Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Ночь музеев
Глава шестая.
– Мистер Фредерик, – начал дядя Вадим, – есть одна штука, которая не дает мне покоя, путь у нас далекий поэтому мне хотелось бы поделиться этим с вами.
– Что тревожит тебя мой мальчик?
– Понимаете ли… вы знаете меня, вам известно мое прошлое… мое темное прошлое, и оно-то губительно отражается на мне по сей день. Я как будто становлюсь прежним собой. Столько времени я потратил лишь бы избавиться от него, позабыть то, кем я был и с кем я был связан. Мне думается что если все вернется как встарь, то неизбежен будет мой позор. Я давно хотел озвучить вам свои мысли, но вы всегда были слишком заняты для такого бедолаги как я.
– Что ты, это совершенно не так! Послушай же меня внимательно… не было и дня, чтобы меня не одолевали сомнения. Уныние всегда бьет по старым ранам. Прошлое нередко раскрывает их. Нет такого человека, который мог бы с легкостью признаться в собственной наклонности ко мраку и тем не менее я вижу, что тебя не устраивает такое положение? Ты не намерен возвращаться обратно? Это чудесно, мой мальчик, но ты забываешь, как сложен бывает избранный тобою путь. Мальчик мой я неустанно твержу об одном и том же и буду донимать этим каждого до тех пор, пока они наконец не поймут, что люди слабы и беспомощны, что каждый человек находится в равном положении перед остальными. Вот что я тебе скажу, я верю, что каждый в силах преодолеть свою слабость, верю, что человек способен одолеть похоть, верю, что благородство есть светоч в нас самих который мы так безответственно задуваем. Мальчик мой, за свой век я познал не мало людей, ты сеешь в них любовь к добродетели, а они называют тебя глупцом и невеждой, ты пытаешься им помочь, а они горделиво отворачиваются от тебя. Я продолжаю верить даже в минуты полной безысходности, потому что знаю жизнь. Кто же мы такие чтобы противиться воле провидения? Мы ограничены, но не обречены пока вера, любовь, надежда и совесть не погасли в наших сердцах. Пока сердца наши стремятся к истине сквозь пошлость, ложь и несправедливость значит не все потеряно, значит не тщетны мои усилия… не бессмысленна моя жизнь…
– Мистер Фредерик…
– Ерунда мой мальчик… ты, верно, полагал что старикам не гоже лить слезы? – усмехнулся мистер Фредерик, умело вытирая оставшиеся на ресницах слезы, – сердца либо гибнут, либо беспрестанно плачут, третьего не дано. Первым трудно жить в несчастии, невыносимо трудно, и их никто не винит в том, что однажды они перестают заботиться о своем сердце и становятся глухими к зову совести. Вторым как правило приходится куда тяжелее, без жалоб и упреков они следят за собой и пытаются выжать из себя остаток былой добродетели. Они стараются изо всех сил, но жизнь такова что первые считаются обыкновенно сильнее вторых. В таком мире мы живем и не нам упрекать Бога в конструкции этого мира, в безупречности его составляющих.
Собор Петропавловской крепости выступил перед страждущими выделяясь длинным шпилем, обращенным к небу. Молчание низринулось прозрачной рясою. Озабоченность тронула задумчивые лица. Небеса оставались беззаботны, лишь издали виднелась сплошная темная и надвигающаяся туча. Изредка проезжали извозчики. Спереди едва заметно шевелилась одной длинной линией целая процессия народу и каждый человек был одет исключительно в черное из-за чего они походили скорее на тени, чем на людей. Кажется, они шли на похороны. Мистер Фредерик внимательно осмотрел этих людей и поник головой так, словно внезапное видение навеяло на него тяжелые мысли. Дядя Вадим, увидав шедших в траурных одеждах людей раскрыл вдруг рот, но ничего не вымолвив закрыл его. Он повернул голову в сторону мистера Фредерика, снова открыл было рот, но в последний момент отвернулся. Мрачные рыдания явственно прозвучали из шедшей спереди толпы, но плач одной единственной женщины выделялся приметнее остальных. Если прислушаться и напрячь внутренний взор, то вполне можно было ощутить, как из груди этой женщины выплескиваются сдержанные страдания, сопровождавшие ее тягучей болью. Казалось, эта женщина оплакивает род людской, а точнее погибель, но не телесную, духовную погибель, распространившуюся и осевшую так глубоко что теперь уже невозможно извлечь ее обратно наружу. Так они шли до тех пор, пока траурная процессия не свернула в другую сторону.
