Иван Бездомный
Сломанное Время
– На лоб его, блять, руку свою положи, – заорал мудрый хирург, и через миг стало можно опять дышать.
«Я… не… я… Чужое во мне. Скоро это пройдет… Дышать… дыша… ды…» – мелькали звезды.
– А? Что? Звенят трамваи в недалеком депо? И товарняк гудит на товарной станции? Говорят, там расстреляли Мандельштама? За стихи?
Что? Студенты неумело перетянули шов и зашили косо? Спасибо на этом!!!
Привет тебе, девчоночка с кривой иглой, и седоватый мужик с тупым ножиком, с вами опять я – чуток сумасшедший диджей и бродяга. Я б расцеловал вас, если б дотянулся. А под руками только тазик.
Тот самый.
Уже без кишок…
Все мы – клеточки жизни на одной планете. Чуточку разные. Но без этого жизнь не была бы такой замечательной, правда? Люблю всех, супруге – отдельное спасибо, ангел она, сказали спецы: «Протянули бы еще минут сорок, фсе».
А врачуга и девчонка молодцы.
Вот так слепили без ничего и даже без спирта обошлись. Проложили мостик из гарантированного "ушел и остался там, в прошлом" в день сегодняшний, и, надеюсь, в будущий. Благодарность вам от всего рода и публики, еще пожужжим.
– И след, постараюсь, оставить, – бормотал на границе незабываемых ощущений и рассыпающегося сознания.
Губами только.
Совсем не слышно для присутствующих.
Врачей я, с тех пор, обхожу стороной, а как обожаю бесплатную медицину приличных слов не хватит.
И даже память щадящая не может нарядить прошлое в красивый фантик.
Зато какое славное оно было – и луже глубже, и губы без ботокса!
Будьте здоровы, наливайте и огурчиком!
И лучком занюхайте!
Уезд всесильных майоров.
Бескрайни просторы и неисчерпаемы природные запасы.
Православие, культура и духовность, опять же.
Давай за нас, и два слова
О дедах не буду, хоть есть у меня что поведать. Скажу об отце.
Он не умер в срок, не дотянул до предсказанных 70-ти. На двадцать лет ушел раньше, хоть и был здоров как бык и уверен в дате перехода, как нагадала ему бродячая цыганка на Миллионке.
Не сам умер – «врачи» постарались.
Убили?
Намеренно?
Нет, случилось так, обыденно, как зачастую происходит на безграничных просторах: люди в сером обожают ломать жизнь через колено, и закончить ее преждевременно, да.
Желательно с муками, с унижениями непременно.
Не свою – чужую, конечно.
Чего ради? Зачем?
Ссылали тогда в лагеря, ласково именуемые «лечебно трудовыми профилакториями» за небольшую провинность, как сегодня за оскорбление власти, например.
– Нарушаешь? Поехали, дорогуша. На годик, для начала, дальше посмотрим.
А причина для задержки выхода на свободу всегда найдется.
В один из назначенных судьбой дней, принудительный, рабский труд показался надзирателям недостаточным для полного исправления. И, для полного излечения от привычек вредных, ему – бригадиру, который работал лучше всех, но не успел на вечернюю проверку, вкололи двойную дозу профилактических скреп – сульфазина – вызывающего боль нестерпимую.
В сугубо воспитательных целях, с намерениями благими, отряду в пример.
«Нехер на построение опаздывать».
Другим в назидание, чтобы знали, как распорядок не соблюдать, суки.
И закололи до смерти, сволочи.
В страшных муках умер он: разъел адский состав печень до дыр сквозных. Не знающим такой боли, представить ее невозможно.
За пределом это.
А те, кто знают, не скажут – нет их более.
Освободившийся, но не переживший пыток, лежал он на холодном, стальном столе растерянно нагой, вскрытый от паха до горла, беспомощно уставясь в потолок…
Вчера еще полный сил, планов и живой…
Не имеют значение подробности и детали: понятно, что боль была нестерпимая – для этого и кололи, от того и умер.
И бегали глаза патологоанатома, за хозяином зоны – майором, следы заметая.
Написал спец, отчитался, как положено:
«Отравление неизвестными ядами», – хоть и знал, гад, что убийство, еще одно, покрывает.
Но не мог по-другому.
Время было такое, скотское.
И кувалдой отрезвляющей, ударило мне, тренированному парню, приехавшему к отцу за жизнь поговорить, встретить его в морге, и открыть страшное: был человек, и в муках, невыносимых, не стало его.
Навсегда.
По воле уездного майора, для которого ты – пыль под сапогами.
Обычное дело.
Работа у служивых такая – ломать жизнь тех, до кого ручонки дотянулись, поиметь что удастся, себя, любимого, не забыть и начальнику занести, а как же иначе?
Не сталкивались, пока?
Повезло.
Я свои два слова сказал, миллионы замученных и сгинувших за так – ничего уже сказать не смогут.
Может, не время виновато? Система – сучья?
Все уши мне прожужжали: «Ты не представляешь, как все изменилось!»
Очень хорошо представляю.
И вижу.
И вы посмотрите.
На Минск, Беларусь. А там помягче люди будут, чем на наших северах. Хотя тоже, зверье, конечно.
Простите, животные, что оскорбляю, вам-то такая жестокость подлая, беспричинная и не снилась, но определение верное, для нелюдей, не людей.
И нынче, твари из прошлого лезут в день сегодняшний, садят за пустяки, пытают, насилуют, калечат и удовольствие при этом получают. Да и убивают частенько.
Безнаказанно, полностью государством прикрытые.
И сегодня человек ничего не значит, держава и его прислужники лишь.
А в славных органах, наверх пробиться можно лишь судьбы людские ломая.
Не приживаются там нормальные – им совесть мешает.
Чужие они.
Нахрена нужно такое «государство», спрашивается? И охранители скреп – всесильные майоры, людоеды, нелюди?
Но…
Потрать хоть вечность – не сыщешь страны более великой.
В чем ценность этого величия – по сей день гадаю…
