Ирина Борисовна Каменская
Гормон любви. Роман в портретах
Её мечта, то есть, переезд в Москву, стремительно приближался. До окончания школы оставалось чуть больше года, и вдруг, по трагическому стечению обстоятельств, Рита очень сильно заболела.
Ранней весной, во время уроков, они всем классом пошли на прогулку к морю. Азовское море тёплое, рано начинает таять. Возле берега плавали большие льдины.
– Кто смелый и хочет прокатиться на льдине, за мной!– крикнула Екатерина Андреевна, учительница по географии, и первая прыгнула на лёд.
Осмелились практически все. Рита, боясь заболеть, и, конечно же, что мама будет её ругать, на льдину не прыгнула. У некоторых ребят в руках были длинные тонкие палки, которыми можно было отталкиваться от берега. Было весело и не страшно: море возле берега было очень мелким и все это прекрасно знали. Мелкое то оно мелкое, да вода в нём ледяная. И лёд оказался очень тонким. Не выдержал целого класса и треснул. Все без исключения оказались в воде. Некоторых накрыло льдиной. Только тогда Рита бросилась в море, чтобы помочь тем, кто не мог сам справиться и выйти на берег. Все люди, которые гуляли на берегу, бросились на помощь ребятам.
Они все умели плавать. Выплыть не все смогли. Одна девочка погибла. Это была страшная трагедия.
Дома был грандиозный скандал.
– Ты неблагодарная тварь, такая же, как твой отец. Я весь день готовлю, стираю, убираю, хожу на работу, кормлю тебя, забочусь о тебе, всем угождаю. И что получаю взамен? Одни неприятности от тебя! Какого чёрта ты полезла на льдину? За каким-нибудь мальчиком прыгнула, наверно? Всё ей любовь подавай, соплячке?! Хочешь гулящей вырасти? Такой же, как папочка твой, старый кобель, хочешь стать? В гроб меня загнать хочешь, бессовестная!? Людям стыдно в глаза смотреть! Интересно, чем это вы там, в школе ещё занимаетесь? Наверно, только в любовь играете, вместо того, чтобы учиться? Конечно, кругом одни сволочи.
– Мама, я не каталась на льдине, честно. Я боялась, что заболею. А потом, да. Я прыгнула в море, чтобы ребятам помочь, – пыталась оправдаться дочь.
– Нечего меня обманывать, всё равно не поверю, что ты не побежала за всеми,– не унималась мама, – Какой из тебя спасатель? Спасала она.
Потом был суд. Екатерину Андреевну приговорили к десяти годам тюрьмы. Рита на суд пойти не могла, так как лежала в больнице. Диагноз был не утешительный: ангина с осложнением на сердце.
Мама взяла свою волю в кулак, наскребла где-то денег, и повезла на Чёрное море восстанавливать здоровье своей непутёвой дочери. От Риты за время болезни остались только кости да кожа. О танцах, как сказали врачи, ей нужно было забыть на всю оставшуюся жизнь. И не только о танцах. Такое больное сердце нельзя нагружать ни учёбой, ни тяжёлой работой, ни, тем более, иметь детей. Но это они так решили, не она. Рита сдаваться не собиралась.
С первых же дней на море, она вставала в шесть утра и шла на пляж. Тишина, зеркальное море, ни ветерка, мягкое солнце, и скелет, пытающийся танцевать на песке. Не хотелось верить ни врачам, ни болезненным ощущениям в сердце. У неё была мечта, и она должна была осуществиться.
И мечта заключалась не только в том, чтобы жить в Москве, но и учиться в МГУ. И только на факультете журналистики. Чтобы стать журналистом, надо иметь обоснование. И оно у неё имелось: школьные сочинения по литературе считались лучшими в классе и отправлялись на все конкурсы, зарабатывая призы для её любимой школы. Учительница русского языка часто зачитывала Ритины сочинения вслух, не переставая повторять, что «краткость – сестра таланта».
И только Зоя Васильевна, слыша от дочери, что очередное сочинение заняло призовое место, возмущалась.
– Неужели учителя не видят, что ты, наверняка, всё списала с книг? Они сами ничего не знают. Их ты можешь обмануть, а меня-то не обманешь.