Гнетущий трепет был четвертым сопровождающим, появившемся после исчезновения людей, направлявшихся на похороны. Закравшись в самые мысли, он чувствовал себя как дома. Нередко даже сам дьявол пользуется этим смышленым приемом лишь для того, чтобы обнажить скрытые доселе желания, которые сдерживаются человеком намеренно, но в большинстве своем совершенно неумышленно и тогда-то наступает неожиданное озарение, подталкивающее людей на ужаснейшие деяния.
– Мистер Фредерик…
– Тише мой мальчик. Не давай смятению прибежища в своем сердце.
– Мы почти пришли?
– Осталось немного.
Глава седьмая.
Добравшись до Петропавловской крепости, мистер Фредерик в сопровождении дяди Вадима заметил одну из тех изысканных карет со здоровыми лошадьми, которые обычно бывают характерны только знатнейшим из дворян и остановился, как только из экипажа спустился человек полностью облеченный в элегантные парадные одежды. Мистера Фредерика смутила высокая шляпа и трость с блестящим серебряным наконечником этого человека, казалось в незнакомой фигуре он опознал своего давнего товарища и друга Меньшикова Михаила Ильича. И действительно стоило барину вступив на землю поправить свою шляпу как он тут же оглядел простирающуюся местность и попавшийся ему на глаза мистер Фредерик мгновенно завладел его вниманием. Оба осматривали друг друга тщательнейшим образом пока незнакомец наконец не нарушил неловкого молчания.
– Мистер Фредерик?
– Михаил Ильич?
– Да неужто это в самом деле вы голубчик?.. Захар!.. – обратился он к кучеру, – подай-ка мне очки, будь любезен… ах… вот уж действительно, какая встреча!
Михаил Ильич немедленно подошел к застывшему мистеру Фредерику, поцеловал его в обе щеки, горячо пожал ему руку и похлопал ласково по плечу.
– Вы даже не представляете себе мистер Фредерик как я счастлив видеть вас здесь именно в эту минуту, и я непременно объясню почему. Дело в том, что одна женщина вышла чинить сегодня свои сандалии к сапожнику и затем непринужденно поинтересовалась у него: – «не подскажите ли, кто сегодня открывает концерт?» – то бишь с чего начинается. Сапожник деловито ответил: – «Если не ошибаюсь, первым выступит мистер Фредерик с благотворительным концертом» – был ответ. Тогда женщина спросила: – «а кто будет дирижировать?» – Здесь сапожник не нашелся с ответом, но сказал, что обязательно поинтересуется у лавочника. Таким образом лавочник, негодуя на свое неведение в этом вопросе счел нужным обратиться к Чайковскому тому самому трубачу у моста поцелуев. Чайковский пожал плечами, но не оставил этот вопрос открытым. Что же он сделал спросите вы? Он направился прямиком ко мне домой и когда спросите вы? В тот самый момент, когда мне уже пора было выходить. Неожиданностью своего визита и уж тем более вопроса он застал меня врасплох. Я знал вашего дирижера, замечательного Андерсона, очень талантливый малый, но к тому же я был немало осведомлен об его наклонности к кутежам и пьянству. Итак, я почувствовал что-то неладное, естественно я помнил мистер Фредерик и о вашей неприязни к дирижерству и принимал это все во внимание. Ваш ансамбль – это тело, Андерсон – душа, мне надолго залегли в память эти необычайные слова, произнесенные вами. Впечатление, которое производят ученики под вашим руководством, просто колоссально по своему воздействию. Поэтому мне не составило труда попросить нашего знакомого трубача об услуге, а именно навестить известный кабачок на улице Рубинштейна затем лишь чтобы убедиться, что Андерсона там нет. Какого же было мое удивление мистер Фредерик, когда группа из трех школяров возвестила нашему трубачу, который из их уст передал мне известнейшее известие о том, что Андерсон находится под стражей за буянство и отбывает срок непосредственно в Петропавловской крепости. Как руководитель Петербургской филармонии я немедленно направился сюда дабы вызволить несчастного Андерсона из темницы. Здесь мистер Фредерик наши пути, кажется и сошлись.
