Ирина Юльевна Енц
Переступая порог. Третья книга из цикла «Шепот богов»

Пролог

Он полз по этой лестнице вверх, проклиная свою глупость и беспечность, так ему не свойственные обычно. Но «обычной» эту ситуацию назвать было трудно. Сколько уже прошло времени, как оказался здесь, он не помнил, да, собственно, даже и не думал об этом. Время здесь, в глубине горы, переставало иметь какое-либо значение. Батарейки в фонаре уже давно «сдохли», еще когда он только обнаружил эту чертову нескончаемую лестницу. Слава Богу, во фляжке оставалось еще немного воды. Но и она скоро уже закончится. Следовало экономить. При воспоминании о воде, у него перед глазами, как специально по заказу, стали вставать все речки, ручьи и водопады, какие он когда-либо знал или видел в своей жизни. Во рту сделалось сухо и горько, словно там все обработали наждачной бумагой, потом вдобавок еще и засыпали пеплом. Рука сама потянулась к поясу, где была прицеплена фляжка с остатками воды. Усилием воли он заставил себя не притрагиваться к ней. Совсем недавно он уже делал один глоток. Недавно? Или уже давно? Он не мог бы сказать этого самому себе. Но терпеть следовало, как можно дольше.

В голову пришла вдруг горькая мысль. Вот он тут сдохнет, под этой проклятой горой, и ни один человек в мире не хватится, не вспомнит о нем. Ну если только через месяцок другой, кто-то с работы встрепенется. Мол, был такой егерь, да куда-то сгинул. Может сбежал от скучной жизни, а может по белу свету пошел искать неведомо чего, кто их знает, этих «бывших». Потом сам себя одернул. Неправда. Вспомнят, и хватятся, и искать кинутся. Те люди, которые для него в последнее время стали почти что его семьей. Конечно, не той семьей, которую следовало бы иметь мужчине в его годы, но все же. Кажется, при воспоминании о них ему даже полегчало как-то, и пить уже хотелось не так сильно. Но предаваться мечтам и воспоминаниям сейчас было не время.

Сделав над собой усилие, он принялся карабкаться дальше, напрягая зрение слух и обоняние, стараясь уловить хоть малейший запах свежего воздуха или услышать звук капающей воды. А если очень повезет, то и серое пятнышко над головой, говорящее, что там, впереди уже выход на поверхность. Но все старания были тщетны. По-прежнему, густая, как черная дыра, тьма и глухая ватная тишина… Руки и ноги саднили нещадно, ладони были влажными от собственной крови, выступающей из-под поломанных и содранных ногтей. Но все это было пустяками. За свою жизнь ему приходилось побывать в очень серьезных переделках, и боль его не пугала. Пугала только бездушная пустота, которая царила вокруг, и словно вампир, впиваясь в него своими хищными зубами, вытягивала из него жизнь каплю за каплей.

Глава 1

– Николай!!!! Николай!!! Иди сюда!!! Подсоби!!

Крепкий старик с аккуратно подстриженной бородой, пытался закинуть один конец довольно толстого старого бревна на козлы. Лицо его покраснело от натуги, кончик языка высунулся от избытка старания, вены на руках вздулись. Но старик упорно держал тяжелый край бревна, одновременно стараясь повернуть голову назад, чтобы увидеть, услышал ли его тот, кого он звал так надсадно. На крыльце добротного дома, стоявшего на каменной высокой подклети, выкрашенного синей краской, появился худощавый, загорелый почти дочерна, мужчина лет сорока. Короткие с проседью темные волосы, чуть прищуренные глаза, простые брезентовые штаны и, застегнутая на одну пуговицу на груди по теплому времени, белая поплиновая рубаха, видавшая еще времена Советского Союза, при правлении Никиты Сергеевича Хрущева. Он быстро сбежал с крыльца, стремительным и легким шагом подошел к старику. Слегка отстранил его в сторону, и ловко закинул бревно на козлы.

– Дед Авдей… – Проговорил он с легкой укоризной. – Ну чего опять один взялся? Вот придет Алекся со школы, мы с ним быстренько все перепилим. Мы ж вчера вечером говорили об этом.