«Спасибо за поддержку», – думала Рита, но вслух никогда не произносила ни одного возражения. Ей не хотелось, чтобы мать хоть когда-нибудь коснулась её будущей работы. Ни в какой ситуации. Лучше ей ничего об этом не знать. А ещё, и, пожалуй, это было самое главное, доказать матери, что она на что-то способна.
Больше двух недель на море провести они не могли. У мамы накопились долги, которые надо было отрабатывать. И она, впервые в жизни, вместо отпуска, согласилась поехать в пионерский лагерь поработать: вести кружок «Умелые руки». Согласилась при условии, что Риту разрешат, бесплатно, взять с собой. Разрешили.
Риту определили в отряд, где были 16- летние девочки. Первое время всё было относительно спокойно и скандалов не было. Рита радовалась наступившей передышке, общению со сверстницами, морю, прогулкам по лесу. Лето было жарким, поэтому на море отрядами ходили по три раза в день. Однажды, вернувшись с моря, все решили в «тихий час», который являлся в лагере обязательным, не спать, а почитать интересную книгу. Воспитательница отряда разрешила и, оставив их под присмотром Риты, которая была старше всех на целый год, ушла по своим делам. Книга была выбрана. Читать стали тихо, чтобы не разбудить тех, кто, всё-таки, решил поспать. Но, поскольку, некоторым девочкам, чьи кровати находились далеко от Риты, было плохо слышно, они перебрались поближе, устроившись, кто как мог. Рита читала с выражением, меняя голос, в зависимости от героев романа. Всем было интересно. Стояла удивительная тишина. На душе было светло и радостно – ведь она помогала воспитательнице, которая, скорей всего, скажет маме, какая у неё отличная дочь.
Никто не заметил, как в палату осторожно вошла Зоя Васильевна, и какое-то время оставалась стоять у двери. Когда раздался её голос: «Рита, выйди-ка быстро ко мне. Мне надо с тобой поговорить», все вздрогнули.
Рита, передав книгу той девушке, которая вызвалась продолжить читать, вышла на улицу. То, что она услышала от матери, не поддавалось её пониманию. Даже её любимый Достоевский не смог придумать такого.
– Ты что меня позоришь!? Ишь, разлеглась перед соплячками. Ты что, лесбиянка? То то, я смотрю, ты с мальчиками не встречаешься, всё бегаешь от них. Теперь понятно почему! Значит, тебя девочки привлекают? Соблазняешь их, а сама делаешь вид, что читаешь?
Что такое «лесбиянка», Рита не знала, но по тону и по тому, какие оскорбления посыпались в её адрес, она поняла, что это такое, и в чём её подозревают. Она привыкла оправдываться перед матерью за незаслуженные оскорбления, надеясь хоть немного успокоить её и ускорить окончание скандала. Но сейчас она не находила слов. Горло сдавил спазм, стало страшно от надвигающегося скандала и от сознания, что кто – то услышит эти ужасные, не поддающийся никакому пониманию, обвинения матери в её адрес. К горлу подступила тошнота и её вырвало.
Настроение упало, сердце заболело, хотелось выть от боли и обиды. Ничего не изменилось и не измениться никогда. Никогда она не сможет заслужить любовь матери, никогда и никто не полюбит и не поймёт её. Никогда она не сможет вести себя так, чтобы не огорчать мать. Но как же это, всё-таки сделать? Неужели она такая отвратительная? Надо покончить с этим.
Рита побежала к морю и остановилась у высокого обрыва. Сейчас, сейчас она покончит с этой жизнью раз и навсегда. Мама больше не будет расстраиваться из-за её ужасного поведения, не будет краснеть перед коллегами по работе за свою никчёмную дочь и, наконец, закончатся оскорбления, унижения и оправдания перед мамой. Закончится всё. Закончится, не успев начаться? Как же так? Зачем же она появилась на этот свет? Рита посмотрела вниз… Страшно прыгать. А ещё страшней жить, когда ни одна душа тебя не любит, когда собственная мать обвиняет тебя во всех грехах, когда ни от кого никакой поддержки. Она сделала шаг в пустоту, вытянула вперёд руки, и увидела…
Две стрекозы, объединившись в одно целое, плавно опустились к ней на руку.
