Ирина Левит
Друг большого человека

Глава 3

Вячеслав Васильевич Романцев любил свой кабинет. И прежде всего окно – огромное, изогнутое в виде фонаря, открывающее обзор сразу на три стороны. Те, кто в конце семидесятых годов проектировали пристройку к старому зданию, наверняка надеялись на стремление высшего начальства к панорамному видению. А те, кто в тридцатые годы реконструировали основное здание под нужды партийно-советского руководства города, явно оценили очень удачный выбор предшественников – членов Общества промышленников, которые еще в девятнадцатом веке выбрали для своей, как бы сейчас сказали, штаб-квартиры, самую высокую точку на самом высоком холме Градовска.

Отсюда, с этой самой «точки», город просматривался на многие километры, и, стоя у окна, Вячеслав Васильевич почти всегда испытывал совершенно особое чувство – большой власти и большой ответственности. Порой это чувство его вдохновляло и окрыляло, порой давило и угнетало, но ни разу не породило желания отказаться от власти и от ответственности.

Он любил этот город – как любят счастливое детство. Его детство было действительно счастливым и прошло именно здесь, в микрорайоне, расположенном между двумя заводами – металлургическим и горного оборудования. Ведомственные дома, в основном деревянные трехэтажки, окруженные небольшими двориками, стояли по соседству, но мальчишки все равно делили территорию на «металлургов» и «горняков», периодически выясняя отношения, кто круче. Порой дело доходило до серьезных ссор, а то и драк, однако родителей в такие разборки обычно никто не впутывал – это, по негласным правилам, считалось западло.

Мама Славы Романцева работала на заводе горного оборудования, а папа – на металлургическом, и это обеспечивало сыну совершенно особый статус: у малолетних представителей заводских кланов он выполнял роль посредника, миротворца, сызмальства научившись ловко лавировать между разными интересами и успешно разруливать сложные ситуации. И этот опыт, приобретенный в детстве, много раз помогал Романцеву во взрослой жизни.

Он помнил город почти сплошь состоящим из деревянных домов, многие из которых были построены еще при царе. В одной комнате подчас жили целой семьей, но тогда ему, мальцу, это казалось естественным. Уже позже он осознал, насколько же город припозднился в своем инфраструктурном развитии. По всей стране шло бурное строительство, миллионы людей переезжали пусть в маломерные, но отдельные, квартиры, появлялись новые современные здания, прокладывались дороги, а Градовск самодовольно гордился производственными успехами своих заводов, начисто позабыв, в каких условиях живут те, кто эти успехи обеспечивает.

Перелом произошел резко, когда неожиданно отправили на пенсию главного хозяина города – первого секретаря горкома КПСС. Ему исполнилось шестьдесят, что для крупного партийного функционера тех времен считалось возрастом самого расцвета. Отправили, естественно, достойно, с почетом, вручив какой-то орден, однако весь Градовск сплетничал: этот нежданный отдых – результат работы некой высокой комиссии, проверявшей социальное развитие города. А комиссия приехала потому, что «на верх» пошли многочисленные жалобы: дескать, развитие производства, перевыполнение плановых заданий – это, конечно, правильно, но партия и правительство требуют еще и заботы о честных тружениках, о том, чтобы расцветали советские города, а вот на это-то местное руководство никакого внимания не обращает, ничего толком не сооружает, кроме пристройки к зданию горкома партии и горисполкома. Вероятно, эта самая пристройка и сыграла ключевую роль. Никто, разумеется, новостройку останавливать не стал, однако первого секретаря «остановили», после чего его преемник со всей активностью занялся общегородской инфраструктурой.

В дальнейшем Вячеслав Васильевич учел и этот опыт: ты можешь все силы отдавать экономике, но если хочешь иметь поддержку населения, в первую очередь демонстрируй заботу о простых человеческих нуждах.

После школы Слава поехал учиться в Свердловск (ставший впоследствии Екатеринбургом), в Уральский политехнический институт. Жил в общаге в комнате на пять человек, с туалетом в конце коридора, с душем, который работал всего два раза в неделю. Это было интересное, счастливое время.

