Ирина Ярич
Виноградная лоза

II

Между глинобитными домиками шёл отряд из десяти воинов. С тем, за кем они направлялись, мог справится бы и один воин, любой из них, но прыткий мальчишка, на которого укажет их юный проводник, мог сбежать, поэтому чтобы наверняка его догнать и схватить пришлось отправить несколько человек.

Куруш вёл козу из лощины, где росла густая сочная трава. Обычно в это время козу мама доит. Пройдя мимо стены соседнего дома, повернул к своему и увидел воинов, они шли навстречу и озирались по сторонам, будто кого-то искали. Куруш увидел между воинами своего знакомца, который беспрестанно мелькал то туда, то сюда, как будто прячась за ними. Тот тоже заметил Куруша и, протянув руку, крикнул:

– Вот он!

Воины как по команде повернули головы в ту сторону, куда указывал мальчишка, и бросились к Курушу, который глядя, как стремительно приближается к нему отряд и не подумал бежать, лишь мелькнула мысль: «Вот и расплата за власть шаха», вслух же крикнул: «Мама, я вернусь!»

На крик сына из домика выбежала Спако, но издали увидев, что воины из царского дворца схватили её мальчика за руки и повели, словно остолбенела. Она почему-то почувствовала, что с сыном больше им не встретиться. Куруш успел заметить, как метнулась мать, но ему не удалось увидеть, как она побледнела. Поворот за соседний дом не позволил увидеть и дальнейшее: Спако пошатнулась и слегка приподняв руки, нырнула спиной… но не в воду, а на утоптанную землю, а голова глухо ударилась о большой о камень, о который они точили ножи и топоры. Из-под пёстрой накидки, что прикрывала каштановые с проседью волосы, по поверхности камня с каждым мигом увеличивалась красно-бордовая лужа, стекая ручейком на землю.

Когда до дальнего пастбища добрались мальчишки, что жили по соседству с Курушем, то не нашли его отца. Стадо овец никто кроме трёх собак не охранял. Искали по всем окрестным отрогам и сколько ни кликали, Митрадат не ответил. Мальчишки пришли, чтобы сообщить ему, что соседи оплакивают его жену и сына, но только много позже слух дошёл, что и его тоже увели во дворец шаха.

III

Напрасно воины крепко вцепились в руки Куруша, он и не пытался вырваться. Мальчик оробел, но не от страха смирился с тем, что его уводят неизвестно куда, а от того что грозные для всех воины шаха, перед которыми трепетали и стар, и млад, и бедняк, и богач, окружили его и сурово оглядывают.

Куруш ещё не ходил по этой дороге. Она ведёт в ворота семи разноцветных стен, что окружают дворец шаха – об этом слышал от старших, а сам видел только издалека. Казались тогда маленькими цветными и сверкающим зубчатыми кольцами, каждое из которых торчит изнутри предыдущего, а в центре, возвышается огромный сверкающий самородок.

Дорога вела из предгорья в долину, мимо реки, что текла в сторону города. К сожалению, не природа позаботилась обеспечить жителей водой. Своеобразная местность, где, сколько ни рой, мало где докопаешься до воды, поэтому колодцы встречались не часто. Оставалось добираться до реки, а путь для бытовых ежедневных нужд неблизкий, но приходилось терпеть многим поколениям, пока предыдущий шах Увакиштар, отец нынешнего, не приказал изменить русло реки. И к горожанам пришла вода. Кроме того, реке пришлось поделиться на оборону, часть воды направили в ров, который за наружной стеной окружал дворец.

Вот и миновали ворота. Какие красивые, высокие стены! Никто не посмел их преодолеть. Воины в дозоре с пиками ходят вдоль зубцов от башни к башне.

Каменные плиты дорожки подводят к входу в сияющие чертоги! Разве может здесь жить смертный? Дворец, возвышается громадиной. Тускло мерцает в лучах крыша из сверкающих листов. Стены, будто расплавленное золото слепят глаза. Куруш заинтересовался выбитыми узорами на двери и фигурками на стене, но его толкнули и, чуть не споткнувшись о высокий порог почти влетел внутрь. Прохлада обдала, так ему показалось сначала. Вскоре тело привыкло, здесь не было зноя, к которому привык мальчик и сквозь узкие окошки солнечные лучи кое-где упирались во всевозможные узоры стен и колонн, что подпирали такой же золочёный потолок, где ловкие всадники охотились на зверей и уносили отловленную добычу.

