Ирина Булгакова
Смертник
Гроза обрела полную мощь, когда до молочной фермы оставалось метров триста.
Вокруг завыло, затрещало. Взметнулись вверх целые пласты черной земли, сливаясь с низким небом. Стало светло как в летний солнечный день. Громовые раскаты слились в один оглушающий, не прекращающийся ни на секунду, грохот.
Отвечая на разряды, идущие с неба, на поле детонировали первые батарейки. Клубы плазмы, возникающие на месте разряда многочисленных молний, разделялись на отдельные плазмоиды, заключенные в магнитную оболочку шара. Ураганный ветер гнал по открытому пространству сотни шаровых молний. Ослепительно белые, они постепенно наливались темно-красным светом. Мощные электрические разряды били вдоль поля. Занялись огнем первые деревья, стоящие у края. Яркое пламя пылало недолго – усиливающийся ливень мгновенно гасил факелы.
Красавчик не видел разгула стихии. Ему несказанно повезло. Зона оставалась к нему благосклонна: ветер не сменил направление, и гроза по-прежнему продвигалась на восток.
Здесь, у границы грозового фронта, небо прояснилось. Шел дождь. Красавчик даже обрадовался каплям дождя, что студили разгоряченное лицо. Грохотало, правда, так, что он совершенно оглох. Главное – он жив, остальное значения не имело.
Бывшая молочная ферма пустовала. Обычно подобные развалины становились пристанищем для псевдоплоти. То ли гроза распугала тварей, то ли они ушли заблаговременно, покинув место постоянного обитания, – неизвестно. Так или иначе, вокруг не было ни души.
Ферма – всего лишь полуразрушенный сарай с остатками крыши. Земляной пол, почти скрытый за кучами застарелых фекалий, вперемешку с гнилой соломой. Железная лестница – ступенька через две – вела на второй этаж, в производственные помещения.
Громовые раскаты постепенно затихали. После дикого разгула стихии шум дождя, сквозь дыры в потолке заливавшим пол, казался шелестом листьев на ветру.
Еще вчера Красавчик не поленился бы обследовать ферму.
Во-первых, на предмет наличия артефактов. В таких вот местах, где редко появляются люди и велика вероятность встретить что-либо стоящее. В том, что люди сюда давненько не заглядывали, Красавчик не сомневался. Одно дело пара тупых как валенок особей псевдоплоти – одним выстрелом их легко отогнать на безопасное расстояние. И совсем другое – стадо. Такое же тупое, только к тому же и агрессивное. Тут уж как бы наоборот не получилось. Не ты их, а они тебя скорее отгонят на безопасное расстояние. Потому что на все стадо патронов может и не хватить. Псевдоплоть тварь настолько же тупая, насколько и живучая.
Во-вторых, после забега на длинную дистанцию сталкер нуждался в заслуженном отдыхе. На заброшенных народнохозяйственных объектах всегда отыщется укромный уголок. Особенно этажом выше, куда псевдоплоти не добраться в силу природных особенностей. Иными словами, свинья – она и есть свинья. Несмотря на массу новых приобретений: огромное мясистое тело, рост повыше быка, толстую шкуру, которую не каждая пуля возьмет, и копыта, способные пробить древесину.
Еще вчера Красавчик обследовал бы развалины без опаски. Сегодня, после случая с Полтергейстом, угодившим в комариную плешь и тем самым развеявшим по ветру миф о хваленом чутье порожденцев Зоны, желания обследовать окрестности поубавилось. Может так статься, что внизу валяется в грязи стадо псевдоплоти, а этажом выше уютно расположилась изнанка…
Красавчик все равно туда полез. Чертыхаясь и подтягиваясь на ржавых перилах железной лестницы, едва державшейся на выбитых из стены скобах. И нашел ровно половину из того, что хотел – закуток, где можно отдохнуть, не опасаясь нападения. Однако, как в том старом анекдоте, настроение уже было не то.
На втором этаже обнаружилась комната с выбитой дверью. Шесть квадратных метров, с покосившимся диваном, из которого торчали пружины, разбитый стол и старый телевизор без кинескопа, – полностью отвечали непритязательным запросам сталкера.
– Со вкусом отдыхали доярки, – буркнул себе под нос Красавчик.
