– Вы, однако… – следователь взял себя в руки.
Цеб повторил свой вопрос:
– Во сколько завтра операция?
– Думаете, принципиально? Ну, допустим, после обеда.
– Давайте ближе к вечеру, – попросил Цеб.
Уоннел с паузой, чуть прищурившись, посмотрел на собеседника.
– Нет, – решил он, – думаю в три будет хорошо.
– Что вы хотите знать? Только не говорите, что всё.
– Ладно, не всё. Самое главное.
– За свои ответы я беру цену, – заявил Цеб.
– Что?! – почти засмеялся следователь.
– Моя цена – это время. Спрашивайте.
Уоннел снял улыбку с лица и отодвинул планшет.
– Вы больны?
– Да, с общей точки зрения я болен.
Тут нельзя было начинать философские прения.
– Когда вы заболели?
– За этот вопрос я возьму один день.
– Не понял, – сказал следователь.
– Это значит, что за мой ответ операция отодвинется на один день вперед. То есть она состоится послезавтра в три часа дня.
– Знаете, – сказал Уоннел, – это чересчур большая цена. У меня много вопросов. Эдак вы отодвинете лечение в далекое будущее.
– Как хотите, но это моя цена. Какова ваша?
– Пятнадцать минут, – подумав, предложил следователь.
Они спорили еще долго и сошлись на получасе.
– Итак, повторю мой вопрос. Когда вы заболели?
– То, что вы называете болезнью, вовсе не болезнь. Но не буду спорить о терминах, я вас понимаю. Я заболел сорок два года назад.
– Я так и думал. Скажите, вы именно из-за болезни бросили музыку?
– За этот вопрос я возьму полчаса.
– Цеб, да вы издеваетесь! Мы что, будем торговаться за каждое слово?
– Да, я бы этого хотел, – признался тот.
– Помилуйте, сударь, – сказал следователь. – Для вас наверно и хорошо, но мне торговля представляется муторной. Я предлагаю такую сделку: все вопросы за пять дней. Если мы не закончим, то вернемся к этой теме и обговорим заново.
– Десять дней, – жестко сказал Цеб, – и ни минутой меньше.
– По рукам, – спокойно принял следователь.
– Но я требую гарантии, что вы, получив ответы, не пустите меня на смерть раньше срока.
Уоннел не отреагировал на слово "смерть", будто не заметил.
– А моего обещания мало?
– Да, мало, – настаивал Цеб.
– Какую же гарантию вы просите?
– Простое официальное свидетельство.
– Ладно, кого предлагаете свидетелем?
– Мою жену и личного юриста.
– Думаете они согласятся?
– Насчет жены не уверен, но попробуйте. А юрист с высокой вероятностью придет. Теперь он хоть и не имеет ко мне обязательств, но много лет был у меня на жаловании. Среди них репутация не последнее дело.
– Согласен, – сказал следователь, – давайте так и сделаем.
Через несколько часов явились жена и юрист Цеба, оба были напуганы и говорили только по делу. При них под личную архивную запись Уоннел озвучил договор:
– В ответ на честное и полное сотрудничество господина Цеба со следствием я беру на себя обязательство в рамках моей власти не допустить проведения каких-либо медицинских процедур с мозгом господина Цеба до 15 часов 211 дня этого года.
Когда они снова остались наедине, допрос продолжился без досадных пауз. Уоннел начал с неотвеченного вопроса.
– Вы забросили творческую карьеру из-за болезни, правильно? – спросил он.
– Да.
– Расскажите как именно вы заболели?
– Я был музыкантом, вел богемную жизнь. Изредка пил наркотические добавки вместе с алкоголем.
– Тогда в вашей среде это было в порядке вещей?
– Трудно сказать. Всё было скрыто, никто ничего не знал. Я сам был знаком только с одним нужным барменом, но у того редко что-то появлялось.
– Я так понимаю, этим барменом был…? – следователь назвал имя, но на записи я услышал только цензурное бульканье.
– Да, это он. Он давно умер.
– Всё-таки, давайте подробней о болезни. Когда и как?
– Это было в тот вечер, когда я получил премию. Прямо с телешоу я на радостях пошел из бара в бар и здорово напился. Встретил того бармена, он рассказал мне, что познакомился с хорошим человеком, и теперь постоянно будут особые коктейли. Сказал, что от того человека кое-что есть. Я был в таком веселом настроении, что смешал два наркотика разом. И тут я, как вы говорите, заболел.
– Как быстро подействовал напиток?
– Я даже не успел допить.
