Инесса Давыдова
Верона. Часть I

Глава первая

Вера

Наш почерневший от времени барак с резными ставнями стоит на окраине поселка. Если пройти еще немного, упрешься в железные ворота кладбища. Из-за отца к нам редко приходят гости, даже по праздникам. Через приоткрытое окно кухни вижу, как он возвращается с ночного дежурства по размытой после дождя дороге. На нем форма охранника и высокие резиновые сапоги.

Мама застилает стол новой скатертью, которую я помогала вышивать, и подмигивает младшим братьям. На их лицах отражается нетерпение, ведь сегодня мой день рождения, и мама наготовила много вкусностей. Все усаживаются за стол и ждут отца. Он входит на кухню и окидывает нас злобным взглядом. Он как великан из страшной сказки: могучий, лысый, громогласный. Братья говорят, что он гоблин. Никогда не видела гоблинов, но, раз они так говорят, значит, это правда. По выражению отцовского лица мы пытаемся понять, какой у нас день: плохой или очень плохой. Если плохой, он только кричит и отвешивает подзатыльники, от которых искры сыплются из глаз, а когда очень плохой – бьет.

Отец снимает свитер и садится за стол. Мама наливает всем по тарелке борща. Пока он не видит, украдкой добавляет в детские порции маленькие кусочки мяса. Отец убежден, что мясо делает детей агрессивными. Если это так, то запретить мясо в первую очередь нужно ему.

Нам с братьями не до борща: мы неотрывно следим за тортом «Наполеон», который мама испекла еще утром. Лешка облизывает губы и щурится. Знаю, ему хочется оттяпать самый большой кусок. Он у нас жуткий сладкоежка.

– Ты пернул?! – раздается свирепый рык отца.

Сашка бледнеет и вскакивает, опрокидывая табурет.

– Ты пернул, когда я ем?!

Брат бежит к двери, но властный окрик отца пригвождает его к месту.

– А ну стой! – отец медленно поднимается и вытирает рукавом рубашки красный от борща рот.

Я знаю, что сейчас будет, и медленно соскальзываю со стула под стол. Двойняшки следуют моему примеру. Мы скучиваемся, так нас тяжелее вытянуть.

Первый удар сбивает Сашку с ног.

– Коля, не надо! Он же не специально! – кричит мама. – Вере сегодня исполняется семь. Дети ждут торт. Прекрати!

Он ее не слушает, бьет Сашку в живот. Брат корчится и извивается на полу, как змея. Очередной истошный крик мамы заставляет нас прижаться друг к другу еще крепче. Запах мочи разъедает мне ноздри, Пашка описался. Он среди нас самый боязливый. Я наблюдаю, как желтая струйка быстро течет к кухонной плите.

Сашка больше не двигается. Его глаза, как стекло, смотрят сквозь меня. Мне его очень жаль. Почему-то ему достается больше всех, хотя он так старается быть хорошим.

Мои пересохшие губы размыкаются, я начинаю петь и раскачиваться. Сплетенные на моей спине руки братьев не дают упасть. Сначала меня еле слышно, но с каждым словом мой голос крепнет и набирает силу:

Кладу голубя на ручку,

Не тешится,

Переложу на другу,

Не ластится.

Изошел голубь домой,

Полетай, голубь, домой,

Полетай, голубь, домой да

Ко голубушке своей.

Эту колыбельную пела бабушка. Она говорила, что отец просил ее петь, даже когда был подростком. Я напеваю, и отец успокаивается. Отходит от Сашки и наотмашь бьет маму по лицу. Она вскрикивает, хватается за щеку и падает на стул.

– Как меня достали твои ублюдки! И ты достала, сука!

Сизый голубь сворковал,

Голубушку целовал,

Голубушка сворковала,

Голубчика целовала.

Отец срывает со спинки стула свитер, выходит из кухни и громко хлопает дверью. Мы знаем, куда он идет. К дяде Вите. И знаем, каким оттуда вернется…

Сегодня у нас очень-очень плохой день!

– Верона… Верона…

Еще не отойдя от кошмара, распахиваю мокрые от слез глаза и вижу в полутьме нависшее обеспокоенное лицо Лешки.

– Ты кричала… во сне…

Лешка опускается на край кровати и трет глаза. На часах три часа ночи.

