Ирина Красовская
Жестокие игры в любовь. Сборник поэзии и прозы
Жестокие игры в любовь
Глава I. Поэтессы
«…Любви я ждал, но не изведал,
Ее в бездонной полноте, -
Я сердце холодности предал,
Я изменял своей мечте!»
В. Брюсов «Я много лгал и лицемерил»
Захар был доволен собой и в этом благодушном настроении занимался любимым делом: каждую пятницу, вечером он запирался у себя дома, отключал все телефоны, отменял все свидания. Он принадлежал только себе и своему странному и непонятному для окружающих увлечению. Он придумал этот ритуал ещё студентом пятого курса, когда встречался со взрослой поэтессой Лерой, которая и приучила его к хорошему коньяку, свечам, интеллектуальным играм с женщинами и поэзии символистов. Особенно ему нравился Валерий Брюсов, но только до 17 года. Затрёпанный томик с его стихами был и его библией, и гороскопом. Каждое утро он открывал наугад книгу и читал стихотворение, которое и становилось темой дня.
Конечно, если бы он не был так красив и атлетически вылеплен из высококачественной глины, ему сложнее было бы пудрить нежные умы влюблённых в него дам и доводить их до безумия. Но Захар был очень высок и строен, его римский профиль и светло-серые глаза, вьющиеся волны густых волос и загадочная улыбка достались ему от неизвестного далёкого предка. Внешне он не имел ничего общего ни с родителями, ни с братьями и сёстрами – низкорослыми и рыжеволосыми. Лера называла своего любимого то Гераклом, то Одиссеем, посвящала ему стихи и кормила в дорогих ресторанах. Увлекающаяся мистикой поэтесса часто рассуждала о том, что в прошлой жизни он наверняка был несчастным влюблённым поэтом Брюсовым, и ему нужно отомстить женщинам за те чувства и ту боль, что они причинили его чуткой душе. Показывала фотографии своего любимого символиста и просила отрастить такую же щегольскую бородку и усы. Но Захар предпочитал лишь игру, а не полное перевоплощение в кумира.
Расстались они красиво и романтично, по инициативе его дамы сердца, когда Лере стукнуло сорок. Она заказала ресторан для них двоих, на столах стояли её любимые тёмно-красные розы, зажжены чёрные и красные свечи. В фатальном макияже под Веру Холодную, весь вечер она читала ему стихи, пила коньяк, так она прощалась с молодостью и с Захаром. Как она рыдала над финальными строками Ангела Серебряного века:
Я не был на твоей могиле;
Я не принёс декабрьских роз…
В. Брюсов «Я не был на твоей могиле…»
Пятница. Вечер. С предвкушением наслаждения от исполняемого ритуала, очень медленно и спокойно включал запись любимого Глюка, зажигал 2 толстые свечи: одну красную и одну чёрную, и наливал в бокал коньяк. Затем из потайного сейфа доставал свою святыню – томик со стихами Брюсова и альбом с фотографиями женщин. Как ему нравилось доводить их до нужного состояния, но в зеркальном отражении. Итак, кто сегодня? И розы, и слёзы, и грёзы…этот смертоносный и сладостный яд.
Да, можно любить, ненавидя.
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье – в одной!
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный, и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
В. Брюсов «Odi et amo»
Карина была поэтессой, как и Лера. Юная и неопытная, бледная и апатичная блондинка, к сожалению, поэтическую депрессию она любила запивать красным вином и тогда становилась слишком обидчивой и агрессивной и часто пыталась покончить с собой. Она тоже посвящала ему стихи, но никогда не давала их читать, вирши были разбросаны по всей её сталинке с высокими потолками: на комодах, между книг и даже под коврами: исписанные рваным почерком тетрадные листики, в бледными размытыми каплями то ли вина, то ли крови. Захар глядел в её грустные глаза на фотографии, и мягкая анестезия коньяка затуманивала её меланхоличные черты и вот …
Ненависть сильнее любви!
Любовь непонятна.
Ненависть убивает!
Любовь беззащитна…
Чем сильнее страсть.
Тем мощнее отвращение,
Любовь умирает долго
И мучительно безобразной старухой.
Это яростное восьмистишье она написала, когда он бросил её в очередной раз, и Карина ушла в запой на неделю. Её подружка уехала в Египет и некому было бегать ни за врачами, ни за дорогим вином – бальзамом для души. Приходилось одеваться в любые попавшие под руку вещи, с растрёпанными волосами, пряча глаза за чёрными очками, самой плестись в ближайший магазин за дешёвым пойлом типа «Ламбада».
