Иван Федулов
Диалоги у картин
094 «Золотой день»
Он пишет богову невесту,
предоставляя нам решать,
как, не придав значенья жесту,
в полотнах грации искать.
Здесь, будто, музы равно, щедро
вплели в каноны красоты
и зрелость розы откровенной
и целомудрия цветы,
и нежность самой тихой лиры,
что, вряд ли, слышна молодым,
как будто день, как мера мира,
не может быть не золотым.
095 К радости
Недурно в скверную погодку,
приметив утром васильки,
вообразить себе красотку,
фривольным шуткам вопреки.
Без сарафанного фольклора
и драпировок из парчи,
не Галатею, не Аврору,
а собеседницу почти,
внимать её улыбке милой
и, по капризам озорным,
накинуть планы тихих лилий
на фиолетный лета дым…
Так, неизвестные науке
мистификации кистей
кладут палитровые звуки
на оду «К радости» людей.
096 Картахены
Катона вспомнят сюзерены,
пусть эра новая придёт,
падут и третьи Карфагены,
когда настанет их черёд!
Но, прежде, сини этих далей
и бездны лютой глубины
заполнит варварство баталий,
которым, кровью, нет цены.
Мы – здесь, у грани разрушенья,
где сотен тёмных образов
ещё молитвы о спасенье
пронзают дуги парусов,
но, ядра, выше душ летают…
Художник! Смилуйся! Постой!
Они же, все – земли мечтают,
а не победы роковой!
И кисти брошены в бессилье,
лишь, веку, в знамени холста,
цвет Арагона и Кастильи
взамен Бургундского креста.
097 Контрасты
О, эта дама знает толк
в контрастах грубости и неги,
не усадить её в телеги,
но, на воде…
Ласкает шёлк
обводы линий вожделенья,
она случайное явленье
среди натруженных бортов,
не знавших юбок и зонтов
ещё от мира сотворенья,
и, кто, счастливец – наблюдать
её стихию молодую,
чтобы владычицу босую
своей судьбою полагать!
098 Красное – Белое
Как точно можно передать,
что, независимо от цвета,
в который женщина одета,
её мечта – интриговать!
Что профиль Белой, сотворит
забот не менее, чем Красной,
колен владелицы опасной,
чей взгляд недоброе сулит
тому, кто вздумает претить…
Мне, эту пару, не забыть…
Боюсь, что женщина одна
на полотне отражена…
099 Крупный план
Здесь непогоде повезло
застать художника в работе
и обрело волшебство плоти
её высокое чело.
Так настигают времена,
когда цинизм защиты тает –
где день без солнца не бывает,
там жизнь без женщины черна…
когда б не путали, порой,
интрижки случай роковой
и жребий спутницы на пѝки
не одолённого пути,
которым век не подойти,
но… как иначе видеть Лики
и час земной благословить
когда почудилось – любить.
***
А, в целом, милые цветы,
где нам – удел второго плана,
сюжеты новой бондианы
и гибель грёзы наготы
от пули полного болвана.
100 Монолог куклы S.Dali
– С ума сойти! Все пишут женщин!
Что ни художник, то – Brando!
Какого чёрта вы, милейший,
не родились полвека до,
когда б мы, только в Барселоне,
для ваших чуднейших фигур
имели дюжину салонов
с наимоднейшим брендом «Surr»!
Мой мальчик, дамы злоязыки,
я сам, за ними, мелкий плут!
Не смейте к паре нас, великих,
тащить табунный Голливуд,
где, все, шаблонами избиты,
там спят и видят славы путь,
как из банально знаменитых
в Volegov-podium шагнуть!
Я – Salvador! Усвой, же, это!
Сумей талант не распылять!
Найдутся тысячи сонетов
тебя на розы вдохновлять,
но, будешь… принят лично Богом,
когда, преемственность храня,
дерзнёшь лепить меня с Ван-Гогом
или Ван-Гога и меня.
101 Настенное
Кому цифирей ровный стих,
где роскошь тёмная пшеницы
на голубые льётся ситцы
её наивностей живых,
её непознанных роскошеств
и нераспущенной косы
среди потеряннейших множеств
копировальной полосы.
Декабрь южного разлива,
как тёплой кисти благодать,
где чуда смеем ли желать,
пока глаза для красок живы!
И, вряд ли, стоит день иной
минуты прелести такой.
102 Опыты прелести
Как кисть, за ситцами скользя,
рождает летние отрады!
Цветам возделанного сада
пусть реже припадаю я,
но, Боже, ангелам – прости
искусств дарованное бремя,
где опыт – прелести претит
и потакает, в то же время.
103 Пакетбот
Тот достигает совершенства,
чья кисть лучом сотворена.