Он устало опустился на диван, тут же завалившимся под тяжестью его тела на одну сторону.
– Плевать, – опять сказал Красавчик и удивился. Чего это он так разболтался? Не иначе человеческая обстановка воздействует на него таким пагубным образом.
Окно, заколоченное досками, не служило препятствием для ветра, проникающего в щели. В комнате стояла темнота и, наверное, поэтому, перекусив и хлебнув за собственное спасенье из фляги чуть больше привычных глотков, отпущенных на день, Красавчик потерял счет времени.
Стояла тишина. По подоконнику барабанил дождь. Где-то внизу поскрипывала железная лестница…
Красавчик очнулся от звука человеческих голосов.
– Все чисто, Сэмэн.
– Хромой, наверху посмотри.
Голоса затихли. Послышался шум приближающихся шагов. Кто-то взялся за лестницу, по которой Красавчик недавно взобрался. Он тихо, чтобы не обнаружить себя раньше времени, потянул автомат за ремень. Хотел заранее снять предохранитель, но передумал. Сухой щелчок может выдать его. Начнется стрельба вслепую, что для него, запертого в коморке, наверняка означало смерть.
Встречи с себе подобными в Зоне не всегда проходят в дружеской обстановке. Чаще самый дружелюбно настроенный остается лежать с дыркой в голове.
Красавчик осторожно развернул дуло автомата в сторону дверного проема, выходящего на лестницу. Прошла минута, другая.
Снизу послышалась ругань. Натужно заскрипела лестница.
– Нет, Сэмэн, туда не залезть. Здесь все сгнило. Сейчас поднажму, и вся эта хрень полетит на фиг.
Хромой, по всей видимости, оказался тяжелее, или малость трусоват.
– Ладно, Хромой, не парься. Я по привычке. Если и был кто, так грозой всех унесло. Скажи Свистуну, пусть сюда этого козла тащит. Вон и крюк подходящий имеется.
– Ага.
Шаги стали удаляться.
Кличка "Хромой" – ничего не говорила Красавчику. А вот "Сэмэн" – сказала больше, чем нужно. Сэмэн известный в Зоне персонаж. Один из вдохновителей легендарного движения "Патриот", давно набившего оскомину. Пользуясь подсказкой известного в советские времена кинофильма, краткая характеристика Сэмэна звучала бы следующим образом: умен, образован, беспощаден к врагам "Патриота", в связях с мутантами, порочащих его, не замечен.
Что еще? Ах, да – истинный землянин. Последнее дополнение не лишено оснований, поскольку девиз "Патриота" гласил: «Если Зона – это вторжение, твой долг защитить Землю». Кажется так, если Красавчику не изменяла память.
Да и первая часть характеристики не лишена подтекста. Как-то Красавчику попалась в руки брошюрка, где черным по белому выкладывались основные принципы группировки "Патриот". Все примерно сводилось к следующему. "Убивай каждого, убивай не останавливайся, если перед тобой выходец с Зоны, не сегодня – завтра он станет мутантом".
С патриотовцами встречаться не хотелось. Если вне Зоны с ними вполне можно было поговорить за бутылкой водки, то в Зоне крутые ребята разговорчивостью не отличались. К стенке, конечно, не поставят…
Подумав немного, Красавчик заменил "конечно" на "наверное". Так, решил он, ближе к истине.
Красавчика беспокоила суета, начавшаяся ниже этажом. И не столько сама суета, сколько отсутствие информации. Кроме того, диван, на котором он сидел, мог подвести в любой момент. Сталкер осторожно перенес вес тела на левую ногу, стараясь определить момент, когда ржавые пружины беззвучно распрямятся. После минуты – другой мучений, операция завершилась успешно.
Не выпуская автомата из рук, Красавчик медленно поднялся и двинулся к дверному проему. Осторожно, стараясь лишний раз не дышать, он выглянул за угол.
Сэмэн правильно рассчитал: крюк, вбитый в кирпичную стену, ему пригодился. На стене, подвешенный за связанные над головой руки, висел человек. Его босые ноги не касались пола. Лицо представляло собой грязно бурое месиво. Правый глаз настолько заплыл, что, казалось, его нет. Изо рта по подбородку текла кровь. Разорванный в клочья комбинезон едва прикрывал израненное тело.
