Илья Евгеньевич Беляев
Театр абсурдных теней

Андрей Валентинович не спал до трёх часов ночи. Он был весь мокрый. По его телу снова струился пот. Дрожа, учитель бросился на диван, укутался в одеяло. Пролежав на кровати, ещё около сорока минут Андрей Валентинович, наконец, смог заснуть. Просыпаясь несколько раз за ночь от дёргавшегося века, Андрей Валентинович угнетал самого себя ещё хуже, чем перед сном. В один из таких ночных моментов он накинул на себя одеяло и начал бродить по дому, словно призрак по старому европейскому пустому замку. Потом сел на кресло и уснул… В его голове городились непонятные сны. Где он сидел на допросе, потом на его руки надевали наручники. Андрей Валентинович то куда-то падал, то от кого-то бежал. Наконец наступила темнота.

Проснувшись позднее, чем обычно, Андрей Валентинович вскочил и просидел несколько минут никуда не глядя. Спустя несколько минут он встал с дивана, хотел взять книгу, но не заметил её на низенькой тумбочке. Дунаев хотел успокоиться и прочесть одну главу, но не понял где книжка. Андрей Валентинович обыскал тумбочку и ничего не нашёл. Потом он побежал к пальто, в карманах ничего не было. Он размышлял:

«Как я мог потерять книгу? Где её теперь искать? Что я надела?».

Андрей Валентинович не хотел, есть, пить, он не хотел ничего, он хотел спрятаться от осуждающих взглядов тех мерзких рож, которые могли сожрать заживо не только его тело, но и его несчастную душу. Он параноил, прокручивал, разные вопросы и рассуждения в своей черепушке. Андрей Валентинович вспомнил, что ему нужно на работу. Прейдя на кухню, он заварил себе чай, залил его в себя. Чуть не подавился. Дунаев собрал в портфель стопки тетрадей и учебники. Надел пальто с порванным вчера в троллейбусе плечом. Выскочил из квартиры. На пути ему встречались люди разные, на него они не смотрели, но учителю казалось, что на него все смотрят, ему казалось, что их взгляды хотят сожрать его. Дунаев читал на них: «Убийца, опасный для детей, до сих пор на свободе». Повторив вчерашний путь, Андрей Валентинович был уже в школе. Никого, не встретив, Дунаев прошёл в свой кабинет, сел за стол. В его голове была абсолютная пустота. Прозвенел звонок, начался урок, дети поприветствовали учителя. Андрей Валентинович так же продолжал сидеть с потерянным взглядом. Класс переживал за своего классного руководителя. Вдруг староста, коим был Саша Тубунов, спросил:

– Андрей Валентинович, с вами всё в порядке?

– Что… А со мной? Да, записываем тему урока… – через небольшое время ответил Дунаев.

Так шёл урок и под конец в аудиторию вошёл завуч. Высокий мужчина пятидесяти лет отроду. По словам учащихся злой, жестокий змей, так они его прозвали, прозвище вытекает из его фамилии Змеев. Но на самом деле отзывчивый, но очень строгий работник «храма наук». Всегда в коричневом костюме. И каждый день у него разные галстуки и рубашки. Чёрные зачёсанные волосы. Он был очень строг и принципиален. Часто ругал за мелочи, но был отходчив. К нему относились хорошо и работники и ученики. Иногда правда бывали моменты, когда с ним ругалась Тупакова, но это не удивительно, она со всеми ругалась. Змеев был завуч и по совместительству с этим был ещё учителем химии. Многие ученики химию не любили, но знали. Он рассказывал темы урока не сложными, длинными и скучными предложениями, а обычными русскими словами, объясняя тему, использовал примеры из повседневной жизни. Раньше Дунаев и Змеев были не в очень приятных отношениях, но сейчас они сработались.

– Андрей Валентинович, вас к директору просят, – с сочувствием в голосе сказал завуч.

– Что случилось, Михаил Эдуардович?

– Я не знаю. Пришёл кто-то, вас зовёт.

– Хорошо, сейчас буду. Только задание дам.

Захлопнув белую дверь, Михаил Эдуардович удалился из класса. Андрей Валентинович сказал ученикам задание на оставшийся урок и на дом. Собираясь уходить, он оглядел свой класс, и кабинет, вдохнув глубоко, отправился к директору. Идя по школьному коридору, он не встретил никого. Андрей Валентинович постучал в дубовую дверь с табличкой «Директор», из-за неё раздалось:

– Входите!