– Все! Я проснулась, иди.

– Я это… чего хотел спросить…

Поворачиваю голову и вопросительно смотрю на брата. Лешка мнется.

– Если в Москве встретишь Санька, попроси его привезти мне мобилу на днюху. Пусть ворованную или еще какую. Я единственный в классе, у кого нет мобилы… стремно…

– Я куплю себе новую с первой подработки, а старую тебе отдам.

– А-а-а… лады, – голос брата теплеет.

Он лениво потягивается и плетется к двери.

– Леха, – шепчу я, он поворачивается, – присмотри за мамой.

– Присмотрю, – он чешет шею и затылок.

Когда он нервничает, чешется, как шелудивый. Мой скорый отъезд его не радует. Вот только он никогда мне в этом не признается.

– Но ты ведь ее знаешь. Мечта партизана. Из нее каленым железом ничего не вытянешь. Будет улыбаться и говорить, что все в порядке.

– Поэтому и прошу.

– Чего ты боишься, Верона? Гоблину сидеть еще три года, – в глазах брата проскальзывает страх.

Ненавижу этот страх. Он у нас один на всю семью. Хотя Саня вряд ли сейчас чего-то боится. Пока никто, кроме нас с мамой не знает, что отец подал прошение на условно-досрочное. Не могу себе представить, что будет, когда он вернется. Чтобы окончательно не погрузиться в прошлое, увожу разговор на другую тему.

– Я приеду на ваш с Пашкой день рождения.

– Хоккей. С общагой у тебя все на мази?

– Вроде да, завтра все узнаю.

Леха уходит, я снова остаюсь наедине со своими тревожными мыслями. Свет единственного на нашей улице фонаря падает на одеяло, оставляя кривую дорожку. Я смотрю на нее, пока под тяжестью сна снова не закрываю глаза.

Аристарх

От пустых стен отражаются мое тяжелое дыхание и ее томные возгласы. Красная простынь оттеняет наши тела, отчего даже самая бледная телка выглядит в моей комнате для утех здоровой и румяной. Опираюсь на локти, чтобы не давить на нее всей массой. Под татуированной кожей вздулись вены.

– Скажи, что тебе хорошо, – настаивает она.

Телкам лишь бы поболтать! Секс – единственное, что объединяет меня с особями женского пола. Только здесь и сейчас я могу перекинуться с ними парочкой фраз. На этом мое красноречие заканчивается.

– Мне хорошо, – выдавливаю из себя.

Она стонет, приподнимает бедра, Сэм проникает глубже. Я рычу от удовольствия и ускоряю ритм. Наконец все тело пронизывает конвульсиями, я выгибаю спину, задираю голову и кончаю. Перекатываюсь на спину, из груди вырывается стон облегчения. С минуту не шевелюсь, в голове туман, хотя я не пью, но такое ощущение, что с бодуна. Тело отчаянно просит сна, но запах женского едкого парфюма пропитал мою кожу и простынь.

Кто придумывает телкам духи? За этот отстой я бы оторвал нюхачу нос! Снимаю презерватив, завязываю узлом, кидаю к собратьям в мусорную корзину.

– На сегодня все, вызову тебе зеленый огонек.

Нахожу в мобиле приложение онлайн-такси и оставляю заявку. Телка – тупо не помню, как ее зовут, – что-то бухтит.

Плетусь в ванную и встаю под душ. Горячие струи воды обжигают кожу. Обычно я предпочитаю прохладный душ, но после секса чувствую себя грязным, будто упал в чан с помоями, поэтому скоблю тело мочалкой. Прислоняюсь лбом к холодному мрамору и пытаюсь заглушить накатившее отчаяние. Я могу привезти телку в квартиру, пока страсть кипит в жилах. Но, как только Сэм насыщается, меня съедает брезгливость, к горлу подкатывает бешенство. Одна искра, и я готов взорваться и крушить все, что под руку попадет.

Возвращаюсь в спальню, характерный сигнал на телефоне оповещает, что прибыло такси.

– Выходи, тебя ждет Абдуразак.

– Кто-кто?! – визгливо кричит черноволосая.

– Турук Макто! – шлепаю ее по заднице. – Шевели копытами! – Показываю на ее туфли: – И подковы свои не забудь!

– Ну ты и тварь, Руссо!

