Иван Лорд
Всего одно желание
Принёс я спешно камень Евгению с Дианой, чтоб решить, как поступить с предметом чудным. Диана предложила его спрятать подальше ото всех, ведь слишком уж боялась, что может он попасть в зла руки. Она была права, но я с Евгением своими жадными сердцами настояли на другом. Мы, прикрывая свои алчные желанья, говорили, что творить добро хотим, используя сей глаз. И так, как двое было нас, кто захотел оставить камень, то бесспорно было принято решение. В этом было всё коварство змея. Знал он очень тонко человека, так, что может показаться, будто сам он человек. Понимал злодей, что люди гордецы от мала до велика, что если человеку силу дать, то вся та тьма, что в сердце есть, наружу хлынет без остатка. И он нам силу дал. Знал, что хоть переменились я с Евгением, но гордость и надменность мы до конца не смирили, что только начали мы путь святой. Сила, – камень в виде глаза, что следит, – источник выполнения желаний. А ты, внучок, уверен, знаешь, что то, чего желает человек, разврата полно, что гнаться за желанием бессмысленно, ведь ненасытен человек. Глаз выполнял желания любые. И мы, обмана не вкушая, желали: в начале добра для других, как и хотели, но позднее влияние злое нас переломило. Незаметно мы стали загадывать мелочи для себя: где-то покупали то, на что не было денег, где-то выгоду искали, выполняли сложную работу за счёт чудесной силы, когда-то лечили без врача и ещё много-много всяких мелочей. Постепенно крохотные желания росли, становясь чуть больше, сильнее, а мы и не замечали, но мне кажется, что просто не хотели замечать. Когда довольно сильно я ослаб, враг шептать мне начал мысли скользкие, и я, глупец, им верил. Понял, что мне не нужно то, к чему стремлюсь, ведь могу быть богом. Идеалы добра – глупость, служение – для рабов, а я не раб, помощь слабым – не выгодно, и много других выводов из прошлого я возродил. Вернулся к тому, к чему клялся не возвращаться. И как только эти мысли вслух сказал и закрепил, тьма захлестнула полностью меня. Я приобрёл несметное количество пороков мерзких. В погоне за наживой друзей оставил сердечных, уехав на время за лучшим, как я считал. И эти поступки кардинально переменили истории ход.
За время, что меня не было с ними, от великолепия душ былого осталась лишь бездна сосущая. Я не обрёл того, что искал. В погоне за властью и славой всё, что имел, растерял. В той поездке много новых уроков вынес. И, поняв главный урок добра, вернулся назад. Но друзья уже не были теми, кого я когда-то знал. Евгений стал богат неисчислимо, сосредоточил власти много он в руках своих. Стал надменным, грубым и подозрительным ко всем. Диана же на план второй ушла в мечтах его. Куда больше он хотел иметь, чем мог представить. «Луч же света» остался верным своим целям, она продолжала служить великому замыслу. Но и в ней изменения были. Не была уже такой счастливой, какой её я помнил. Всегда печальна и пуста её душа осталась. В их любви чудесной произошёл раскол ужасно горький. Евгений, жаждами томимый, стал человеком низким, гордым эгоистом. Алчность в нём фонтанами бурлила, жажда власти грела гнев и ярости поток неконтролируемый. Страсти поглотили его ум, и друг сердечный путь избрал иной, тот, который зло вручило. Евгений признался мне в том, что он изменник множественный, что жизнь наскучила ему, что он не видит смысла в том, к чему жена его стремится, что, наконец, он понял то, чего желает. Но, поверь, когда услышал я его, то осознал, что он так и понял, чего желает, ведь, как уже сказал, ненасытно сердце человека. И я уже не видел той прежней ласки и любви внимательной, что между ним и Дианой была. Не видел в нём огня, что пламенем чудесным мне дорогу освещал и в час тяжёлый мне невзначай пример хороший даровал. Евгений мне потом сказал: «Друг! Посмотри! Глаз – это дар! Как всё переменилось с того раза. Теперь я лучше понимаю мир. Смысл не в служении и не в добре, а в удовлетворении. Вот скажи. Когда ты хочешь есть, ты идёшь и ешь? Тут всё тоже самое. Чтобы жить, нужно выполнять то, в чём нуждаешься. А служение? Добро? Разве с этим ты будешь сыт? Вспомни, как мы мучились ночами, пытаясь чью-то жизнь спасти, а взамен? Ничего! Даже «спасибо» мы получали лишь изредка. Сейчас же я служу себе и получаю то, чего хочу. Ты не устал быть пешкой? Неужели ты не хочешь обладать? Глаз всё может дать. Лишь пожелай.» Я ему ответил, что он неразумен и глуп, что я расстроен им. Объяснил ему своё мнение: «Брат. Ты огорчаешь моё сердце этими ужасными словами. Всё, что ты сказал, это наше с тобой прошлое, не настоящее. Неужто ты забыл, что мы поклялись больше к прошлому отвратному не возвращаться? Ты разве разлюбил прекрасное? Я помню дни, когда и я, и ты страданий много совершили, но потом случилось чудо. Я и ты получили шанс на новую настоящую жизнь. Вспомни, как ты любил, как счастливы мы стали. Мы веселились не в разврате пьяном, а в любви, что жертвенна, в покое и творенье чудном. Ты пойми, что всё, чего сейчас ты хочешь, прах. Деньги, слава, власть и другие пустые желанья исчезнут, как только ты обратишься в землю. Это тлен. А идеалы, что нам дарованы Дианой и тем, кто сладостно велик, нетленны. Они невероятно важны, потому что ими мы создаём шедевры, мы участвуем в неповторимом. Я не могу принять твоих идей, дважды мной они отвергнуты». На это мне Евгений смехом возразил, а после в гневе проклял и сказал, что больше я не с ним. И многие другие он слова кричал, что сердце мне изранили до слёз. Я ушёл и долго плакал. Как мог друг души моей такое мне сказать? Как мог предать? Забыть? Отвергнуть? Горечь липкая мне хлынула потоком сильным в сердце слабое, ранимое. Однако я смирился с кошмаром на яву.