– В это трудно поверить, но я пришел сюда за тем же что и вы господин руководитель. – мистер Фредерик поднес кулак ко рту и откашлялся, – забыл вас представить. Михаил Ильич знакомьтесь это мой верный подданный и помощник Вадим Олегович.
– Честь имею сударь. – Раскланялся вдруг дядя Вадим.
– Взаимно. – Кротко отвесил поклон Михаил Ильич, – я так понимаю ничто не мешает нам проследовать внутрь господа?
– Только после вас господин руководитель.
– Как вам будет угодно.
Глава восьмая.
Миновав входные ворота, они наткнулись на караульного, державшего мушкет в выпрямленной руке так что ствол едва доставал ему до плеча.
– Стоять! Кто вы такие? С какой целью идете? – Громко и отчетливо выпалил караульный.
– Нам нужен главный надзиратель, у нас весьма щекотливый вопрос. – Прощупывал почву господин руководитель.
– Главного надзирателя вам сегодня увидать никак не получится. Он сейчас в отлучке.
– С кем мы могли бы переговорить насчет одного заключенного? – Вмешался дядя Вадим.
– Сейчас уже слишком поздно, приходите завтра.
– Но мы по срочному делу. – Сказал мистер Фредерик.
– Послушайте, – начал Михаил Ильич со строгостью дирижера и выдержанного преподавателя, – я смею предположить, что главный надзиратель находится в данную минуту непосредственно на Дворцовой площади в качестве почтенного гостя дабы разделить с остальными вышестоящими господами удовольствие наблюдать и внимать концертной программе, составленной лично мною и мною полноправно одобренной. Меня зовут Михаил Ильич, я являюсь руководителем Петербургской филармонии и по весьма нелепым обстоятельствам наш дирижер, который должен был сегодня дать выступление, угодил сюда, где его заперли как преступника. Я требую немедленного вмешательства начальства, иначе молодой человек ваш ждут большие неприятности.
– Я… я не могу… вас пропустить…
– Это было последнее предупреждение молодой человек, если вам угодно и дальше паясничать, я сам доберусь до начальства и без вашей помощи.
– Постойте же… в другую сторону… в том крыле находится тюремная часть. – Указал караульный свободной от мушкета рукой и сделал этот жест так торопливо что фуражка на его кудрявых волосах скатилась набок.
Глава девятая.
По одному лишь мраку, опоясывавшему простиравшееся спереди здание можно было с легкостью убедиться в том, что тюремная часть расположена именно в этом бесцветном закоулке. Облезшие израненные стены, казалось, улыбались хитрой и беззубой улыбкой всякому смельчаку, вступившему в эти мрачные владения. Зарешеченные и запыленные окна вгоняли в тоску не менее зрелища отделившихся от бездыханных тел преступников голов, подвергшихся испытанию гильотиной. Надтреснутое окно на втором этаже с левого края посвистывало как спящий зверек разбудить которого значило распрощаться с жизнью. Даже запах и тот имел зловонный оттенок, а земля под ногами была вязкой и податливой как влажная глина в руках искусного мастера.