В её улыбке – свет блаженства!
В её движении – волна,
что бег кораблику пророчит,
как сыну – верный поворот,
где он по плечи всё промочит,
но одеваться не пойдёт,
пока не выловит назад
свой пакетботик настоящий,
где капитан вперёдсмотрящий
забыл портовый адресат
и сын забыл, а, потому,
не надо в плаванье ему.
104 Пленэр
Он так, должно быть, изнемог
от череды своих портретов,
что убежал в банальность лета,
где ни селений, ни дорог,
и, только равенство травы,
Европ и Азий безграничных,
брегов и рощей архаичных
у неподвижности воды.
Напрасно!
В час настиг кумира
его блаженных верный рой,
которым бледны краски мира
за палисадом мастерской,
и, верой новообращённой,
я – с ними, в тяжести поста,
без этой кисточки, точёной
на вертикальности холста.
105 Побег
Он, наконец, позволил ей
взмолиться бездною очей
оставить тяжести холстов
для вящей радости жрецов,
красою жертвы приносящих.
Мир лики новые обрящет,
а этой деве стать пора
романом нового пера
и таинств женщин настоящих…
Смотрите – как её «достал»
чужих фантазий идеал.
106 Портрет с книгой
Она мила, но щедрость роз
не предпочла соблазнам книги,
в которой больше пылких грёз,
чем применительной интриги
в искусстве браком управлять.
Пора, пора умерить страсти
и, постараться, не блистать,
а лишь светиться тихим счастьем,
однажды созданной семьи,
из пары ножек для скамьи,
где дети счастливо сопят…
Жаль, домостроевский уклад
таким прелестницам не нужен,
но, обмануться буду рад,
когда портрет заказан мужем.
107 Прошлогоднее
К исходу первого квартала
так мало вспомню декабря
и, огорчения смиря,
с улыбкой выдохну устало,
что всё, пожалуй, позабыл,
но, календарь – роскошным был!
И, пусть, там бизнес немудрёный
и полиграфа ремесло –
хранит душа оклад зелёный
и детской прелести тепло.
108 «Tossa-de-Mar»
Увы, я не был в Барселонах,
где море гладью средь земель
и серенады у балконов,
и, что ни домик, то – отель,
где иногда темнеет небо
и все выходят из воды
до самой утренней звезды
бродить торговцам на потребу,
забавя блики фонарей
неловкой щедростью своей…
Не так ли красное вино
гостям лукавит не грешно,
что кисть и краски иногда
им возвращают города.
109 Живая вода
Какое тёплое мгновенье -
сбежать с помпезности оград
на эти струи и каменья,
где рыбки вольные блестят,
где эта мягкость дождевая,
легко качая небосвод,
уверит, что вода живая
совсем-совсем не так течёт…
Но, кто, теперь, позволит ножкам
на травы грубые ступать
и так ли, уж, виновна крошка,
что туфли вымокли… опять,
ведь, возле роскоши такой,
минута – бонус золотой!
110 Фортуна
Какой из этих лодок белых
удача выпадет принять
её согласья благодать
ступить на лавочку несмело
и быть подхваченной одной,
дерзнувшей прелести, рукой.
А юбок шлейф, светлее мела,
покажет храбрецу не зло,
что в лодке не везде бело,
как с пирса должно показаться.
Но, не наскучит ей кататься,
пока галантный капитан,
фортуной неба обуян,
ей будет просто любоваться…
Он ножку высмотрит босую
и размечтается, чудак…
Одна волна влечёт другую,
и, на века, да будет так!
111 Хранитель
Наш звонкий ангел, между делом,
не чужд забавы, иногда,
и не всегда бывает в белом,
но – в белом – ангельскей всегда!
Здесь зонт, с ромашками, так мил
и так счастливы мне глаза,
что я доверчиво забыл
своих печалей голоса.
Ведь ей и крылья не нужны,
чтоб утверждать происхожденье
от божества и провиденья,
которых, годы не полны.
Как просто нам её рука
остановила облака
и парус лодочный надёжит,
как будто, не сложиться может
стихов последняя строка…
Лишь в том Хранителя покой,
кто не торопит берег свой,
но – красотой его тревожит.
112 Я и море
Всё точно в базовом наборе –
изящны формы и цвета…
– Ах, назовите «Я и море» –
попросит женщина с холста
и, вряд ли, станет ждать ответа
и будет ангельски права,
а побеждённые поэты
порубят перья на дрова.