Вокруг стояло пятеро человек. В полной выкладке патриотовцев: балаклавах, в черных комбинезонах с эмблемами на рукавах.
– Еще брыкался, сука. – Один из бойцов прикладом автомата ударил подвешенного в живот. Тот дернулся и мучительно застонал.
– Оставь, Хромой. Я поговорить с ним хочу. Напоследок. – Высокий, крепкий Сэмэн шагнул вперед, ближе к подвешенному на крюке человеку. – Я приказал тебе стоять, тварь? Отвечай.
– Да, – сдавленно захрипел человек. В горле его забулькало. Он откашлялся, и изо рта потекла кровь.
– Так. Я приказал тебе стоять. Почему ты не выполнил приказ?
– Ты… убил бы.
– Так. Значит, ты знал, что виноват. И вместо того, чтобы выслушать приговор как положено, ты начал стрельбу.
– Серого ранил, падла, – не сдержался Хромой.
– Подожди, – Сэмэн жестом приказал Хромому замолчать. – Ты начал стрелять.
– Я боялся… убьете.
– Ты знаешь, мутантам не место за кордоном. Зверь должен жить в логове. Или поблизости. Я тебя позавчера видел в "Приюте", среди нормальных людей.
– Я… Сэмэн… я не виноват.
– Ты появился вне Зоны. Ты несешь людям заразу. Отсюда, с Зоны. Ни в чем не повинным людям. Завтра таким же уродом как ты, станет твоя мать. Или жена. Что ты скажешь на это?
– Я… не виноват, – хриплый голос окреп, – мне просто не повезло, Сэмэн. Я под выброс попал. Мне просто… не повезло.
– Каждый раз я слышу одно и то же. Тебе повезло, сталкер. Еще как повезло. Ты пережил выброс и остался жив. Зона подарила тебе вторую жизнь – с ней и живи. А ты? Ты потащился к людям.
– Сэмэн… не убивай. – Заплывший глаз приоткрылся. – Я обычный человек. Я останусь в Зоне… навсегда. Не убивай.
– В Зоне, значит. – Сэмэн наклонил голову, рассматривая что-то у себя под ногами. – Как я могу верить человеку, в котором ничего человеческого не осталось? – задумчиво спросил он. – Ты когда мутировать начал? Правду! – жестко приказал он. – Говори мне правду.
– Месяц… два назад.
– Врешь. Мутации далеко зашли. Все полгода, а то и больше. Ты мутировать начал, какого черта к людям пошел? Почему не к доктору, который в Зоне живет, как считается, безвылазно? Говорят, он чудеса творит с такими, как ты. Не лечиться ты пошел, а понес заразу людям.
– Прости… не убивай…
– Раньше, в средние века, во время эпидемии убивали не только больного чумой, но всех его родственников – во избежание. У тебя есть семья, сталкер?
– Есть… была жена.
– Я передам ей от тебя привет.
– Не надо, Сэмэн, я прошу тебя, она обычная женщина. Она здесь ни при чем. Ты же знаешь, мутации не передаются. Я пережил выброс…
– Твоя жена общалась с тобой, возможно, ты занимался с ней сексом. Неизвестно еще, что у тебя за мутация, возможно, со временем зараза передастся и ей. И потом, нет веры женщине, которая, зная, что с тобой происходит, не пришла к нам. Ведь знала?
– Нет, Сэмэн, не знала. Мы раньше расстались. Давно. Не трогай ее! – взмолился приговоренный.
– Ты знаешь, во мне нет жалости к предателям. Но ребятам легче будет творить правосудие, когда они узнают правду. Не так-то просто убить женщину, сам понимаешь, там, за кордоном другие порядки. Ответь мне на вопрос: она знала, что с тобой происходит?
– Нет! Сэмэн, она ничего не знала! Я говорю правду!
Сэмэн ничего не сказал. Только кивнул Хромому и отошел в сторону. Тот не заставил просить себя дважды. Он медленно двинулся к жертве, доводя ее тем самым до исступления.
– Сэмэн, не надо! Я не вру, поверь мне! – закричал человек.