Входные ворота здания были заперты. Михаил Ильич постучал по ним три раза и каждый раз кольцо на его безымянном пальце издавало звонкий и неприятный звук соприкасаясь с твердой материей железных ворот. Резким движением раздвинулась узкая щель, из которой на незваных гостей был направлен недоброжелательный взгляд.
– Что вы здесь делаете? Кто вы такие? – Вопрошали эти твердые глаза взирая поочередного на каждого проходимца.
– Нам необходимо переговорить с начальником тюрьмы. – Сказал мистер Фредерик.
– Этого никак невозможно…
– Тогда с заместителем начальника. – Решительно перебил его мистер Фредерик, не ослабляя хватки.
– Кто вы такие? – Не унимался зрячий.
– Немедленно откройте нам дверь. – Вмешался Михаил Ильич.
– Я не имею права. – Ответил он, – кто вас сюда пропустил?
– Вам сказано позвать начальство, если вы сейчас же не выполните этого указания, то сами окажетесь за решеткой этого учреждения! – Повысил голос Михаил Ильич, не сдерживая очередного гневного порыва.
Щель стремительно задвинулась обратно. Пришлось прождать долгое время прежде, чем она раздвинулась вновь, и теперь оттуда выглянули совершенно другие глаза. Строгие по своей натуре, но не лишенные толики глупости эти маленькие на широком лице глаза взирали с недоумением, переходящим в замешательство на стоящих по ту сторону ворот троих джентльменов, в которых данный наблюдатель находил дурной замысел.
– Кто вас сюда впустил? Что вам угодно?
– Мы требуем начальника учреждения. – Произнес Михаил Ильич.
– Заместитель начальника Степан Владимирович Самойлов. Вы кто такие? Зачем пожаловали?
– Меня зовут Михаил Ильич Меньшиков, я являюсь руководителем Петербургской филармонии… как вам наверняка известно сегодня на Дворцовой площади состоится очень важное мероприятие, а именно концертная программа классической музыки в честь знаменитой ночи музеев, которая ежегодно проводится в нашем славном городе… Вышло так что дирижер, на которого мы все рассчитывали, находится у вас в заточении, и мы хотели бы попросить вас…
– Что же это, в самом деле у нас здесь сидит дирижер что ли? – Осведомился человек с маленькими глазами, сузившимися от хитрой ухмылки, – это который?
– Николай Фомич Андерсон. – Сказал мистер Фредерик.
– Ах, Андерсон… – поддакнул заместитель начальника, – никак не полагал что наш дебошир управляется с оркестром. Так что же это, мне его вам так и отдать без расписки?
– Если вас это конечно не затруднит. – Сложив руки вместе вымолвил Михаил Ильич.
– Если вас не затруднит, нет ну вы слыхали! – Повторил Степан Васильевич и расхохотался, – умора!
Михаил Ильич почувствовал такое смущение, какое нередко повергает своего владельца в глубокий конфуз тем самым обездвиживая язык.
– Значит вам смешно? – Спросил дядя Вадим с серьезностью присущей всякому отцу, намеренному воспитать, свое чадо не словом а силой.
– Что простите? – Не мог успокоиться заместитель начальника.
– Вы смеетесь, по-вашему, это смешно? – Напирал дядя Вадим.
– Да, меня действительно позабавила ваша просьба господа. – Ответил Степан Васильевич.
