Ирина Ваганова
Принцесса и скрипач

В лесу на берегу круглого озера в диковинной избушке жили брат и сестра – волшебные дети. Самые настоящие, живые, но у них не было, как у других ребят, ни мамы, ни папы, ни родственников, ни друзей. Малыши называли дедушкой одинокого хмурого волшебника. Он даже с помощью чуда не надеялся обрести счастье, вот и построил дом вдали от людского жилья.

Путешествуя, старик выполнял просьбы людей, дарил им радость. Сотворив очередное чудо, ненадолго становился весел, сердце его теплело – каждому приятно выслушивать благодарности, но в следующее мгновение волшебник вспоминал о собственном горе и уходил, не прощаясь. Устав от дорог и чудес, брёл чародей на берег круглого озера к любимым внукам. Старик-волшебник никому, даже им, не рассказывал свою печальную историю.

Дедушка когда-то был маленьким

– Сынок! Иди скорее сюда! – крикнула Лидия, выглядывая в окошко бревенчатого дома.

Лаэль отложил палочку, которой сражался со своим товарищем – гусаком по имени Гааг, сказал ему: «Подожди, скоро приду» – и побежал на зов. Гааг сердито пошипел вслед мальчишке и, распахнув крылья, двинулся к сородичам, щиплющим траву за воротами. Птичий предводитель не сомневался: когда мама зовёт Лаэля, это надолго.

В комнате на столе лежал странный предмет. По форме он напоминал грушу, приплюснутую, как будто фрукт долго-долго рос в тесноте. Кожица у этой огромной груши была шероховатая, как у персика. Однажды проезжавший через деревню южный торговец угостил Лаэля персиком, и мальчик запомнил, какой приятный тот на ощупь.

– Посмотри, – указала на стол мама, – отец велел подарить тебе скрипку в пятый день рождения.

– Это едят?

– Смешной ты какой! Не едят. Открой, пожалуйста, – Лидия щёлкнула золотистым замочком на боку «груши».

Лаэль осторожно откинул крышку футляра и увидел внутри ещё одну грушу: деревянную с длинной веткой и натянутыми вдоль тела тонкими верёвочками.

– Что это? – не отрывая взгляда от необычного предмета, спросил мальчик.

– Чудо.

Мама вынула инструмент, прижала его подбородком к плечу, достала из футляра палочку с прикреплённым к ней конским волосом и сказала:

– Возьмёшь смычок, проведёшь по струнам, случится музыка.

Сильный певучий звук обнял Лаэля и повёл за собой. У мальчика руки дрожали от восторга, когда он коснулся скрипки. Мама показала, как устроить инструмент: чуть выдвинула левый локоть Лаэля к середине груди, правый подняла так, чтобы он почти достиг уровня плеча, потом показала, как вести волосками по струнам. Нота получилась хрипловатая – так напевает гном, похожий на обветшалый пень.

– Почему скрипит? – удивился мальчик.

– Эх, папа лучше объяснил бы, – вздохнула женщина. – Попробуй ещё разок.

Лаэль плохо помнил папу. Когда тот покидал селение, мальчику всего два года исполнилось, горькие события не остались в памяти.

Покупая дом, отец занял денег у жадного богатея. Подходил срок платить. Однажды в дверь постучали. Лидия только уложила Лаэлюшку спать и боялась, что грохот разбудит его. Супруг сделал ей знак оставаться с ребёнком, вышел на крыльцо.

– Что ж это, Ганн, ты гостя у порога держишь? – громогласно спросил тучный мужчина.

– Сынишку спать уложили, господин Тарк, проснётся от шума, расплачется.

– Хоть и покричит, на то и дитё, а гостя уважить бы надо.

– Проходите, господин Тарк, – распахнул дверь Ганн, – прошу вас, тише.

Богатей зашёл в комнату, оценивающе посмотрел на молодую мать, которая загородила собой детскую кроватку.

– Присаживайтесь, угощайтесь, – сказала Лидия, указывая на пироги и крынку молока.

– Некогда мне, – сообщил гость, едва поместившись на табурете у стола.

Он взял пирог, откусил, положил обратно и обернулся к скрипачу.

– Что же, Ганн, пора деньги возвращать!

– Господин, Тарк, обождите немного! Когда в городе устроят ярмарку, я буду там выступать, заработаю и верну долг.