Куруша повели дальше только трое, остальные куда-то ушли, мальчик и не заметил, занятый рассматриванием рисунков и всем, что ему попадалось на глаза. Они прошли ещё несколько комнат, после чего один из воинов, что возглавлял их отряд, вышел в боковую дверь. Куруш, поражён большими сверкающими комнатами, резными скамьями и ларями, широкими столами. Мальчик оглядывал всё с интересом и совсем перестал бояться.

IV

Иштувегу смотрит на дерзкого мальчишку. А тот на тёмные линии, подведённые вокруг серых глаз правителя, без робости и стеснения рассматривает обстановку комнаты, без страха взирает на шаха и яркое и богатое его одеяние. «От непонимания, кто перед ним? – подумал правитель. – Почему этот пастушок напомнил ему Мандану? У дочери в детстве лицо, конечно было нежнее… Если б переодеть этого мальчишку в её платье, то и за сестру примешь…Сестра не сестра, а так похож, словно брат… Если б сомневался в преданности Ариеннис, то счёл за плод её греха… Сын…»

Иштувегу пристально рассматривает. Странно, но сходство явно бросалось… Не может быть, чтобы Гарпаг ослушался… Кого же они похоронили в царском склепе?

* * *

Пастух Митрадат, помня наказ Гарпага, молчал, но боль такая, что нет никакой мόчи терпеть. Палач шаха должен получить признание во что бы то ни стало. Жалость к тем, кого приходится истязать не позволительная роскошь. Иначе сам займёшь их место. Поэтому старается не допустить ни малейшего сочувствия, за исключением, того, когда возможна добавка к основному доходу и при этом с него не взыщут, тогда его подопечного ждёт лёгкая смерть или не столь страшные увечья. За пастуха просить никто из влиятельных людей не станет, а ответ несчастного должен дойти до ушей царя. И, кто знает, не уничтожит ли Иштувегу и его уши, свидетелей тайны?

Пастух понял, что пощады не будет. И уже не молил, что злого умысла не таил. Он хотел, чтобы поскорее закончились пытки, от которых крик превращался в жалкий хрип и прерывается тёмным беспамятством, после чего истязания продолжаются до следующего провала в никуда.

Если б знал, разве оставил бы у себя младенца! Скорей жену выгнал бы в лес, только не наступили бы эти невыносимые дни и ночи. Пусть пытки убьют скорее, всё равно с подобными ранами и увечьями его существование скоро закончится, но до того жизнь станет проклятой. Уже теперь она ненавистна.

Пастух признал, что сын не родной. Сказал, что получил ребёнка от Гарпага. Повинился, что нарушил приказ военачальник и не оставил в лесу, где рыщут дикие звери, как тот наказывал. Покаялся, что сомнения давили.

– Не щенка же бросать в лесу, а человеческое дитя! И одежда на нём тонкая, расшитая золотой нитью, значит благородных кровей. Но главное, как же бросить на растерзание зверям беспомощного малютку, а приказ всё ж таки намеревался выполнить. Пошёл к своей хижине, хотел пересидеть боль сердечную, потом идти уж в лес. Да при входе слышу, жена ревом надрывается. Заглянул, она тискает комок, завернутый в тряпицу… Родила она, да мёртвым наш первенец вышел… Ещё одно горе свалилось. Да как-то в затуманенную печалью голову пришло поменять младенцев… В лес отнёс своего, который родился мёртвым за то время пока говорил с Гарпагом. Мёртвого и того жалко оставлять зверям, кровиночка родная моя, не кто-нибудь. Тогда думал, будет отрада мне в старости, а вышло… В богатые одеяния подкидыша обрядили мы с женой нашего малыша, который не успел познать божий мир. Потом обглоданные лесными обитателями останки моего сыночка передал людям, которых прислал Гарпаг.

Пастух повторял, что неизвестные ему люди, назвавшиеся помощниками Гарпага, унесли его несчастного первенца. Куда унесли, не ведает. Просил простить его за то, что не устоял от соблазна оставить живого и здорового ребёнка себе на утешение вместо умершего.

Палачу не пришлось передавать слова пастуха шаху, Иштувегу присутствовал при пытках и сам слышал всё.

Десять лет! Десять лет опасность, что нёс в себе его внук росла! А, он, правитель многих земель, во власти которого тысячи и тысячи подданных оказался обманутым! И кем? Ничтожным рабом, низким пастухом его собственных стад! И ещё человеком, кому всегда доверял, как себе, поверял тайны! По вине иль недосмотру Гарпага сын Манданы жив?!