– По-вашему значит мы пришли ломать сюда комедию, валять дурака, гримасничать как шуты гороховые? – наступал дядя Ваня, – известно ли вам милостивый государь, где сейчас ваш собственный начальник? Он находится на Дворцовой площади и ожидает начала концерта. В каком настроении прибудет ваш надзиратель, когда узнает, что из-за вашей проказы возникло серьезное затруднение и пришлось подбирать в самый неподходящий момент другого дирижера, вам и тогда будет смешно? Что если Государь вдруг явится на представление и увидит полную неразбериху, с кого он взыщет в первую очередь? С нас, но мы с гордостью укажем на истинного виновника, который помешал концертной программе, да еще и высмеял нас за высказанную нами просьбу. Вот будет потеха, когда Государь явится по вашу душу и вышлет вас на каторгу. О, вы сомневаетесь, что он покажется сегодня? Весь город только и говорит о том, что Государь намерен посетить Дворцовую площадь, а как вы знаете государственные лица такого масштаба не объявляются в середине или же под конец представления, напротив они всегда прибывают к началу, затем лишь чтобы поскорее покинуть сие выступление. А теперь хорошенько подумайте, прежде чем дать нам свой ответ, вы намерены так же кривляться или выполните нашу просьбу? Повторяю, хорошо взвесьте свой выбор. Печально будет если семья ваша останется без кормильца. Ну так что же? Решили?
Глаза, взиравшие из-за ворот, осунулись и потускнели. Степан Васильевич более не глядел на обращавшегося к нему дядю Вадима. Замешкавшись от одного только слова, прозвучавшего несколько раз с той интонацией, которую используют для наступления и обороны Степан Васильевич окончательно утратил возможность ясно мыслить, он был обезоружен и обезвожен подкравшимся к нему испугом, нашептывавшем ему самый страшный исход событий – каторгу. Он отвернулся от щели, предварительно не заперев ее и обратился, по-видимому, к дежурному, который привел до этого.
– Отпирай ворота.
– Но что если…
– Отпирай кому говорят!
Щель резко закрылась. Проскрипела тяжелая задвижка. Прохрипела старая дверь. Дежурный и заместитель начальника стояли по краям у входа, пропуская внутрь троих нежеланных гостей. Степан Васильевич пристально оглядел каждого из них и обратился и дежурному:
– Обыщи их!
– Я протестую! Как вы смеете подозревать нас в злом умысле? – Спросил Михаил Ильич.
– Действительно, – усмехнулся, икнув Степан Васильевич, – такая у меня работа подозревать, и следить за тем, чтобы эти подозрения не оправдались.
Дежурный неохотно прощупал карманы каждого из господ и вдруг резко подпрыгнул на месте, нащупав кое-что у дяди Вадима.
– У него, у него что-то есть!
– Так я и думал, – процедил сквозь зубы заместитель надзирателя и обнажил саблю приставив ее к груди дяди Вадима, – что у тебя там, признавайся?
– Всего только охотничий нож. Вот возьмите если вам от этого станет легче. – Дядя Вадим вытащил нож, взял острием на себя и вытянул руку вместе с ножом вперед.
– Возьми его. – Пробурчал Степан Васильевич и тут же убрал шпагу в ножны, как только дежурный выполнил указание. – Теперь идите вперед, я не стану подставлять вам свою спину и потому буду следовать за вами… отопри решетку… здесь прямо… теперь налево… Андерсон! Эй, Андерсон, за тобой пришли! Отопри Андерсона!
Андерсон глубоко зевнул и проснулся, как только решетку открыли. Он свесил ноги на пол, принял сидячее положение, потянул вверх свои руки, но как только он увидел перед собой мистера Фредерика то не замедлил встать на ноги и едва не упал от резкого движения.
– Мистер Фредерик… мне очень жаль, что так вышло. – Виновато оправдывался Андерсон.
– Выходи, ты свободен. – Язвительно произнес Степан Васильевич, чувствуя невозможность самой этой фразы.
– Мистер Фредерик?.. – Протянул откуда-то женский голосок, прощупывая незримую почву, которая вполне могла обмануть и оказаться очередным миражом, подобно тому, как люди иногда протягивают руку во сне чтобы что-то взять и просыпаются с вытянутой пустой рукою.
– Да? Кто это? – Отозвался мистер Фредерик, оглядываясь и поднимая голову к верху.
– Это Варенька…