Досада на несговорчивого и непокорного деда прозвучала явственно в последней фразе. Дед насупился и пробурчал:

– А ты меня со счетов-то еще не списывай. Я еще и тебе, и Алексе форы дам. А ну… давай на руках потягаемся! Поглядим еще, кто кого…!

Дед задиристо стал закатывать рукав простой фланелевой рубахи в красную мелкую клетку. Николай с улыбкой отступил на шаг, выставив руки вперед ладонями, повернутыми к деду:

– Да, ладно, ладно… Я же ведь не спорю… Только поберечься надо все равно. Вон, третьего дня у тебя опять спину прострелило, Алексе пришлось за Вереей бежать на хутор.

Авдей насупился. Еще бы! Кому понравится, когда ему напоминают о собственных годах и слабостях к ним прилагаемых? Он пошел к колодцу, ворча себе под нос:

– Больно все умные стали… Все, думают, знают. И стариков можно не слухать… А чего нас слухать, мы старые, свое отжили… – Не унимался старик, жалобя себя еще больше собственными причитаниями.

Николай, глядя вслед деду, только головой покачал. Сдавать старик стал в последнее время, а принимать это, ну никак не хотел! Вот и менялось у него настроение. Мог на ровном месте разворчаться, вот как сейчас, что остановить его могла только Верея, молодая женщина-знахарка, что жила на хуторе неподалеку со своим мужем. Николай задумался. Смутные воспоминания тревожили его изредка о событиях, произошедших с ним чуть больше год назад в этих местах, заставляя просыпаться в холодном поту по ночам. Но подобное, благодаря снадобьям деда, да, и что греха таить, той же Вереи, в последнее время бывало все реже и реже. Что-то связанное с этой самой Вереей и ее мужем, Федором, которого она, по странной прихоти называла «Божедаром». Вот с ним, особенно. Что-то такое, что Николай никак не мог вспомнить. Но это «что-то» было очень важно. Подобные мысли доводили его до бешенства, и тогда он принимался за какую-нибудь тяжелую работу, чтобы дать выход скопившейся нехорошей энергии.

Больше года он уже жил у Авдея. И этот дом стал для него почти, как родной. Да и к людям этим он прикипел всем сердцем. Корнил изредка навещал, дедов племянник. Иногда заскакивал молодой мужчина, со странным именем «Колоброд», не то дальний родственник, не то друг Корнила. Хотя, для друга такого мужчины был еще слишком молод. С ними интересно было разговаривать, так, вроде бы и ни о чем, обо всяком, а на душе после таких разговоров легче становилось. Вон, и Алекся привязался к нему. Только со школы придет, как сразу же: «Дядь Коля, глянь, чего я смастерил». Или «дядь Коля, а мы на рыбалку когда пойдем?» И так, с душой, словно он им и впрямь не чужой. Только вот к Верее с ее мужем Федором, он никак не мог привыкнуть. Страх на него какой-то нападал. Словно они видели всю его подноготную, все укромные уголки его души, куда он и сам-то боялся заглядывать. А еще, стал он понимать, что всех этих людей, таких разных не только по возрасту и характеру, но и по мировосприятию, что-то объединяет, роднит что ли. Словно они и впрямь, все были родственниками. И по взглядам, которыми они смотрели друг на друга, и по многозначительному молчанию прямо посреди, казалось бы, ничего не значащего разговора. Так длилось до тех пор, пока он не понял: всех их объединяло какое-то дело. Или, даже не дело. Какая-то ТАЙНА. И он, Николай был не вхож в эту тайну.

И, конечно, он тоже понимал, что нельзя вечно сидеть на шее у старика. Он уже несколько раз порывался уйти, да каждый раз его Авдей отговаривал. Мол, погоди, не окреп ты духом совсем. Любая кочка в жизни, и опять переломится душа. Николай понимал, что старик был прав, и опять откладывал свой уход. Но сейчас, он всей кожей ощущал, что все, тянуть больше нельзя. Время пришло.