Однокурсник Лёня Бузмакин поселился с ним в одной комнате, и они сдружились сразу, накрепко, хотя во многом разнились. Романцев был крупным и внешне внушительным. Бузмакин – щупловатым и внешне неприметным. Романцев исповедовал четкие правила: это – можно, это – нельзя. Бузмакин любил исключения: если не позволительно, но очень хочется, значит надо попробовать. Романцев умел учитывать чужие интересы, тонко используя их в интересах собственных. Бузмакин умел собственные интересы превращать в интересы других. Романцева с самого начала тянуло к практическим делам, и он уже на третьем курсе начал подрабатывать на машиностроительном заводе. Бузмакина увлекала общественная стезя, и он с азартом ринулся в комсомольскую деятельность. После института Романцев распределился на машиностроительный завод, где впоследствии дорос до главного инженера. Бузмакин пошел сначала на комсомольскую, затем партийную работу, став в девяностых годах весьма авторитетным политтехнологом.

Именно Бузмакин двенадцать лет назад подал Романцеву идею попробовать себя на выборах мэра Градовска. А почему бы и нет? Крепкий хозяйственник и опытный управленец вполне востребован в родном городе, где живут родители и куда Романцев наведывался по крайней мере раз в год, сохранив многие связи. Да, Градовск – это не Екатеринбург, однако же и не деревня Замухрышка. Быть здесь первым во многом более заманчиво, чем сто тридцать первым в столице Урала.

Бузмакин организовал предвыборную кампанию, по справедливости разделив с новым мэром лавры победителя. Позже были еще одни выборы и еще одни, но они уже проходили в рамках плановых мероприятий – жителей Градовска вполне устраивал их земляк на посту руководителя города.

Устраивало это и лично Бузмакина, который мог получить любой пост, но предпочел иметь должность хоть и солидную, но достаточно свободную от строго прописанных должностных обязанностей. Все и так знали, кто в доме второй после хозяина. Знал это, разумеется, и сам Романцев, и его это тоже устраивало. Да, хозяин он, а Лёня за ним, хотя время от времени как раз и выходит вперед. Но лишь для того, чтобы прикрыть собой друга. Потому как есть ситуации, в которые мэру, человеку публичному, соваться вовсе не следует. А что свою выгоду Лёня никогда не упускал – и материальную, и моральную, – так это дело понятное: быть у водицы и не напиться?

Опыт многолетней дружбы дал Романцеву еще один ценнейший опыт: уважай личные интересы надежных людей.

И вот теперь Лёню убили.

Кто? За что? И на первый вопрос, и на второй можно было дать множество ответов, но ни одного абсолютно точного. Прошли три недели, полиция перетрясла все, что могла, но не выдала ни одной достоверной версии. И вот теперь появятся эти двое… Совершенно ему, Романцеву, неведомые, чужаки в этом городе, люди, на чей приезд он согласился, потому как не смог устоять перед напором Лёниной жены Валентины. Она уговаривала, и он не посмел отказать. Она заподозрила работников его Аппарата, и он не отважился послать ее к чёрту. Валентина, конечно, права: к Аппарату следователи почти не приближались. Однако сам мэр своим аппаратчикам верил, и если Валентине так уж требовалось подтверждение справедливости его веры, то, решил Романцев, пусть эти подтверждения и впрямь добывают люди со стороны.

Казик и Вандовский…

Вячеслав Васильевич отвернулся от окна, подошел к столу, взял две фотографии, покачал головой. Один похож на героя американского боевика, другой… на героя мультфильма. Странная парочка…

Впрочем, опять же по опыту, он знал: подчас самые неожиданные, самые странные люди и оказываются самыми полезными.

Зазвонил телефон, и секретарша проинформировала:

– Вячеслав Васильевич, в приемной Виталий Георгиевич Мазин.

– Пусть проходит, – распорядился Романцев и отодвинул стул около приставного стола.

