Илья Игоревич Кораблев
Дело малика
– Всё в твоём распоряжении, – с пренебрежением к такому вопросу (о каких финиках вообще может идти речь сейчас?) кивнул малик.
– Благодарю, – Фалес взял несколько фруктов, начав сходу пережёвывать один из них,– говоря начистоту, я бы хотел сейчас попробовать апельсин, но у меня нет ни времени, ни сил его чистить.
– Тьфу! – отмахнулся Амельраб, – продолжай, Фалес.
В этот момент он взял два плода и начал постепенно чистить их ножом. Фалес же продолжил свой рассказ:
– Премного тебе благодарен. Нет, я не обработал эти записи. На самом деле, их собралось слишком много, чтобы можно было обработать их так быстро. По общим подсчётам, мои ученики по обе стороны Тьямата собрали около двухсот песен. Более того – они записаны с совершенно разными тонами и стилистическими особенностями, а также самыми разными наслоениями, которые исказили их изначальную мудрость. Эти песни не представляют единого повествования. Думаю, стилистически несовершенное произведение тебе ни к чему.
Амельраб, кажется, был особенно доволен новостью, уже и не в силах скрывать своего общего удовлетворения:
– Правильно – ни к чему. Ты возьмёшься за обработку поэмы?
– Разумеется. Не сам – в нашей общине есть и более способные литераторы. Я подобрал некоторых из них, наиболее мне близких. Я буду следить за ходом их работы, в соответствии с теми указаниями, которые ты мне дашь.
– Что ж, с этой точки зрения, как я вижу, никаких проблем не предвидится… – несколько неловко улыбнулся Амельраб, подавая один из очищенных апельсинов Фалесу.
– Благодарю, – кивнул тот, – с этой – нет. Самое крайнее – через полгода ты получишь безупречнейший свод героических сказаний, который только составлялся людским родом. Однако, разумеется, я бы не пришёл сюда таким весёлым, если бы у меня не было несчастных вестей.
Фалес вновь взял паузу, слишком усердно пережёвывая одну из долек апельсина, которая, кажется, ему приносила особое удовольствие своей сочностью.
– Что ты мне хочешь сказать, Фалес? – Амельраб начал как-то слишком сильно хмуриться, видимо, имея некоторые сомнения насчёт сказанного мудрецом.
– Восстановим наш с тобой разговор полугодичной давности. Практически в такой же день ты пригласил меня сюда, на это же самое место, рассказав о своём тайном желании, которое сохранял в глубине души уже многие годы: записать и каталогизировать в единый поэтический свод трагедии и стихи Нимиага. На что я ответил отказом.
Амельраб усмехнулся.
– «Мудрость течёт», сказал ты мне. «В затвердевшем виде она больше похожа на ведро, чем на истину». Подобные слова стоит помнить дословно.
– Да, только ты плохо меня понял, ведь я говорил о ковше, а не ведре. Но да, я выступил против твоей идеи, не желая участвовать в издевательстве над древним текстом. Однако мы смогли с тобой договориться.
Амельраб кивнул в подтверждение его слов.
– Я вынужден задать вопрос: Амельраб, наши договорённости остаются в силе?
– Почему нет? В обмен за работу над сбором поэм Нимиага я обещал легализовать вашу «учёную» общину. Я не видел причин для отмены этого соглашения.
–Это прекрасно. Прошу прощения, но мне следовало убедиться, что ты помнишь условия моей помощи. Тогда же, полгода назад, ты просил меня особенно заняться вопросом… родины Нимиага. На что я ответил уклончиво, ещё не имея представления о результатах работы. Что ж, хоть тексты поэм местами расходятся, в описательной своей части они очень похожи у самых разных аэдов, чьи исполнения мы записывали. Судя по всему, мы можем достаточно точно указать, в каких местах жило его племя ещё до начала большого переселения. К сожалению.
– Как я понимаю, я потратил собственные богатства ради того, чтобы укрепить авторитет наших врагов? – несколько расстроенно, но всё также спокойно заметил Амельраб.
– Если бы, Амельраб, – рассмеялся Фалес, – всё куда горше, а вместе с тем – забавно и поучительно. Семь древнейших полисов хеттов называли Нимиага своим гражданином, как на юге, так и на севере Тьямата. Единственная приятная новость, которая навряд ли походит даже на утешение – Нимиаг жил на севере. Однако это утешение настолько же мало, как мала и наша с тобой земная слава: его племя, судя по всему, изначально жило в Меотиде.
Амельраб опешил от таких новостей.
– Неужто ты всерьёз? Ты уверен в этом?
– По крайней мере я верю в Меотиды больше, чем в версии любого из семи полисов, включая, разумеется, и Белых Фив. Я был бы рад проверить лично своё предположение, но, во-первых, мне уже нынче не до морских путешествий, а, во-вторых, такое путешествие будет связано с чрезмерными опасностями, которых я посторонюсь.
Фалес в этот момент отправил в рот последнюю из долек апельсина.
–Во всех вариантах поэм Нимиаг описывает болота и леса, в которых, если не гибли сотни тел, то задыхались тысячи душ. Он описывает даже берега, возле которых, по его словам, плескались огромные рыбьи стаи, до которых, однако, ни один не мог дойти, не рискуя «им уподобиться». Когда пища в лесах закончилась, Нимиаг и его племя – наверное, их, в таком случае, вполне можно назвать меотами, – были вынуждены сняться с места и отправиться подальше от берегов в глубины континента. Твоих географических познаний должно хватить, чтобы понять, куда именно.