После обеда к ним опять заглянул Корнил. Они вместе отправились топить баню, оставив деда с Алексей кухарить. Авдей опять принялся ворчать, что от «молодых одна только суета и есть». Корнил со смешком ему ответил, мол, скажи это Верее. На что старик, построжел лицом, и серьезно так, проговорил: «Верею не трожь! Нам всем до нее…», и сделал неопределенный знак, помахав в воздухе рукой, словно изображая взлетающую птицу. Николай отметил про себя, что Корнил тоже как-то сразу посуровел, словно речь шла не о молодой женщине, а невесть о каком божестве. И это было странно. Очень странно. Но влезать в разговор и подавать реплики не решился. А когда вышли из дома на улицу, как-то неопределенно проговорил:

– Чего это дед так завелся. Ты же вроде просто пошутить хотел?

Корнил покосился на спутника, неопределенно хмыкнул, и проговорил своим чуть ленивым баском:

– Есть вещи, с которыми шутить не следует, и старик мне напомнил об этом. – И все. Никаких больше объяснений или комментариев.

Это не внесло ясности в конкретную ситуацию, но продолжать эту тему Николай все же не стал. Хотя вопросов у него поднакопилось уже изрядно. Но ему хватило ума понять, что еще полшага, и Корнил совсем закроется от него.

Он рубил дрова лихо, почти одной рукой. Словно играючи раскалывал здоровенные березовые чураки. Корнил, таскавший воду от колодца, даже остановился, чтобы полюбоваться красивой работой. Потом, когда уже затопили печку, молча сидели в предбаннике, и глядели на огонь сквозь небольшие отверстия в чугунной дверце. Корнил был широк в плечах, носил «шкиперскую» бородку. Говорил, что в молодости по морю пришлось «походить», оттуда и привычка так бриться пришла. Он первый заговорил, проницательно глядя на Николая своими темно-синими, почти черными, как морские глубины, глазами.

– Ты чего-то сегодня не такой. – Голос мужчины был густой, басистый. И говорил он, будто с ленцой, слегка растягивая слова. – Надумал чего? Так не таись. Может, подскажу чего…

Николай, не отрывая глаз от огненных точек в печной дверце, проговорил с легкой усмешкой.

– Загостился я тут… Пора и честь знать. Только вот куда идти я пока не придумал.

Николай боялся сам себе признаться, что ждал, когда Корнил начнет его уговаривать. Мол, оставайся, брат… Но мужчина посмотрел на него внимательно и с усмешкой проговорил, словно прочитал мысли:

– Ждешь, что буду тебя отговаривать?

Николай, привыкший уже к сверхъестественной проницательности своего собеседника, только неопределенно пожал плечами. А Корнил продолжил:

– Вот и правильно… Не стоит ждать. Каждый человек – сам себе дорогу выбирает. Но, вижу я, что сомневаешься ты, колеблешься. А знаешь почему? – Он лукаво прищурил один глаз, став сразу неуловимо похож на мудрого моржа, которого Николай помнил еще со времени своей молодости, когда только начинал работать в цирке. Мужчина выдержал небольшую паузу, а потом заговорил серьезно. – Потому что, брат Николай, цели у тебя в жизни нет. Живешь ты сам по себе, словно листок, оторвавшийся от ветки. Вроде бы и свобода наступила, а с другой стороны, дерево-Род тебя соками своими поило, мудрость и знание давало. И ты всегда чувствовал рядом с собой его защиту и опору. А один человек, как былинка в поле. Любым ветром согнет-поломает. Была у тебя жизнь какая-то, наверное, даже и веселая. А цели в ней все же не было. Не для кого и не для чего тебе было жить. Вот отсюда все беды твои, все думы печальные. А появится цель – появится и смысл в жизни. – Николай нахмурился. Корнил что, поучать его собрался, словно он малец, наподобие Алекси? Но тот сразу уловил перемену в настроении собеседника, и, вдруг, тепло улыбнулся. – Да не ершись ты, не ершись… Я ведь помочь хочу.