Андрей Валентинович вошёл в кабинет, там во главе стола, словно императрица Екатерина II сидела Любовь Фёдоровна Кукурузова. Роковая женщина, ей уже более пятидесяти, но она не выглядит на свой возраст. Её характер был дружелюбен, но её привычка говорить со всеми немного свысока многим надоела. Любит в свободное время ходить и проверять, чтобы всё в её учебном заведении было идеально ведь это главное в её жизни. Её тёмно-зелёный костюм напоминал форму генерала. Многие ученики её боялись, она была очень строгой. В городе её многие знали и уважали. Любовь Фёдоровна была не только директор, но и учитель литературы и русского языка. Она уважала Андрея Валентиновича, а что было раньше, не вспоминает. Кукурузова считала, что на работе не должно быть неприязни или чрезвычайного уважения, из-за личного отношения. Слева от неё сидел мужчина в зелёном пальто. Это был участковый – Жоркинов Николай Евгеньевич. Несколько маловатый мужик с лёгкой щетиной и большими густыми усами. Все его волосы уже выпали от такой работы. В народе о нём говорили по-разному, одни считали его внимательным, справедливым служителем порядка, другие трусливым и безразличным. Андрей Валентинович сразу увидел в нём врага. Он чувствовал, что участковый пришёл не просто так. Жоркинов смотрел на Андрея Валентиновича осуждающе, но при этом в его глазах преследовалось холодное безразличие. В стеллаже стоящем позади Любови Фёдоровны стоял бюст Ленина и Пушкина. Казалось, обе этих неживые головы смотрели прямо на Андрея Валентиновича. Вся обстановка была враждебной. Левый глаз начал снова дёргаться и от этого Дунаев прикрыл его кулаком.

«Зачем он здесь, – подумал Дунаев, – наверное, на меня уже завели дело. Как мне страшно. Что теперь со мной будет?»

– Да, Любовь Фёдоровна, вызывали? – попытался спокойно сказать Андрей Валентинович.

– Да, Андрей Валентинович, с вами хочет провести беседу товарищ-участковый. Я, пожалуй, выйду, чтобы вам не мешать.

– Спасибо Любовь Фёдоровна. Я у вас долго не задержусь, – смотря на Дунаева, говорил участковый.

Директор вышла. Чуть помолчав, Жоркинов сказал:

– Товарищ Дунаев, где вы вчера были в период с двадцати двух до-полпервого часов ночи.

– Я был в парке недалеко от своего дома.

– Хорошо…

Он полез в свою коричневую сумку, надел кожаную перчатку и достал влажную зелёную книгу. Андрей Валентинович понял, что это его книга. Но с чего участковый взял, что книжка принадлежит Дунаеву? Пока учитель прокручивал события вчерашней ночи, участковый вновь заговорил.

– Эта книга лежала на тротуаре, во время обхода я подобрал её, открыв её, был написан адрес библиотеки. Я пошёл в неё там мне сказали, что последний её владелец были вы.

– Да, я был её владельцем. И что? Вы пришли мне её вернуть?

– Нет, вы главный подозреваемый в убийстве Коршунова, товарищ Дунаев, а это главная улика.

У Андрея Валентиновича задёргался левый глаз. Перед ним всплыло страшное видение. Как его забирает участковый, надевает на него стальные браслеты, отводит его в холодную влажную тюремную камеру. Ведь никто разбираться не будет, всем наплевать на его несчастную и бесполезную жизнь. Левое веко дёргалось, Дунаев прикрыл глаз рукой и начал успокаивать себя. Мол, всё будет хорошо, это ошибка, а если и нет то найдётся добрый человек, который поможет Андрею Валентиновичу. Было слышно, как к кабинету кто-то подходил. Это была Любовь Фёдоровна она, стуча каблуками, зашла в свою обитель. Но она никак не заходила.

– Андрей Валентинович, что вы делали вчера в парке?

– Читал эту книгу. Но позвольте, с чего вы взяли, что я… убил?

Наконец, дверь распахнулась, вошла директор.

– Николай Евгеньевич, я, конечно, извиняюсь, вы беседуете уже долгое время, сами сказали, что пришли на пять минут, Андрею Валентиновичу нужно вести уроки.

– Хорошо, я ухожу, а мы с вами – позже договорим, товарищ Дунаев.

– Спасибо, до свидания. Я вас провожу, – открыв дверь, ответила Любовь Фёдоровна.