113 Акварельное лето
В кипенье крон дурманы лета
и гладь желанная воды,
благословенные труды
на грани свежести и цвета…
Обрыв, этюду вознесённый,
чуть отражённый в голубом
и дали берег заточённый
под старой прелести паром…
Родные детские забавы
качелей, мостиков, плотов,
куда вернуться ты готов,
седые отвергая славы,
и, понимаешь – не бывать,
и гасишь юности желанья…
В пленэре надо рисовать
и множить света ликованье,
чтобы… на пару грустных глаз
тепло нахлынуло сейчас.
114 Благодатное
Из благодатей христианства
приму неспешные труды
и накренённое пространство,
что замирает у воды,
где, равноценно аналою,
у полусвета-полутьмы
парит ведёрочко с ухою,
как все отечества дымы.
115 В яхт-клубе
Иллюзии гармонии спектральной,
в каких-нибудь волшебных полчаса,
добавят неба заводи причальной,
в полёты отпуская паруса…
И, ты, маэстро брамселей и шкотов,
мотатель миль за бриговой кормой,
вдруг, признаёшь романтику банкротом
по части любования водой,
когда за кисть берётся Маковой.
116 Верность
Где мифы, кельтами разлиты,
живут суровые граниты,
волне припавшие навек,
как верный слову человек…
Я слышал в давнем разговоре,
акварелиста суть проста –
он кисти опускает в море
за нужной краскою листа.
117 Витебские темы
Не странны Витебские темы
переселенцу брянских душ,
есть в славянине каждом глушь
своей земли мифологемы,
где корни, как ни обрывай,
свои пророчат ад и рай…
И, вот, пока, меж ними бродим
во страхе ложности весов,
где чаша не пуста грехов,
молельни символам возводим.
А, жизнь – лишь путь меж берегами
для одинокого гребца
с невозвращёнными долгами
или иконами творца.
118 Вишнёвый сад
Плоды утрачены Эдема,
но дальний правнук небесам
сторицей возвращает Храм
поры весеннего гарема!
Так юность, дерзостью влекома,
Викторианские оковы
нам рушит здесь, и мастихин
в картоне властвует один.
119 Возраст сожаленья
Так настигают Дни Рожденья,
и с жаждой истины высот
приходит возраст сожаленья
от необъятности красот
преравнодушнейшей природы,
которой время не претит
уравновешивать народы
от наших дней до Атлантид
одним коленопреклоненьем,
одним восторгом созерцать
уже лучей проникновенье
на наших судеб благодать
и признавать за божества,
чьей кистью шепчется листва
за паутинками звезды,
рождённой в капельке воды.
120 Гость
Промчись по мосту торопливо,
притормози у высоты –
Он одиноко и счастливо
изводит белые листы,
как гость из выжженных планет,
где акварельных красок нет
и мир построен на золе
для поклонения Земле.
121 Жажда кисти
Всё тот же ветер, те же воды –
бессменный моря инструмент,
язвят смирение природы,
где ей восторженные оды
писал художества студент,
дрожа с мольбертом укреплённым
обломком старого борта,
и зонт вздыхал одушевлённо
преображению листа,
который через сорок лет
в бумагах внучки обнаружат
и, с ним, по комнатам закружат,
и… дрогнет… молодостью дед,
а дети стихнут, чуть дыша,
когда давно седой маэстро
займёт излюбленное кресло
и им расскажет, не спеша,
как кисти жаждала душа.
122 Инскрипт на акварели
Превосходная зима
с мягким росчерком апреля
у ручья лиловой трели
в акварельных берегах,
будто жалоба письма
из чернильницы небесной,
как словам бывает тесно
на оттаявших снегах.
123 Ирландское
Гольфстрима дальняя дуга
ласкает дикие брега
надменных северных широт,
где рокот Вечности течёт
без рубежей чужой зимы,
которой редко рады мы.
В каком начале было Слово?!
Немолчный вихрь круговой
мне странный дарует покой
благодарения седого…
Так акварелевый листок
способен усмирить поток,
чтобы на тысячи очей
теплел Ирландии ручей.
124 Катунь
До рубежей огня и рая
мы – безграничная страна…
Катунь – жемчужина Алтая
в латвийский сонм занесена,
где всей суровостью хранит
морей дерзающий гранит.
125 Кубизм и море
Нам, вряд ли, диспуты уместны,
где берег глыбами штормит…
Кубизм и Море – несовместны,
но, порты – старше пирамид!
Горизонтальная бездонность,
вояжей кругосветный дым
и деловитая покорность
перед закатом горновым,
чтобы во тьме у навигаций
вершить дороги без следа,
где мир, в три четверти – вода,
а мы – плоды мистификаций…
Так бредит волнами покой
его балтийской мастерской,
где тишина учеников
волшебна прелести стихов.
126 Мастер-класс
Он много лет на всей Земле
не ищет прихотям опоры,
а пишет чудные узоры
и, лист, недвижим на столе,
покуда волей нереид
кисть красотой его поит
и наши увлекает взоры.
127 Маяк
На, едва ли, просохшем этюде
полюсами живых магнитуд
маяки, словно близкие люди,
моего возвращения ждут.
Пусть закрыты прощения двери,
всё же, сколько в судьбе не греши,
кто-то пишет потерянный берег
для твоей заплутавшей души.
128 Морской пейзаж
Так чуден сон, где прежде не был,
где не качает мачт волна,
и, с глади вод, в высоты неба
бледнеет утра тишина,
где, будто, розовы туманы
покоем шёлковых морей
и тихо дремлют капитаны
на вахтах мирных кораблей…
Искусство радоваться жизни
мы меньше живописи чтим,
пока на ялике «круизном»
меж берегов не заскользим
и выйдет крошечный корвет
на акварелевый рассвет,
где плеском бережным гребца
переполняются сердца.
129 Венецианское утро
Здесь всё – не в рифму городскую,
из вертикалей глубины!
Живая дымка аллилуйи
для влажной утра тишины,
чтобы минутой откровений
искать единственную нить
и бесконечностью сомнений
монету веку уронить.
130 Ожог
Необъяснимая тревога
пространств и времени колец
до ощущения ожога
закрытых шрамами сердец
всечеловеческой страны,
где, ровно все – обнажены
своим венкам переживаний
или цепям суровых дней
приобретенья горьких знаний
душе потерянной своей,
как будто в Дантовом аду
нам вечна память на беду.
131 Пионы
Что мне искусства время оно!?
Я утро с нежностью приму,
когда банальные пионы
так сочны взору моему!
Здесь лист урока акварели
студийной внемлет тишине
и кисти юные зардели
гаданьем тона на стене
и преломлений на стекле
зелёных прутиков свирели,
которых музыка проста,
как первый опыт рисованья
сердец, открытых врачеванью
в минутной влажности листа.
Быть может, так, других миров
продлится таинство цветов!
132 Подсолнух
Нам столько раз наобещали,
что всё возможно в мире, но
мерило солнц на пьедестале
лишь за урок сотворено?!
– О, боже! – небо прокричит–
что он в неделю сотворит?!
Меж тем, на «штудиях» таких,
в волшебной прелести бумаги
он создаёт архипелаги
сердец, пространственно чужих,
воздать божественное влаге,
что на языках всех земель
поётся в слове – Акварель!
133 Принцесса
Она и здесь вполне красива,
принцесса мерной глади вод,
где пиренейского разлива
блаженство отдыха течёт
за соразмерными трудами…
Едва наполненным сетям
ей возвращаться, с парусами,
как скрипке к нашим голосам.
134 Река
Она крутила жернова,
а люди спорили с соседом -
кому черёд кормиться хлебом,
не замечая кружева
береговой плакучей ивы
и, равно, были несчастливы
зиме с бездельем рождества.
Но, вот, на бреги середины
земных уделов латышей
приплыли кисти-бригантины
и челноки карандашей.
Они терзали акварели
игрой кувшинок или льдин,
и все, пожалуй, надоели,
пока известный господин
не застолбил свои пленэры
на каждый божий выходной
и детвору таскал с собой,
как прихожан – служитель веры.
И, вот, известна на полсвета,
река, решилась на бойкот,
и позвала себе поэта
для воспевания красот,
а, тот, взглянув на волшебства,
собрал прибрежные слова,
как звуки сердца гитарист,
кладёт на чистый нотный лист
наворожив ему цены…
Река рыдала до весны,
где «кисть, рабыня интуиции,
торила нежные следы
на совершенной композиции
оттенков тающей воды».
135 Рига 1978г.
Как я далёк блаженства дня,
где позабыл свои державы
и, подпоручика, меня
качали воды Даугавы,
как стены Домские – орган,
в смятенье душу приводящий,
и ей же – лечащий бальзам…
Я был, так счастливо бродящий,
и, молод так, что мило мне
рижане город объясняли
и мирно «русский» принимали,
не вспоминая о войне.
Мой Бог! Когда бы знал тогда
всю нашу правду роковую!
Простите мне за Бога всуе,
ведь это и моя беда…
136 Рижские розы
Мне сонмы бессонных поэтов
не скажут – чьи строки мудрей.
Нет равно прекрасных букетов,
как равно счастливых людей
не слышать раскатные грозы,
где в бликах цветных лоскутов
Мане забываются розы
на паперти тысяч холстов!
Так вечное бремя сомнений
отринется радостью знать,
что жив Человеческий Гений
восторженно цвету внимать.