Ирина Югансон
Тайна Мёртвого Озера
Самая обыкновенная комната. И только в правом углу на низком потолке дрожал слабый серебристый свет. Больше всего это было похоже на лунные блики, отражённые водой.
Гийом вернулся к костру и, отмахнувшись от вопросов, бросил: – Не могу ничего разглядеть. Нужен факел.
Андерс выбрал среди кучи хвороста ровную палку, подождал, пока на неё перекинется пламя костра и протянул другу.
Теперь Ги входил в хижину без особого страха. Пламя выхватило из тьмы всё те же стол, скамью, лежанку, шкаф, какие-то кувшины и бочки, трубы, очаг. В комнате никого не было.
На покрытом толстым слоем пыли столе оказался медный шандал с пятью почти не обгоревшими свечами, а в очаге лежали дрова. Гийом зажёг свечи от факела, а сам факел осторожно положил в очаг. Дрова тотчас занялись, в комнате стало светло и уютно.
Почему-то пришла уверенность, что здесь не может быть никакой лжи и подвоха, мысли о скелетах сами собой выветрились из головы. Этот дом был другом и защитником.
Друзья стояли в дверном проёме и с тревогой ждали, что скажет Гийом.
– Вроде, всё нормально. Давайте сюда!
Костёр решили не трогать – мало ли, вдруг придётся вернуться. Всё равно, если не подкармливать огонь, он скоро погаснет сам собой. Войдя в дом, ребята почувствовали, что устали запредельно. Так устали, что уже не было сил чего-то бояться. В комнате было тепло, широкая лежанка в углу была устлана пусть пыльными, но мягкими шкурами, и не оставалось никаких сил противиться сну. Этих сил едва хватило на то, чтобы добраться до лежанки и скинуть с измученных ног разбитые башмаки.
Едва головы коснулись постели, ребята провалились в сон.
Сон без сновидений и кошмаров.
Проснулись непривычно поздно. За окнами стояло зыбкое марево, заглушающее краски. Где-то далеко-далеко, в беспросветно сером небе, затянутом мглистой пеленой, маячило бледным полуразмытым пятнышком солнце.
Ноги со вчерашнего гудели, ссадины болели, а в горле всё спеклось от жажды. Дрова в очаге за ночь прогорели, превратившись в чёрные, подёрнутые седым пеплом, головешки. Костёр за окном погас. А вот свечи, непонятно почему, продолжали ярко гореть! Но ведь такого быть не может! Они давно должны были расплыться на столе натёками воска! Но свечи не уменьшились ни на волосок.
Ильзе дунула на огонь, язычки пламени затрепетали, но не погасли.
Андерс не мог не подколоть сестру – Эх ты, фукалка! Пусти-ка меня! – Он набрал полные лёгкие воздуху и аж со свистом выдохнул, но пламя лишь резко колыхнулось и вновь выровнялось, как ни в чём не бывало.
– Ну и ну! Непростые это свечечки!
Гийом подошёл ближе, какое-то время вглядывался в бледные язычки огня, потом протянул к пламени руку, тихо произнёс какие-то незнакомые слова и щёлкнул пальцами.
Пламя вспыхнуло ярче и тотчас погасло.
– Ого! – только и смогли произнести приятели..
При тусклом свете дня комната показалась не то что маленькой, но тесной. Она была плотно заставлена грубо сколоченными шкафами, полками, табуретками. Дальний угол занимала приземистая тумба, на которой громоздился огромный глиняный кувшин. Таких огромных они ещё не видели. А рядом у стены стоял, совершенно не вяжущийся с остальной мебелью, старинный, работы хорошего мастера, стол. Тёмное полированное дерево. Резные, выполненные в виде грифонов ножки. Причём крылья, клювы и когти грифонов не потеряли яркой позолоты, а глаза светились зелёной эмалью. Всё это было покрыто толстым слоем пыли. Полки, шкафы и выдвижные ящики стола – ребята проверили очень тщательно, – были абсолютно пусты – ни тряпочки, ни ниточки, ни клочка бумаги – ничего, что могло бы рассказать о хозяине этого давно покинутого жилья.
Пить хотелось так, что терпеть не было мочи. А, может, зря они испугались озёрной воды?