– Вы, наверно, счастливые? – спросила Рита, и слёзы потекли из её глаз, – Вас двое. А я одна.
Стрекозы смотрели на Риту, как будто понимали то, о чём она говорит.
– Господи, есть ли на свете хоть один человек, который полюбит меня? Где же ты? Где ты, мой друг?– взмолилась Рита сквозь слёзы, – Найди меня! Пожалуйста! Я тебя узнаю! Я душой почувствую, что это ты! Нас разлучили с тобой! Давно! Сотни лет назад! Поэтому болит моя душа! По тебе болит душа! Без тебя болит душа! Найди меня! Прошу тебя! Дай мне свою любовь! Согрей мою душу! Мне одиноко без тебя! Я обязательно дождусь тебя! Дождусь твоей любви. Мне без этого не жить. Поверь.
Рыдания душили её. Нет, она не покончит жизнь из-за матери. Она должна понять. Должна понять, кто она такая, узнать себя. И это её главная задача. Да, конечно, надо набраться терпения. Ещё немного и она уедет. Она уедет в Москву. Во что бы то ни стало.
Рита немного успокоилась, вытерла слёзы, поблагодарила стрекоз за своё спасение, и медленно пошла в лагерь. Возле ворот её окликнули.
– Девушка, скажите, пожалуйста, где я могу найти Вашу маму?
Рита вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял молодой мужчина с мольбертом. Она его сразу же узнала. Это был художник, живущий в деревне рядом с лагерем.
– Зачем Вам моя мама?
– Хочу попросить у неё согласия написать Ваш портрет. У Вас настолько необычная внешность, что пройти мимо такой красоты мой талант не в состоянии. Так где же мне её найти?
– Это невозможно. Уходите. Пожалуйста. Прошу Вас. Не подходите ко мне, слышите! Я не соглашусь! Никогда!
– Зачем же так кричать? Вы что, сумасшедшая? Чем я Вас так обидел?
– Вы меня не обидели. Если Вы скажете маме, она мне этого не простит и устроит скандал. Она очень строгая.
– Милая девушка, но в этом нет никакого преступления – написать Ваш портрет. Вы ошибаетесь на счёт своей мамы. Разрешите мне хотя бы попробовать.
– Нет, нет и нет. Вам не понять. Прощайте.
Вечером она видела, как молодой человек, подошёл к матери, и долго разговаривал с ней.
На следующее утро, перед завтраком, Зоя Васильевна подошла к Рите и сказала:
– Голой собралась позировать? Убью, слышишь меня? Убью тебя, если он ещё хоть раз ко мне подойдёт. Уж лучше в тюрьме сгнить, чем от стыда сгореть за собственную дочь. Тоже мне, красавицу нашёл.
Рита ещё несколько раз видела молодого человека с мольбертом, но он держался в стороне, не подходил к ней, но, однажды, она случайно заметила, что он её фотографирует.
У матери был в этот час урок кройки и шитья. Видеть Риту она при всём желании не могла. Именно поэтому, девушка, поборов смущение, подошла к художнику, и, глядя ему в глаза, задала вопрос.
– Скажите, что Вы хотите от меня? Я же вижу, что Вы преследуете меня, фотографируете. Зачем?
– Ваша матушка не менее сумасшедшая, чем Вы. Написать Вас хочу. И напишу. Не привык отступать. Не желаете позировать, так я так, по памяти. Ещё и фотографию Вам пришлю. Вы ещё и благодарить меня будете, что я Вас прославлю на весь мир. Я, между прочим, гений. Запомните, моя фамилия – Рублёв.
– Ваша фамилия давно прославлена, – ответила Рита.
– Да, я его потомок. Только я не пишу иконы. Я пишу образы.
– И какой образ Вы хотите написать с меня?
– Потом узнаете. Одно скажу: у Вас с ней глаза одинаковые. Чёрные и страстные. Больше ни слова. Даже не просите. Я Вам в письме фото пришлю. Мир не без добрых людей. Так что адрес Ваш я уже знаю, королева Марго. Прощайте, дорогая Ковальская. И запомните: Вы так прекрасны, что не должны принадлежать одному мужчине.
– Вы – сумасшедший? – возмущённо спросила Рита.