– До ярмарки четыре месяца, а деньги сейчас нужны. Я мог и раньше потребовать, да срока дождался. И ты имей совесть, слово держи! Вот что, – добавил он, поднимаясь, – если за неделю не отдашь, в тюрьму посажу. Или жена пусть твоя идёт ко мне отрабатывать. Кухаркой, может, прачкой, посмотрим.

Гость расхохотался и ушёл.

– Дорогой, – прошептала Лидия, – я пойду к нему кухаркой на четыре месяца, а ты заплатишь всё, что сверх того, когда заработаешь на ярмарке.

– Не будет этого, – строго ответил супруг, – всем известно, как плохо Тарк обращается с прислугой. Не могу любимую на мучения отправить. Неделя есть, придумаем что-нибудь.

Утром Ганн собрался и ушёл в город. «Наверное, надеется дать концерт на площади», – предположила Лидия.

Шесть долгих дней ждала она супруга, уж и не чаяла живым увидеть, никогда Ганн так надолго не отлучался. Наконец вечером накануне назначенного Тарком срока кто-то загремел ключами на крыльце. Лидия выбежала навстречу.

– Дорогой! Это ты?

Ганн молча прошёл в дом, положил скрипку в сундук и сказал:

– Хотел продать её, да знающих людей нет, никто не предлагал настоящую цену, а почти задаром незачем отдавать: и скрипки лишишься, и долг сполна не вернёшь. Пусть дожидается, пока подрастёт Лаэль.

– А сам-то не будешь играть? – испугалась Лидия.

– Не сумел музыкой заработать, пришлось наниматься на десять лет в солдаты, – ответил Ганн. – С заимодавцем рассчитаюсь, и вам на проживание хватит.

Деньги, оставленные мужем, Лидия тратила бережно, ведь цена им – жизнь любимого. Она сама вела хозяйство, занималась садом и огородам, шила одежду себе, сыну и соседям. Лаэль с малолетства работал: пас гусей, удил рыбу, ворошил сено и помогал матери в огороде.

Как только скрипка попала в руки мальчику, он полюбил музыку.

– Научи меня, – просил паренёк маму.

– Не могу, – невесело отвечала она, – я видела, как это делает твой отец, но сама не умею.

– Жаль! Вот бы папа вернулся и сыграл нам.

– Да. Жаль.

Как только выдавался свободный час, мальчик брал скрипочку и уходил с ней в поле или к реке, а иногда в лес. Юный скрипач слушал песни жаворонка, трели соловья, плеск воды, шум ветра и пробовал воспроизвести звуки природы с помощью смычка. Инструмент был велик ему, тонким пальчикам не хватало силы и ловкости, но Лаэль упорно повторял упражнения, и спустя пять лет неумелая игра превратилась в музыку. Теперь птицы замолкали, слушая песню струн.

Чудо-ребёнка приглашали в богатые дома и платили ему за концерты. Матери стало легче.

Как-то утром Лаэль кормил во дворе цыплят и увидел, как через калитку зашёл мужчина в потрёпанной солдатской форме. Гусь раскинул крылья в стороны, нагнул голову и зашипел на незнакомца. Тот выхватил нож и одним ударом перерезал горло птице.

– Что вы делаете? – воскликнул мальчик. – Я бы отозвал его!

– Никому не позволено шипеть на меня, – грозно сказал мужчина.

Лаэлю стало не по себе, показалось, что слова обращены к нему.

– Ганн! – послышался за спиной мамин голос. – Любимый! Ты вернулся!

Мальчик с удивлением смотрел, как мать подбежала к незнакомцу и обняла его. Тот притянул женщину к себе и нежно провел покалеченной рукой по её волосам.

– Какое счастье! Пришёл целый и невредимый, – шептала Лидия.

– Не совсем целый, – Ганн показал кисть левой руки. – Двух пальцев нет.

– Как же ты на скрипке играть будешь?

– Не до музыки мне теперь. Не бойся, Лидия, много чего умею. Проживём! Никому не дам тебя в обиду.

– Маму никто не обижает. Я и сам могу заступиться, – возразил было Лаэль, но, увидев суровый взгляд отца, замолчал. Ему вспомнились слова: «Никому не позволено шипеть на меня».

Жизнь в доме изменилась. Ганн, истосковавшись по мирному труду, хватался за всё. Он чинил то крышу, то забор, то телегу. Делал работу по хозяйству, нанимался к соседям и в другие деревни. Лаэль помогал. У мальчика почти не оставалось времени на музыку, а когда в конце дня он брал в руки инструмент, отец заставлял учить ноты, играть упражнения, этюды.

– Твои вариации никому не интересны! – возмущался Ганн, когда сынишка от скуки начинал украшать книжные мелодии. – Играй, что написано.

Частенько в ход шла палка, которой отец бил по спине или по локтю, если ему казалось, что Лаэль не соблюдает ритм или меняет темп.

– Будешь сочинять, отберу скрипку, – хмурился солдат.

Мальчик боялся лишиться скрипки, но не сочинять не мог. Юный композитор отводил душу, когда отец с матерью уезжали на ярмарку за покупками. Тогда весь дом наполнялся звуками, радостными и печальными, быстрыми, как ручеёк, и тягучими, как зимняя ночь. Каждый раз на улице собиралась толпа, но это даже хорошо, любители мелодий Лаэля успевали сообщить ему о том, что родители возвращаются, и расходились, завидев их телегу.

– Что это у наших дверей народ толкался? – спрашивала мама, заходя в дом.

Мальчик не отвечал. Отец догадывался, в чём причина, но тоже молчал, сердито вращая глазами.

Лаэль видел: мама изменилась после возвращения отца. Женщина часто напевала, почти всегда улыбалась и радовалась каждому дню. Сам парнишка то и дело вспоминал прежнюю жизнь вдвоём: каждый вечер уставшая за день Лидия с удовольствием слушала музыку, а сын для неё одной наигрывал на скрипочке сочинённые мелодии.

Вскоре в семье появилась маленькая девочка, и матери стало совсем не до Лаэля. Изредка Лидия могла сказать ему словечко или провести рукой по непослушным вихрам, но даже это казалось пареньку удивительным подарком. Отец, замечая нежности, говорил жене:

– Займись малышкой, Лидия! Этому жениться скоро, а ты всё нянчишься с ним. Совсем набаловала.

Мальчику казалось, что у него нет ни мамы, ни папы. Совершенно посторонние равнодушные люди живут под одной крышей, он им только в тягость. Лишь музыка утешала, радовала и делала дни светлее. Будь всё иначе, не покинул бы Лаэль родной дом, но со временем ему всё труднее было сдерживаться в ответ на придирки отца и терпеть безразличие матери.

В один из дней случилось событие, которое переменило жизнь юноши. Ганн получил письмо от друга, с которым когда-то учился в консерватории. Прочитав послание, отец Лаэля крепко рассердился. Среди воплей и ругательств можно было разобрать лишь многократно повторяемые фразы:

– Почему сейчас? Почему не пятнадцать лет назад?

Лаэль пережидал отцовский гнев за перегородкой, здесь же, прильнув к нему, вздрагивала от шума маленькая сестрёнка.

– Что такого могло случиться, дорогой? – мягко спрашивала Лидия. – Чем тебя огорчило письмо?

Она не один раз задала вопрос, пока муж смог его расслышать. Ганн уселся за стол, сцепил руки в замок, подпёр ими подбородок.

– Король объявил конкурс на должность придворного скрипача. Товарищ зовёт меня пытать счастья. Если бы эта возможность появилась раньше, мне бы не пришлось идти в солдаты.

– Да, конечно, должность придворного музыканта почётна, мы бы смогли жить в столице, но ведь нам и здесь хорошо, так ведь? – успокаивала мужа Лидия, присев рядом и поглаживая его широкую мускулистую спину.

– Да, любимая. Брось письмо в огонь, и забудем о нём.

Лаэль слышал разговор, мысль о конкурсе крепко задела его. Почему бы самому не отправиться во дворец, чем он хуже выпускников консерватории? Ещё до восхода солнца юноша потихоньку собрал вещички в дорогу, взял драгоценную скрипку и предстал перед родителями. Они только проснулись. Ганн собирался на работу в соседнее село, Лидия готовила завтрак.

– Куда это ты сети закинул, паршивец? – басил отец.

– Во дворец. Хочу стать придворным скрипачом.

– Ох, Лаэлюшка, – вздохнула мать, – как же мы без тебя?

Несколько мгновений все молчали. Ласковый голос мамы тронул юношу, он переминался с ноги на ногу и готов был отказаться от своих намерений, но следующие слова Ганна так больно кольнули сердце, что Лаэль резко повернулся и, даже не обняв мать на прощанье, выбежал из дома. В ушах всё ещё стоял хриплый окрик:

– Пусть выметается! Толку от него здесь нет. Но знай, щенок, обратно тебя никто не ждёт!