Это место он выбирал всегда, когда предстоял доверительный разговор. А сейчас именно такой разговор и предстоял.

Руководитель городского следственного комитета полковник Мазин явился при параде, то есть в мундире, хотя обычно предпочитал штатскую одежду. Пожал протянутую мэром руку, сел на указанный стул, выложил на стол толстую папку.

– Я готов вам доложить, куда мы продвинулись, – сообщил он.

В принципе руководитель следственного комитета мэру никак не подчинялся, ничего докладывать, по большому счету, обязан не был. Но это если подходить формально. А реально… Когда живешь и работаешь в одном городе, границы формального заметно растворяются.

– А вы куда-то продвинулись конкретно? – спросил Романцев.

Мазин нахмурился:

– Никак нет. Ничего существенного. – Несколько секунд помолчал и продолжил не то чтобы со смущением, но с некоторым напряжением: – Тут, Вячеслав Васильевич, такая вот ситуация… В последние дни мы вынуждены были начать разбираться кое в каких делах Леонида Борисовича… Ну, вы понимаете, в каких делах…

Романцев понимал. И чувства полковника понимал тоже. Потому что получалось, что влезает Мазин своим сапогом на закрытую территорию, хотя, по идее, имеет на это полное право. Закон запрещает чиновнику заниматься бизнесом? Запрещает. А Бузмакин занимался. Не напрямую, но опосредованно – совершенно точно. Как, впрочем, и многие. И Романцев это знал, закрывал глаза и затыкал уши. Он был достаточно умен и проницателен, чтобы не задавать вопросы, отчего вдруг целый ряд муниципальных заказов в конкурсах выигрывают одни и те же фирмы. Он нисколько не обольщался по поводу конкурсов и по поводу фирм, ставших победителями. Не все, но определенные имели самое непосредственное отношение к Лёне.

Напрямую эту тему они никогда не обсуждали – Романцев не начинал, Бузмакин не провоцировал. И хотя время от времени кто-нибудь из сторонних пытался «просветить» мэра, тот всегда находил способ, как уйти от обсуждения скользкого вопроса.

Вячеслав Васильевич вообще очень хорошо умел не замечать того, чего не следовало замечать. И в том числе более чем высокого материального благополучия старого друга, которое совершенно не соответствовало зарплате советника мэра. Один раз, правда, высказался напрямую – когда Бузмакин пригласил на новоселье в только что отстроенный коттедж в элитном загородном поселке. Заявил, дескать, ты, Лёня, все же меру-то знай, люди ведь все видят, разговоры разговаривают и на мэра косятся, как бы до серьезных конфликтов не дошло, особенно в свете ужесточившейся борьбы с коррупцией. Лёня тогда усмехнулся и спросил: знает ли дорогой друг, сколько, например, стоил недавний ремонт в его, Славиной, квартире, в какую цену обошелся опять же недавний круиз мэра с женой вокруг Европы и откуда необходимые деньги взялись? И тут же сам ответил, что, разумеется, не знает, потому что в городском бюджете мэр разбирается замечательно, а в бюджете собственной семьи вообще никак.

Это было правдой. В последние годы всем в семье руководила жена Галя. Даже карточку, куда перечисляли зарплату, Вячеслав Васильевич отдал супруге. Он давно привык жить в достатке, но никогда не тянулся к шику и нисколько не интересовался, сколько денег в его семье уходит на еду, одежду, отдых и прочие нужды. Не то чтобы он уж совсем был слеп, однако и в личной жизни старался не замечать того, чего не следовало замечать.

Лишь однажды, уже после новоселья Бузмакина, он потребовал у Гали отчета – это когда она купила себе новый БМВ. Он спросил, сколько стоит, и услышал в ответ, что жена мэра имеет право ездить на хорошей машине. Умению избегать неудобного вопроса, отвечая на совершенно другой, который никто не задавал, но который как раз удобен, Галя научилась у собственного мужа. Вячеслав Васильевич попытался прочитать жене лекцию о правилах хорошего тона, но та заявила, дескать, деньги накопила, плюс Лёня немного одолжил, а вообще машина куплена по случаю, без особых «накруток», поэтому все в рамках приличий.