Корнил приоткрыл дверцу в печке и закинул пару березовых поленьев внутрь. Жадный огонь недовольно выбросил сноп ярких искр, а потом зачавкал, захрумкал, поедая сухое дерево. Не глядя на собеседника, он заговорил очень тихо, едва слышно:

– Ты ведь не дурак, Николай, и жизнь прожил непростую, хоть и совсем пустую. Про такую жизнь люди говорят: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга»… – И видя, как мужчина нахмурился, коротко хохотнул. – Ты не сердись. Я тебе правду говорю. Лекарство редко бывает вкусным, а человеку после него легче становится. Тебе жизнь по новой начинать предстоит, так начинать нужно с правды. Самому себе, правды. И принять эту правду надо, и на себя другими глазами, как бы со стороны посмотреть. Ведь, когда был маленьким, наверняка тебе говорили, что хорошо, а что плохо. Просто вспомнить об этом надо. Так вот, если ты готов, честно, без рефлексий и ужимок посмотреть на свою жизнь, я помогу тебе. Научу, где надо подскажу. А если не понял ты ничего из моих слов, тогда что ж… Вот Бог тебе, мил человек, а вот – порог. Лети дальше оторванным листом. Решение за тобой, твоя это жизнь. Неволить ни в чем не стану.

Николай слушал Корнила, а в голове представлялась только одна картина. Очень давно, словно в какой-то другой жизни, когда он первый раз шагнул в пустоту под куполом цирка, страха не было. Была какая-то злая веселость. И он тогда, в тот короткий миг, перед тем как его подхватили сильные руки его партнера, подумал, что именно с этого мига начинается его новая и свободная жизнь. Так вот и сейчас. Он понимал, что делает шаг в пустоту, в неведомое, но сильные руки не дадут упасть ему на самое дно, как и тогда подхватят и удержат, завершая смертельный кульбит. И он с очевидной ясностью вдруг понял, что, по сути, оказался на самом краю пропасти, и только чудо или судьба, не дали ему окончательно свалиться вниз. Все эти мысли яркой молнией пролетели в его мозгу. Корнил выжидательно смотрел на него, ожидая ответа.

– Расскажи мне… – Голос не то от волнения, не то от страха вдруг охрип. Он прокашлялся, и повторил. – Расскажи мне… Что возможно…

Корнил усмехнулся. И совсем неожиданно спросил:

– Ты читал в детстве сказки?

Николай, ожидавший чего угодно, только не такого вопроса, и поэтому, спросил несколько растерянно, если не сказать, глупо:

– Какие сказки?

У него было такое озадаченное лицо, что Корнил тихонько рассмеялся.

– Обычные сказки. Про колобка, курочку рябу, про Иван-Царевича и Серого Волка, про Василису Прекрасную и Кощея Бессмертного, читал?

Николая совсем сбило с толку веселость собеседника. Он предполагал, что тот ему сейчас расскажет что-то такое… Какое? Про заговоры и Секретные службы, про инопланетян, про Снежного Человека? Про что? Его фантазии на это не хватало. Он и сам не знал толком, чего ожидал. Но уж точно, не был готов к вопросу о детских сказках. И поэтому, все еще недоверчиво-озадаченно кивнул просто головой. Мол, да читал, и…? Корнил, уже перестав улыбаться неожиданно серьезно проговорил:

– Ну так вот… Это все правда. – Видя, как Николай, удивленно таращась на него, собирается что-то возмущенно сказать, поднял руку в каком-то повелительном жесте, отчего у Николая слова застряли в горле. А Корнил сурово проговорил. – Не торопись. Всему свое время. Я расскажу тебе только самое необходимое, азы, так сказать, чтобы ты имел представление, о чем дальше пойдет разговор.

Неизвестно сколько они так просидели в предбаннике. Николаю показалось, что время остановилось, а вокруг них опустился какой-то защитный звукоизоляционный купол. Потому что, никакие звуки извне не проникали внутрь. Корнил рассказывал о Родах, о Пекельных мирах и пришедших из них Кащеях. Про извечную войну четырех Родов с племенем Кащеев. Про историю происхождения всего живого, про их Землю – Мидгард, про родовые созвездия. И много, много еще всякого, от чего у Николая голова шла кругом. В себя он пришел, когда дверь предбанника распахнулась, и в проеме возникла фигура деда Авдея. Он с порога, было, кинулся ворчать на них.