Иштувегу подавлен, у него такое ощущение, словно его предали те, на кого он надеялся. Впрочем, почему словно, шах именно так воспринял откровения, вырванные пытками у несчастного пастуха. Его наполнила обида, больше похожая на осознание, что его предали. Отныне царь считал, что долгие годы был обманут Гарпагом, и теперь уж никому не может доверять. Иштувегу негодовал и думал о мести.

V

Толкователи снов спустя почти одиннадцать лет спешили на зов правителя Великой Манды. Опыт многих поколений сконцентрировался в их знаниях. Но смертные, даже многознающие во власти богов. И, если человек ошибается в своих выводах, не божественные ли силы спровоцировали неверное решение, чтобы осуществить свой замысел.

Шах от прежнего мнения не отступил и всё ещё непреклонен, если угроза для его державы остаётся. Гарпаг нарушил приказ, так кто-нибудь другой исполнит. Ведь мальчишка для всех – сын пастуха. Гарпаг, конечно поплатиться, но сейчас важнее выяснить предначертанное для мальчишки.

Толкователи-маги совещаются. Иштувегу ждёт. То прогуливается по комнате, то подойдёт к окну, обозревает окрестности. Но видит ли чего? Его гложет забота, как поступить с пастушком, то бишь с сыном Манданы?

VI

– Опасность миновала, – вердикт толкователей-магов.

– Из чего следует ваш вывод?

– Дети выбрали Куруша, шахом, – молвил старейшина толкователей. – Среди мальчишек, сыновей сановников, значимых и богатых людей Манды он стал владыкой. Пророчество исполнилось.

– Но это лишь игра, – усомнился Иштувегу.

– Именно на Куруша пал выбор детей, несмотря на то, что они знали его как сына пастуха, но провозгласили своим шахом. Пусть даже в шутку. Дети часто подсмеиваются друг над другом. И, чтобы высмеять сына пастуха необязательно нарекать его шахом. Однако они сделали именно это. А Куруш свою роль воспринял серьёзно и стал проявлять власть, свойственную правителю над подданными и данниками. Таким образом, претворились в действительность пророческие сны, дарованные тебе, наш господин.

Ответ толкователей успокоил шаха. Конечно, было бы надёжней, чтобы мальчишка сгинул ещё в младенчестве, но так как для Манды он не опасен, пусть живёт. Но терпеть его возле себя Иштувегу не желает. Пусть отправляется к отцу и матери.

VII

Племя магов жило на территории Западного Ирана и, было неарийского происхождения. Несколько веков назад их предки, побеждённые ариями, вынуждены покинуть обжитые и привычные земли, большая часть из них ушла в сторону захода солнца, а остальные укрылись в глухих горных перевалах и узких долинах, перекочёвывая беспрестанно. Многие из соплеменников испокон веков зарабатывали гаданием, предсказанием, а также исполняя ритуалы и жертвоприношения в селениях и городах, да и приходилось, странствовать от поселения к поселению. Племя магов ушло за горы и вынуждены были подчиниться ассирийцам, как и многие в окрестностях, поэтому выполняли обряды, принятые и у них, а также были знакомы с аккадскими верованиями. Шах Манды сбросил власть ассирийцев, осмелился пойти на них войной, взяв в союзники царей Вавилона и Манны. И племя магов попало под власть мандийского владыки, который следовал учению Заратуштры. Кроме семьи шаха не все, но многие, в том числе и простой люд чтили благого владыку – Ахура Мазду. Часть семей и родов племени магов, решило, что учение Заратуштры поможет и им не только выжить, но и жить, быть может, лучше, чем прежде, ведь арийский шах со знатью вывезли из городов Ассирии огромные богатства, некогда захваченные ассирийцами на землях, подвластных Эламу.

Самые богатые и влиятельные из племени магов, старались брать в жёны себе и сыновьям ариек, чтобы их неарийское происхождение со временем забывалось.

Когда они поняли, что боги предрекают переход власти над Мандой отпрыску из парсов, то решили поквитаться с Иштувегу за тревоги и лишения, которые претерпели раньше, при перемене власти, когда шахом был его отец Увакиштар. Иштувегу получил от них сначала правдивое толкование, а затем, когда во главе племени магов встал мстительный и хитрый вождь, который решил обмануть шаха и ложным разъяснением усыпил его бдительность, в результате чего Иштувегу поплатился, но и пророчество исполнилось, ведь во снах Высшие силы его предупреждали. Глава магов так вошёл в доверие, что ни одно решение Иштувегу не приводил в действие, точнее принимал окончательное решение после того как своё слово скажут маги.