Может, не так она и гадка? И её вполне можно пить? Тут уж что сильнее – брезгливость или жажда. Ведь это, всё-таки, не помои. Просто, мутная протухшая вода. Самая обыкновенная, только пополам с песком и илом. Что, если её процедить и прокипятить? Ведь жил же здесь человек. Какую он ещё воду мог пить, если другой нет? Может, стоит набрать немного в котелок? Ну не умирать же от жажды на самом деле!
Но для того, чтобы набрать воды, надо было решиться подойти к озеру. Хорошо, допустим, они себя пересилили – когда стоит вопрос жизни и смерти, на что только не решишься. Допустим, им удалось пройти топким и склизким берегом. Чем зачерпнуть воду – не проблема – вон сколько на полках кувщинов и горшков. На любой вкус – и большие и маленькие. Есть даже огроменный чуть не под потолок кувшинище.
Интересно – для чего он нужен? Ничего себе громадина! Этакую бандуру небось и с места не сдвинешь. Тут Гийом вспомнил, что именно из этого угла исходило вечером слабое и зыбкое свечение. Что могло там светиться? И опять таки, для чего такая зверюга? Из памяти всплыло книжное слово "пифон". Кажется, в чём-то подобном в древние времена хранили запасы вина и воды. А вдруг здесь тоже хранилась вода? Хозяин привозил чистую откуда-нибудь издалека, и заливал в этот кувшин.
А если так, то вполне возможно, что со старых времён там осталось что-нибудь. Пусть даже капелька, на самом донышке. Когда ни о чём, кроме воды, думать не в силах, вода мерещится всюду.
Ильзе нерешительно подошла поближе и легонько хлопнула ладонью о крутой глиняный бок. Удивительно, но кувшин не загудел пустотой, а отозвался глухо, будто был чем-то до краёв полон. Андерс, не долго думая, приволок от противоположной стены тяжеленную лавку, чтобы с неё забраться на тумбу. Но, пытаясь подвинуть лавку ближе, он случайно задел тумбу, соскочил какой-то крючок, и дверцы настежь распахнулись.
Ого! – такого никто не ждал – дно кувшина словно прорезало толстую столешницу и нависало над полом. А в само дно были вмазаны голубоватым варом две толстые трубы из обожжённой глины. Другие концы труб уходили куда-то под пол. Зачем всё это? Очень странное сооружение.
Наконец, Андерсу удалось подтащить лавку и перебраться с неё на тумбу. Широкая горловина кувшина была прикрыта тяжёлой медной крышкой. Может, эта крышка и светилась ночью, отражая пламя костра?
Под испуганные вскрики: "Осторожно! Не разбей!" Андерс попытался открыть кувшин, но крышка не сдвинулась с места, сколько парнишка ни пыхтел и ни тужился. На волосок не поддалась, словно приросла. Он так увлёкся, что даже не заметил, как Метте вскарабкалась на скамью и встала рядом.
– Ты куда, здесь и так не повернуться! Слезай, всё равно до крышки не дотянешься! Что ты тумбу шатаешь, мы сейчас грохнемся и всё тут перебьём. Слазь, говорю!
Но Метте и не думала подчиняться. Она то подтягивалась на мысочках, то присаживалась на корточки, и всё время во что-то пристально всматривалась.
Вдруг девочка, прошептав "ну-ка, подвинься!", схватилась за ручку кувшина и резко нажала на какой-то выступ. И тотчас крышка с громким щелчком стала приподниматься. Медленно-медленно. Словно створка раковины. Пока, наконец, не стала торчком.
Андерс заглянул внутрь и заорал такое "ура!", что стены покачнулись. – Кувшин до самого края был полон воды!
Чистейшей! Прозрачнейшей! Самой обыкновенной воды! Откуда она здесь взялась?– непонятно. Но вода не мерещилась, она была реальностью. Андерс зачерпнул пригоршню и поднёс к губам
– Как родниковая! Дайте мне, чем набрать! – Три руки протянули ему баклажки. Увы, хотя горловина была достаточно широкой, баклажки почему-то в неё не пролезали, словно их отталкивала какая-то сила.
И тут запасливая Метте, которая всегда "на всякий случай" таскала в карманах какие-то крючки, ножнички, нитки, иголки, вспомнила о кружке, которую опять же "на всякий случай" уложила в корзину.
Старую оловянную кружку с помятыми боками тотчас же достали из-под грибов, протёрли начисто тряпочкой. Андерс дрожащей рукой зачерпнул воду и торжественно, словно совершая некий священный обряд, первой протянул воду Метте. Метте казалось, что дай её волю, она выпьет залпом не одну, а десять таких кружек, и никакая сила не заставит её оторвать губы от воды. Но усилием воли она заставила себя отпить ровно четверть, ни каплей больше, и, в торжественном молчании, передать кружку Ильзе. Та, отпив свою четверть, Гийому. Круг завершил Андерс. И вкуснее этой воды не было ничего на свете.
Ребята пили и пили кружку за кружкой, и им казалось, они никогда не напьются.
Набрали про запас полные фляги, почистив и покрошив лесную добычу, поставили на огонь котелок с грибной похлёбкой, и даже умылись. На душе стало легко, словно все проблемы уже решились, словно нет теперь ничего проще, чем выбраться из Мёртвого леса.
Гийому всё не давала покоя какая-то неясная ему самому мысль. Он влез на тумбу, подтянулся сколько мог на цыпочках, вытянул шею и весь перегнулся, пытаясь заглянуть в глубь кувшина, и не смог удержать возгласа изумления – ведь сколько они вычерпали воды – ведра три, не меньше! а кувшин, по-прежнему, был полон! До краёв!
И опять Гийому померещилось слабое свечение, идущее откуда-то изнутри, чуть не с самого дна.
– Дайте-ка мне табурет, – попросил он.
Андерс тотчас подхватил ближайший и взгромоздил двумя ножками на лавку, двумя на тумбу, качнул, проверяя устойчивость.
– Осторожно! Кувшин разобьёте! – испугалась Ильзе.
– Я осторожно. Я очень-очень-очень осторожно. И не кричи под руку! – Гийом влез на табурет и долго-долго вглядывался в пронизанную какими-то странными бликами воду.
– Ага, там, на дне, похоже, серебряные монеты. Старинные. Мелкие-премелкие. Да как их много! Ими всё дно устлано. Жаль, нельзя достать ни одной. Больше ничего не вижу. А, вот – два отверстия на дне. Понятно, через левое вода поступает в кувшин, – точно, вот и пузырёк воздуха втянулся со струёй воды, – а через правое вытекает. Значит, тот, кто здесь жил, не из каких колодцев или ручьёв воду не возил…
Слушайте, вы знаете, что это за вода? – это вода из Мёртвого озера!
– Да ну?!
– Вот те и да ну!
Гийом слез с табурета, после чего все по очереди заглядывали в кувшин, пытались разглядеть россыпь монет на дне и поднимающиеся к поверхности редкие пузырьки.
Кто жил в этом доме? Колдун? Чернокнижник? Великий художник и изобретатель странных машин Лиотард Готтенсвальд, о котором ходило столько легенд? Почему он ушёл? И куда? – Ответа на эти вопросы не было. Каждый выдвигал какие-то новые, порой совершенно невообразимые идеи, каждый до хрипоты готов был отстаивать своё. И только Гийом не принимал участия в споре.
Он присел на корточки рядом с грифонами, потом зачем-то подёргал их за крылья, за хвосты, потянул за клювы, надавил на глаза. На его странные действия никто не обратил внимания.
Он и сам не знал, для чего это делает. Конечно же, всё это глупости, ничего и не следовало ожидать…
Гийом уселся на стол и глубоко задумался. Его мысли витали где-то очень далеко отсюда. При этом он, сам того не замечая, чертил пальцем на пыльной поверхности стола какие-то узоры, буквы, домики, кораблики, собственное имя и его же, только руническим письмом…
И тут, внезапно, тяжёлая столешница заскрипела, дрогнула – Ги еле успел соскочить, – и стала отходить в сторону.
Под столешницей открылся тайник. В узком углублении лежал туго стянутый лентой и опечатанный красным воском пергамент. А рядом с ним – небольшой плоский диск.
Это был гладкий, словно отполированный морем, кусок голубоватого стекла без каких-либо пустот, и, странным образом, в глубине стекла, словно золотая лодочка, слегка покачивалась тонкая золотая стрелка. Когда Гийом взял диск в руки, стрелка сначала заметалась, закружилась вокруг оси, а потом остановилась, твёрдо указывая в сторону восхода.
Андерс, моментально оказавшийся рядом, заявил, что надо тут же, не сходя с места, сломать печать и изучить рукопись. И странно, золотая стрелка, словно протестуя против этих слов, как безумная, заметалась по кругу.
– Нет, Андерс, это не просто рукопись – это письмо, и предназначено оно не нам, значит, не нам и читать. Мало того – мы все должны дать клятву, что об этом свитке не проговоримся никому. Ни душе единой. Поверьте на слово, это очень серьёзно. Серьёзней не бывает. Я знаю, кому адресован пергамент, знаю, кому следует его отдать. Я узнал печать – это оттиск перстня моего родного деда – наш родовой герб – грифон, сжимающий в лапе шандал с тремя горящими свечами.
– Но откуда ему здесь взяться? Твой дед с дальнего юга, из Месхи. Как бы его занесло в наши края?
– А бабушку мою он где, по-твоему, встретил? Бабушка-то здесь родилась и здесь выросла. И потом – тогда шла война. А на войне человека могло занести в любое, самое неожиданное место.
– Так то – на войне, а у нас не было никакой войны.
– Неужели? Не было? Откуда же тогда мёртвый лес? И мёртвое озеро? Ладно, все вопросы потом, а сейчас надо поскорее возвращаться домой.
– Хорошо бы, да в какую сторону идти? У нас ни карты, ни компаса…
– А это что? Это разве не компас? Лучший на свете компас!
– Эта вот стеклянная штуковина? Детская игрушка?
– Эта вот игрушка выведет нас прямо к дому. Неужели кроме меня никто не понял? – Гийом положил стеклянный диск перед собой. – Озеро! – стрелка качнулась и повернулась в сторону окна. – Залесье! – Стрелка снова повернулась и указала на восток.
– Теперь мы не просто должны, теперь мы обязаны вернуться домой.
Гийом спрятал диск в карман, сунул за пазуху пергамент, затем рукавом стёр руну с доски, и доска медленно встала на место.
– Надо бы поесть перед дорогой.
– Кушать подано! – Метте тряпкой смела оставшуюся пыль со стола. Ильзе сняла с огня котелок и, подложив какую-то дощечку, чтобы не прожечь стол, поставила перед ребятами грибную похлёбку, щедро заправленную крупой. Все завопили "Ура-ура-гип-гип-ура!" и, не заставляя себя упрашивать, дружно заработали ложками.
– Вкуснотища! – Умереть и не встать! Чур, я первый за добавкой!
– Откуда добавка, чудо в перьях? – всё с одного котла хлебаем.
– А добавка в корзинах – ждёт, когда её почистят, водичкой зальют и на огонь поставят.
– А на этот каравай рот не разевай. Это мы принесём домой. – Кровь из носа, а донесём! Понятно? Или ты хочешь в деревне с пустой корзиной показаться?
– Во похлебочка! – Ильзе подняла большой палец. – С присыпочкой! Язык проглотишь! О, а это не мой ли боровичок плавает?
– Как ты, очень мне любопытно, узнала его покрошенным и сваренным? Глянь, а это мой рыжичек!
Уплетая варево за обе щеки, ребята чувствовали себя совершенно счастливыми. Почему-то теперь они были твёрдо уверены, что выберутся, непременно выберутся, и никакие мёртвые леса, никакие озёра им не страшны.
Друзьям даже жалко стало расставаться с приютившим их кровом, жаль уходить, не разведав всех его тайн. Но пора было собираться в дорогу.
И вот, ведомые подрагивающей в глубине стекла стрелкой, они продираются через сухостой и бурелом. Час за часом, упрямо не позволяя себе поддаться усталости и отчаянию.
Короткий привал, глоток воды из баклажки и вперёд. Упорно, вот до того дерева, до того пня, сколько хватит сил – привал, вон до той ёлки, до той кучи валежника – привал…
Солнце снова стало клониться к закату, и уже все смирились с ночёвкой в жутком, неприветливом, явно заколдованном лесу.
И вдруг какая-то неведомая сила сбила ребят с ног, прижала к земле так, что головы не поднять. Всё закружилось перед глазами, сливаясь в чёрные полосы, неслышимым гулом заложило уши. Друзья даже не успели испугаться, как бешеная карусель остановилась.