Жесткий удар под дых заставил его замолчать. Кровь толчками вытекала из его горла, в то время как он открытым ртом пытался поймать глоток воздуха.
Человек, подвешенный на крюке, бился. Капли крови разлетались по сторонам, но Хромой не боялся запачкаться. В руках у него оказался армейский нож. Точным движением он вспорол ткань комбинезона, от которого и так осталось одно название. Когда к ногам упали лохмотья, Красавчик убедился, что Сэмэн оказался прав во второй раз: мутации, действительно, зашли слишком далеко. Даже доктор не сумел бы помочь.
Если бы с приговоренного к казни человека сняли кожу, вряд ли зрелище было бы омерзительнее того, что Красавчик видел сейчас.
Худое, изможденное тело, с вывернутой словно наизнанку грудной клеткой. Ребра, которым полагалось быть внутри, торчали снаружи. Желтые, уродливо изогнутые, они частоколом прикрывали грудь. Издалека казалось, что гигантский паук, оставив за спиной человека вздувшееся брюхо, обхватил его многочисленными лапами.
– Посмотрим. – Услышал Красавчик голос Хромого. – Посмотрим, что ты, падла, прячешь там внутри.
Острый нож, пройдя между ребрами, разрезал кожу. С неприятным звуком лезвие задело кость, глубже погружаясь в тело. Густая, черная кровь заполнила межреберное пространство. Набухла и потекла по животу тягучей, дымящейся струей.
Человек пронзительно закричал.
– Убей меня, Сэмэн, убей! – он кричал, давился кровью, дергался, пытаясь прекратить пытку, но пощады не выпросил.
Хромой продолжал пытку, снимая с корчащегося от боли тела пласты кожи.
Ребра приговоренного дрогнули, и Красавчик вдруг решил, что сейчас грудная клетка распахнется, как створки раковины, обхватит стоящего рядом Хромого. И тогда палач станет жертвой. Но ничего похожего не произошло. Человек выгнулся дугой, касаясь пятками и затылком забрызганной кровью стены. Голова его бессильно упала на грудь.
По знаку Сэмэна, Хромой оставил в покое человека и отошел в сторону.
– Ты еще слышишь меня, сталкер? – негромко спросил Сэмэн.
Долгое время человек молчал. Потом раздался хрип.
– Хорошо, что слышишь. Я прекращу твои мучения в любой момент…
Голова приговоренного дернулась.
– Да, я сделаю это. Если ты ответишь мне на вопрос: знала ли твоя жена о том, что ты мутант?
Снова установилась тишина. Сэмэн терпеливо ждал. Переминался с ноги на ногу Хромой. Один из бойцов достал из кармана пачку сигарет и закурил.
– Убей меня. – Едва расслышал Красавчик. – Она знала… Убей меня. Ее не трогай… прошу.
– Ты не можешь ни о чем меня просить. Ты мутант, отребье Зоны. Дважды солгавшему веры нет, но на этот раз я тебе поверю: твоя жена действительно знала, что ты мутант. Никто и не догадывается пока, во что может переродиться мутант. В конечном итоге. Вполне возможно, ты будущий гибрид кровососа и контролера.
– Нет, Сэмэн… я человек.
– Ты был человеком, сталкер. Теперь ты никто. Слуга Зоны, несущий заразу дальше. Расплодившиеся твари хоть знают свое место. А ты – ты! – который должен нести заразу подальше от родного дома, наоборот, понес ее своим детям… Мне жаль.
– Да… да… Мне тоже… себя жаль.
– Мне жаль, что тебя нельзя убить дважды.
– До… встречи. В аду.
– Брось, сталкер. Для таких, как ты, нет ни рая, ни ада. Для таких, как ты, есть куча дерьма, вот этого, – он развел руки в стороны, – в котором и будет гнить твое поганое тело. Я передумал. Зона тебя породила, пусть она тебя и убьет.
– Сэмэн, надо уходить. – В сарай вошел еще один боец. – Стадо псевдоплоти. Они возвращаются.
– Хорошо, – Сэмэн кивнул. И коротко бросил: – Уходим.
– Этого, – Хромой оглянулся на подвешенного человека. – В расход?
– Не трать патроны. Псевдоплоть всеядна. Сожрут за пять минут и костей не оставят.