– Мы оба. Мы оба сумасшедшие. И мой Вам совет: бегите от матери, пока она Вас совсем не уничтожила. Ни слова больше. Прощайте.
Через неделю закончилась последняя смена в лагере, и Рита с матерью вернулись домой. До окончания школы оставался ровно год, и Зоя Васильевна решила, что пора задуматься о будущей профессии дочери.
– Значит так, – начала она свой разговор, – Пора тебе научиться шить. Пойдёшь после школы работать ко мне в мастерскую. А пока, вот тебе журнал «Крестьянка» с выкройками, мой старый сарафан, и старая машинка «Зингер». Знал отец толк в товарах. Будешь самостоятельно учиться шить. Через год закончит твой отец платить алименты, и мы с тобой зубы на полку положим. Придётся и тебе деньги зарабатывать. Не одной же мне всю жизнь батрачить. Не только ногами надо уметь дрыгаться, но и руками что-то научиться делать. Дерзай!
Несмотря на то, что машинке было лет пятьдесят, работала она исправно. Правда, до машинки дело не дошло. Рита раскроила платье из маминого сарафана, примерила и забросила. Мать на всё это «рукоделие» посмотрела, и сказала гениальную вещь:
– Не умеешь, не берись. А уж если взялась, доведи до конца. Не научишься сейчас, так неумехой и останешься.
Неизвестно, откуда шли корни этого слова, но «неумехой» Рите оставаться на всю жизнь не хотелось. Пришлось научиться, и, промучившись несколько дней, Рита превзошла все мамины ожидания. Платье, которое она сама себе сшила, сидело идеально.
– Прекрасно, – впервые за всю жизнь, похвалила её мать, – Ты выглядишь не хуже наших Таганрогских модниц, которые в Москву за нарядами ездят. Я подумываю уйти из мастерской. На дом работу буду брать. Сейчас многие хотят иметь личных портних. Нынче хорошая портниха считается, чуть ли не элитой города. Хочется немного элитой побыть. От меня будет зависеть красота моих заказчиц, их успех у мужчин, а, следовательно, что? Их счастливая семейная жизнь. Уж я постараюсь. А ты на моё место пойдёшь. Побатрачишь немного. С твоим здоровьем в самый раз: в тепле, да сидя. Хватит мне за копейки работать. Твоя очередь.
– Но, мама, я хочу учиться дальше, – пыталась возразить Рита.
– Что? Учиться? С твоими мозгами? Это всё иллюзии. Не строй их, пожалуйста. Жить на что будем? Иллюзиями твоими питаться?
Иллюзии… Рита давно их не строила. И никому бы этого не пожелала. Ещё полгода назад она считала, что у неё есть настоящая подруга – Люба. Но однажды…
По школьной программе они тогда проходили «Войну и Мир». Книг в школьной библиотеке на всех не хватило, и Зоя Васильевна, на свой страх и риск, взяла огромную новую книгу Толстого у своей знакомой, с заверениями вернуть через месяц без единой помарки. Книга была уникального издания и очень дефицитная.
Книгу Рита не испачкала. Не успела. Она исчезла. Больше всего Рита переживала за мать: как же ей не повезло с такой дочерью, и как Зоя Васильевна будет объясняться со своей знакомой. На очередном уроке литературы Рита подняла руку, и попросилась к доске. Обсуждался образ Наташи Ростовой.
– Рита? – удивилась учительница, – Интересно услышать твоё мнение о Наташе.
Она вышла к доске, и, обведя класс долгим, внимательным взглядом, тихо произнесла:
– Образ Наташи Ростовой, лично у меня, ассоциируется с Евой, женой Адама. Идеальная женщина во всех отношениях. Любит того, кого ей Бог послал, дорожит семьёй, мужем и домом. Но я хочу сказать не об этом. Ребята. У меня пропала книга. «Война и Мир». Пропала здесь. В классе. Я хочу, чтобы мне её вернули. Сейчас. Если её не будет через минуту на моей парте, я иду к директору и прошу его вызвать милицию.
В классе наступила тишина. Ещё бы! Ведь это был не первый случай воровства. Они часто говорили об этом, но никого не хотели подозревать. Их класс был достаточно дружным.