Вопль восторга вырвался из четырех глоток – над головами тянулся к синему небу зелёный живой ельник, в вышине перекликались и пересвистывались птицы, пряно пахло прогретой солнцем хвоей, какие-то крохотные грибочки высовывались из-под корней, рыжие муравьи шуршали вокруг огромной муравьиной кучи, настырно жужжали комары.
Всё было живым, всё росло, дышало. Комары, естественно, кусались. И пребольно. Но даже это было величайшим счастьем. Потому что даже комары были частью живого мира.
Глава 5. Дома! Записки Гийома ди Корво.
Уже совсем стемнело, когда друзья добрались наконец до родной деревни. Ноги у всех заплетались, словно тряпичные; опостылевшие, и, в то же время, драгоценные корзины волочились по самой земле.
Когда соседка, Рыжая Хельга, вышла за околицу, чтобы загнать в хлев свою строптивую козу, и вдруг увидела ребят, оборванных, грязных, в царапинах и кровоподтёках, с ржавой хвоей в нечёсаных шевелюрах, она подняла такой переполох, что чуть не вся деревня сбежалась.– "Что? Где? Пожар? Волки?"
Вроде и слов таких не прозвучало: "Мёртвый лес", но народ откуда-то всё уже знал.
Ребят обступили таким плотным кольцом, что едва не задавили. Каждому хотелось их пощупать, подёргать за рукав, набраться смелости и дотронуться до сухих хвоинок в волосах.
– И в самом деле, не такие какие-то хвоинки!
– Да ну, сказки! Розыгрыш! Всыпать шалопаям непутёвым! Всыпать так, чтоб неделю сидеть не могли – это ж надо, всю деревню переполошили! Дураком надо быть, в подобные россказни верить!
Только уж больно измученной глядится ребятня – лица аж чёрные от усталости. Да и хвастать не спешат, напротив, слова из них не вытянешь. И где ж это бродить надо, чтобы так оборваться? – Неужели?.. Нет глупости всё это! .. Неужели Мёртвый лес и в самом деле существует?
А в корзинах-то! Батюшки, грибы! Откуда грибы то?!
Хорошо, что появилась старая Хильда и сразу взяла ребят под своё крыло. – Вы что, не видите, дети с ног валится от усталости. Им не болтать с вами, бездельниками, им бы выкупаться, да поесть, да отдохнуть. Завтра, завтра все расспросы. Заходите вечерком, до вечера ребятишки вряд ли в себя прийти успеют.
Всем рады будем – гостиная в доме большая, здесь и праздники справляли, и свадьбы всей деревней гуляли – так что, кому не лень будет заглянуть на огонёк, все поместятся.
Может, кто и был с этим несогласен, но посмел бы он сказать об этом вслух! Не родился ещё на земле человек, способный перечить Хильде, если уж она что сказала, так тому и быть.
И ещё, Хильда твёрдо заявила – Метте переночует у них, потому что до своего дома у неё вряд ли хватит сил добраться. А если Грете не против, пусть и сама остаётся – места всем хватит.
Спорить с ней опять-таки никто не стал. Попробовал бы поспорить!
Когда до скрипа отмытые, причёсанные и переодетые во всё чистое путешественники уселись за стол, и словно голодные волчата набросились на еду, у взрослых на глаза невольно навернулись слёзы. Гийом никогда бы не подумал, что Элис!.. Элис! способна вот так судорожно прижимать его к себе, шмыгать носом и говорить – ему, кого она всю жизнь только муштрует да распекает! – такие нежные слова.
А Грете, только сейчас осознав, что дети лишь чудом смогли выбраться из страшного Мёртвого леса, побледнела словно мел, губы у неё затряслись от рыданий и слёзы хлынули ручьём.
Метте растерялась, не зная как утешить мать, и сама от бессилия и жалости к ней расплакалась:
– Мамочка, ну не плачь! Ну, зачем же ты плачешь, я же с тобой! Всё хорошо. Мы дома. Всё хорошо. И честное слово – там не так уж и страшно.
Но от этих слов Грете заплакала ещё горше, ещё безутешнее: – Доченька моя единственная!
Никого, кроме тебя, у меня нет! Не пущу тебя больше никуда! Никуда от себя не отпущу!
Девочка, родная моя!
Хильда властно прикрикнула на неё: – Ну-ка, прекрати истерику, возьми себя в руки! Что ты причитаешь по живой словно по мёртвой? Что ты ребёнка пугаешь?
