Ирина Баранова
Метро 2035. Царица ночи

Глава шестая
Истина где-то рядом?

Ноябрь – декабрь 2020 года

Но Пинцету с утра было не до того: добрая половина станции слегла с пищевым отравлением.

Митяй был в ужасе, его знаний явно не хватало, а в арсенале была лишь резиновая клизма да активированный уголь. Лазарев, один из немногих (случайно ли?), кого зараза обошла стороной, вызвался ему помогать. К вечеру стало немного полегче.

– Если никто не окочурится, пойду наверх, в первой попавшейся церкви свечку поставлю.

– Если по дороге тобой не закусит никто.

– Не закусит. Дело-то богоугодное.

– Вот не знал, что ты у нас такой… боговерующий.

– Не… Не боговерующий я. Хоть, может, и зря. Видишь, боженька меня, дурака криворукого, пожалел. Пока ни одного жмура.

Пожалел… А что ж он, старый пердун, миллионы не пожалел? Или надоели они ему до изжоги? Вот и он, Виктор, богохульствует сейчас, отказывается верить, что есть ТАМ кто-то, кто вершит судьбы и управляет ими, грешными. А ведь даже бабка его, блокадница и ярая коммунистка в церковь тайком ходила. Как это она там говорила? На войне безбожников не бывает? Намекая, что ту, самую страшную зиму ей только вера пережить и помогла. Можно подумать, что другие меньше верили… Эх, никогда он в этом всем не разберется, да и не надо, наверное. В последней войне безбожники все равно, кажется, победили.

Само собой, ни о какой вылазке наверх речи уже и не шло, не до того было, да и некому, по сути.

А на следующий день утром, с опозданием на полтора суток, вернулась группа Иванова. И с ними – два полуживых бойца, оставшиеся от отряда Макара. Пришли пустые…

Что именно рассказал старший группы Роману Ильичу, так и осталось тайной, бойцы тоже молчали. Это подлило масла в огонь: недовольства уже никто не скрывал, народ на полном серьезе обсуждал пути отхода и станции, где их могли принять вместе со всеми чадами и домочадцами. Было ясно: на Петроградской ловить больше нечего, станция обречена. Доводы Ильича, что там их никто не ждет, никто не слушал. Выбор был небольшой: остаться на Петроградской и гарантированно умереть от голода, или уйти в никуда с надеждой на жизнь. Хоть и призрачной.

И тогда Роман Ильич не выдержал, запил.

* * *

– Слушай, Витек…

– Ну?

Пинцет в эти дни окончательно перебрался к Виктору, к себе ходил только ночевать. Лазарев, в принципе, не возражал: вместе было не так тоскливо смотреть, как рушится привычный миропорядок. Наверх никто уже не ходил, запасы таяли, еще немного, и тут тупо будет нечего жрать. Кто-то решился, ушел. Те, кто остались, или просто побоялись неизвестности или, возможно, все еще надеялись на чудо.

– Что ну? Может, двинем отсюда? Неохота с голоду дохнуть.

– Думаешь, нам будут где-то рады? Конечно, ценные кадры… Целый зубной врач и студент-гуманитарий, криворукий к тому же. Если для тебя, может, больные зубы всегда найдутся, то моя биология сейчас на фиг никому не упала, поверь. Дим, тут надо что-то решать. Где родился, там и пригодился, слышал про такое?

– Где родился… Тут я родился, в Питере. Ты, Витек, не знаешь… А ведь я из знаменитой династии! У нас род потомственных врачей, так-то вот. У меня даже выбора не было – медицинский. А мне эта медицина знаешь как поперек горла? Вот и вышел из меня Пинцет. Так что моим несостоявшимся пациентам жутко повезло, что я до них не добрался. И это даже несмотря на то, что папочка меня на стажировку аж в Израиль отправлял. Вот остался бы там насовсем и не сидел бы тут с тобой сейчас, – Митяй хмыкнул, и непонятно было, то ли с сожалением, то ли просто смеется.

– Слушай, Мить… Есть у меня одна идейка, третий день покоя не дает. Если что, шендербек у тебя еще остался?

– Обижаешь, стратегический запас всегда на месте.

– Приготовь. Немного! Вдруг понадобится.