– Вы чего тут…?! Али уснули, али запарились?! Я зову вас зову, обед уже простыл, в баню пора идти, а вы застряли тут…. – Но, увидел серьезный взгляд Корнила, и осекся на полуслове, словно наскочил на бетонную стену. Испуганно захлопал глазами, и тут же собрался ретироваться. Но Корнил, проговорил с добродушным смешком:

– Прости, отец… Идем уже… – И обращаясь к Николаю, проговорил серьезно. – Думаю, для первого раза с тебя довольно. Думай, рассуждай, а может и вспоминай, если получится. Не каждому дано. Но я вижу в тебе скрытую силу. И дорога к ней уже вроде бы заросла совсем грубой вепрячей щетиной, взрощенной Кащеями, ан, нет… Дремлет до поры. Твоя задача – разбудить ее. Трудно будет – обращайся. Всегда помогу. Или вон у Авдея спроси, он тоже может много чего порассказать. А пока, пойдем. И правда, пора обедать, да в баню.

Он хлопнул себя по коленям ладонями, и легко поднялся, направляясь вслед за стариком к дому. Николай еще немного посидел, тяжело дыша, словно пробежал километров пять без передыха, а потом тоже отправился вслед за мужчинами. У него все крутилась, почему-то зацепившаяся за сознание, фраза Корнила. «И дорога к ней уже вроде бы заросла совсем грубой вепрячей щетиной, взрощенной Кащеями, ан, нет… Дремлет до поры…» И с удивлением подумал, что это о нем так говорил Корнил. И у него что-то защемило в груди, заскреблось, будто бы просясь наружу. Он остановился на крыльце, и, не в силах больше сдерживаться, поднял голову кверху и закричал сильно и надсадно, срывая голосовые связки, будто и впрямь хотел выплюнуть, избавиться от застрявшего где-то внутри него, скатавшегося в тугой клубок, щетинистого комка кабанячьей шерсти.

Глава 2

Я проснулась посреди ночи, будто меня кто в бок пихнул. Открыла глаза и прислушалась к ночным звукам. Божедар мирно сопел рядом, уютно, совсем по-детски свернувшись клубочком под одеялом. От него так и веяло теплом и покоем, и волна нежности захлестнула меня, в глазах защипало. Я тихонько шмыгнула носом, стараясь его не разбудить. Надо полагать, от избытка чувств. Уже прошло больше года с того кошмара, который нам пришлось вместе пережить (подробности этой истории в книге «Чертоги Волка»), а я никак не могла привыкнуть. Все мое счастье казалось таким зыбким и неустойчивым. И я все время боялась, что подует ветерок и развеет его как утренний туман над нашим лугом. Полежала тихонько, прислушиваясь к дыханию любимого. Но нет, вот же он, только руку протяни, и дотронешься до его жесткого ежика волос, до сильной мускулистой руки. Но какое-то беспокойное чувство не давало мне обнять его и спокойно опять уснуть рядом. Ведь что-то меня разбудило, в конце концов. А своей интуиции я привыкла доверять. Поэтому, нужно было понять, в чем причина моего несвоевременного пробуждения.

Я тихонько спустила ноги с кровати, и, прихватив со стула шаль, на цыпочках вышла из спальни. Сверчок, стрекотавший за печкой, тоже вдруг замолк. То ли услышал мои осторожные шаги, то ли тоже, как и я, встревожился чем-то. Засунув босые ноги в просторные калоши, отодвинула щеколду, и тихонько выскользнула из дома. Ночь была тихой, нежной, похожей на свадебную фату. Солнце едва-едва касалось горизонта за лесом, и уже вновь собиралось подниматься на небосвод. Плотный туман лежал на луговине перед домом. Где-то на опушке затрещал соловей, сразу же потом разливаясь переливистой трелью. Я запахнула поплотнее шаль, зябко, после теплой постели, передернув плечами. Помниться, бабуля моя говаривала в такие ночи: «Ишь… Надрывается, сердешный… Словно в последний раз…» Бабуля моя была женщина не простая, во всех смыслах достойная особа, но начитсто лишенная всяческой романтики. Это мы с дедом специально уходили в лес ночью, чтобы послушать соловья, уловить этот чувственный флер проснувшейся природы, почувствовать всю красоту необъятного, огромного мира.