Конечно, Романцев не слишком поверил (способностью копить деньги Галя сроду не отличалась), но объяснение принял. А что оставалось делать? Он предпочитал не «напрягать» отношения в семье – ему хватало напряжений на работе.

Вот и сейчас он напрягся, нисколько не усомнившись, что Мазин не только в последние дни, – гораздо, гораздо раньше! – заинтересовался «делами» Бузмакина. И наверняка давным-давно собрал нужное досье, в котором явно есть что-то и про него, мэра, только помалкивал, выжидал нужный момент. А вот теперь момент настал – несколько иной, чем, возможно, предполагал полковник, – и Мазин вынужден по ходу перестраиваться.

– Ну и как, разобрались с делами Леонида Борисовича? – поинтересовался Романцев с хорошо сыгранным равнодушием.

– Разобрались, – осторожно подтвердил полковник и пододвинул к себе папку.

– И что?

– Здесь отчет. – Мазин с явной неохотой переместил папку поближе к мэру.

– Хорошо, я посмотрю, – с еще большим равнодушием отреагировал Романцев и тут же мгновенно преобразился – посуровел, вперился взглядом в глаза полковника, спросил: – Ваше досье хоть как-то проливает свет на убийство моего советника?

Он намеренно сказал «советника», а не «друга», тем самым отгораживаясь от личного и подчеркивая сугубо служебное.

– Никак нет. – Мазин отвел взгляд. – Мы пока не нашли серьезных зацепок.

– Понятно. – Романцев откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

Этот прием он применял не раз и всегда удачно. Вид впавшего в задумчивость мэра почти на всех действовал одинаково успокаивающе: уж коли мэр не находит правильного решения, то, значит, и мы не настолько плохи.

– Ну, тогда так, Виталий Георгиевич, – Романцев резко открыл глаза, выпрямился на стуле и заговорил со смесью душевности и твердости (это тоже был не раз проверенный прием), – придется мне самому предпринять некоторые шаги, и тут я буду просить вас о понимании и содействии.

– Я готов! – немедленно «клюнул» Мазин.

– Завтра в Градовск приедут два человека. – Романцев приподнялся со стула, потянулся к стопке бумаг, взял лежащие сверху две фотографии и выложил их перед полковником. – Постарше – Аркадий Михайлович Казик. Помоложе – Игорь Анатольевич Вандовский. Я хочу, чтобы они включились в расследование. Неофициально, разумеется.

– А кто они? – насторожился Мазин.

– Серьезные люди… Умеющие разбираться в серьезных делах… Причем аккуратно.

– Вот эти? – полковник внимательно посмотрел на фотографии и хмыкнул. – Извините, Вячеслав Васильевич, я, конечно, не специалист по лицам читать, но… – он повертел в пальцах фотографии, – странные по виду товарищи. – Мэр молчал, и Мазин продолжил уже уверенно, как и подобает начальнику: – Я плохо верю, что они из нашего ведомства. И что из соседнего ведомства, из ФСБ то есть, не верю тоже. Хотя у «соседей», наверное, всякие могут быть. И что люди они серьезные – тоже как-то сомнительно. А то, что они будут неофициально у нас под ногами болтаться, и вовсе неправильно. Сейчас много всяких, кто обещает горы свернуть и реки вспять повернуть, а на деле только вред один. Я, Вячеслав Васильевич, против всякой любительщины и неофициальщины. Вот такое мое мнение.

И Мазин решительно сдвинул фотографии на край стола.

Романцев еще помолчал секунд тридцать, после чего спросил:

– Вы все сказали?

– Это вкратце, – подтвердил полковник.