Рита обводила взглядом всех. Никто не опускал глаз. Никто. Кроме Любы. Её подруга покраснела, медленно достала из портфеля книгу и положила на парту. Книга была без обложки.
Им предстояло учиться вместе ещё полтора года. Она никогда не разговаривала больше с Любой. Простить такое предательство было невозможно. Иллюзии…. Ей иллюзии не нужны. После них бывает очень больно.
Маме пришлось всё объяснить. Риту она не поругала, конечно. Не за что было. Но, как всегда, сказала свою излюбленную фразу:
– Хоть и говорят, что русская душа широкая и прекрасная, я мало порядочных людей встречала в своей жизни. Сволочи все кругом.
Спорить с мамой бесполезно, да Рита и не пытается. Только скандал будет, ничего другого.
Глава 5. Издательство
Рита проснулась, как всегда, рано. Да и ночью не спалось. Она слышала, как мать плакала. Горько, тихо, и отчаянно. Понятно, что это из-за Виктора. Рита несколько раз видела, как он приводил в дом высокую блондинку, щербатую и некрасивую. Мать рядом с ней просто королева, хоть и старше лет на десять. Отношения, видимо, у них разлаживаются, и это после 15 лет любви. Рите сейчас понятно, почему мама редко ночевала дома, а тогда, в детстве, была только боль. Виктор жил в соседней квартире за стеной. Жил с мамой, Беллой Антоновной. Их огромная комната была разделена на две половины. Они могли это позволить себе, так как комната была угловой, и имела три окна. Условия были такие же, как у всех в этом районе: колонка во дворе, умывальник в комнате, ночной горшок за дверью. Утром – длинная очередь из жителей дома в «место общего пользования», и у каждого ведро с помоями. Мыться ходили в баню раз в неделю. Это было дорогое удовольствие, да и времени занимает много, считай, полдня на это уходит. Каждый день не находишься.
После вчерашнего разговора с мамой о том, что ей надо остаться здесь, в родном городе, и работать «белошвейкой», невозможно было сомкнуть глаз. Замучили воспоминания. А стрекозы, которые спасли ей жизнь? Неужели для того, чтобы продолжать жить, как и раньше? Слышать оскорбления, упрёки, унижения. Оправдываться и постоянно чувствовать себя виноватой. По-прежнему сторониться ребят, ходить в кино только с мамой, бояться принести букет цветов после концерта. Один раз осмелилась, и тут же поступила реплика:
– Что, от ухажёра цветы? Думаешь, зачем ты ему нужна? Переспит, и бросит. На большее не рассчитывай. Меня все бросали, и тебя будут бросать.
Мама один раз за всю жизнь похвалила. За работу. Значит, надо работать. Надо найти такую работу, которая в будущем поможет стать журналисткой.
– Я найду работу в издательстве, – вслух произнесла Рита, и услышала стук в дверь.
На пороге стоял почтальон и держал огромный пакет.
– Вы будете Маргарита Ковальская?
– Я, – удивилась Рита, – Что это?
– Вам заказное письмо, вернее, даже, бандероль. Распишитесь, пожалуйста.
Рита, после ухода почтальона, долго сидела, глядя на огромный плоский пакет, боясь раскрыть его. Потом опомнилась, что может опоздать в школу, взяла решительно ножницы, и вскрыла пакет.
На стол выпали две огромные фотографии. На одной была изображена девушка в полупрозрачном одеянии во весь рост, а на другой – только лицо всё той же девушки. Приглядевшись, она поняла, что это снимок с картины. Внизу стояла подпись: Рублёв. На обороте фотографии во весь рост она обнаружила слова: «Авдотья Истомина – русская Терпсихора». На фото, где было только лицо, было написано одно слово: ТЫ. Крупными буквами. Никакого письма или записки в пакете не было.
– Сумасшедший художник, ты что сотворил? – спросила она Рублёва так, как будто он мог услышать её, – Похожа. Но это не я. Мои волосы, губы, глаза, фигура. Всё моё. Но это не я. Выражение лица не моё, характер не мой, а глаза? В них можно утонуть. Я, тоже, когда-то рисовала лица. Конечно, у меня нет такого таланта, как у Вас, художник Рублёв. Господи, сколько в этом взгляде смелости, страсти, насмешки. Милая Истомина, Вам можно только позавидовать. Мне бы стать такой. Смелой и свободной.