Вспомнив своих давно ушедших близких, мои губы невольно, сами собой раздвинулись в улыбке. Чей-то ленивый басок протянул совсем рядом:

– Да… красиво выводит, стервец…

Я от неожиданности чуть не свалилась с крыльца. Резко обернулась. На завалинке сидел Корнил, и невозмутимо гладил между ушей мою собаку, медвежью лайку черно-белого окраса, по имени Хукка. Пес радостно махал хвостом, и даже не собирался подходить ко мне, стервец такой. Ох… Что-то распустила я свое хозяйство, разнежила, перестала в строгости держать. И вот вам, пожалуйста, результат, так сказать на лицо. Или точнее, на песьей морде. В себя пришла быстро, и недовольно пробурчала:

– Чего на улице сидишь, людей пугаешь?

Корнил хитро прищурился, и с усмешкой протянул:

– А чего… Здесь хорошо, прохладно. Опять же вон, соловей поет заливается. Всякому из Рода приятно его пение. Оно о незыблемости наших порядков и устоев вещает. Только вот не каждый это понимает.

Я в ответ только хмыкнула. Любил Корнил со мною речи вести заковыристые. Нет бы, попроще… Как же, жди-дожидайся! Ни слова в простоте! Проще – нам это не интересно. Каждый раз, когда он появлялся (именно, что не приходил, а появлялся), для начала мы с ним вели некие словесные баталии. Словно ему хотелось вывести меня из себя, а может и еще с какой целью. Пойди у него, пойми. Вот и сейчас он был готов прочитать мне целую лекцию на «соловьиную» тему, но я со сна к подобным беседам была не расположена. Сурово нахмурившись, проговорила:

– Нечего тут сидеть, пойдем в дом. Чаю хоть что ли выпьем…

И не дожидаясь его ответа, развернувшись, направилась обратно, одарив Хукку напоследок укоризненным взглядом. Пес вину свою знал, и поэтому жалобно заскулил, плюхнулся на брюхо и прикрыл лапами свои бесстыжие глаза. Я только головой покачала. Кругом одни артисты…!

Дома, я прикрыла дверь в спальню, где спал Божедар, и принялась тихонечко хлопотать вокруг плиты. А мысли бегали, словно тараканы по потолку во время пожара. Корнил просто так редко когда захаживал, только по делу. А уж если посреди ночи заявился, ничего хорошего ждать не приходилось. Мужчина зашел и скромненько так, сел в уголочке. Я всегда поражалась, как он при своих почти медвежьих габаритах умудрялся передвигаться бесшумно, почти невесомо, словно фея с цветка на цветок. При подобном сравнении, пришедшим мне в голову, я не удержалась и весело фыркнула. Что не осталось незамеченным у нашего ночного гостя.

– Настроение хорошее? – Голос звучал несколько подозрительно. Я с улыбкой расставляя чашки с чаем, ответила:

– Да, нет… Передвигаешься ты…, как фея на лугу, с цветка на цветок. Вот и представила тебя вдруг с крылышками за спиной.

Он обескураженно хлопнул на меня ресницами, а я ехидненько так подумала: «1:1». Пока закипал чайник, я принялась его расспрашивать.

– Смотрю, ты к деду Авдею зачастил. Квартиранта его опекаешь?

Корнил, выкладывающий в это время на светлой, вычищенной до янтарной желтизны речным песком, деревянной столешнице заковыристый узор из маковых сушек, которые стояли в большой миске на столе, не прерывая своего занятия, ответил:

– Да… Знаешь, у этого парня есть потенциал. И, в конце концов, он же из наших. Только заблудшая душа. Нужно помочь человеку свет в жизни увидеть. А то и вовсе получится, что жизнь его зря пройдет. А каждая жизнь Родича – драгоценна, Творцом подарена. И ее надо жить достойно, как предки завещали. Да и Божедар твой над ним хорошо поработал, память очистил от грязи. А это не каждый может. Ну вот, а теперь человеку помочь это принять надо. Потому как, если принять не сможет… Вон их, в сумасшедших домах сколько, тех, кто не смог.

Я, в общем-то, была с ним согласна, но понимала, что причина его появления в столь неурочный час кроется в чем-то другом.