Мозги навылет
В руке пистолет?
Солнце бледнеет
В глазах слепых…
Душа всё плачет
и стонет, и не понимает,
И кровью исходит
Моя боль.
Ненавижу больше, чем люблю.
И ярость духа
Неизлечима, неутомима,
боюсь безумных посылов.
Сними проклятие:
Зеркало разбей.
Прости себя,
Забудь меня, и прощай.
Это стихотворение обнаружили на кухонном столе санитары скорой помощи. Соседи вызвали медиков и милицию: всю ночь они слышали крики и звон стекла. Накануне вечером она познакомилась с каким-то маргиналом, выпила слишком много вина, потом разбила все зеркала в квартире, резала вены и наглоталась таблеток. Снотворных и успокоительных у неё не было, поэтому она пригоршнями ела все таблетки, что нашла в холодильнике. Что с ней стало потом Захар так и не узнавал.
Глава II. Марина
С Мариной они познакомились на дискотеке. Стройная романтичная малышка, любительница душещипательных слезливых женских романов. Её маленькое, курносое личико было особенно миловидно в профиль. Безупречная жёнушка, но скучная и такая предсказуемая…
«Это особенное выражение лица: беззащитность и наглость, томление и цинизм, нежность и грубость, игра и нагота…Твои глаза видят меня насквозь и мерцают вечной загадкой. Ты Джоконда в мужском обличии. Кем ты был в прошлой жизни? Вечная тайна. Как я люблю в тебе это лезвие, эту грань, золотую нить. Ни на дюйм, ни влево, ни вправо. Ты меня ловишь, переигрываешь, предугадываешь, а может, любишь? Почему для женщины так важно отдать любимому всё, чем она владеет? Всё тебе: тело, ум, страсть, заботу, любовь. Возьми меня, владей мною, я твоя раба. Я исполню все твои желания, о мой Господин! Но тебе это не нужно?! Почему ты всего добиваешься так легко, а добившись, скучнеешь и теряешь весь интерес?
Почему? Ты не любишь постоянство. Хорошо, я буду разная: сегодня страстная брюнетка, завтра томная и глупая блондинка, а в пятницу блестящая рыжая бестия. Всё будет так, как ты захочешь. Почему ты на меня не смотришь? Я идеальная женщина. Ты даже не догадываешься об этом. Выпусти джина из бутылки и стань собой. Ты несчастлив, одинок. Почему ты так суров со мной? То страстное единение, о котором я так мечтала – стало обыденностью, привычкой или рефлексом. Я жду твою игру, искру в глазах, я хочу как в первый раз. Извини, разговариваю сама с собой, тебе я не скажу ни слова. Если ты заметил, мы вообще редко говорим друг с другом. Ты и так предугадываешь мои движения, мои желания и мысли. Наверное, моё лицо ничего не может скрыть от тебя. Я так устала. Я так боюсь, что ты меня бросишь, и так страстно этого желаю. Я обижусь на тебя, буду долго мучиться, и страдать, но когда-нибудь забуду ради милой мордашки недалёкого спортсмена.
Но вечером ты снова приглашаешь к себе. Я прихожу, слушаю твои философские рассуждения о жизни, готовлю тебе ужин, твой любимый коктейль на основе мартини и всю ночь я твоя рабыня, наложница и госпожа. Я наверху блаженства и умираю на твоём плече до рассвета. Утром, я ловлю на себе твой отчуждённый взгляд, мне иногда кажется, что ты забыл всё, что было ночью, между нами. Ты ленив, циничен и холоден, как старый лев в своём прайде. Всё понятно. Ты меня разлюбил и больше никогда не позвонишь. Это была прощальная ночь любви. Я тебе противна, и ты меня никогда не любил. Всё это говорит мне твой тяжёлый взгляд. Что ж, уйду налегке – ты всегда был против моих личных вещей у себя дома. Вместо халатика – твоя старая рубашка и белые тапочки из какой-то турецкой гостиницы. В полном молчании я решаюсь уйти от тебя, прекратить эту драм комедию. К чему слова? И так всё понятно. В прихожей темно, ты вышел меня проводить. Теперь ты смотришь на мою сумочку. Когда я протягиваю руку к двери, ты подходишь ко мне, падаешь на колени, ласкаешь и целуешь. Я таю, растекаюсь, заглядываю в твои глаза, виляю хвостиком, как собачонка, но ты хохочешь мне в лицо и выставляешь меня прочь.