– А чего задумал-то?

– Потом. Чтоб не сглазить.

Ботанический сад хранил какую-то тайну, Виктору удалось ее приоткрыть, совсем чуть-чуть, самую капельку. Этого было достаточно, чтоб начисто лишить его покоя. И еще он чувствовал – спасение должно прийти именно оттуда. Что это будет? Схрон ли, полный так нужной сейчас им провизии, или что еще, он не знал. Да так ли уж это было важно?

Она звала его… Виктор чувствовал этот зов каждой клеточкой. Воспоминания детства, голоса в туннелях – все это уже не было наваждением и не казалось ему признаком безумия. Он уже не страшился своих ощущений.

Осталось рискнуть…

* * *

В комнате стоял густой сивушный дух. Виктор взял со стола кружку, понюхал: ну и дерьмо! Где только начальник раздобыл эту гадость?

Роман Ильич на появление постороннего никак не отреагировал. Даже глаз не поднял.

– Эх, Ильич… Что ж ты так запустил-то себя, а? Ау-у!!! – Лазарев несколько раз пощелкал пальцами, пытаясь привлечь внимание начальника.

Словно нехотя тот повернулся в его сторону.

– Чего пришел? На трупе оттоптаться? Воронье… Падальщики. Предатели вы все.

Виктор с удивлением обнаружил, что начальник не так уж и пьян, как сначала ему показалось. Это удача, однако!

– А ты чего хотел? Человек ищет, где лучше.

Момент истины: как Ильич отреагирует на эту фамильярность всегда предельно вежливого с ним Виктора? Где-то на уровне копчика было понимание – от этого много зависит. Если не все.

– А где лучше? Ты вот знаешь это? Дураки. Кому лишние рты нужны?

– Вот поэтому я тут.

Кажется, Роман Ильич его не услышал. Или не понял. Или не поверил, что кто-то, кроме него, понимает истинное положение вещей и тоже ХОЧЕТ, чтоб Петроградская жила, что ему есть, что терять.

– Ильич, ты меня слышишь, а?

Тот вместо ответа полез под стол, откуда вытащил бутылку. Пустую. И с сожалением отбросил ее в угол.

– У тебя браги нет?

– Кое-что получше имеется.

Виктор уже открыл было рот, хотел сказать про Митяев самогон и что сейчас принесет бутылку, как тут его осенила неожиданная идея. Не дав Ильичу опомниться, он выпалил:

– Про схрон на Ботаничке помнишь?

И затаил дыхание.

Реакция Романа Ильича была что надо, о такой парень даже и помечтать бы не мог: хмель слетел с начальника в одну секунду. Ох, рано собрались списывать Ильича, рано, еще послужит, курилка. Какое-то время перед Виктором был прежний начстанции, но запала хватило ненадолго.

– Эх, молодежь, не понимаете – нет ничего страшнее обманутых надежд… Шел бы ты, – начальник махнул рукой и уткнулся носом в стол.

– Роман Ильич, да послушай ты!!!

Виктор схватил его за плечи, встряхнул, пытаясь привлечь внимание. Наверное, излишне усердно.

– Ты не оборзел часом? – Ильич оттолкнул мужчину, и тут же занес кулак для удара.

– Да успокойся ты уже! Тьфу, зараза! Уж лучше бы все развалилось окончательно, а то испрашивай вот величайшего соизволения у пьяной сволочи!

Сей экспрессивный спич неожиданно возымел успех: Роман Ильич вдруг успокоился и вполне осмысленно взглянул на Виктора.

– Ты действительно в этот схрон веришь?

Верил ли он? Верил ли сам в то, что другим могло показаться ерундой, шизофреническим бредом, пустой тратой времени?..

– Не верил бы – не пришел.

– Ну и вали тогда. Только пойдешь один, никого с тобой не пущу.

Один так один, на большее Виктор и не рассчитывал.

– Я через Ботаническую выйду. И вернусь так же.

– Да хоть через систему канализации…

* * *

Волнение ушло совсем, как только он ступил на поверхность. После того злополучного похода прошла всего пара недель, но произошедшие изменения было видно невооруженным взглядом: Ботаничка разрасталась, она медленно и верно разрушала все, что когда-то было создано человеком. Плющи и лианы вгрызались в каменную плоть зданий, душили их, крошили, словно острые ножи кромсали асфальт. В предрассветных серых сумерках зрелище и страшноватое и завораживающее одновременно.

Некоторое время Виктор стоял, любуясь картиной, потом опомнился: зимние питерские дни беспощадно коротки, да и холодновато было для прогулок.

Пора.

Ботанический сад в этот раз встретил его по-другому. Чувствовалась сила, Нечто очень могущественное таилось в его глубине. Это Нечто наблюдало за ним, с любопытством следило с того самого момента, как он пересек Карповку. И – Виктор готов был поклясться – ждало. Страха не было, ноги сами несли его в глубину зарослей. Казалось, что буйная растительность, эти джунгли, в которые превратилась Петропавловская, расступались перед ним, словно указывая, куда идти, а потом смыкались за спиной.

Вот и главная оранжерея… Ее купол, почти не пострадавший, светился желтым пульсирующим цветом. Несколько крупных псов, сидевших у входа, зарычали, увидев его. Странно, но Виктор совсем не испугался. Он откуда-то знал – не тронут. Так и вышло: собаки, поскуливая, расступились, освобождая проход.

Здравствуй, Царица… От Виктора не укрылось, что растение сильно прибавило в размерах. Огромные сочные стебли, словно руки, раскинулись в разные стороны, а на них, в такт дивной музыке, шевелились иголки. Это было настолько невероятно, что Виктор поначалу принял звуки за галлюцинацию, и лишь присмотревшись догадался: капли конденсата, скопившиеся под куполом, падая вниз, резонировали от цветов и листьев окружавших Царицу растений. В середине этого великолепия, словно корона, возвышался прекраснейший из цветов. Он играл красками, переливаясь ярко-желтым, смеясь оранжевым, и вдруг наливался красным, почти бордовым. Виктор сделал несколько шагов вперед…

Неожиданно мужчина споткнулся о корневище, упершееся ему в ноги, и упал на коленки. Он даже не почувствовал боли – все его мысли, все чувства были сейчас заняты этим удивительным и прекрасным цветком, царственно возвышавшимся над ним.

– Я пришел к тебе, моя Царица…

Невероятно, но она словно услышала его. Виктор явственно почувствовал ее радость, и… Черт возьми, если это было не торжество: Царица праздновала победу, свою победу над человеком. Запахло ванилью, руки-стебли потянулись к мужчине, но он не испугался, в тот момент он готов был умереть, если на то будет воля Ее Величества. Сегодня цветку не нужна была его жертва, вместо этого он бросил к ногам Виктора зеленый, сочный комочек, покрытый небольшими колючками. Отросток. Виктор нагнулся и взял его в руки. Росточек мгновенно обвил ладони своими корнями…

Между человеком и растением образовалась прочная связь, которую понимали только они вдвоем. В голове Виктора шелестел приятный женский голос, и это уже не было плодом его больных фантазий.

– Все будет сделано, – благоговейно произнес человек.

* * *

Бункер он нашел. После «беседы» с Царицей он точно знал, куда надо идти, да и Ботаничка словно сама помогла Виктору его обнаружить: тропинка, как по волшебству появившаяся в зарослях, привела его прямо туда.

* * *

Лазарев вернулся через сутки. Вернулся, да еще и сувенир принес – кусок металла, а на нем выдавлено: «Объект ГО «Монолит» 3487»…

Это был настоящий Клондайк: обильно смазанные солидолом банки с тушенкой, кашами, рыбой, сухое молоко, чай и кофе, опреснители воды, средства индивидуальной защиты, лекарства и много чего еще, что могло пригодиться в условиях полной изоляции. А еще семенной материал. Сразу было видно – не просто склад, а скорее научная лаборатория. Вот и оборудование тут было соответствующее.

Роман Ильич быстро смекнул, что особо распространяться о находке нельзя, поэтому всем, кто видел склад, было велено молчать. О том, чтоб оставить все это на месте, тоже не могло быть и речи, поэтому группа особо доверенных бойцов целую неделю перетаскивала все это богатство на Петроградскую, размещая в туннелях и хозяйственных помещениях. Часть контейнеров перетащили на соседнюю Ботаническую, полностью заполнив ими все подсобки и часть платформы, специально с этой целью отгороженной.

Блокпост, устроенный тут же, был единственным, который охранялся автоматчиками.

Глава седьмая
Смотритель

Декабрь 2020 года. Станция метро Петроградская

На официальной карте Питерского метрополитена станции «Ботаническая» не было. Правда, не случись трындец, метро в Питере обзавелось бы собственным кольцом, частью которого эта станция, вместе с соседней Сампсониевской, и должна была стать. Туннели к ней, как со стороны Выборгской, так и от Петроградской, были готовы, гермоворота стояли на своих местах, коммуникации подведены. Технические помещения были введены в эксплуатацию прямо перед катастрофой, так что была тут и вода и освещение. Сама станция, правда, числилась в долгостроях, была до жути неуютной, для жилья по этой причине непригодной, да и далековато от обжитой Петроградской расположенной. Поначалу тут попытались устроить огород, но дело не пошло. Короче, для склада она подходила идеально. Как и для того, что задумал Виктор.

В тот момент ему можно было все. Станцию в свое распоряжение? Да какой вопрос? Платформа огромная, места всем хватит! Оборудование туда перенести? Да, господи, жалко, что ли? Все равно оно никому, кроме него, и не нужно! Отгородить его стенкой? Да и это не сложно, материалы бросовые, на все хватит. И чем бы дитя не тешилось… Отдельное освещение для кактусенка? Ну… А! В конце концов, надо же и уважить парня, ведь всех нас спас!

Виктор прекрасно понимал, что от него просто отмахнулись. Да и пес с ними! Пусть там думают, что хотят, ему-то что? Он получил желаемое, и это главное.

Виктор с любовью осматривал оборудование. Многое было ему не знакомо, что-то он никогда не сможет использовать. Но большинство приборов вполне могли ему пригодиться. И он с нетерпением следил за работами, предвкушая, как запрется тут, и…

Странно, а ведь он никогда не увлекался исследованиями. И на биофак он пошел только из-за родителей: как же, сын, продолжатель династии. Дочка-то их уже успела кинуть, подалась в педагогику. А Виктору просто было все равно. И на отца, который и дома с маниакальной увлеченностью колдовал над своими пробирками, он смотрел как на помешанного.

* * *

– Иди сюда, смотри, – отец вытянул впереди себя пробирку с торчащим из нее ростком. – Сейчас я тебе покажу маленькое чудо! Та-ак, а теперь мы задернем шторы…

– Видишь?

Росток, совсем недавно бодро торчащий вверх, вдруг ожил: то увядал, то вновь пытался приподняться, закручивался вокруг пробирочного горлышка.

– А теперь добавим немного света… Самую малость.

Мужчина отодвинул занавеску, капельку, совсем чуть-чуть. И росток тут же отреагировал, потянулся на свет.

– Вот!!! Ты понял, что это значит?

Само собой, Виктор, тогда еще Витюшка, ничего не понял. И чего тут радоваться? Но послушно мотнул головой.

– Растения, они как люди, все видят и все замечают. Только не так, как мы. И реагируют медленнее. Любой цветок, деревце к свету потянутся, но только все это не сразу будет. А этот малыш реагирует моментально. И света ему надо совсем чуть-чуть. Понимаешь, что это значит?

Витя не понимал, поэтому помотал головой. Отец засмеялся.

– Эх, мал ты еще, да… А вот представь. Кто-то заблудился в пещере или авария какая. И ни фонарей, ни огня, и выход есть, а где он – никто не знает. А Огонек легко укажет путь!..

Мужчина поманил ребенка к себе.

– Иди-ка, что еще покажу.

А вот это было уже интересно: к столу с микроскопом мальчику подходить было строго-настрого запрещено.

– Вся вселенная когда-то возникла из одной маленькой клеточки. Поэтому все мы братья-сестры, и люди, и животные, и растения. Части одного мира. И если вдруг у человека получится соединить все эти части вместе, это будет совсем новый мир, без болезней и, наверное, без смерти…

* * *

Отец ушел из жизни очень рано. Все его исследования оказались никому не нужны, время было такое. Да и вообще, все это казалось смешным и несущественным. Как раз для номинации на Шнобелевскую премию. Отец вынести этого не смог, угас. Тихо и незаметно.

А самому Виктору потребовалось пережить Катаклизм, оказаться запертым под землей, попасть к Царице, чтоб однажды произнести: «Папа, а ведь ты был прав»…

Обидно было, что поделиться своими соображениями он ни с кем не мог. Кому это интересно? Пинцету? Или Люсинде? Да плевать они на все хотели.

И еще: ему катастрофически не хватало знаний! «Истина где-то рядом», вот только бы знать еще, как она, эта истина, выглядит и с чем ее едят. Пока же Виктор абсолютно не знал, с чего начать и что должно получиться в конце. Последнее его особенно раздражало.

Идея пришла неожиданно…

– Дим, а не хочешь со мной в город прогуляться?

– Ха, что, песики проголодались? Увольте, меня роль бифштекса не прельщает. Да и с моей ногой много не находишь.

– Собачек не бойся, я рядом буду, а меня они не тронут.

Не тронут, Виктор был в этом точно уверен. Как и в том, что сможет защитить попутчика.

– Нет, я сказал. Не пойду. Меня и тут неплохо кормят!

– Пойми. Мне очень надо. А одному идти, сам понимаешь, стремно. С группой? Так они меня только до места доведут, и по своим делам. А мало ли что?

– Тю-у… Да Витюшенька-то у нас испугался!

Знал бы сейчас Пинцет, сколько сил стоило Виктору не послать того ко всем чертям! Еще издевается, гад.

– Если скажу, что испугался, тебе легче будет? В городе не только зверушки неведомые, но и дома разрушенные, стены падающие. Страховка нужна. Мне просто обратиться больше не к кому, Дим.

– А что тебя вдруг на улицу-то потянуло? Не сидится на станции – запишись в отряд, экскурсии для наших, как его, это, сталкеров никто не отменял пока.

– Мне к себе домой заглянуть надо.

– Опа! Странный приступ ностальгии. Но это без меня, уж извини, и это мое крайнее слово!..

Слово оказалось совсем не крайним, и в конце концов здоровый авантюризм победил.

Ильич поначалу заартачился: как-никак, а Митяй – единственный на всю станцию доктор, и случись что с ним… Потом вдруг неожиданно согласился. Возможно, вспомнив про «квалификацию» этого самого доктора. Но с условием: до места они пойдут вместе с группой Волкова и возвращаться тоже будут вместе с ними. Короче, лучше и придумать было нельзя.

В путь вышли на следующий день, в сумерках. Им, отвыкшим от дневного света, дневное солнышко теперь было противопоказано.

– Караваев, не забудь: вверх не смотреть, голова отвалится.

– Да ладно, что я, неба не видел?

Конечно же, он не удержался. И тут же свалился на карачки, отбив колени и чуть не подавившись рвотными массами. Сдержался с трудом, только потому, что вымазаться по уши остатками ужина – перспектива незавидная.

Волков помог Митяю подняться, а потом еще какое-то время тащил его за собой. Пинцет, когда чуток оклемался и избавился от опеки сталкера, так увлекся разглядыванием постъядерного пейзажа, что чуть не отстал, за что получил увесистую оплеуху от одного из бойцов. Лазарев на поверхности был не новичок, но в этой части города никогда не был, поэтому тоже вертел головой в разные стороны.

До родительского дома идти было всего ничего, странно, что Виктору раньше не пришло в голову наведаться туда. Он даже не знал, цел ли тот, не напрасная ли трата времени это его путешествие.

* * *

Если для Виктора, то для него самым сложным оказалось перейти на противоположную сторону проспекта: автомобили, легковые, грузовые, наши, скромненькие и непрезентабельные, и дорогущие иномарки – все они скучились так, что свободного прохода между ними, казалось, не найти. И в каждой машине – по скелету. И, иной раз, не по одному. Виктор вдруг представил, как в полнолуние все эти мертвецы оживают, выползают из своих проржавевших гробов, и начинают охоту за ними, оставшимися в живых. А как иначе? Мертвое – враг живого. Особенно если тот – выживший счастливчик, а мертвяку не повезло добраться до спасительного укрытия. Лазарев аж испариной покрылся и вздохнул с облегчением, лишь когда они ступили на тротуар.

Город, между тем, жил своей жизнью: что-то ухало, шуршало, урчало, громыхало, тявкало, хлопало крыльями. Им везло, это «что-то» пока ни разу не попалось им на глаза. Или, как еще посмотреть, они ему. Но вот из-под куста сверкнули два зеленых глаза. Волков сделал знак остановиться. Ветки раздвинулись, и показалась большая рыжая голова, а потом выползло и само существо. Кот, вернее, судя по толстым лапам и неуклюжим еще движениям, котенок. Только размером с небольшую собачку. А вслед за ним выскочил котей размером этак с хорошего кавказца. Судя по тому, как животное зыркнуло в сторону людей, а потом выдало оплеуху не в меру любопытному отпрыску, загоняя того обратно под куст, это была его мамаша. Интересно, а какого размера тогда папенька? Тигры какие-то, а не кошки…

* * *

До места, если не считать встречи с кошачьим семейством, добрались спокойно, без приключений.

Дом практически не пострадал, разрушенные верхние этажи и выбитые окна не в счет. Кое-где на стенах была видна копоть, видать, там горело. А вот и окна отцовской комнаты… Пожара в квартире не было, это самое главное, а мародеров и мокрую питерскую погоду интересующие его бумаги как-нибудь, но должны были пережить. Теперь главное – добраться до третьего этажа.

И Виктор, и Пинцет представляли примерно, какие сюрпризы их ждут за порогом парадного: инструктировали новоявленных сталкеров долго, подробно и с каким-то садистским удовольствием.

– Главное, смотреть по сторонам и под ноги. Если увидишь паутину, тикай, и не оглядывайся, и не думай, что если маленькая, то паучок тебя не осилит. А еще слушай в четыре уха. Каждый в четыре! Если в квартире нет человека, то это не значит, что там нет жильца. Голодного, кстати. И еще: время ничего не щадит, лестничные пролеты, кстати, тоже. Зазеваетесь – костей не соберете.

Да, природа-матушка постаралась, смешала в своем миксере всех и вся, и выпустила на волю: плодитесь и размножайтесь. И жрите всех, кто зазевался!

В парадный вошли на цыпочках и не дыша, как и учил Волков, огляделись, посветили фонариками по сторонам. Чисто, ни паутины, ни свежих говяшек. Да и сухих не наблюдается.

И лестница тоже была цела, так что до двери квартиры новоиспеченные сталкеры добрались без препятствий. И тут Виктор застыл в нерешительности: он неожиданно подумал, что не знает судьбы матери. И что случилось с сестрой и племянниками, приехавшими погостить как раз накануне бомбардировки. Вот сейчас он откроет дверь – а они все там, высохшие скелеты, сидят, его дожидаются: здравствуй, сынок, привет, братишка… Бррр…

Мужчина собрался с духом и толкнул дверь. Заперто. Надо же, вот именно этого он и не предусмотрел. Черт! И как быть? Виктор в отчаянии стащил с себя противогаз. Пинцет, глядя на него, тоже убрал с лица надоевшую маску.

– Что, Ботаник, обломинго? И как теперь быть?

– Попробую выбить. Или еще что. Не возвращаться же не солоно хлебавши!

– Выбить? – Пинцет хихикнул, – Железную дверь? А так не пробовал?

И он тихонько потянул ручку на себя. Дверь, скрипнув ржавыми петлями, открылась.

– Не, конечно, я знал, что ты склеротик, но не до такой же степени!

Пинцет фыркнул. Вслед за ним засмеялся и Виктор.

Выключатель… Он где-то тут, на стене. Ага, вот. Сейчас включим свет… Виктор отдернул руку: чего это он? Ведь ничего уже не будет, не может быть – ни света, ни уютных домашних запахов, ни маминого привычного вопроса: «Вить, ты? Что опять так поздно?». Ни-че-го… Мужчина шагнул в комнату, безумно боясь увидеть там родных покойников. Но было пусто. Пусто и холодно. На полу мусор – битое стекло, пыль, какие-то тряпки, бумаги. Видно было, что в квартире уже побывали, вынесли, что могли. Хотя, если честно, брать у них было особо и нечего, золота-бриллиантов не нажили. Да кому, правда, сейчас это и нужно? Ему вот точно нет. Ему тут надо одно: записи отца. Виктор знал, что мать не выбросила ни одной бумажки, и всегда удивлялся: зачем? К чему хранить всю эту макулатуру, никому не нужные бумажки? А теперь был за это ей очень благодарен!