Следователь удивленно поднял брови.
– Однако! Но попробуйте вспомнить те наркотики. Дозы, в какой форме, названия?
– Один из них назывался "Черный свет", второй не знаю. Всё это с алкоголем, так что уточнить не могу.
– Но вы сказали, что смешали два.
– Да, перелил из двух стаканов в один, заиграли пузырьки, мне это показалось смешным.
– "Черный свет"… – пробормотал Уоннел. – И впоследствии вы не пытались его найти?
– Найти? Зачем? Я мгновенно протрезвел. Раз и навсегда. Всё уже было при мне. А искать отраву, которая сократит мне жизнь, не входило в мои планы.
– Понимаю. Давайте дальше. Зачем вы заморозили себя?
– Чтобы продлить свою жизнь.
– Вы ее, конечно, продлили, но ведь это был анабиоз, он затормаживает всё тело, и мозг в том числе. Ваш разум в это время не жил, если грубо.
– Да, этот шанс почти не сработал. Я знал что при глубокой заморозке буду без сознания, но сам выход из анабиоза мог подарить мне несколько дополнительных дней или хотя бы часов.
– Подарил? – с еле скрываемой злостью спросил следователь.
– Думаю, нет, – спокойно ответил Цеб. – Трудно сказать.
– Но ведь вы могли согласиться на операцию без всяких заморозок и жить себе дальше.
– Это никак не увеличивало срок моей жизни, потому что на операции узнали бы о моей второй болезни. Как потом оказалось, о ней бы не узнали, но я так думал.
– И для вас разоблачение равносильно смерти?
– Да.
– Но ведь вас вылечили. Операция так и так состоялась.
– Верно, я бы всё равно пошел на нее. Поэтому не было разницы: идти добровольно сразу, или сделать попытку анабиоза, а потом меня бы вылечили насильно. Был шанс продлить срок до операции на несколько дней, я его использовал.
То, что при этом погибли девять человек, видимо, никак не расстраивало Цеба. Он не принимал их жизнь во внимание. Уверен, именно это думал следователь, глядя на убийцу.
– Почему вы так долго молчали после ареста?
– Потому что на операции вылечили мою болезнь, но не убили меня самого. То есть не убрали те клетки, которые составляют мою суть: маршала и генералов, как вы их назвали. Когда я пришел в себя, то сразу понял что не разоблачен. Я был всё тем же. Значит мне надо было молчать и надеяться что мою настоящую болезнь не раскроют. Тогда бы меня отправили в пожизненное заключение. В тюрьму или в клинику – неважно. Но ваши эксперты зацепились за мой давний страх перед глубоким сканированием, и к несчастью разоблачение состоялось. Теперь мне грозит вторая операция, на которой меня убьют. Поэтому я пошел на сотрудничество.
Мотив преступления и последующего поведения Цеба стал понятен.
– Всё ясно, – сказал Уоннел. – Давайте вернемся к началу. Вот вы заболели. Как я понял, вы заболели мгновенно, но для себя вы болезнью это не считаете. Опишите ваше состояние в тот момент, ваши чувства.
– Состояние описать очень легко. Оно точно такое же, как сейчас. Оно же и чувства, если вам угодно.
– Пожалуйста, чуть подробней, – попросил заинтригованный следователь.
– Это можно, но я хочу есть, – разочаровал его Цеб. – Мне нужно вовремя питаться.
Состоялся долгий перерыв на питание. Уоннел ходил из угла в угол среди коллег в соседнем зале, откуда те наблюдали за допросом. Каждый из них советовал что надо спросить и как вести допрос, но Главный только отмахивался.
– Бросьте, – говорил он. – Цеб и так всё выложит как на духу. Будет надо, суну ему два часа, он на ушах запляшет.
Эксперты тоже влезли:
– Послушайте, но чего стоят его слова? Если он под действием постоянной злой воли, то ничему нельзя верить. Его слова не примут ни в одном суде. Ему лишь бы говорить и тянуть время. А что говорить, ему всё равно.
Но и от этого Уоннел отмахнулся:
– То-то вы, господа, открытие сделали. Всё, что вы говорите, стало понятно только он рот раскрыл. Но мне всё равно. Закончу допрос, потом решим. Да он уже главное рассказал, его хоть сейчас под лазер пускай, мое слово.
Когда допрос продолжился, следователь попросил:
– Господин Цеб, опишите ваше внутреннее состояние. Самоощущение, если точнее. Как я понял, оно у вас одинаковое с двадцати восьми лет и по сию пору. Какое оно?