Сэмэн направился к выходу, остальные потянулись за ним.
– В аду… сука, в аду, – хрипел человек, но его никто не слушал.
Дождавшись, пока затихнут шаги, Красавчик спустился на первый этаж. После разгрома, учиненного Хромым, использовать лестницу по назначению не представлялось возможным. Сталкеру пришлось уцепиться за перила. Перебирая руками, он передвинулся по покосившейся лестнице ниже. Потом спрыгнул вниз. Было высоковато, и он постарался максимально сгруппироваться, чтобы не повредить голеностоп.
Спуск прошел успешно, и сталкер вздохнул с облегчением.
Пристроив за спиной автомат, Красавчик пошел к выходу. У стены он остановился, и некоторое время разглядывал подвешенного на крюке человека.
Вдруг заплывшие веки дрогнули, и на Красавчика уставился единственный глаз.
– Сталкер, – прошипел человек, – убей… меня.
Красавчик осторожно выглянул в дверной проем. На возвышенности, между деревьями, на фоне светлого неба еще темнели силуэты борцов за чистоту земной расы.
Сэмэн оказался четырежды прав: тратить патроны не хотелось. После встречи с Полтергейстом их следовало беречь. К тому же, звук выстрела мог оказаться громче, чем ожидалось. Да и стадо псевдоплоти на подходе. Следовало поторопиться.
Красавчик повернулся и пошел к выходу.
– Не ходи на Припять… сталкер. Там… там тебя ждет смерть. Не ходи.
Тогда Красавчик не выдержал. Он не пожалел ни патрона, ни времени. Потому что с детства ненавидел предсказателей. Он вынул пистолет ТТ, снял предохранитель и выстрелил обреченному на мучительную смерть человеку в голову.
Входное отверстие – маленькая дырка с обугленными краями. Зато мозги, растекшиеся по стене, сомнений не оставили. Все было кончено. Да и чего, собственно, он ожидал от мутанта? Обладай он способностями перерожденца, вряд ли позволил бы над собой издеваться.
Красавчик убрал за пояс пистолет. Подтянул ремень автомата и ушел, ни разу не оглянувшись.
ГРЕК
Сбитая ветром хвоя шуршала под ногами. Бывший ельник протыкал низкое небо кольями стволов, оставшимися без ветвей. Так и торчали сухие бревна с заточенными вершинами, словно заготовки для будущих жертв кровососа.
Давно следовало устроить привал, но Грек гнал тройку дальше. Об отдыхе можно подумать, когда впереди ждет относительно безопасный участок пути, а не наоборот.
Вскоре вышли на заброшенное шоссе, от которого до кладбища старой техники оставалось всего ничего. Асфальт, просевший со временем, крестили глубокие трещины. Молодая поросль ломала старый бетон как сухое печенье. Получив место под солнцем, тонкие прутья вместо того чтобы тянуться к нему ветвями, изгибались. Цепляясь за трещины, деревья змеились по шоссе, покрывая его колючим ковром.
На обочине дороги, вгрызаясь бетонными плитами в сухую землю, стояла покосившаяся автобусная остановка. В паре десятков метров от нее на боку лежал проржавевший автобус. Шины давно сгнили, и в ржавые диски кто-то вставил искусственные цветы. Круг замкнулся: некому и нечего здесь ждать.
Не доходя метров десяти до автобуса, Грек приказал новичкам остановиться. Вести за собой на разведку тройку не имело смысла. Если у свалки засели мародеры, необученные юнцы не помогут, а скорее навредят. Грек рассчитывал взять левее и выйти на опушку леса. А оттуда свалка видна… Добавить "как на ладони" было бы преувеличением. Свалка просто видна. Для того чтобы сделать правильный вывод большого простора для обзора и не требовалось. Пытливому уму достаточно и незначительных деталей. Хватило же Греку предупреждения с кровососами, лишний раз подтвердившего избитую истину: принимать бой нужно лишь тогда, когда ничего другого не остается. А пока он вправе решать, когда и с кем начинать военные действия, то не позволит каким-то там мародерам навязывать свои правила игры.
– За старшего остается Очкарик. С места не сходить. Я вернусь через полчаса, максимум через час…
Грек не договорил.