Рита, взглянув на часы, убрала фотографии в пакет, положила его под матрац, и, захватив книгу о жизни Ван Гога, побежала в школу.
Несколько дней подряд Рита ходила по всем редакциям города, прихватив с собой несколько школьных сочинений. Она, смущаясь и краснея, пыталась донести до секретарей, что хочет работать журналистом в их газете, и просила проводить её к главному редактору. На неё смотрели, как на снежного человека, спустившегося с горы Арарат, а оглядев с ног до головы юную девушку в школьной форме с фартуком, они неизменно отвечали, что в их практике не было ещё случая, чтобы детей принимали на такую ответственную работу, даже внештатно, и отправляли в отдел кадров.
– Мы на работу школьников не берём. Как платить будем?– спрашивали кадровики.
– Я готова работать без денег. Через год я школу закончу.
– Вот через год и приходи. Курьером, может быть, и возьмём.
Оставалась только одна газета, к которой Рита даже боялась подойти. Центральная. «Таганрогская Правда». Она находилась на её любимой Греческой улице.
Однажды, придя из школы, Рита решила всё сделать по-другому. Переоделась в своё красивое платье, расплела косы, достала портрет из-под матраца, внимательно на него посмотрела, и попыталась изобразить причёску, как на портрете, и придать своему вечно грустному выражению лица тот задор, страсть и смелость, которой обладала Истомина. Прихватив книгу Гёте «Фауст», которую в данный момент читала, она отправилась в редакцию.
Редактором газеты «Таганрогская Правда» был мужчина, Соколовский Анатолий Арнольдович. Секретарша поинтересовалась, записана ли девушка на приём, и, заглянув в свой журнал, высокомерно объявила, что придётся подождать, так как у начальника совещание. Рите ничего не оставалось делать, как присесть в коридоре, и немного почитать. Через полчаса ей разрешили пройти к руководству.
Она вошла в кабинет, умирая от страха. Ноги и руки стали ватными, во рту пересохло так, что язык прилип к нёбу и никак не хотел отклеиваться. «Трусиха, – подумала она, – И какой из меня получится журналист, если я боюсь людей. Сейчас уйду, скажу, что ошиблась. Извинюсь, и уйду. Видно, мама права, с моими мозгами только в швейной мастерской и работать. О, нет, только не это. Интересно, как бы повела себя Истомина? Также бы струсила?»
Рита прижала книгу к себе и закрыла глаза, чтобы представить эту удивительную девушку. На мгновение, на одно лишь короткое мгновение, ей показалось, что она, Рита, стоит на сцене необыкновенно красивого театра. Весь зал полон людей, и они чего-то ждут. Чего? «Они ждут сказки, танца, чуда. Они ждут её, Истомину», – почувствовала Рита, и гордо вскинула голову. Ведение исчезло.
– Добрый день, Анатолий Арнольдович. Меня зовут Маргарита, и я хочу у Вас работать, – выпалила скороговоркой Рита, и отчаянно покраснела от своей смелости.
– Добрый. А Вы, собственно, кто? Фамилия у Вас есть?
– Есть. И я будущий журналист Вашей газеты. Прошу Вас испытать меня в работе. Вот мои сочинения. Школьные. У меня талант. А фамилия моя Ковальская, – продолжила она, и, только после этих слов, Анатолий Арнольдович оторвался от чтения каких-то бумаг, поднял голову и внимательно на неё посмотрел.
– Ковальская? И сколько Вам лет, Ковальская? Вы школьница?
– Да. Одиннадцатый класс. Но я смогу и учиться, и работать. Могу работать без денег. Прошу дать задание.
– Задание? А Михаил Ковальский, случайно, не Ваш отец?
– Мой. Да, конечно. Отец.
– Так это он Вас записал на приём? А почему меня не предупредил? Я ждал его, а пришли Вы. Ну, что же. Буду рад оказать Михаилу такую услугу. Хотя… Не имею права.
– Пожалуйста. Только одно задание. Испытайте меня.
– Испытать? Знаете, я дам Вам задание. Выполните, возьму на работу.