– Ты опоздаешь на работу. Вечером я тебе позвоню.
Каждое утро – новая игра. И я начинаю с чистого листа. Иногда ты почти насилуешь меня одетой в прихожей, зажав рот ладонью. Один раз вообще закрыл на ключ, забрал телефон и оставил меня на целый день одну в твоей квартире. А чаще всего ты не видишь меня. Вальяжно умываешься, одеваешься, сам варишь кофе, разговаривая по телефону, листая свежий метро-сексуальный журнал. Если я вдруг осмеливаюсь тебе сказать что-либо, ты смотришь на меня своим серым холодно-удивлённым взглядом:
– Ты ещё здесь? Я вечером позвоню, может быть…
И каждый раз, закрывая эту проклятую дверь, я думаю: всё, в последний раз я пришла в этот дом, больше никогда моя нога не переступит этот порог. С этим подонком всё кончено. Я достойна другого рыцаря. Но сегодня всё как-то необычно.
Ближе к концу дня я начинаю сходить с ума в ожидании твоего звонка. Уже шесть вечера, а ты не звонишь. Я пью Амаретто и чокаюсь с собой в зеркале. Я смотрю на твою фотографию. Да, это болезнь. Я больна тобой. Неизлечимо, патологически больна. Ты идеален. Твой запах впитался в мои поры, он неотделим от меня. Твои руки будят меня, серые колдовские глаза зажигают во мне огонь. Огонь желания, жар томления. Я хочу всегда быть рядом с тобой, держать тебя за тонкие и сильные запястья, чувствовать твой взгляд на себе. Если ты меня бросишь, я зачахну и умру. Это очень больно – любить тебя. Ты не звонил 5 дней. Мне кажется, я даже поседела за эти дни. Я их провела за разговорами с зеркалом. Оно меня лучше всех понимает: и плачет со мной, и пьёт, и улыбается.
– Сегодня мы идём в ночной клуб, – как ни в чём не, бывало, в субботу вечером ты объявился.
Оглушающая блюзовая композиция, блики огромного блестящего шара, прекрасные силуэты одиноко танцующих девушек. Твой профиль, в тонких нервных пальцах дымит сигарета.
– Ты всё испортила. Зачем пришла? Тебе надо было послать меня куда подальше. Я не хочу тебя. Я не люблю тебя. Если бы я тебя любил, я сделал бы всё, чтобы добиться тебя. Я никогда не любил тебя.
Каждое твоё слово булыжником падало на дно души. Мне ещё никогда не было так больно. Что мне делать? Вдох, выдох.… Где я? Помоги мне.
Злобный блеск стальных глаз:
– Уходи. Всё кончено. На нас смотрят. Ты смешна.
Где моя сумочка? Глухой ритм пробивает потолок туалетной комнаты. В зеркале напротив сутулая женщина в чёрном платье склонилась над раковиной.
– Я тебя не люблю.
Страшная боль сдавила сердце. Первая слеза с трудом появилась на ресницах. Как дойти? Любезный официант в дурацкой ливрее открывает дверь.
–Эй, мамбо, мамбо италиано, – призывно выскользнул в закрывающуюся дверь затёртый мотив. Нелепая сломанная женщина из зеркала на мгновение задержалась в дверях.
– Девушка, вам вызвать такси?
Наверное, она махнула головой, потому что она уже видела свою руку, открывающую жёлтую дверцу, глаза водителя – удивлённо-озабоченные. Тихие ночные улицы летят навстречу, светофоры сумасшедшее подмигивают жёлтым глазом.
– Я тебя не люблю. Уходи. Эй, мамбо, эй. Слеза блестит.
Всё кончено. Хлопнула дверца такси. Где ключи? Входная дверь не хочет открываться. Дома – идеальная чистота – готовилась к его приходу. Не было сил раздеться. В сапогах и с намертво прижатой сумочкой она рухнула на кровать. Спать. Как лунатик, снова поднялась. В холодильнике оставалась бутылка водки. Дрожащей рукой она налила полстакана и выпила его залпом, как спасительное лекарство. Холодная волна потекла внутрь и остудила пылающее сердце. А где же я? Я разделилась. Часть меня осталась с ним на танцполе, обнимая его за плечи, и положила ему голову на плечо, вдыхая такой родной запах. А вторая половинка превратилась в эту незнакомую мне женщину в чёрном платье и с пустым стаканом на кухне.»
И снова дрожат они, грёзы бессильные,
Бессильные грёзы ненужной любви…
В. Брюсов «И снова дрожат они, грёзы бессильные»