– Подожди, Грек, – перебил его Макс. – А если… мне не хочется, конечно, об этом думать, но если ты не вернешься и через два часа, то…
– Если я не вернусь к вечеру, сынок, – мягко сказал Грек, – можете устаиваться тут на вечное поселение. Видишь автобус? Как жилье на первое время сойдет.
– Я серьезно, Грек.
– И я тоже. Можно сесть посидеть, пока меня не будет. Но ухо держать востро. Вопросы есть? – Дождался, пока Макс неопределенно кивнет и продолжил. – Все вопросы после моего возвращения.
Грек хотел уже уходить, но краем глаза заметил живчика, нацелившегося на легкую добычу. Если он в Максе не ошибся, то примерно представлял себе, кому, по идее, выпала роль стать лакомым кусочком.
– Я сказал, можно сесть, – улыбнулся Грек.
Случилось так, как он и предполагал. Оглянувшись по сторонам в поисках того, чем можно воспользоваться, любитель уюта прямиком направился к живчику, дружелюбно укрытому мягким ковром из ярко-зеленых листочков. Кочку, значит, подходящую Макс себе нашел.
– Стоять, – негромко приказал проводник, с удовольствием отмечая, как Макс замер с поднятой ногой, не доходя каких-нибудь полшага до кочки.
Нет, не ошибся он в Максе – в голове идеи вроде правильные, а для Зоны человек конченый. Не будешь же за ним как за малым дитём ходить: туда ногу поставь, здесь лужа, смотри, обходи аккуратно. Если у Краба чутье отсутствует, он, хотя бы делает все с оглядкой, десять раз подумает, прежде чем сделать шаг. А этот…
Того, кто сам в петлю лезет, спасти невозможно – все равно способ отправиться на тот свет найдет.
Грек поднял камень поувесистей и с замахом бросил в гостеприимную кочку. Хитрая тварь почуяла дуновение воздуха и, не дожидаясь пока что-то коснется листвы, раззявила зубастую пасть. В мгновенье ока растертый железными челюстями в крошку камень исчез в ненасытной глотке. Судя по всему, усиленное кальцием питание твари не понравилось. Трогательные листочки втянулись внутрь и нечто, похожее на огромного ежа, вырвало из земли многочисленные лапы и без лишней суеты скрылось в густых зарослях кустарника.
– Не будет с тебя толку, сынок. – Покачал головой проводник. – Самое дорогое, что у тебя осталось, и то не можешь устроить по-человечески.
– Я вообще не знаю, – внезапно окрысился Макс, – как вы тут во всем этом разбираетесь! Как вообще одно от другого можно отличить? Кочка и кочка была – ничего страшного!
На побелевшем от пережитого страха лице ярко горели глаза, полные праведного гнева.
– Вот именно, что не знаешь. Умника из себя строишь, а некоторые, перед тем как идти в незнакомое место, книжки разные читают, информацию в голову складывают, чтобы не страдало то, что ты собирался на кочку пристроить. Или, во всяком случае, с людьми знающими общаются. Не на прогулку сюда ходят, сынок. Но сдается мне, ты так этого и не поймешь.
– Читал я, читал! И с людьми разговаривал. Столько всего плетут про эту Зону, что не знаешь, где правда, а где ложь!
– Скажу тебе самое главное, сынок. Все, что ты слышал о Зоне – правда.
– Все? – тупо переспросил Макс.
– Все. – Подтвердил Грек кивком. Потом негромко позвал: – Очкарик. Ты почему на кочку не сел, она ближе к тебе была?
– Не знаю, – тяжело вздохнул Очкарик. – Она… эта кочка, как бы сказать, красивая какая-то была, как будто кто-то специально ее подстригал. И яркая. Мне показалось, – парень замялся, – как будто живое старается неживым прикинуться.
– Поэт. – Ободрительно усмехнулся проводник. – Я тоже в молодости стихи писал для стенгазеты. Почитаю тебе потом на досуге. Но подметил точно. Слышишь, Макс номер сто один? В Зоне все не так, все наоборот. Живое – мертвым прикидывается, а мертвое – живым. В самую суть смотришь, Очкарик. Ладно, садись теперь, чисто кругом, – милостиво разрешил Грек.