VIII

Ариеннис не верилось, что такое счастье возможно. Глаза! Серо-зелёными глазами Манданы смотрит на неё мальчик. Крепкий и озорной как Алиатт, отец Ариеннис, рослый и серьёзный, как Иштувегу. Задатки решительности, самоуверенности и властности разве могут быть природной чертой пастуха? Мальчик явно высокого происхождения. А его нижняя челюсть и рот, разве не напоминают эту часть лица её дочери, как и у её отца – повелителя Манды! Высоко поднятые брови и русые волосы – наследие Камбуджии, и ещё спокойная рассудительность не по годам. Нос, почти копия носа её дочери. Профиль – потомственный отпечаток рода Иштувегу! И даже затылок плоский, как у всех манданцев. Ой, как его ещё примут парсы? Не будут ли чураться, считая чужаком?

Ариеннис со слезами счастья благодарит Анахиту и Ахура Мазду! И всё же у неё закрадывается сомнение. Сомнение относительно намерений мужа. Ариеннис просила Иштувегу сопровождать внука, чтобы вместе с дочерью разделить радость обретения.

Шах какое-то время колебался, мол, шахиня не должна снисходить и ездить на поклон к подданным. Ариеннис продолжала умолять, ведь она много лет не видела дочь и, кто знает, сколько лет оставили боги на её земной путь. Умрёт и не успеет обнять Мандану.

Ариеннис обычно не докучала шаха просьбами. Иштувегу смягчился, посчитав, что материнский инстинкт не вступает в противоречие с долгом её высокого сана.

Куруша непривычно сытно кормили. Столько мяса раньше он видел на обеденном столе своих прежних родителей лишь несколько раз в год, в большие праздники, особенно, когда в день зимнего солнцестояния отмечали создание скота.

Пока готовился караван в дорогу, Ариеннис в сопровождении служанок, куда же от них денешься, часто проводила время с внуком. Особенно мальчику понравилось гулять в саду или во внутреннем дворике, присев на прохладную гранитную скамью или прямо на траву у ног бабушки, с удовольствием слушал её и сказания Замуаши. Когда впервые попал в сад, мальчик ахнул и оторопело остановился, казалось, что деревья, кусты и цветы растут почти что в воздухе. Но это было совсем не так.

– Много лет назад, десятки лет назад один мудрый садовник вырастил большой сад на малой площади, – объясняла мальчику Ариеннис. – Строил несколько лет: на своды из обожжённых глиняных кирпичей насыпал землю хитро, нечто вроде террас, но иначе. Подвёл воду в глиняных трубах, засадил кустами и деревьями, а между группами растений разместил лесенки, куда удобно подняться и даже прогуляться и отдохнуть на скамьях под кронами или в шатре.

– Так интересно и красиво вокруг, – восхитился Куруш.

– По примеру нашего сада, но немного большего размера построил для своей жены Амиты царь Вавилона Навуходоносор. Ведь Амита – родная сестра твоего дедушки, шаха Манды, Иштувегу.²⁰ Когда она прибыла к мужу, вокруг простиралась знойная и сухая низина, а Амита привыкла к сочной и пышной растительности, дающей тень и укрывающей в жару, лесистые холмы сменялись тенистыми ущельями, да и в саду при дворце шаха было всегда свежо и приятно отдыхать. И, чтобы не скучала любимая жена в далёком от родины краю, Навуходоносор повелел соорудить подобие того, что ей привычно и дорого. Сидя в беседке или, гуляя по вершине холма среди цветущих растений, Амита, будто ходит по своей родной гористой земле, будто прогуливается по саду своего детства, но при этом взирает на Вавилон, что простирается внизу и вокруг сада. Смотрит на улицы, что пересекают его и упираются в ворота стен, тянущихся вдоль реки Евфрат. Видит, как снуют лодки по реке от берега к берегу, потому что мост не вмещает всех желающих перейти. Наблюдает, как входят и выходят жители в трёх– и четырёхэтажные дома, как торгуются на прямоугольных площадях…

– Моя двоюродная бабушка – царица Вавилона?!

– Да, мой родной.

– И у меня родня и предки только шахи, цари и царицы?!

– Именно так, мой драгоценный внук.

Свалившиеся внезапно на Куруша все сведения, касающиеся его самого и его новых родственников, ошеломили настолько, что до сознания почти не доходили. Но что он понял чётко, скорее ощутил, что прежней жизни у него уже не будет. Не будет рядом таких родных и любимых Спако и Митрадата. Ему придётся жить среди чужих людей, привыкать к обычаям и порядкам, которых он не понимает, слушать льстивые речи, терпеть завистливые взгляды. Но здесь так притягательно − всё сияет, словно и не жилище смертных, а чертоги благого бога, вокруг столько заманчивых и удивительных вещей, которые хочется трогать и рассматривать!

Восхищался мальчик всем, что удалось увидеть, и ощущал себя, будто находится внутри драгоценной и притом огромной шкатулки. Во внутреннем дворике вокруг скамей и столиков у фонтанчика возвышались колонны, сверкая гранями. За ними прямоугольником − внутренние стены дворца. Создавалось впечатление, что часть солнца переселилась в эти стены, в грани колонн, так ослепительны они. Солнце двигалось по небесной голубизне, и его двойник перемещался по стенам, перепрыгивал с одной колонны на другую. Куруш и не понял, из чего всё это состоит, но бабушка объяснила, что стены и колонны деревянные и обиты листами из серебра и золота. «Столько золота и серебра! А у мамочки… Ой у Спако, которую я считал мамой всего лишь тонкое серебряное колечко, и она им так гордится. То подарок от папы… – Куруш вздохнул, – как оказалось не родного отца… Когда же повидаюсь с ними?.. Спросить у бабушки?» Куруш знал, что скоро отправится к настоящим своим родителям, но этих неродных ему уже недоставало, и он скучал, поэтому решился и попросил бабушку позволить им ехать с ним. «Отец, – потом спохватываясь, добавлял мальчик, – Митрадат будет пасти скот Камбуджии, а мама Спако приготовит лепёшки, бабушка, ты попробуешь и узнаешь, какие вкусные лепёшки она печёт. А, если нельзя, потому что они рабы Иштувегу, то передай дедушке и нашему шаху, что, когда я вырасту, то заработаю или покорю какой-нибудь народ и оплачу ему затраты». Ариеннис смотрела на внука, так не похожего на того сына пастуха, когда она увидела его впервые: всклокоченные волосы, подозрительный взгляд, но с решимостью отстаивать свою правоту, босоногий с загрубевшей кожей ступней, в штанах и рубахе из шерстяной колкой материи, от которой часто чешется тело, непривычное к грубой одежде. Ныне Куруш выглядит и держится так, будто не несколько дней, а много лет носит одежду, сотканную из отборной тонкорунной шерсти лучшими мастерицами. Бабушка гладит причёсанные и завитые русые волосы внука.

– Давай побрызгаю на тебя благовониями.

– Зачем?

– Будет от тебя пахнуть, как от цветов.

– Ладно, цветы мне нравятся.

– Это масло, мой внучек получено из лепестков роз, которых выращивают парсы.

– Пахнет красиво. Бабушка Ариеннис, а можно мне немножко этого масла, я потом отдам его Спако, ей тоже понравиться и Митрадату будет приятно.

– Конечно, родной мой, бери, – Ариннис отдала внуку маленький керамический сосудик и улыбалась. Она едва не расплакалась, потому что была уверена, что пастуха и его жены уже нет среди живых.

IX

Изувеченный труп пастуха лежал за крепостной стеной и смердил. Никто не смел его хоронить. На то не было позволения шаха.

Гарпаг видел труп, но не узнал пастуха.

Иштувегу взглядом сверлил каменную кладку своих покоев. Исступлённо подыскивал способ мщения Гарпагу за давнее ослушание. Никак не ожидал от него подобного подвоха. Есть множество способов измучить человека, чтобы он стал молить прикончить его. Всё о чём передумал царь, не давало удовлетворения. Самые жестокие пытки над Гарпагом не сотрут того чувства предательства, которое испытал Иштувегу, узнав, что сановник вместо того, чтобы собственноручно исполнить приказ, перепоручил рабу своего владыки. Как он посмел? Не дэвы ли опутали его тогда в лесу? А он все эти годы продолжал ему доверять! Гарпаг же, словно хитрый лис много лет таил содеянный умысел. Заслужил. Да, заслужил кары неминуемой… Оставить ему жизнь, но чтоб не люба стала, чтобы тоска и печаль грызли и день, и ночь. Семью извести?.. Чадолюбие… Гордость, отрада и надежда Гарпага − его сын – ровесник Куруша, нежданного найдёныша.