– Ну а теперь скажу я. – Лицо мэра закаменело, и взгляд закаменел тоже, и голос стал каменным. – Вы, Виталий Георгиевич, пока даже на шаг в нужном направлении не продвинулись. Вы мне папочку принесли. – Романцев взял папку и потряс ею перед носом Мазина. Тот аж отпрянул. – В этой папочке, я так понимаю, деловые операции Бузмакина. Целое досье собрали, большую работу, надо думать, провели. Причем не вчера начали, давненько приступили. И не любители явно трудились. Сильно уважаемые вами профессионалы постарались. Вот только действовали совершенно неофициально. Хотя, по вашим словам, неофициальщину вы не жалуете.

– Вячеслав Васильевич! – Мазин мотнул головой.

– Перестаньте! – «Камни» мгновенно рассыпались, и наружу вырвался огонь. – Только в расследовании убийства у вас ноль! А убили моего советника! Причем у меня под носом! Да вы знаете, что будет с вами и всем вашим местным ведомством, если я вашему руководству – причем совершенно официально! – свое возмущение выскажу? И не только непосредственно вашему руководству, но и кому повыше! А неофициально добавлю, что убийство в мэрии – это не просто преступление! Это, считайте, террористический акт, подготовку которого правоохранительные органы проморгали! И неважно, какой из всех ваших органов проморгал, разбираться будут со всеми. И это мои соображения, так сказать, вкратце!

– Вячеслав Васильевич!..

– А теперь я другое скажу. – Бушующий «огонь» разом потух, лицо мэра расслабилось и взгляд смягчился, и голос приобрел доверительные нотки. – Убили, Виталий Георгиевич, не просто моего советника – лучшего друга. И сделали это совершенно намеренно у меня под носом. Я не исключаю, что убийцу знаю в лицо. А если я не знаю, то знает кто-то из людей в моем окружении. Причем коли так, то, надеюсь, человека в моем окружении использовали втемную. Но если я вам позволю трясти своих – тех, кто совсем рядом, – я окажусь в совершенно непотребном положении. Вы помните, что произошло несколько десятилетий назад с канцлером ФРГ Вилли Брандтом?

Полковник не помнил, и Романцев, усмехнувшись, продолжил:

– С ним произошел большой скандал, потому как выяснилось, что его ближайший помощник – шпион ГДР. Я, конечно, не канцлер, но в этом городе я мэр. И подобного скандала допустить не могу. Вы меня понимаете?

– Так Вячеслав Васильевич! – всполошился Мазин. – Мы ж с вашими… которые из Аппарата, побеседовали. Вдруг кто что случайно видел… слышал…

– Ценю вашу деликатность. – Романцев вздохнул. – Но я должен быть окончательно уверен в своих людях.

– Это конечно. – Мазин тоже вздохнул, причем с облегчением.

– Но мне надо получить подтверждение. А сделать это могут те двое. Которые станут работать неофициально. Вы, Виталий Георгиевич, лицо официальное, с вас спрос один. А с них – другой. Их, если понадобится, я всегда остановлю. Они сегодня здесь, а завтра в другом месте, и никаких объяснений не потребуется. И вы с вашими людьми будете ни при чем. Улавливаете мою мысль?

– Н-да… – Полковник посмотрел на мэра с откровенным восхищением. – Ловко, Вячеслав Васильевич, очень ловко! Только… – восхищение сменилось сомнением, – вид у них какой-то… ну-у… не внушающий…

– Вид бывает обманчивым. По внешнему виду только на конкурсы красоты берут. У нас же с вами другое дело. Тонкое! А эти двое солидные рекомендации имеют. Поэтому прошу вас, Виталий Георгиевич, оказывать им полное и оперативное содействие. Повстречайтесь с ними, пообщайтесь. Они вам помехой не станут. А вот помочь могут. Согласны?

– Так точно! – отчеканил Мазин.

– Тогда я вас не задерживаю. А папочку, – предвосхитил Романцев попытку полковника забрать досье на Бузмакина, – вы оставьте. Вы же это мне принесли? У себя-то наверняка копии сохранили?

И он весьма выразительно хмыкнул. Полковник ничего не ответил, лишь дернул губами, вроде как улыбнулся в ответ, и исчез за дверью.

Оставшись один, Романцев вернулся за свой стол и принялся изучать досье. Занимательность нарытого материала он оценил почти сразу, еще раз убедившись в правильности своей догадки: сотрудники Мазина принялись собирать эту коллекцию задолго до смерти главного персонажа. Подумал, что и на него, мэра, тоже явно досье имеют, только ему, мэру, на это наплевать. Ничего такого-эдакого на него нет, хоть заищись. На Лёню есть, что правда, то правда, только, судя по бумагам, в юридическом плане это к делу не пришьешь. Вячеслав Васильевич всегда знал, что Лёня умен и исключительно ловок, но тут, похоже, особое мастерство продемонстрировал. Никаких стопроцентных фактов, никаких железных доказательств…

Романцев посмотрел в окно. Из кресла города видно не было – только небо, блекло-серое, унылое, без малейших солнечных просветов. Такое небо он не любил. А город любил всяким – наверное, потому что это был родной город.

Глава 4

До Градовска решено было ехать поездом. Казик, который уже давным-давно не совершал относительно дальних поездок по железной дороге, поначалу воспротивился, но тут же был повержен весьма убедительными аргументами.

Поскольку до Градовска на самолете не доберешься, придется сначала лететь в Екатеринбург, где-то пережидать целую ночь, а затем подсаживаться в проходящий состав, который вполне может оказаться какой-нибудь старой тарахтелкой, и трястись еще несколько часов. В то же время через Градовск идет вполне приличный поезд, где есть даже вагоны повышенной комфортности, то есть с купе на двоих, и весь путь займет двадцать восемь часов. Это во-первых.

Во-вторых, будет время спокойно обсудить все детали предстоящей работы. Работа действительно предстоит тонкая, так что детали надо заранее тщательно разложить по ячейкам.

Наконец, в-третьих, есть прекрасная возможность как следует познакомиться друг с другом. Все-таки быть напарниками, причем в серьезном деле, – это тоже дело тонкое, не говоря о том, что ответственное.

Они виделись только два раза, причем буквально накануне весьма спешного отъезда, – в офисе Сафьянова и дома у Казика. Аркадий Михайлович сам настоял на этом домашнем визите – и прежде всего потому, что, придумав убедительное объяснение сестре, нуждался в свидетеле. Вандовский, конечно, представлялся Казику свидетелем довольно своеобразным и, по большому счету, не внушающим особого доверия, по крайней мере для Софьи Михайловны, но в версии, придуманной для дорогой родственницы, должна была быть хоть какая-то доля правды.

Аркадий Михайлович был потрясен! Такого от своей сестры он никак не ожидал. Обычно сдержанная и сохраняющая пусть любезную, но четкую дистанцию с малознакомыми людьми, вовсе не склонная к обольщению и красивым словам, Софочка за один вечер преисполнилась искренней симпатией и глубочайшим доверием к Игорю Вандовскому. Хотя в первое мгновение с изумлением уставилась на него своими круглыми, чуть навыкате глазами. Он был слишком велик для ее восприятия – особенно рядом с братом, который вполне мог спрятаться у него под мышкой.

– Чувствую, что я произвел на вас ужасающее впечатление, – прямо с порога сообщил Игорь и улыбнулся.

Улыбка у него была широкая, открытая и совершенно обворожительная. Такие улыбки почти безотказно действуют не только на женщин, но и на большинство мужчин.

– Пока ничего не могу сказать вам о своем впечатлении, – спокойно приняла столь своеобразное признание Софья Михайловна и тут же вновь удивленно расширила глаза.

Прямо перед ней чуть ли не из воздуха материализовался лишенный вычурности и оттого особенно красивый букет цветов.

– Это мне? – уточнила не привыкшая к подобным, без всякого официального повода, подношениям Софья Михайловна.

– Конечно вам. – Игорь протянул букет, умудрившись одновременно приложиться губами к руке хозяйки дома.

«Мило, но банально, – подумал Аркадий Михайлович. – Софочку этим не проймешь».