Бормоча проклятья, чикса соскакивает и начинает одеваться. Все они меня проклинают. Но стоит позвонить, а порой просто прислать месагу, и вот они, во всей красе. Наштукатуренные, разодетые, каблуки как у стриптизерш. Ни гордости, ни самоуважения.

– Не звони мне больше! – орет она во все горло и награждает меня испепеляющим взглядом. – Завтра я выхожу замуж!

– Так какого черта пришла?! – взревел я.

Что за лоха она нашла? Сука, скорее бы свалила.

– Урод! Ненавижу тебя!

– Ага, – безразлично кидаю я и натягиваю чистые боксеры.

Как только входная дверь с треском захлопывается, стягиваю с сексодрома простынь и закидываю ее в стиралку. Иду на кухню, достаю бутылку воды из холодильника и, глядя во двор с двадцать первого этажа, медленно выпиваю. Такси забирает истеричку, мчится к МКАД. Как только она доберется до дома, с моей карты спишут сумму по счету и предложат оценить сервис. Программа минимум – доставка телки домой – выполнена.

Топаю в приватную часть квартиры. Прикладываю ключ-карту к скрытой двери спальни, вхожу и плюхаюсь на кровать. Кроме Марии, моей домработницы, сюда никогда не ступала женская нога.

Завтра у меня насыщенный вечер и бойцовская ночь. Решаю отоспаться, поэтому отключаю будильник. Заваливаюсь на кровать и тянусь к электронной читалке. Вчера скачал очередную книгу Стивена Кинга «Темная башня». На пятой минуте чтения задумываюсь над цитатой: «Никогда – то самое слово, которое слушает Бог, когда хочет посмеяться». Если пройтись по моей пустой, незначимой жизни, так можно подумать, что Бог даже не подозревает о моем существовании. Все окружающие меня люди испытывают хотя бы короткие промежутки счастья, но только не я…

Вера

Дом потрескивает и бухтит, словно прощается. Я буду скучать по своей комнате, прошлым летом я сделала ремонт и купила новую мебель. Но тяжелее всего, конечно, расставаться с родными. Особенно с мамой. Мне будет не хватать ее добрых, лучезарных глаз, нежного, воркующего голоса и мягких ладоней, пахнущих цветочным ароматом.

Бросаю прощальный взгляд на свою комнату. На книжной полке рядом с кипой журналов ELLE Girl и OOPS поблескивает глянцевая упаковка моей любимой серии книг о Гарри Поттере – подарок старшего брата. Рядом с музыкальным центром стопкой сложены диски, большинство группы «Би-2». На кровати лежит ноутбук, он настолько допотопный, что мне стыдно брать его в Москву.

Когда я, одетая и обутая, выхожу в коридор, мама уже с моим чемоданом ждет у двери, окидывает меня придирчивым взглядом и еле заметно кивает. Мы торопимся. Мама боится, что автобус может прийти раньше, такое иногда случается. Это единственный утренний рейс. Рисковать не хочется.

Соседка баба Нюра машет мне рукой и что-то бормочет про счастье в личной жизни. Странная она, я ведь учиться еду, а не на поиски жениха. Я смущаюсь и еле поспеваю за мамой, которая просит меня экономить, питаться регулярно, брать на занятия фрукты и орехи. Но главные ее опасения связаны с мальчиками.

– Дочка, в любовных делах ты еще неопытная, поэтому не бросайся в омут с головой. Мальчишкам-то что? Отряхнулись и пошли. Расхлебывать нам, бабам. На моем примере ты многое познала, надеюсь, умнее будешь. Если понравится кто, не чурайся, но близко сразу не подпускай. Пусть поухаживает, узнай, из какой семьи, может, грешки за ним водятся. Все подмечай да на ус мотай. В мое время говорили, как парень к матери относится, так и к жене будет.

Слышать такое от мамы непривычно. Тема под названием «Мальчики» раньше была под запретом. За моими передвижениями зорко следили братья, мама и дядя. Меня сопровождали до школы, работы, забирали от гостей и репетиторов. Не помню такого случая, чтобы я одна куда-то поехала, тем более за пределы поселка.

Подходим с мамой к остановке и видим подъезжающий автобус.

– Дочка, ни в коем случае не пей спиртное, от него все проблемы, – мама на своей волне.

Я закатываю глаза и спешу ее успокоить:

– Уж насчет этого не переживай.

Автобус наводнили пассажиры.

– Да, чуть не забыла! – восклицает мама и протягивает мне клочок бумаги. – Телефон Сани. Я положила в чемодан для него две тельняшки без рукавов. Позвони, как обустроишься в общежитии.

– Мам, ты же знаешь, он со мной не горит желанием общаться, – скуксилась я, вспоминая последнюю встречу.

– Не дури. Он будет рад.

Занимаю место у окна и машу маме. Она прикладывает руку к горлу, подавляя рвущиеся наружу эмоции. Двери закрываются, автобус с пыхтением трогается с места, увозя меня из старой жизни в новую.

Аристарх

Выныриваю из сна и откидываю простынь, сковавшую ноги, будто путы. Я взмокший от пота. Через щель в плотных шторах пробивается утреннее солнце. Смотрю на часы, почти девять утра. Это называется, отоспался! Каждый год одно и то же. Как только приближается годовщина смерти сестренки, меня начинает лихорадить. Нужно проверить срок действия загранпаспорта и забронировать билет на Фиджи.

Выхожу из душа и вытираю запотевшее зеркало. Ну и видок у меня! Темные круги под глазами, набухшие, как после попойки, веки. Тру покусанные вчерашней телкой губы. Вот дура! Надо удалить ее номер. Собираю мокрые патлы в самурайский пучок. Плетусь на кухню и выпиваю стакан холодного домашнего кваса. Мария делает его каждое лето. Желудок бурчит и просит еды. Ищу в холодильнике что-нибудь съестное и слышу, как хлопает входная дверь.

– Это я! – раздается голос Марии.

Сегодня мы оба ранние пташки. Обычно она приходит к одиннадцати, к моему завтраку.

Закрываю дверь холодильника, раз она здесь, пусть сама готовит. Устраиваюсь с ноутом в кресле у окна – мое любимое место – и жду, пока Мария переоденется.

За последние три года моя жизнь превратилась в сущий кошмар. Даже бизнес, в котором я всегда находил отраду, стал повседневной рутиной.

Мария заходит в кухню с двумя пакетами продуктов и внимательно на меня смотрит.

– Доброе утро, Аристарх, – по моему виду понимает, что у меня утро добрым не бывает.

– И тебе привет, – бурчу я, не отрываясь от ноута.

– Вчера была в Жуковке, – Мария убирает у моих родителей два раза в неделю. – Все волнуются за тебя. Спрашивают, может, на этот раз останешься на поминки в Москве?

– Нет, полечу на Фиджи.

Мария знает, что со мной спорить бесполезно, и переводит тему.

– Что хочешь на завтрак?

– Омлет с ветчиной.

– А хочешь драники? Я принесла тебе домашней колбасы. Вкусная, пальчики оближешь.

Тяжело вздыхаю и зыркаю в ее сторону.

– Зачем спрашивать, если уже все распланировано?

– Я просто предлагаю, но, если хочешь омлет, я сделаю, мне не трудно.

– Давай омлет и твою хваленую колбасу, – иду я на компромисс.

Пока она готовит, рассказывает о своих детях и внуках. Мне это до лампочки, я не вслушиваюсь. Можно было уйти, но болтовня Марии меня успокаивает и настраивает на рабочий лад – это мой утренний обряд.

Через час седлаю свой «Харлей» и выезжаю с подземной стоянки. На выезде меня встречает неизменный провожатый – черный худющий пес с потухшим взглядом. Он типа я, только в собачьем обличии. Вечно злющий, вечно куда-то спешит. Жму на газ, байк рычит и рвется с места. Настроение мрачнее грозовой тучи. Мчусь к Курту, может, в дороге удастся придумать новый аргумент, почему этому олуху нельзя сегодня выходить на ринг.

Вера

Вестибюль академии в очередной раз поразил меня своим масштабом, атмосферой и обилием света. Все вокруг блестело и сверкало, как в музее, аж дух захватывало! Так хотелось задержаться и тщательно все рассмотреть, но мне как можно скорее нужно получить студенческий билет и направление в общежитие. В деканате я простояла в длиннющей очереди, а когда покинула академию, в сумке лежал новенький студенческий билет. Меня распирало от счастья. Дух свободы кружил голову.

С небес на землю я опустилась, как только предъявила коменданту направление на заселение в общежитие.

– Мест нет! – рявкнула она, вызвав у меня шквал эмоций.

– Как нет? – непонимающе уставилась я. – Мне же дали направление…

– Говорю же: мест нет. Надо было с самого утра приходить. Были две комнаты. А теперь нет. В первом корпусе еще не закончен ремонт, во втором – авария, затопило два этажа. Третий корпус переполнен. Даже раскладушки закончились.

– Что же мне делать? Мне некуда идти, – до меня наконец дошел смысл сказанного, и на глаза тут же навернулись слезы, которые, впрочем, никак не смутили женщину-глыбу, видимо, я тут не одна сегодня поплакала.

– Так поезжайте домой, а через неделю позвоните, может, к тому времени хоть одну комнату отремонтируют.

– Мне до дома добираться больше четырех часов, я не поеду в такую темень. Единственный вечерний рейс в поселок уходит со станции в семь часов, и я на него уже точно не попадаю.

Комендант немного смягчилась и сунула мне визитку:

– Тогда поспите эту ночь в ближайшей гостинице, а завтра поезжайте домой. Не знаю, что они там думают в ректорате, о положении дел все отлично осведомлены.

Ошарашенная и злая, я схватила визитку и вышла на улицу. На поиск гостинцы ушло около часа, никто из прохожих не мог сказать, в какой стороне находится нужный мне дом. А когда я все-таки пришла по адресу, поняла: вот теперь у меня реальные проблемы. Гостиница оказалась девятиэтажным зданием, заселенным гастарбайтерами. Из открытых окон доносились песни на непонятном языке с восточным колоритом. Мне свистели, будто подзывали собачку, и называли Наташей.

Администратор сказала, что свободных номеров нет и разместить может только с подселением, но я отказалась. Одно дело жить в комнате с сокурсницей и совсем другое – с незнакомой женщиной из другой страны.

Я решила найти другую гостиницу. Но, увы, на этом удача меня покинула. Ноги гудели, как назло, по пути не попалось ни одной скамейки, где можно передохнуть и спокойно подумать. Идти дальше не было сил, я присела на чемодан и растерянно осматривалась по сторонам. Несколько минут я беззвучно плакала, боясь привлечь внимание прохожих. Нужно взять себя в руки и что-то придумать. Не могу же я сидеть на тротуаре всю оставшуюся ночь.

В кармане плаща обнаружился клочок бумаги, на котором мама впопыхах нацарапала плохо пишущей ручкой телефон брата. Выбора нет, он моя последняя надежда, не звонить же маме. Вот будет потеха! Такая самостоятельная, что не смогла справиться с первой же трудностью. По сути, мама скажет то же самое: «Звони Сане». Я потянулась к телефону и набрала номер брата. После четвертого гудка он ответил знакомым до боли: «У аппарата».

– Саня, – услышав родной голос, я не сдержалась и начала всхлипывать, – это я, Верона.

– Верона? – фоном слышалась громкая музыка, по звукам я поняла, что он старается выбраться из помещения на улицу. – Что случилось? Что-то с мамой?

– С мамой все в порядке. Дело во мне.

– А с тобой что?

– Ох… я сейчас сижу на тротуаре, и мне некуда идти… вот что случилось…

– На тротуаре? Ты вообще где?

– Я в Москве. Приехала на учебу, а в общежитии нет мест… хотя мне обещали и дали направление… а это тетка… комендант…

– Подожди-подожди, на какую учебу?

Из дальнейшего разговора я понимаю, что брат посчитал меня законсервированным овощем, который никогда не вырастет. Объяснив ему ситуацию, я замерла в ожидании. Сане потребовалась минута, чтобы все переварить. Он пыхтел, кряхтел, как ворчливый старик.

– Назови адрес, я за тобой приеду.

Я объяснила, что не знаю, где нахожусь, от гостиницы ушла далеко, а рядом нет ни одного здания с названием улицы и номером дома.

– Ты видишь хоть какое-то кафе или супермаркет? Мне нужно, чтобы ты перешла в безопасное место.

Я кручу головой, столько вывесок, что сразу не сообразишь.

– Вижу кофейню…

– Иди туда и дай трубу кому-нибудь из персонала.

Схватив чемодан и сумку, я метнулась в подземный переход и вышла на противоположной стороне дороги. На входе в кафе меня встретила любезная девушка. Я попросила объяснить брату, где нахожусь.

***

Сижу в кафе у окна и пью чай с мятой и имбирем. Официантка крутилась возле меня, пока я не предложила заплатить за чай, видимо, я так выгляжу, что не внушаю доверие даже этой чуть старше меня девушке. Когда я получила счет, чуть со стула не упала. Пятьсот рублей за чай? Она шутит? В него золотой песок добавили? Теперь понятно ее волнение. Цены здесь кусаются, как соседский пес Зоркий.

В конце зала сидят две влюбленные парочки. Это так мило: млеть от прикосновений, радоваться каждой подаренной улыбке и краснеть, когда на тебя вот так призывно и откровенно смотрят. У меня никогда такого не было.

Мое внимание привлек подъехавший черный автомобиль с черепом и языками пламени на капоте. Из машины вышел парень и идет в кафе. На нем джинсы и черная футболка, в руках мобильный телефон. Я была им так заворожена, что не сразу поняла, что это Саня! Мы не виделись пару лет, и я не подозревала, что он может за это время вот так сильно измениться. Некогда кудрявая шевелюра сменилась короткой стрижкой на военный манер. Меня поразили татуировки на обеих руках и бронзовый загар. Он совершенно трезвый. По его виду можно сказать, что вообще не пьет. А ведь были времена, когда он так напивался, что мы с мамой волокли его на себе домой. Эти перемены меня бесконечно радуют, я так люблю его и хочу, чтобы он был счастлив.

– Тебя не узнать, – брат прижимает меня к себе, от него пахнет морским бризом. – Э-э-э, как же ты повзрослела, – в голосе чувствуется волнение.

Дрожу от восторга, плохое настроение растворилось, как сахар в кипятке, я сама сейчас, как сахар, таю в его объятиях. Когда он рядом, мне не страшно. Саня позаботится обо мне, я это знаю.

– Шпиндуй к машине, – шутит он, хватает мои вещи и выходит из кафе.

– Я уже позабыла, что есть особый язык Сани Павлова.

Он хмурится, но всего лишь на секунду и, сев в машину, говорит:

– Нет больше Сани Павлова, теперь есть только Курт.

– Это твоя кличка? – улыбаюсь я. – Мне нравится!

– Это мое имя в мотобратстве, – по его тону я поняла, что эту тему сейчас развивать не стоит.

Мы едем по ночному городу и непринужденно болтаем. Я рассказываю последние новости о братьях и маме, о медленно, но все же продвигающемся ремонте.

– Вы пристроили ванную?! Здорово! Надо как-нибудь опробовать, – он скребет трехдневную щетину, – давненько я не был в тех краях.

Надо бы рассказать об отце, но я решаю отложить разговор на другой день. Не хочу омрачать нашу первую встречу.

– Мама передала тебе две тельняшки-безрукавки.

– Круть, – Саня подмигивает, я отвечаю ему широкой улыбкой. – А что Леха надумал? Куда пойдет учиться после школы?

– Пока не знает. Бродит впотьмах. Сказал, если мне академия понравится, он пойдет по моим стопам.

– Мне кажется, что банковское дело точно не для него…

– Как, собственно, и не для меня, – под пристальным взглядом брата, поясняю: – Мама сказала, если я буду банкиром, никогда не останусь голодной.

– У мамы свое представление о жизни. Но, Верона, выбор профессии – это не покупка нового платья!

Маму не переубедить, я пыталась, поэтому снова говорю о младшем брате.

– Лехе пока не до выбора профессии, его голова забита девочками.

– Да ладно!

– Ага! Первый красавчик в поселке, – усмехаюсь я, – отрастил кудрявые патлы до плеч, как были у тебя раньше. Мама грозится подкрасться к нему ночью с ножницами и отрезать.

Мы подъезжаем к парку аттракционов, огороженному высоким забором.

– Ты здесь живешь? – со страхом спрашиваю я.

– Типа того, – с лица брата сползает улыбка.

Ворота с вывеской «Проезд служебного транспорта» отъезжают в сторону.

– У меня сейчас не самый простой период…

Так и хочется съязвить, мол, а когда у тебя было иначе, но держу рот на замке. Если брат разозлится, отправит меня домой.

Саня здоровается с охранником на проходной, тот смотрит на меня и одаривает брата заговорщической полуулыбкой. Хе-хе! Видимо, считает, что я его новая подружка.

Машина медленно движется к крытому алюминиевым рифленым листом ангару и останавливается перед дверью, на которой красной краской написано: «Техническая служба».

– Заходи, – Саня открывает передо мной скрипучую дверь, – я принесу твои вещи.

Перешагиваю через высокий порог и попадаю в мастерскую, заставленную ремонтным оборудованием и стеллажами с запчастями. В дальнем конце ангара маленькая кухня, за ней большие ворота, у которых застыл электрокар. Рядом с кухней два вагончика, соединенные между собой общим коридором.

– Чувствуй себя как дома, – Саня забрасывает мой чемодан в один из вагончиков. – Можешь прибраться, только не крась стены в розовый цвет.

Он намекает на мою комнату, видимо, ему рассказала мама. Вообще-то она не розовая, а бледно-серо-розовая. Я фыркаю и показываю ему язык.

В первом вагончике что-то типа гостиной, в ней небольшой кожаный диван, журнальный столик, телевизор и потертое кресло. Во втором – кровать, тумбочка и открытая вешалка, на которой висит поношенная и заляпанная машинным маслом одежда брата.

– Давно ты тут живешь? – спрашиваю я, возвращаясь на кухню.

– Э-э, с неделю, – он показывает на чайный пакетик. – Чаю?

Я киваю и спрашиваю:

– А раньше где жил?

– Ты все такая же любопытная? – он выгибает левую бровь и кривится в улыбке, Саня всегда так делал, и от детских воспоминаний щемит в груди.

– Прости, просто давно тебя не видела, – в моем голосе столько теплоты, что он улыбается и придвигает чашку с чаем.

Брат рассказывает о парке развлечений и сезонной работе механиком. В конце месяца парк закрывается, и ему нужно найти квартиру.

Я слушаю и зеваю. Саня говорит, что уступает мне на эту ночь кровать.

– А ты где ляжешь?

– Мне еще нужно поработать, – уклоняется он от ответа, – так что постарайся не обращать внимания на шум. Во сколько тебе завтра на занятия?

– К восьми.

Он присвистнул и округлил от удивления глаза:

– Так рано? Черт!

– Все в порядке, я сама доберусь до института. Тут далеко до метро?

– В том-то и дело, что далеко. Э-э, ладно, до утра еще дожить надо, – он чешет затылок, а я прям чувствую, как у него напрягаются мозговые извилины.

***

Проснулась я от громких подбадривающих выкриков и басов, которые ритмично стучали по округе. Выбравшись из кровати, я скинула пижаму, надела джинсы и майку. Обошла ангар. Сани нигде не было. Музыка и крики раздаются со стороны «Американских горок». Подойдя ближе, я увидела толпу байкеров, столпившуюся вокруг произвольного ринга, отмеченного по периметру горящими факелами. Какой-то парень в черных шортах молотит Саню, как грушу.

Я сорвалась с места и начала протискиваться через толпу. Когда пробралась к центру, противник нанес брату сокрушительный удар в челюсть. Голова Сани откинулась назад, он рухнул на асфальт, как подкошенный. Я опустилась перед ним на колени. Стеклянный безжизненный взгляд брата устремился в небо. Изо рта стекала струйка крови.

Рефери – бородатый байкер в кожаных штанах – начал громко и пафосно отсчитывать секунды. Его татуированные в перстнях пальцы мелькали перед лицом Сани, и мне показалось, будто он выносит ему смертный приговор.

Сознание пронзил короткий импульс, пробудивший во мне нечто звериное и неукротимое. Я схватила древко от факела и со всей силы начала наносить удары по спине обидчика. Я что-то кричала, не помню, что именно. Парень в шортах ловко и играючи уворачивался, в итоге выбил из моей руки орудие. Толпа заулюлюкала, кто-то стал меня подбадривать, а кто-то начал орать, чтобы я убиралась ко всем чертям.

– Эй, ты чего так разгорячилась? – заигрывающая улыбочка парня в шортах подтолкнула меня на повторную атаку.

Саня пришел в себя, открыл глаза и тряхнул головой.

Только я хотела броситься к нему, как из толпы, словно вихрь, вылетел высокий брюнет, взвалил меня на плечо, потащил к стоянке и опрокинул на капот машины.

– Ты чего творишь? Шизоидная, что ли?

Одна его рука зажала мои запястья над головой, другая сдавила плечо. Его острое колено больно упиралось в мое бедро. Под светом фонаря я разглядела трапециевидное лицо, волнистые до плеч волосы, совершенно дикие глаза, прямой, чуть заостренный книзу нос, пухлые волнистые губы и резко очерченный подбородок. На нем черные джинсы и белая футболка.

Я пыталась восстановить сбившееся дыхание, но, пока он меня так крепко прижимал, это было весьма затруднительно. Глаза блуждали по его лицу, будто я пыталась его запомнить, а не оттолкнуть. А он без зазрения совести уставился на мою вздымающуюся грудь и застыл, как изваяние. Хватка немного ослабла. Вырваться не составляло труда, но меня поработила его всеобъемлющая, клокочущая и неистовая энергия. Она прошла через все тело и задержалась внизу живота.

– Как тебя зовут, драчунья?

– Верона! – выпалила я на одном дыхании.

Сама не зная почему, я назвалась именем, которое было в ходу только в моей семье.

– Привет, Верона, – он облизал пересохшие губы, шумно сглотнул, от чего острый кадык пришел в движение.

– Привет, незнакомец, – я улыбнулась, мне вдруг стало смешно, это от стресса, что-то типа защитной реакции.

Он наклоняется, будто хочет поцеловать. В следующий миг его губы у моего уха.

– У тебя есть на сегодня компания?

Серьезно?! А парень не промах! Зря время не теряет! Интересно, он так к каждой подкатывает? Эта мысль меня мгновенно остужает.

– Отпусти ее, Руссо!

Мы повернулись и увидели Саню. Магия, что сковала минуту назад, улетучилась, и я снова стала сама собой.

Незнакомец разжал руки, я медленно поднялась и потерла запястья. Похоже, к нему тоже вернулось прежнее настроение, он со злостью пнул бампер машины и прокричал:

– Проклятье, Курт! Объясни своей телке, что нельзя вмешиваться в бой!

– Я сдал бой, – прохрипел Саня.

– Ну ты осел!

Через мгновение он скрылся в толпе, а мой взгляд переместился на разгневанное и окровавленное лицо брата.

– За мной! – прорычал он и пальцем указал на ангар.

С виноватым видом я засеменила за братом. От страха зуб на зуб не попадал. В гневе он страшен, и лучше ему не перечить.

– Вот знал, что привозить тебя сюда – плохая идея! – Саня пропустил меня вперед, затем с силой хлопнул дверью, отчего стены из листового металла задрожали. Казалось, ангар сейчас сложится, как карточный домик, и погребет нас заживо.

– Тебе нужен врач…

Я хотела осмотреть его раны, но он оттолкнул меня и рявкнул:

– Отвали от меня!

Вот он, мой брат во всей красе! Никакие годы и жизненный опыт не властны над его характером. Справедливости ради надо сказать, что он не всегда был таким.

Аристарх

Меня окружает орущая толпа бро. Каждый четверг в полночь я организовываю бои. Наблюдать за реальным боем – это не то что смотреть по ТВ. Атмосфера драйва, азарта, выброс тестостерона и накопленной злобы переполняет каждого, кто хоть минуту постоит рядом с рингом. Никакое другое место не дает мне такой заряд бодрости и энергии.

Я тщательно отбираю бойцов и слежу за их тренировками и режимом. Сейчас на ринге мой друг Курт, поэтому я на взводе. По моему мнению, к бою он не готов, но этот упрямец никогда меня не слушает. Вбил в свою тупую башку, что ему нужно свалить к океану и оседлать волну, а для этого нужны прайсы. Глядя на то, как он пропускает удар за ударом, я понимаю, что он уже проиграл.

Логичное завершение боя прерывает женский истошный крик. Какая-то цыпа с кукольной мордахой опрокинула факел и оторвала от него рукоять. Я еле успеваю отскочить в сторону, чтобы меня не задели языки пламени.