Но Грете никак не могла справиться с охватившим её запоздалым страхом.
Тогда Элис обняла бедную женщину за плечи, зашептала что-то певучим голосом, словно малое дитя убаюкивала, и та потихоньку-потихоньку успокоилась.
А ребята под эту колыбельную уснули тут же за столом, пришлось Юстасу брать их на руки и разносить по постелям.
Назавтра приятели проспали чуть не до вечерних сумерек, никто и не подумал их будить.
Напротив, взрослые говорили шёпотом и ходили на цыпочках, чтобы ненароком не потревожить детей.
Первое, о чём вспомнил Гийом, едва продрал глаза – вчера он так и не сумел хоть словечком перемолвиться с Элис.
Но когда он кинулся искать тётку, оказалось, та ещё засветло, никому и ничего толком не объяснив, умчалась по делам – то ли в соседней деревне кто-то захворал, и срочно потребовалась помощь лекарки, то ли её присутствия ждали иные, тайные нужды.
Когда же она вернулась, давно наступил вечер, в гостиную набилась такая куча народу, что яблоку негде было упасть. Какой уж там разговор!
Зато со всеми остальными наговорились аж до мозолей на языке. Спросы да расспросы посыпались на головы ребят, как горох из мешка. Сельчане то вопили, перебивая друг друга, то замолкали и сидели не дыша, боясь пропустить хоть слово.
Что скажешь, приятно чувствовать себя героем дня, ловить восторженные, завистливые и недоверчивые взгляды всей деревни. Но в сотый раз повторять одно и то же, вспоминать мельчайшие подробности, пытаться объяснить, почему всё получилось так, а не иначе, когда самому ничего не понятно! ..
Соседи слушали, затаив дыхание. Со страхом притрагивались к вытрясенным из шевелюр и одежды и выложенным на блюдо в центре стола ржавым еловым иглам, чёрным пластинкам коры. Придирчиво и почтительно, словно добытые в бою шрамы, разглядывали ссадины и cиняки. С удивлением и восторгом брали в руки грибы. Почему-то именно эти грибы казались самым верным доказательством, что всё сказанное – правда – от первого и до последнего слова правда.
Наконец, видя, что у ребят глаза смыкаются от усталости, Хильда хлопнула ладонью о стол: – Всё! Хватит разговоров. Расходитесь-ка, гости дорогие, по домам. Нечего здесь до утра топтаться. Вставайте-вставайте, отлипайте от лавок, а то, боюсь, придётся наших героев под cтолом укладывать, до кроватей они не доползут.
Поднявшись к себе, Элис наскоро постелила Гийому постель: – Ну, герой, иди-ка ты баиньки. Давай, лезь под одеяло, ты уже едва на ногах стоишь.
– Подожди, Элис, да подожди же, не уходи, есть ещё одно важное дело. Вот. – И Гийом протянул свёрток.
Элис взглянула на печать и охнула: – Господи, откуда это у тебя?
– Из дома на берегу Мертвого озера. Мы не всё рассказали. Мы же понимаем, что не всё можно рассказывать. Элис, вызывай бабушку.
И вот Элинор уже сидит в кресле и внимательно слушает рассказ внука. Потом всю ночь они втроём колдовали над свитком, читая и расшифровывая. Гийом держался из последних сил, но усталость оказалась сильнее, и он заснул прямо за столом.
А на следующий день Элис позвала ребят к себе для серьёзного разговора.
– Я буду говорить долго, очень долго, и возможно достаточно скучно о вещах не очень понятных, так что наберитесь терпения.
И она стала рассказывать о вторжении Нихеля, о борьбе с ним. О том, что здесь, на севере, тоже шла война, хотя не все осознали это. – Просто исчезали поля, луга, холмы, высыхали реки и озёра. Это, конечно, тревожит, но разве это война? – Рассказала о незримых энергетических нитях, на которых держится мир, о том, что если нити эти рвутся, мир как бы зависает на грани бытия и небытия. Что малейшей прорехой в ткани мироздания, каждой оборванной нитью готов воспользоваться Нихель, несущий разрушение и гибель живому. Рассказала о Круге, о тех, кто посвятил себя борьбе со злом. Объяснила, что оружием в их руках служит не меч, но тайное знание. Рассказала и о том, что сама природа не сдаётся без сопротивления, что существуют магические силы, кристаллы, узлы сопряжения пространств…
Одним из таких узлов, сильнейшей энергетической линзой было, видимо, и Лесное Озеро.