– Благодарю, – сестра усмехнулась и нарочито церемонным жестом указала гостю путь в гостиную, прямо к накрытому столу, при виде которого Казик уже полчаса истекал слюной.

– А руки помыть можно? – спросил гость.

– Извольте. Ванная вот там, чистое полотенце висит.

«Мелочь, но Софочке действительно понравится», – прикинул Казик, хорошо знавший, до чего сестра не любит, когда кто-то садится есть с немытыми руками.

– Вы, Софья Михайловна, наверное, решили, что я научился нескольким приличным манерам, а так просто громила и голова у меня пустая, – заявил Вандовский минут через двадцать после начала застолья.

– С чего вы взяли? – слегка опешила от такой прямоты Софья Михайловна.

– А мне так кажется, – пожал плечами громила и в очередной раз улыбнулся.

– Ничего подобного! – тут же воспротивилась хорошо воспитанная хозяйка дома и принялась объяснять, что никогда не судит о людях поверхностно, и внешность у Игоря очень даже приятная, и манеры у него действительно приличные, и за цветы спасибо, хотя цветы зимой, просто так, без всякого повода, это лишнее.

– Как же лишнее?! Я же не мог прийти в дом первый раз, причем к даме, без цветов. Я же вам понравиться хочу! – выдал Игорь.

– А вам обязательно надо мне понравиться? – дама посмотрела с иронией.

– Обязательно! – без малейшей иронии заверил Вандовский. – У меня же корыстный интерес!

– Корыстный?!

– Ну, конечно! Мой шеф, Дмитрий Данилович Сафьянов, очень хочет, чтобы Аркадий Михайлович провел серию психологических тренингов на его предприятии в Градовске. А я хочу, чтобы вы были совсем не против и отпустили Аркадия Михайловича со мной в командировку.

– Аркадий Михайлович – взрослый человек. Я ему не нянька, чтобы отпускать или не отпускать. – Софья Михайловна покосилась на брата, но тот лишь взор потупил.

– Не скажите! Я с Аркадием Михайловичем едва знаком, но уже понял: если мой шеф и я хотим, чтобы он согласился поехать в Градовск, надо, чтобы согласились вы. Вот я и явился в гости познакомиться и стараюсь произвести на вас хорошее впечатление. Как вы думаете: у меня есть шанс?

Несколько секунд Софья Михайловна молча взирала на странного в своей откровенности гостя и вдруг засмеялась.

– А вы хитрец!

– Да о чем вы? – засмеялся в ответ гость. – Какие хитрости?! Чистую правду говорю! Хотя хитрить я умею, это точно! И сначала так и хотел. А потом решил напрямую, как есть.

«А он умный парень, и весьма артистичный, – оценил Казик, – пожалуй, Софочка ему и впрямь поверит».

Уже через два часа сестра верила всему, что нес Вандовский, а после его ухода заявила, что новый знакомый Аркадия Михайловича очень приятный молодой человек, причем заслуживающий всяческого доверия, и то, что он работает у Дмитрия Даниловича, уже само по себе – хорошая рекомендация.

– Знаете, а у вас, Аркадий Михайлович, славная сестра, – сказал Вандовский, когда они уже сидели в купе поезда. – Только вы ее, кажется, побаиваетесь.

– Видите ли, Игорь Анатольевич…

– Просто Игорь. Мы же договорились! – прервал Вандовский.

– Хорошо, Игорь, – согласился Казик. – Так вот, вы совершенно правы, у меня очень славная, да что там славная – прекрасная! – сестра. Но она часто относится ко мне с истинно еврейским чувством материнства. Вы представляете, что такое еврейская мама?

– Чисто теоретически.

– Это вас будут готовы кормить грудью до вашей смерти от глубокой старости. Причем, если вы будете отказываться, на вас станут обижаться.

– У Софьи Михайловны нет детей? – выдвинул догадку Игорь.

– Ничего подобного! Это у меня нет детей, потому что я никогда не был женат. А у Софочки есть сын Давид, мой любимый племянник, но он живет далеко, в Америке.