* * *

Палач выслеживает жертву, на которую указал царь. Как бы случайно попался на глаза.

– Что ты тут делаешь? Пошли, отец за тобой прислал, зовёт.

– Зачем зовёт? Куда идти?

– Туда, куда велел прийти. Давай, прыгай на коня, – палач посадил перед собой подростка и галопом помчался.

Склонившись переступили каменный порог, вошли. Низкий свод нависал почти над головой палача. Полумрак скрывал жуткие предметы – орудия его труда.

– Где отец?.. Какой тут смрад!

– Уже идёт…

Палач сделал резкий выпад и у подростка подкосились ноги. Он рухнул на каменный пол, пропитанный литрами чужой крови, к которой потёк ручеёк его собственной. Палач вынул короткий кинжал из сердца подростка.

Немедля стал снимать с умершего одежду и обувь, чтобы вынести подальше.

* * *

Иштувегу спустился в нижний полуподвальный этаж, вошёл на кухню, его сопровождал палач, который нёс в правой руке большую корзину.

– Вон все, кроме старшего повара! – крикнул палач, – и чтобы носа сюда не показывали до рассвета! – и помощники старшего повара, даже не глядя на него, выбежали.

– Сегодня жду гостя на обед, – сказал шах. – Баранину приготовь только для меня. Для гостя зажарь и отвари то, что лежит в корзине.

Побледневший от страха при виде палача, повар стал было приходить в себя, но взяв корзину и заглянув внутрь, чуть не выронил.

– Если кому проговоришься, сам туда угодишь, – кивнул шах на корзину.

Едва живой и едва удерживая груз, повар стоял как вкопанный у очага. На бледном лице выступили капельки холодного пота.

* * *

Гарпаг знал про обретение шахом внука, как и все в округе. Было объявлено об оплошности, которую допустил по неразумности раб, что ныне уже гниёт в земле. Гарпаг не однажды видел сына пастуха среди стад и отар, но не спрашивал у того ничего. Никто бы ничего не узнал, если бы не та игра мальчишек. Или суждено случиться именно так? Возможно, боги предопределили, и сын Манданы должен был выжить? Но ему, Гарпагу теперь несдобровать. Что же и над его судьбой, и над судьбами членов семьи довлеет божья воля.

Иштувегу пригласил его отобедать вместе с ним. Для чего? Чтобы отравить?.. Бежать поздно, да и некуда. Придётся идти навстречу року.

Шах принял Гарпага с дружеской улыбкой, почти как прежде, словно радовался долгожданной встрече с преданным другом. Гарпаг, ожидающий жестокости находится в замешательстве. Может быть, Иштувегу всё же рад, что его внук выжил. Хотя, зная нрав шаха, не исключал, что тот примерил на время личину, чтобы сбить с толку и скрыть пока искренние намерения, а потом нанести удар.

Бледный, потный и молчаливый повар поставил два блюда с мясом, от которого ещё поднимается пар. Обменялся с шахом взглядом и поспешил выйти.

Трапезничая, они говорили о государственных делах: о том, что надо идти в поход для сбора дани с предгорных племён; об отправки подарков для Креза в Лидию по поводу рождения очередного внука, что Ариеннис сочиняет послания для брата и племянника; о том, что крепость надо опять ремонтировать и ров вокруг прочистить и углубить.

И как бы между прочим, когда блюдо перед Гарпагом опустело, а он перестал задаваться вопросом, кода начнёт действовать яд, Иштувегу сказал:

– То ли зубы мои поистёрлись, то ли баран жилистый. А как тебе, Гарпаг вкус мяса?

– Превосходно! Никогда не едал такого мягкого и нежного!

– Специально для тебя приготовлено. А, что за забота тебя гложет?

– Сын куда-то запропастился. Жена не дозовётся. Слуги с ног сбились. Раб мельком видел какого-то всадника возле него. Не с ним ли куда убежал?

– Твой сын к тебе ближе, чем можешь себе представить, – сказал шах жёстко.

В ту же секунду Гарпаг почуял неладное. Иштувегу изменился. Таким он обычно представал перед поверженными врагами. Шах зло бросил:

– Твой сын не рядом с тобой. Он в тебе! Ты его съел!.. Ну, каково теперь мясо твоего сына?! Мягкое и нежное?..