– Я записываю. Выполню, не сомневайтесь, – сказала Рита почти шёпотом, так как смелость покидала её.
– Завтра в наш город приезжает театр «Современник» из Москвы. Возьмёте интервью у Олега Ефремова, тогда и поговорим серьёзно о Вашей работе в редакции. Ваши сочинения оставьте пока при себе. Задание сложное, сами понимаете.
– Я справлюсь.
– А что за книгу Вы держите в руках? Можно поинтересоваться?
– «Фауст».
– Вот как? Ну, как говорят, чем чёрт не шутит. До завтра, Ковальская.
– До завтра, Анатолий Арнольдович. Спасибо за доверие, – ответила Рита, и выпорхнула из кабинета, не дав ему передумать и пожалеть о только что данном ей поручении.
Рита, выйдя из кабинета, прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Сердце колотилось от страха и от счастья. Чего было больше, понять Рита даже не пыталась. Мимо неё прошествовал хорошо одетый пожилой мужчина с копной седых вьющихся волос, мельком взглянул на неё, и скрылся в кабинете Соколовского.
Задание для неё было очень простым. Дело в том, что кружок танцев, в котором она занималась, несколько раз выступал в Чеховском театре. Риту там немного знали, и попасть в администрацию не было никаких проблем, что она тут же и сделала.
В театре стоял переполох: гастроли «Современника» со спектаклем «Сирано де Бержерак» отменились из-за болезни главного режиссёра. Билеты были раскуплены на завтрашний спектакль ещё месяц назад, а сообщили о том, что артисты из Москвы не приедут, только сегодня. Видимо, до последнего дня надеялись, что Олег Ефремов поправится. Многие актёры Чеховского театра находились в отпусках. Одним словом, форс-мажор, со всеми вытекающими последствиями. Единственное, что можно было предпринять, это вместо «Сирано», в главной роли которого должен был выступить Михаил Козаков, выпустить не совсем готовый спектакль «Иванов» с Аркадием Груздевым. Груздева обожал весь город, поэтому особого скандала не должно было случиться.
Глава 6. Статья
Как только Зоя Васильевна уснула, Рита взяла фонарик и, прихватив несколько газет, отправилась в сарай. Ещё раз перечитала те статьи, которые, как ей казалось, были самыми интересными и запоминающимися. Она стала писать, подражая им. Перечитала. Нет, это не её стиль, не её образ мышления. Надо написать так, как она считает нужным. И пусть будет, как будет. За ночь она написала статью в виде интервью со зрителями, которые только что вышли после спектакля. На вопросы, которые она им «задавала», люди «отвечали» по-разному. Одни возмущались, что их не предупредили, другие сожалели, что, приехав из другого города посмотреть именно московский театр, потратили и время и деньги, были и восторженные «отзывы» об игре Груздева, а некоторые «говорили» о том, что в нашей стране всё самое лучшее достаётся только столичным жителям.
Утром, до занятий в школе, она занесла статью в редакцию, а днём, после уроков, пришла, чтобы услышать, какое решение принял Соколовский. Секретарь предложила ей пройти в кабинет начальника.
– А, Рита. Жду Вас. Да, жду. Прочитал Вашу статью. Понравилась. Да, у Вас, действительно есть способности. Мы её, конечно, немного урезали, отредактировали, и выпускаем «в свет».
– Так Вы меня берёте, Анатолий Арнольдович? – замирая, спросила Рита.
– Берём, берём. Определёно, берём. Можно, на «ты»? – спросил Соколовский.
– Можно, если у Вас так принято.
– Твоим руководителем будет Максим Полуяров. Надеюсь, ты его знаешь. Остаётся один вопрос. Ты как хочешь подписывать свои статьи? Как Ковальская? Или возьмёшь псевдоним?
– Псевдоним? А можно?
– За тобой решение.
– Возьму псевдоним,– ответила Рита, и, неожиданно даже для самой себя, произнесла,– Авдотья Истомина. Можно?
– Это, кажется, балерина времён Пушкина? И что в ней особенного?
– Она очень много работала, чтобы стать виртуозной. И я хочу много трудиться, чтобы стать хорошим журналистом.