По-видимому, наши, хоть и тихие разговоры разбудили мужа. Божедар появился на пороге спальни весь взлохмаченный после сна, но почти полностью одетый и с настороженным взглядом. Я про себя тяжело вздохнула. Нет… Не видать нам с ним спокойной жизни. Всегда будем находится словно на передовой. Возможно, изредка, вот как сейчас, на побывку в «тылы» и отпустят, но протрубит труба, и снова – в бой! Не о такой я жизни мечтала, будучи юной девицей, ох не о такой! Но, принимать действительность нужно было, какая есть. Другой, увы, не было. Да и судьбой, видно, не назначено нам покоя. Кивком поздоровавшись с Корнилом, Божедар легко переступая босыми ногами по полу, стремительно подошел ко мне, приобнял за плечи, и тихо спросил:

– Как ты?

Легонько сжав его руку, я кивнула головой, мол, все в порядке, и продолжила накрывать на стол. И как бы между прочим, спросила Корнила:

– А чего ты на завалинке-то сидел? Хоть бы в окошко стукнул…

Корнил усмехнулся.

– Зачем понапрасну шуметь. Ты ведь меня и так почуяла. – Интонация была вроде бы, полувопросительной. Но я уже хорошо знала этого человека. Он, скорее, утверждал, чем спрашивал.

Я нахмурилась. Он что, экзаменовать меня вздумал?! Или в тонусе держать?! И ставя на стол тарелку с разогретыми вечерними блинами, поливая их растопленным желтым горячим маслом, проговорила с насмешкой:

– Ну тогда уж и приятеля своего зови. Нечего парню под окнами мерзнуть. Сейчас хоть и лето, а ночи у нас холодные. – И пропела чуть дурачась, делая ударение на гласную «О». – Север, ОднакО…

Удивленный взгляд Корнила послужил мне маленькой наградой. И я ехидно про себя подумала: «А не чё…!» На мгновенье сосредоточившись, он коротко буркнул:

– Идет… – Потом подумал, и добавил, словно оправдываясь. – Как без осмотра-то? Сама знаешь, времена нынче такие…

Я, конечно, могла бы потренироваться, включиться в разговор и рассказать ему, что, он-то лучше всех должен знать, что «такие» времена для нас теперь будут всегда. Но делать этого не стала. Не в моих правилах бить лежачего. В сенях что-то громыхнуло, и мужской басовитый голос тихонько выругался. На крыльце коротко взлаял Хукка. Его короткое гавканье означало примерно: «Ну, как же ты так, неосторожно! Я тут… А ты…». Двери отворились и на пороге возник Колоброд. С того самого дня, когда он стоял вместе с армией Кощеев у входа в Капище, я его, почитай, больше и не видела. Он почти совсем не изменился. Тот же чуть вздернутый нос, и короткий ежик светлых волос. Только губы утратили юношескую припухлость, стали жестче, появилась упрямая складка возле рта, да и в плечах, пожалуй, еще шире стал. Быстрым куньим взглядом карих глаз, он окинул всю нашу компанию, а также обстановку в доме, и чуть склонившись в легком поклоне, церемонно поздоровался со мной:

– Здравствуй, Великая…

Я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. И этот туда же… Но парень, не разгибаясь, ждал моего ответа, и я поздоровалась, как положено по ритуалу:

– И ты будь здрав, воин… – И чуть склонила голову.

С Божедаром он церемонии отбросил, и пройдя к столу, поздоровался с ним просто по-мужски, за руку. Я, все еще играя роль, пропела:

– Отведайте, чего Бог послал, да не обессудьте. Не ждала гостей по эту пору.

Колоброд весело фыркнул, а Корнил только головой покачал, как видно, сетуя про себя на мой характер. К еде приступили в молчании. За трапезой говорить о делах было не принято. Не зря в наших сказках этот обычай не раз упоминается. «Сначала напои, накорми, баньку истопи, да спать уложи». Ну с банькой – это вряд ли, да и спать, судя по всему, никто уже не хотел, но, напоить-накормить – это было святое. Мужчины ели сосредоточено и серьезно, словно перед битвой. И я с тоской подумала, что, битва, похоже, и впрямь, не за горами. Когда гости принялись допивать чай, я, не выдержав, уставилась на Корнила, и коротко попросила:

– Рассказывай…

Тот усмехнулся, поставил неторопливо чашку с чаем на стол, вытер губы и руки чистым полотенцем, которое лежало рядом с ним на лавке, и протянул будто бы с ленцой:

– Не ко мне вопрос, Великая. Вон, молодой… Это ему есть, что сказать. – Колоброд при этих его словах чуть блином не подавился. Принялся торопливо дожевывать уже откусанный кусок и припивать его чаем. А я начинала уже закипать. Ну нервов же уже никаких на этих оболтусов недоставало! В кошки – мышки решили со мной поиграть?! Божедар тут же, уловив мое настроение, положил свою сильную ладонь мне на плечо. Словно теплая волна пробежала по всему моему телу, возвращая равновесие чувств и эмоций. Я благодарно ему улыбнулась. Колоброд посмотрел на нас с долей удивления, которое мне было совсем непонятно, затем, под строгим взглядом Корнила, наконец, проглотил несчастный блин, солидно откашлялся, и неторопливо начал:

– В общем, приехали друзья-приятели нашего пропавшего Элиаса Улссона. К ним присоединились наши из Службы. Ольховский-то тоже пропал. – И он многозначительно посмотрел на нас всех по очереди. Мы молчали. Не дождавшись от нас никаких комментариев, он продолжил: – В общем-то, этого и следовало ожидать. Ребята, те кто остался после неудачной экспедиции, считай, все свои. Никто не проговорится. Насколько я понимаю, вход в Капище обнаружить без тебя они не смогут. – Он посмотрел на меня, ожидая моей реакции. Ну уж дудки, ребята! Я тоже умею испытывать. Посему, я сидела, выпрямив спину с каменным непроницаемым лицом, старательно изображая статую. Уверенности в голосе у парня чуток поубавилось, но он все же нашел в себе силы продолжить. – Так что, волноваться, вроде бы, нечего…

Он замолчал, а я почувствовала, что он сам не совсем уверен в своем заверении насчет «волноваться нечего». Да и сказал он далеко не все, что хотел. Поэтому, набралась терпения, и стала слушать дальше. А Колоброд как-то замялся, и стал кидать смущенные взгляды на Корнила. А тот только брови супил. Тяжело вздохнув, видно от разочарования, что от наставника никакой помощи или подсказки, продолжил.

– Только тут вот какое дело. Я, конечно, только краем уха это слышал, но… – Тут даже Корнил не выдержал.

Хлопнув неожиданно ладонью по столу, что зазвенели все чашки, он сердито выпалил:

– Да говори уже по делу!! Сил же нет твои выкрутасы выслушивать!!

Колоброд покраснел от обиды, и заговорил коротко, по-военному, словно перед командиром полка докладывал:

– В делегации помимо земляков Улссона есть еще и немцы. Один совсем старый, кажется даже старше деда Авдея. Наверняка воевал в этих краях, и судя по осанке и повадкам, в немалых должностях и званиях ходил. По крайней мере, чувствуется, что эта местность ему знакома, потому что карту рассматривал со знанием дела, и распоряжения отдавал хозяйским голосом. Так вот, часть приезжих отправится на поиски пропавшей экспедиции с нашей Службой, а вот немцы, пять человек, попросили проводника и охрану. И, насколько я мог понять из их разговоров, хотят они направится в Медвежьегорск. Что они там забыли – не спрашивайте. Сам в догадках теряюсь. Но это «ж-ж-ж» неспроста. – Он таким серьезным голосом сказал реплику Вини-Пуха из известного мультика, что я, не выдержав, улыбнулась. Приободренный, как видно, этой моей улыбкой, он уже бойчее продолжил. – Я напросился к немцам, но не навязчиво так, чтобы не вызвать подозрения. А Игоря пристроил к тем, кто экспедицию искать отправится.

И он замолчал, с облегчением выдохнул, и так скрытно, бросил быстрый взгляд на меня. Э-э-э… Да парень-то, кажись, смущается. Раньше я за ним такого вроде бы не замечала. С чего бы вдруг? Корнил, с улыбкой посмотрел на Колоброда, а потом, вот же…, прочитав мои мысли, ответил мне. Но не вслух, мысленно. В голове у меня возник его голос, лишенный всякой интонации: