Иван Геннадьевич Фаворов
Дождь
– У нас конфликт интересов? – Сказал ему я, приветливо улыбаясь.
– Это, смотря с какой стороны посмотреть. – Он ронял слова, как прогоревшие спички. – Конфликт был бы у нас только в том случае, – продолжал он, – если бы хоть один из нас знал, куда идет. Но сам факт нашей встречи здесь уже говорит в пользу того, что мы не отдаем себе в этом отчета.
– Это почему же? – спросил я с интонацией в голосе, хотя прекрасно понимал, что он прав.
– Как же?! – засмеялся он. – Если Вы пошли по этому мосту, то точно не знали, куда хотите попасть, потому что не могли знать, куда этот мост Вас приведёт. Точно так же и я, идя по этому мосту, делаю это не ради того, чтобы попасть в определённое место, а из любви к искусству, так сказать. – Последнюю фразу он произнёс окончательно приветливым голосом и, в знак своего дружелюбия, протянул мне руку. Странник, очевидно, знал больше чем я об этом месте, и меня это злило.
– Мне точно туда. – Сказал я, протягивая ему правую руку, а левой указывая в том направлении, в котором шёл. – И я не собираюсь сворачивать со своего пути.
– Хм. Вы так уверены, потому что у вас на пути не было развилок. А теперь представьте, что вы стоите перед многоуровневой развязкой. Тогда, как бы вы себя вели?
– Я пошел бы в том направлении. – Указывая рукой вперед, настойчиво повторил я.
– А разве Вы просто так здесь прогуливаетесь? – Мне показалось, настала моя очередь задавать вопросы.
– Можно и так сказать. – Задумчиво произнёс он. – Ладно, я смотрю, вы очень уверенны, и не буду больше Вас смущать, а лучше пройдусь с Вами в вашем направлении. И, повернувшись ко мне спиной, он пошёл в ту сторону, откуда только что пришёл.
Так мы шли некоторое время молча. Он насвистывал себе под нос какую-то несуразицу, а я был погружен в свои мысли. Потом мне это надоело, и я решил задать ему вопрос:
– А можно задать вопрос?
– Да, хм.
– Почему Вы решили вернуться со мной туда, откуда пришли. Ведь Вы, наверняка, проделали немалый путь от берега до места нашей встречи?
– А с чего вы взяли, что я с вами возвращаюсь туда, откуда пришёл?
– Дальше на мосту разе появится развилка? – спросил я с неподдельным интересом.
– Нет. А разве вообще похоже, что на этом мосту может быть развилка?
– Ну, я не знаю, честно говоря.
– Ааа… Вы, наверное, думаете, что если шли по этому мосту в одном направление, а потом развернулись и пошли назад, то придете к тому месту, с которого вступили на этот мост?
– А как же иначе!?
– Потом поймёте. На самом деле, не важно, кто бы из нас развернулся. Это несильно повлияло бы на наш путь.
Больше я спрашивать ничего не стал. Разговор казался абсурдным.
Мы шли достаточно долго в полном молчание. В золотом мареве окончательно утонуло все, в том числе и озеро. Потом я спросил:
– А куда шли вы до того, как встретили меня, и откуда на этот мост вошли?
Он обернулся и посмотрел на меня сквозь пелену, скрывающую его лицо.
– А я с него и не сходил. – Развернулся и пошёл дальше в золотое марево.
Больница
Марево становилось всё гуще и мне начало казаться, что я плыву в нем, как под водой. Потом оно словно посерело и опало дождевыми каплями. Капли ударялись о стекло, разбивались и стекали по нему медленно превращаясь в длинные струи. Я лежал в мягкой кровати, белой, как и вся комната. Здесь было уютно и просторно. Стена, в которую упирался мой взгляд, представляла из себя гигантское окно, косым углом уходившее в потолок. В комнате царила тишина, а за окном шёл дождь. Какой-то куст раскачивался из стороны в сторону, временами его ветки ударяли в стекло. Потом я понял, что нахожусь в больнице и лечат не только мое пострадавшее в аварии тело, но и как, выражались местные врачи, «взявшейся за старое» мой ум.
Обычно в похожих ситуациях говорят: «время тянулось как…» и так далее, но в моем случае я его вообще не наблюдал. Просто времени не было. Иногда приходили родные, подолгу сидели рядом, смотрели проникновенно в глаза и уговаривали быть умницей, приносили фрукты и цветы. Приходили друзья, что-то рассказывали, строили планы, в которых мы куда-то пойдем. Когда я спросил: «Где Кэт с Дэном?», и попросил их позвать, мне пообещали выполнить мою просьбу, но, кажется, так ничего и не сделали, потому что они так и не пришли меня навестить.
Меня лечили долго и упорно, но мне становилось хуже. И физически, и душевно, так говорил врач. Мама с сестрой приходили и уходили заплаканными. Комната, в которой я лежал, такая чистая и аккуратная, стала, в какой-то момент, проникать в глубь меня и наводить там свой порядок. Но мой организм словно сжался как пружина, подтянул весь внутренний резерв, а потом вытолкнул всю эту инородную мерзость. После чего я почувствовал себя совсем хорошо. Правда, окружающим так не казалось. Врач говорил, что интенсивную терапию применять нельзя из-за моего физического состояния, а организм мой выздоравливать не хочет и словно отказывается поправляться. Я лежал и улыбался, потому, что знал: клетка открыта и я свободен от этой сырой мерзости.
Океан
Бывает такое чувство, словно плывешь в океане за огромным кораблём и никак не можешь его догнать, а он медленно и верно уплывает от тебя. На палубе гуляют люди, счастливые, удачливые, а ты из последних сил барахтаешься в воде, не тонешь, но догнать не можешь. И вот, кажется, почти дотянулся до свисающего каната и вот-вот начнёшь взбираться вверх. Но что-то мимолетное отвлекает, и канат словно испаряется из руки, и корабль уплывает. Посмотришь потом на палубу, а люди там всё такие же счастливые и беспечные, а самые избранные стоят на носу корабля и смотрят в сторону горизонта. Туда, куда плывёт корабль. А он, подняв все паруса и испуская чёрные клубы дыма из всех труб, идёт, налегая на вёсла, в ту сторону, где солнце каждый вечер пропадает в полоске серого тумана. И всё время боязно. Как-то так страшновато от того, что ты не на корабле, не среди тех людей. А страх, он такой коварный и вкрадчивый, иногда отступает и даёт место надежде взобраться на корабль, а иногда разгорается и рождает панику. Ты начинаешь махать руками, глотать солёную воду… Но в моменты особой ясности приходит осознание того, что никакой корабль вовсе не нужен. На корабле быть не хочется, хочется быть кораблём. Быть всем тем, что тебя окружает. Быть ветром, надувающим его паруса, дымом, клубящемся из труб и водой, бескрайним океаном. Стать солнцем, рождающим из мрака ночи всё многообразие дневных красок. Стать им для того, чтобы добраться до горизонта, где за полоской серого тумана покоится всё содержащий в себе священный Мрак. Чтобы погрузиться в него, будучи всем и понять, что ты нечто, и пережив в последний раз страх, прийти к Тому единственному, о чем мечтаешь.