– Интересное решение. Хорошо. Истомина, так Истомина. Иди, знакомься с Максимом, и получай от него задания.
Рита возвращалась домой «на крыльях». Её взяли на работу в качестве помощницы самого, на её взгляд, яркого журналиста газеты. Ему, как и Соколовскому, статья очень понравилась.
На следующий день, принеся домой газету со своей статьёй, Рита сообщила матери, что будет работать в редакции.
– Хорошая статья, жизненная. Неужели ты написала? – спросила Зоя Васильевна после того, как прочитала её, – А почему подписано «Истомина»? Кто такая?
– Это мой псевдоним.
– Псевдоним, говоришь? Тоже верно. Вдруг что-то не так пойдёт, краснеть за тебя не придётся. Молодец. Работай. Это в жизни главное. А губы на красивую жизнь особенно не раскатывай. И романы в газете не крути. Посерьёзней будь. Там одни развратники работают. Ладно, время покажет на что ты способна.
Время – это такое богатство, которым надо дорожить всегда. Особенно теперь, когда после школы, вместо того, чтобы пройтись по улице Ленина до своего дома, она с радостным волнением мчалась в редакцию за очередным заданием. Всё, что ей поручали, она выполняла быстро и добросовестно: разбирала корреспонденцию, отвечала на письма читателей, ездила с Максимом на интервью со знаменитостями, которые приезжали из Москвы. Рите выделили отдельный стол для работы, и первое, что она сделала, это принесла из дома обе фотографии Истоминой. Они каким-то образом вселяли в неё уверенность, стоило лишь взглянуть на них. Иногда она даже разговаривала с ними и просила совета, но это только когда оставалась одна в комнате.
Через три месяца она стала работать без руководителя. Её статьи всё чаще появлялись в газете. Об Истоминой заговорили. Рита была счастлива. Да и мама прекратила устраивать сандалы. Ей было не до дочери. Она страдала: Виктор объявил о своей свадьбе, которая должна была состояться через два месяца, 31 декабря.
Глава 7. Тайна
Рита не понимала, что такого интересного нашла мама в дяде Вите. За 15 лет, которые она его знала, мамин любимый мужчина располнел, обрюзг, часто ходил неопрятным и даже «навеселе». Рита никогда не слышала, чтобы он интересно о чём-то рассказывал, или блистал остроумием. Она не видела, чтобы дядя Витя дарил маме цветы, ходил с ней в кино или в театр. Их любовь была тайной для всех. Рита ревновала. Страдала. Иногда даже следила за ними. В детстве.
Любовь… Разговоры о любви в их маленькой семье были запретной темой. И если о своей мечте учиться и жить в Москве, она делилась со своей бывшей подругой Любой, то на тему любви она боялась даже заикаться.
У Риты было своё определение любви. Она называла это чувство – «трепет сердца». Будучи ещё ребёнком, она впервые ощутила его по отношению к маме. Рита любила маму всегда, даже когда та её ругала, несправедливо наказывала или отталкивала. Нелюбовь матери болью отдавалась в сердце, но «трепет» не проходил. С возрастом она стала чувствовать «трепет сердца» и по отношению к окружающему её миру: к маленькому котёнку, которого нашла на улице; к Лизочке Нечаевой и Любе Таран. «Трепет» появлялся, когда она брала в руки очередную книгу, ожидая узнать все тайны, которые содержались в ней. Она не покидала кинотеатр на середине фильма, даже если он был неинтересен, так как любила этот фильм, пока он не заканчивался. Она любила буфетчицу, угостившую её чёрной икрой, учителей и своих одноклассников, свою улицу, свой старый дом, даже колонку, в которой они брали воду.
По отношению к мальчикам первый «трепет сердца» появился, когда она познакомилась с Аликом, и длился до тех пор, пока он не надел свой серый костюм в белую полоску. Были и другие влюблённости: стоило мальчику совершить добрый поступок, или хорошо ответить у доски, или по-доброму с ней поговорить, как-то по-особенному улыбнуться, она начинала чувствовать, что сердце начинало трепетать. Трепет не возник только к Виктору. Не смотря на его необыкновенную красоту, она ни разу не испытала даже маленькой симпатии к нему. Он был злым, и она это чувствовала.