Аккуратная стопка тетрадей лежала на месте. Бумага немного отсырела, но это не страшно: эпоха чернил все равно ушла безвозвратно. Мужчина бережно уложил бумаги в рюкзак, усмехнулся – вот и вступил он в права наследования. Все. Теперь дождаться Волкова. А потом домой, разбираться во всем этом…

* * *

Они сидели на лестничной площадке, прямо у дверей квартиры: тут казалось уютнее, чем в разоренном помещении.

– Михалыч, – Виктор не сразу понял, что Волков обращается именно к нему, – ты просто счастливчик, не зря про тебя слухи ходят, что заговоренный, – за всю дорогу ни одной твари не встретили.

Сам Лазарев этому был ни капельки не удивлен: заговоренный – не заговоренный, а собачки его дважды уже не тронули. Так остальные-то звери чем лучше? Но про котов все-таки решил спросить.

– А коты?

– Васятки-то? Так они ж почти ручные. Мирон приручил.

– После того как мамашка гнала нас полквартала.

– Ой, Мирон, чья бы мычала, нефиг было ее котенка на руки тащить.

Мирон засмеялся.

– Мы это семейство две недели назад встретили. Котенок маленький еще, дурной, прямо мне под ноги вывалился. И так по-домашнему мявкнул, мол, возьми на ручки. Генетическая память сыграла. Ну, я и взял. И тут это чудище выскочило, мамашка его.

– Вот ты бы мамаше про генетическую память и рассказал. А то в первых рядах от нее драпал. Тоже мне, кошатник…

– А что драпать-то? Подстрелить же можно.

– Э, Витек… Не понимаешь ты кой-чего. Кошка эта, мамашка, захотела бы – вмиг нас разорвала, затвором передернуть бы не успели. А она просто прогнала, попугала, но не больше. И зачем убивать, если не нападает? Всякой твари жизнь дана не нами, поэтому и не нам ее отнимать.

– Волков, ты что, пацифист? – Виктор фыркнул. – А бог-то, однако, шутник, вон каких тварей понаделал.

– Твари или не твари, но убивать почем зря нельзя. Карму испортишь, – Волков решительно встал. – Подъем! Перекурили, теперь пора.

Когда шли мимо кустов, Виктор непроизвольно замедлил шаг, но котеи не показались. Может, Макар с Волковым правы? Все-таки кошка – символ домашнего уюта, и у мужиков тоже сработала генетическая память?

Виктор, непривычный к таким нагрузкам, устал. Волков же понял его состояние по-своему.

– Михалыч, а, Михалыч, да ты не расстраивайся, давай я походатайствую перед начальством, будешь с нами ходить? Что на станции сидеть? Скукотища ж.

Приплыли… Виктор вдруг понял, что передышка, которую дал ему Роман Ильич, была именно передышкой. Никто его в покое не оставит, и просиживать штаны, когда на счету каждый работоспособный человек, не даст. Черт, черт и черт! Вот поймал он удачу за хвост, а она взяла и хвост этот у него в руках оставила. Упорхнула, зараза.

* * *

Волков свое обещание сдержал: Роман Ильич вызвал Виктора к себе на следующее же утро.

– Витюш… Или тебя теперь Виктор Михалычем кликать? Ты ж вроде у нас теперь фигура легендарная. Спаситель.

– Роман Ильич, да как угодно, хоть горшком. Только в печь не сажай.

– Горшком не буду. Говорят, ты тут желание изъявил посталкерствовать? Не передумал?

Да он об этом и не думал даже! Только как об этом начальнику скажешь? Он же – начальник! Поэтому Виктор ограничился неопределенным:

– Ну-у…

Роман Ильич вздохнул. На секунду Лазареву показалось, что тот разочарован.

– Тогда поступаешь в распоряжение Волкова. Он теперь твой командир.

Вот и все. Приплыли.