И, поворачиваясь, успел отметить, как нерешительно переминается с ноги на ногу Краб, бросая кроткие пытливые взгляды на Очкарика. Оно и понятно: союзника себе ищет. Тоже не дурак, начинает понимать, что Очкарик – проводник от бога, с таким не пропадешь. Думает, все его мысли скрыты, а на самом деле у него на лбу черным маркером написано: если отставного прапора придется раньше времени замочить – случай тоже ждать не будет, он либо есть, либо его нет – то с таким уникумом как Очкарик, есть шанс живым с Зоны выбраться.
«Молодые, – Грек на ходу неодобрительно покачал головой, – хоть бы на чужих ошибках учились».
Со времени, когда Грек был на свалке в прошлый раз, ничего не изменилось. Груда старой, разной степени изношенности техники, издалека напоминала муравейник. В центре высилась гора искореженного металла. Угадать в нем то, что прежде, крутя колесами, передвигалось по дорогам, не представлялось возможным. Острые углы разорванных капотов, крыш, черные дыры вместо лобовых стекол, подвески всех мастей…
Что за сила стянула технику в кучу, забиравшуюся на высоту более тридцати метров? Та сила, что неожиданно иссякла и остальной металлолом остался в беспорядке валяться на поле, площадью в несколько раз больше футбольного, создавая некое подобие лабиринта, пройти по которому, не напоровшись на внезапно обрушившийся на голову металл – затея почти нереальная.
С первого взгляда стало ясно, что мародеров на свалке нет. Среди разномастной, искореженной техники, среди сгнивших крыш и вывороченных наизнанку двигателей всевозможных комбайнов, тракторов, МАЗ-ов, ВАЗ-ов, УАЗ-ов, Жигулей и Побед, расположилась сытая стая слепых собак. В том, что стая отобедала на славу, можно было не сомневаться: пара собак затеяла любовную игру. Остальные лежали поодаль. Черная сука, распластавшись на спине, кормила подросших щенков.
«Отъелись, падаль, – зло прищурился Грек. Чего-чего, а дармовой жратвы в Зоне хватает, вот и жиреют».
Для кого-то стая собак обернулась смертью, а новичкам сегодня опять повезло. Сытая стая нападать не будет, зверье остается зверьем. Отогнать стаю, в случае чего, проще простого. Пара выстрелов и они разбегутся. Но лишний шум ни к чему – вот что должно стоять во главе угла.
Впрочем, разбегутся – сильно сказано. Так, отбегут на безопасное расстояние. А потом, оставаясь незамеченными для глаз, пойдут по следу – будущая добыча тоже на дороге не валяется. Будут преследовать отряд на таком расстоянии, чтобы их неожиданное появление, скажем, через сутки – чаще ночью, явилось бы полной неожиданностью для того, кто сталкивается с этим впервые.
Грек готов был мириться с опасным эскортом на первых порах. Тем более что впереди отряд ждала река. Слепые твари, как почти все порожденья Зоны, терпеть не могли воду, поэтому километров через пять оторваться от них не составит труда.
Будто услышав его мысли, черная сука подняла голову и уставилась в том направлении, где за кустами скрывался Грек. На узкой морде, с затянутыми пленкой глазами, дернулся огромный влажный нос. Сука пыталась по запаху определить, исходила ли с холма угроза для стаи. Кончики острых ушей, прикрывающих ушные раковины, встали торчком. Собака целую минуту, не шевелясь, оценивала обстановку, потом вернулась к прерванному занятию.
Сомнений, если они и были, не осталось: мародеров в окрестностях свалки нет. Они народ нервный и не потерпели бы присутствия собак. Да и те небольшие любители близкого соседства двуногих. Так или иначе, завязалась бы война и кому-то бы не поздоровилось.
Кстати, не жалкие ли останки мародеров переваривались сейчас в утробах слепых тварей?
Человека, потерянно бредущего между завалами искореженной техники, Грек заметил в последнюю очередь, когда собрался уходить. Заскорузлая повязка в рыжих пятнах подсохшей крови скрывала пол-лица. Сквозь камуфляж, разорванный в нескольких местах проглядывало тело: в подтеках и ссадинах, покрытых корками запекшейся крови. Неестественно вывернутое плечо стягивал автоматный ремень. Непосредственно само оружие болталось за спиной и при каждом шаге било человека по боку.