– В этой рукописи изложена вся история борьбы и гибели Озера. Её написал мой отец. Он был последним из воинов Круга, удерживавшим этот рубеж. Увы, в этом противоборстве Гийому ди Корво не удалось одержать победы, но и Нихелю пришлось убираться отсюда.
Для того, чтобы поняли вы, от какой малости порой зависит успех или неудача, я хочу показать вам вот эту страницу:
– «Непосвящённому человеку это покажется наивным, словно детская сказка, но Лесное Озеро невозможно было уничтожить, пока обитали в нём странные рыбки по прозванию "золотое перо". Крохотные рыбёшки, не больше моего мизинца.
Несмотря на ничтожную свою малость, они были мощнейшими магическим стимуляторами.
Пока хоть одна рыбёшка плавала в этих водах, озеро сопротивлялось. Но эмиссары растянули от берега до берега чёрную сеть, или, как они это называли, "произвели небольшую дистилляцию", – воды озера словно вскипели, и всё живое в них погибло.»
– А если найти таких рыбок и вновь пустить их в озеро? – прервал рассказ Андерс.
– На это мало надежды, вряд ли где ещё на земле можно встретить что-то подобное. Ведь даже в Большом Словаре, изданным Пяргентским университетом, об этих рыбках не сказано ни слова.
– Ну а если? – не унимался Андерс.
– Не знаю. Возможно, не произойдёт ничего, мёртвые воды мертвого озера попросту убьют рыбок. Но может быть и наоборот – озеро возродится, а с ним вместе начнёт возрождаться и мертвый лес. Наверняка ничего знать невозможно.
– А как они выглядят, рыбёшки эти? Там написано?
– Вот, глядите, – Элис перевернула страницу. – Здесь отец – тут голос её дрогнул, – попытался зарисовать их. А под рисунком коротенькая подпись: – "Узенькие. Юркие, словно плотвички. Поглядеть днём – ничего особенного, только верхний плавничок слишком уж длинный, в самом деле, похож на тонкое пёрышко и отливает чистым золотом. Но кто видел их ночью, не забудет никогда, в темноте рыбки начинают светиться, да так ярко, так весело, что кажется, будто в воде мелькают живые фонарики. Вот бы мои девочки хоть разок увидали!"
– Это о тебе и маме, да? – Гийом обнял Элис, словно она нуждалась сейчас в его защите.
– Да.
– А если хорошенечко поискать, если порасспросить знающих людей, да хоть бы таких, как дед Бьёрн? – Андерс так увлёкся, что, казалось, вот сейчас сорвётся со стула и побежит на поиски. – Книги старые полистать? Что, если где-то рядом с Мёртвым озером есть другое – живое, а там эти рыбки стаями снуют – только лови? Всё ведь может быть. Надо бы непременно в те края ещё разок наведаться и всё облазить. А вдруг повезёт, вдруг мы отыщем рыбок – золотое перо?
– Вот что, ребята, – Элис оглядела всю компанию оценивающим взглядом, – вижу, удержать вас от новых приключений мне вряд ли удастся. Что ж, значит, придётся кое-чему научить. Пригодится. Может когда-нибудь кто-то из вас станет одним из воинов Круга.
– Ух-ты! – не удержался Андерс. – Здорово!
– А пока, чтобы не проговориться вам случайно об услышанном… – Элис протянула руку и зашептала странные слова. Ребята с ужасом ощутили, как в горло им впились ледяные иглы, а языки одеревенели. – Не пугаться! Сейчас всё пройдёт. Вот теперь я спокойна, чужие уши не услышат того, чего им слышать не полагается.
– Госпожа Элис, – ещё деревянным голосом спросила Ильзе, едва обрела способность говорить, – а что это был за кувшин? Отчего вода в нём такая чистая и отчего не убывает, сколько бы её не вычерпывали? Это волшебство? Настоящее волшебство?
– Ваш кувшин – это, на самом деле, довольно сложный прибор, и создан он не только для того, чтобы иметь возможность пить чистую воду. Вернее – не столько для того. Главное – он не даёт озеру высохнуть, оставляя какую-то надежду. Вы ведь видели трубки, уходящие из кувшина под пол? Так вот, они уходят куда дальше, они тянутся в глубь озера. По одной из них мёртвая вода поступает в сосуд, а по другой назад возвращается уже очищенная и живая. И этой капли оказывается достаточно, чтобы не дать озеру погибнуть окончательно.