– Понятно…

– Ничего вам не понятно, – вздохнул, впрочем, без всякой горечи, Казик. – Софочка была совсем немного замужем, а все остальное время мы живем вместе. Она старше всего на три года, но этого оказалось достаточно, чтобы она меня постоянно опекала. Причем меня она опекала гораздо больше, чем Давидика. Давидик с малолетства был очень толковым и самостоятельным мальчиком.

– А вы, значит, по мнению вашей сестры, не такой толковый и не такой самостоятельный? – усмехнулся Игорь.

– По мнению моей сестры, я хитрец, шельмец, авантюрист и обжора. Причем последнее – едва ли не самое страшное. Знаете, в большинстве еврейских семей еда – это культ. У Софочки это тоже культ, но с другого бока. Она делает все, чтобы я ел поменьше. А я делаю все, чтобы поесть всласть. Из-за этого мы регулярно ссоримся. Ну… и еще из-за того, что я влезаю своим носом туда, куда влезать порой небезопасно.

– Например, в чужие преступления? Дмитрий Данилович считает, что это у вас хорошо получается.

– О, Игорь… – вновь вздохнул, на сей раз печально, Казик. – Мы с Софочкой всю жизнь жили в Киеве. Там жили наши родители, дедушки с бабушками, в общем, все… И вот в одночасье нам пришлось оттуда уехать. А все потому, что я влез в преступление одного очень большого человека… К счастью, нашелся другой человек, который помог нам благополучно перебраться в Сибирь, быстро выхлопотал нам российское гражданство, и в результате нам грех жаловаться на жизнь. Но для Софочки это было очень большим испытанием, она очень боялась, что и здесь я не удержусь и снова во что-нибудь влезу… И я влез, с тем же Дмитрием Даниловичем. И влезал в другие дела. И наверняка буду влезать дальше, потому что я авантюрист. И я буду всячески хитрить, потому что не хочу расстраивать Софочку. И вообще… Я думаю, нам надо пойти в вагон-ресторан. В конце концов, я ведь не только авантюрист и хитрец, но еще и обжора!

Уже за кофе Казик сказал:

– Обо мне, Игорь, вы кое-что узнали. Но я очень мало знаю о вас.

– Так нет проблем! – легко отреагировал Вандовский. – Мне тридцать три года, я единственный ребенок в семье, родители у меня инженеры, слава богу, живы, здоровы и оба еще работают. Сам я не женат и никогда не был женат, детей тоже не имею, хотя к женщинам отношусь очень положительно. Я закончил юридический институт, а после этого служил в армии.

– Наверное, в кремлевском полку, – предположил Казик.

– Почему в кремлевском полку? – удивился Вандовский.

– Ну-у… я слышал, туда любят брать сибиряков, считается, что они… – Аркадий Михайлович изобразил пальцами замысловатый узор, – высокие, крепкие, в общем, фактурные.

– Нет! – хохотнул Игорь. – Для кремлевского полка я слишком фактурный. Там ребята все-таки пониже и пожиже. А у меня все банально. С ходу в спецназ!

– О! Это серьезно! – оценил Казик.

– И очень полезно, – многозначительно изрек бывший спецназовец.

– А оттуда вы сразу к Сафьянову?

– Оттуда я в полицию подался. И почти пять лет, как говорится, «на земле» проработал. А уж после, когда ушел… Сафьянов меня пригласил… На вольную службу.

– Это как? – заинтересовался Казик.

– Я работаю с разными подразделениями, в основном с юридическим отделом и службой безопасности, но прежде всего с самим Дмитрием Даниловичем. Я часто выполняю его персональные поручения. Но! – Игорь неожиданно строго погрозил пальцем. – Все в рамках уголовного кодекса! Я его чту. Потому как хорошо знаю.

– А почему вы ушли? – спросил Казик. – Я имею в виду из полиции? Если это, конечно, не секрет.

– Не секрет. Банальная история – с непосредственным начальником взглядами не сошелся. Он считал, что главное – преступника предоставить. А я считал, что главное – истинного преступника найти. Улавливаете разницу?