– Мое состояние очень простое, но я затрудняюсь его донести.
– Попробуйте.
– Хорошо. В отличие от вас, я един. У меня есть одна воля. Вы недавно про волю очень правильно говорили. Вас действительно болтает. Каждый человек мечется внутри своей головы, не может сам себя найти, определиться. Он живет разные жизни, эти жизни пересекаются и мешают друг другу, а человек даже не в состоянии узнать какая из них главная. Будто сцена набита актерами, и у всех роли из разных пьес. И вот они выясняют кто из них гвоздь программы и какая пьеса играется.
– Образно! А у вас?
– У меня всё хорошо. Просто представьте антипод этого безобразия. Единая воля, одно желание, одно мнение. Мною владеет то, что у вас называется крайней рациональностью. Если я принял решение, то это настоящее решение. Хорошее или плохое, удачное или нет, но это решение. Не знаю как объяснить точнее.
Следователь долго молчал, пытаясь осознать. Наконец спросил:
– Откуда вы узнали что ваша болезнь… ваша воля, будем так называть, сосредоточена именно в нескольких нейронах? Простите, я не так выразился. Как вы узнали, что ваша воля это сигналы микроскопических участков мозга, а не функция мозга в целом? Ведь вы спокойно ходили на обычное сканирование. Но ваш страх перед глубокой процедурой, он на чем был основан?
– На том, что тогда, через несколько дней после заражения, я встретился с тем барменом. Он рассказал, что у того знакомого обнаружили что-то при глубоком сканировании мозга и выгнали с работы.
– Кем он работал?
– Не знаю.
– Мы выясним. Что дальше?
– Его выгнали с работы, а через пару недель бармен сокрушался, что вот такой хороший человек и загремел в тюрьму. Это было именно про того, с коктейлями.
– И вы сделали вывод, что у того незнакомца та же болезнь что у вас, и решили что он разоблачен?
– Да, это с большой вероятностью было то самое.
– Теперь ясно откуда ваш страх. А вы не боялись, что вас разоблачат на обычном сканировании? Его не избежать, если идти в политику.
– Боялся, но рискнул. Заранее изучил вопрос, решил что риск минимальный. Простое сканирование вообще не видит нейронов как что-то отдельное. Еще до поступления в Академию я сходил к частному доктору, пожаловался якобы болит голова. Он просветил ее, быстро посмотрел и ничего не нашел.
– Но ведь все сканеры связаны с Олимпией.
– Вот именно. В этом и была моя цель. Снимок ушел в общие базы, что с ним там случилось – никак не узнать, но я понял одно: раз меня не взяли в тот же день, значит общее сканирование не разоблачит меня и впредь.
– Но если бы взяли? Я думаю у вас был план.
– Если бы власти попытались меня задержать и насильно вылечить? Я убил бы всех, кто встал на моем пути, и пробился к спасательной капсуле. Улетел бы как можно дальше, а когда догнали, то отбивался бы до последнего.
– То есть это был план вроде вашего нападения на титан?
– Да, и он был так же тщательно продуман.
Следователь молчал, думая начать ли про ту бойню, из-за которой Цеб сидит сейчас закованный. Но решил пока отложить.
– Вы недавно назвали операцию смертью. Вы действительно думаете, что лишиться нескольких нейронов – это смерть?
– Да, вы сами объяснили выводы экспертов. Весь я без остатка заключен в одной клетке. Не суть какой у меня физический носитель. Думаю, одна клетка. Вы назвали меня маршалом, на здоровье.
– Есть еще клетки-генералы. Может и в них ваша воля?
– Не думаю. Но ради эксперимента прикажите врачам, пусть убьют только маршала. Посмотрим, встанет ли на его место один из генералов.
– Не прикажу я такое. Как экспериментальный полигон ваш мозг не нужен, – следователь снова придвинул к себе планшет. – Мы восстановили вещество, которым отравлены эти клетки. Синтезировать его – дело нескольких дней, над этим работают. Испытаем его на крысах. И еще, забегая вперед. Не знаю как отнесутся законодатели, но я думаю, отныне Олимпия будет проверять всех преступников на содержание этого вещества. Допускаю, что вы не один такой. Рано или поздно на Олимпии не будет зараженных.
– Я могу предложить свои услуги, если это продлит мое существование. Помогу выявить и обезвредить зараженных, – предложил Цеб.
– Этого никак нельзя, вы должны понимать. Вы больны, ваше мнение не примет суд. Я даже не уверен, что вы сядете в тюрьму. Скорее всего нет.