– А монеты? Зачем там серебряные монеты?
– В монетах вся суть, без них ничего бы не происходило. Это не простое серебро. Сотни лет назад они были отчеканены хранителями из ещё более древней серебряной круговой чаши. Каждая из этих монеток обладает особой магической силой, но осталось их очень мало и разбросаны они по всему свету.
– То есть, они играют ту же роль, что и рыбки?
– Не совсем, у них другие задачи. Но, в главном, вы правы.
– Ах, если бы мы могли отыскать этих рыбок!
– А наш компас? Он не может помочь? – Гийом вынул из кармана стеклянный диск: – Где рыбки-золотое перо? Подскажи!
Увы, стрелка компаса даже не шелохнулась.
– Элис, попробуй ты!
– Я не знаю секрета этого прибора. Боюсь, кроме Стеклодува, никто не скажет толком, как им пользоваться. Возможно, он настроен только на то, чтобы суметь попасть к Озеру, – стрелка компаса резко отклонилась. – И выйти из Мёртвого леса, – стрелка вернулась в исходное положение. – Возможно, он выполняет ещё какие-то задачи, но самим нам этого не узнать.
– А кто такой этот Стеклодув?
– Стеклодув – один из Круга. Больше пока ничего сказать вам не могу.
Во время всего разговора Метте чувствовала на себе пристрастный и пристальный взгляд Элис. Девочка смущалась и краснела. Она была уверенна, что сидящая перед ней аккуратная женщина в добротном и хорошо сидящем платье осуждает её латаную-перелатаную, штопаную-перештопаную одежку, стоптанные старые башмаки с чужой ноги.
Она не удивилась, когда Элис, ткнув пальцем в аккуратную, почти незаметную заплатку, спросила: – Скажи мне, девочка, чья это работа?
Метте покраснела ещё гуще: – Моя, сударыня.
– Кто же научил тебя вести нитки в штопке так незаметно, словно и не было никакой дыры?
– Нужда, сударыня. – В голосе Метте звучал вызов.
– Меня зовут Элис. Просто Элис. И никакая не сударыня. Ты знаешь, кто я?
– Тётя Гийома.
– Верно, тётя Гийома. А ещё Пряха. Хочешь, я научу тебя своему ремеслу?
– Меня, сударыня?.. То-есть, Элис…
– Тебя, Метте. Я давно искала себе ученицу.
– А мы? – невольно обиделась Ильзе.
– Придёт и ваш час. Когда, я не знаю, но каждый из вас найдёт своего мастера. Обязательно. И, конечно, чему-то важному я постараюсь научить вас всех.
Так для ребят начались тайные уроки Элис. Они учились читать руны, учились защищаться при помощи палки и без всякого оружия, а главное – учились слышать, чувствовать и понимать. Метте же засиживалась в комнате Элис дольше других, и что там происходило, не знал никто, даже Гийом.
И всё это время у ребят из головы не выходили рыбки-золотое перо. Они порасспрашивали соседей, и выяснилось – было не так уж и давно в лесу озерцо! Было! Не то, что совсем крохотное, нет, но и большим не назовёшь, – обыкновенное, каких по всему северу не счесть. Зато там всегда было полно уток с крохотными утятками, серых цапель, белых журавлей – все они гнездились в камышах у дальнего берега. Вода в озере была чистая-пречистая, аж камушки на дне видать. А потом оно вдруг делось куда-то. То ли высохло, то ли травой заросло. Только нет его. А ведь ходили туда купаться. Рыбу ловили – там прорва всякой рыбёшки водилась – правда мелочь всё – пескари да уклейки. Нет, никак не может того быть, чтоб наше лесное озерко и то, Мёртвое, были хоть как меж собой связаны. Разные они совсем. А что исчезло, так чего на свете не случается – вон, сколько раз бывало – уходит вдруг вода из колодца, только сруб и остаётся, видно и наше озеро ушло по какой-нибудь расселине. Мало ли под землёй пустот, и провалов, и пещер всяких. Обрушилась какая перемычка, и хлынула разом вся вода в подземную глубину.