Издалека человек походил как на зомби так и на убогого – живого сталкера, потерявшего рассудок. И тот и другой мог представлять опасность.
А мог и не представлять.
Зомби и убогие бесцельно бродили по дорогам Зоны и сталкеров, как правило, не трогали. Но так же, как в каждом правиле бывают исключения, имелось и здесь свое "но". Временами на тех и на других находило. Причем эти времена никак не зависели от внешних условий. По крайней мере, ученые, получившие массу порождений Зоны в качестве материала для исследований, так и не смогли определиться: в связи с чем безобидные, постепенно мумифицируемые создания и сумасшедшие, вдруг впадают в не мотивируемую агрессию. Тогда бойся попадаться им на пути. Живучий до последнего зомби в отсутствии под рукой оружия, рвал зубами все, до чего мог дотянуться. Ровно до тех пор, пока благодаря умелым действиям не распадался на отдельные фрагменты.
То же касалось и убогих. Живой человек, только сумасшедший, к которому и относились соответствующим образом – жалели. Поначалу. До первых случаев ярко выраженной шизофрении.
С убогими пытались говорить. Более того, от них трудно оказалось отвязаться. Если такой выходил на людей, то двигался за ними как привязанный. Будучи взят в команду, он превосходно справлялся со своими обязанностями. Лучшего часового, охраняющего покой спящих товарищей, было попросту не найти. Отсутствие логики в рассуждениях с лихвой окупалось звериным чутьем.
И вдруг убогого накрывало. В такие моменты он ничем не отличался от зомби. Стрелял, если патроны оставались в патроннике, вырезал ножом все живое, без ножа рвал ногтями и зубами. Даже мертвый убогий продолжал двигаться, и убить его окончательно было также сложно, как и зомби.
Снова проводнику вспомнился Параноик с его способностью издалека отличать зомби от убогого. Греку приходилось ходить в связке с легендарным сталкером. Он помнил, как однажды Параноик, поднеся к глазам бинокль, чтобы разглядеть одиноко бредущую по полю фигуру, сказал:
– Это убогий.
Так и оказалось впоследствии.
Параноик убогих жалел.
– С каждым может случиться, – говорил он. – Тут не только мать родную забудешь, но и собственное имя. И главное – на всей Зоне не отыщется доброй души, чтобы проводить тебя домой.
Вот так и получил Параноик свое прозвище – за то, что выводил убогих с Зоны. После, их определяли в сумасшедший дом, там у Параноика работал брат. Поговаривали, что после года усиленного лечения к некоторым возвращалась не только память, но и человеческое восприятие окружающей обстановки. Во всяком случае, если приступы агрессии и случались за желтыми стенами, с ними успешно справлялись.
Параноика рядом не было. И приходилось брать ответственность на себя.
Пока Грек рассуждал, стая слепых тварей, почуяв двуногого, снялась с места. Собаки, как тараканы расползлись по свалке, потерявшись в многочисленных щелях.
Человек двигался по проторенной дорожке, огибая острые углы. Двигался бездумно, по все видимости, не имея цели. Разминуться с ним не представлялось возможным – не перебираться же через завалы, рискуя в любой момент быть погребенным под ржавым железом!
Следовало десять раз подумать, прежде чем затевать опасную встречу. Случись что, Краба не жалко, но ведь прикроется, подлец, чужими спинами.
Был еще выход: невзирая на моральные соображения, попросту снять человека издалека. В таком случае, неизвестно сколько патронов предстояло потратить и не затаится ли опасная тварь, готовая напасть в любой момент.
Можно подобраться ближе и бросить гранату, а останки уже вряд будут представлять опасность.
В правильности последнего решения Грек сильно сомневался. И вот почему. Хуже, чем грохот от взрыва гранаты может быть только начавшаяся стрельба. Иными словами – никакой разницы. На звук явятся все, кому не лень. Пока все спокойно только в силу той причины, что группа двигается тихо. Вынужденная стрельба потащит за собой шлейф неконтролируемых событий. Уподобиться добыче, которую гонят со всех сторон охотники – худшая из перспектив.