* * *

Волкова он нашел в баре. Спиртное, нехитрые закуски, возможность пообщаться, обсудить новости…

– Михалыч, привет. Присаживайся. Серега, налей гостю, уважь. И за мой счет!

Серега, хозяин закусочной, в представлении Виктора совсем не походил на ресторатора: маленький, щуплый, белобрысый, незаметный какой-то. Но зато с подходящей хваткой и своеобразным чувством юмора: свое детище он назвал «Сто рентген», а в условиях отсутствия на станции товарно-денежных отношений умудрился возродить их в рамках одного отдельно взятого заведения. Валютой тут служило все: продукты, выдаваемые в качестве пайка (из них же и готовилась потом закуска), вещички, которые таскают сверху, – эти шли в загашник самого Сереги, и даже спиртное, опять же приносимое сверху. Формально на станции действовала монополия на горячительное, поэтому заведение лишь условно можно было назвать частным. Роман Ильич свою причастность к заведению отрицал, но идею (само собой, что его собственную) – одобрял: народу надо отдыхать и снимать напряжение. Тем более, что так легче всего было следить за настроениями на вверенной ему территории, и Виктор бы ничуть не удивился, узнав, что Серега постукивает начальнику. Да тот и постукивал…

– Слушай, Волков, – Лазарев хлебнул из чашки, поморщился – самогон был так себе, – вот скажи, нафиг я тебе сдался? Я ж рукожопый! Ни украсть, ни покараулить. Стреляю в «молоко», да и на том спасибо. Хорошо, что хоть знаю, где приклад, а где дуло. Бегать-таскать – тоже не мой профиль: у меня же фигподготовка, а не физ. Я вам только мешаться буду! Обуза.

– Михалыч, а, Михалыч, я ж вчера еще сказал: ты – везунчик! Ни когда туда шли, ни когда обратно – ни одна зараза не встретилась, город будто вымер. Васятки – это не в счет.

– Чушню несешь, Женька. Быть такого не может. Сам подумай, вы нас с Пинцетом где оставили? И сколько еще потом одни по верху топали? И возвращались еще потом, тоже без меня. Так что глупости все это.

Виктор старался быть убедительным. Да, не тронули его собаки, причем два раза не тронули. Но это все было в Ботаническом, раз. Это были собаки, оба раза собаки, два. Как поведут себя другие, кто ж знает? И три… А три – он – это он.

– Так что я бы на твоем месте подумал. Я-то, может, и везунчик, но нас трое тогда было…

– Эх, умеешь ты настроение испортить, – Волков засмеялся и почесал белобрысый затылок, – А ты что, боишься, что ли? Ну да, работенка не сахар, да все лучше, чем под землей-то киснуть.

– Считай, что боюсь, если тебе так удобно. Фобия у меня образовалась. После того выхода.

– И что я теперь Ильичу скажу? А?

– А я знаю?

– Ладно, подумаю, разберемся. Фобия… Кхм. Что-то я никаких фобий до этого у тебя не замечал. Но если желания нет, то да, ты прав, будешь обузой. А мне балласт в городе ни к чему.

– Хорошо, что понимаешь. Благодарствую.

– Спасибо на хлеб не намажешь.

Виктор удивленно посмотрел на своего собеседника: про вознаграждение он как-то и не подумал…

– Да шучу я, что с тебя возьмешь!

– Слушай, а давай я сам с начальником все решу? Как?

– О, це дило! По рукам!

Виктор облегченно вздохнул. Волков тоже, по-всему, остался доволен.

Теперь на очереди Роман Ильич. Но тут надо действовать осторожно, и пока Лазарев понятия не имел, как.

* * *

Все решилось само собой, и если не освобождение, то отсрочку от обязательных работ Виктор получил. Как ему удалось подвернуть ногу, он и сам сказать не мог. Воистину: не проси, а то дадут. Да так, что мало не покажется.

– Слушай, Лазарев, ты вот это нарочно? Ну признайся, а? – Пинцет старательно бинтовал Виктору лодыжку, – Не-ет, это ты точно нарочно, чтоб мне насолить.

– У-у-у… Садюга! Костолом! Больно же! Сволочь рукожопая! Поаккуратнее никак?