Участковый ушёл, Андрей Валентинович остался наедине с собой. Враждебная обстановка стала нейтральной, Дунаев оглядел кабинет, на полках стояло много книг: красные, жёлтые, зелёные, синие, разной толщины тонкие и толстые все были расставлены по порядку, по авторам которые их написали. Большую их часть Андрей Валентинович прочитал и не один раз. Он размышлял:

«Всё я попал. Ничего в жизни не сделал, меня упрячут в тюрьму, а там… Бог знает, я там не выживу. Его фамилия Коршунов. У этого монстра фамилия Коршунов. Как теперь выпутаться? Остается, надеется на лучшее».

После пятнадцати минут одиночества в кабинет вошла Любовь Фёдоровна. Присев в кресло она поправила книги и другие принадлежности у себя на тёмно-оранжевом длинном столе. Директор выглядела обеспокоенно, Андрей Валентинович прежде её такой никогда не видел. После некоторого молчания она заговорила:

– Андрей Валентинович, я боюсь вам нужно сегодня отправиться домой. Прямо сейчас, немедленно. Это для вашего же блага.

– Хорошо, я понял, но почему?

– Участковый, приходил, чтобы что-то сообщить. Он сообщил?

– Да.

– Мне кажется, вам нужно отдохнуть, поэтому идите домой, я вам и раньше хотела сказать, вид у вас сегодня уставший и… да идите домой.

– Да, я услышал вас. Но поймите меня, если он вам что-то обо мне наговорил – я не виноват. Он говорил вам что-то про меня?

– Он сказал, что вы совершили преступление.

– Любовь Фёдоровна, прошу вас, ничего не думайте обо мне дурного. Я надеюсь, что всё разложится по своим местам, и я смогу вам, потом всё это объяснить.

– Успокойтесь.

– До свидания, Любовь Фёдоровна.

– До свидания и удачи вам Андрей Валентинович. И да, завтра тоже никуда не ходите.

– Спасибо, Любовь Фёдоровна.

Выйдя из кабинета, Андрей Валентинович пошёл в свой класс. Там было пусто, собрав все вещи в свой портфель, он надел пальто с всё ещё порванном плечом. Он удалился из школы и направился домой. По пути Андрей Валентинович пару раз оборачивался из-за чувства, будто за ним следят. Так же по пути ему встречались люди. Учитель всё так же видел в их лицах не безразличие, а осуждение. Дунаев шел, ускоряя шаг, чтобы как можно скорее прийти, домой, закрыться и никому не показываться. И вот Дунаев уже в квартире, повесив пальто, он направился в кухню. Открыв дверь, Андрей Валентинович увидел серую мышь. В голове учителя все мысли перемешались, наступил полнейший бардак. В его голове была и ненависть, и печаль, и радость. Скорчив радостную гримасу, он взял веник и со всей силы ударил по столу. Все внутренние органы и впрочем, само несчастное животное размазалось по квадратной желтовато-зелёной скатерти. Андрей Валентинович вскрикнул и отбросил веник:

– Что со мной? Зачем я это сделал? Я ненормальный! А-а-а-а-а! как мне страшно!

Дрожа, Андрей Валентинович поднял и свернул скатерть, вместе с веником отнёс обе эти вещи на ветхий балкон заваленный снегом. Вдруг во входную дверь кто-то постучал, Андрей Валентинович испугался, что это милиция. Он подошёл к двери и настороженно спросил:

– Кто?

– Это мы Дима и Саша, – раздался звонкий голос Димы Шапкина.

– Пожалуйста, проходите.

Дунаев открыл дверь ребятам.

– Спасибо вам, – сказал Дима.

Пройдя в квартиру, мальчики сняли верхнюю одежду, пошли в гостиную. Андрей Валентинович поставил к дивану небольшой столик, пошёл на кухню, погрузил железный чайник на газовую плиту, взял три чашки и заварку, отправился в зал.

– Андрей Валентинович, я был обеспокоен вашим состоянием, придя к Дмитрию, я предложил ему сходить к вам.

– Да, Андрей Валентинович, что произошло. Поделитесь с нами, мы не кому проболтаемся.

– Я… я… совершил плохой поступок.

Их беседа продолжалась больше часа. Затем вскипел чайник, учитель и дети продолжали разговор, только попивая чай. Они говорили, что происходило в школе, потом что в городе, говорили они о многом. За это времяпрепровождение Андрей Валентинович почувствовал себя счастливым, нет по-настоящему счастливым. Дети ушли, и Дунаев снова остался наедине. После получаса в дверь снова кто-то постучал. Стучащий явно был настроен не на дружелюбный диалог, так казалось Андрею Валентиновичу. Возможно, это был сосед алкоголик, который опять пропил все свои деньги и ходил по соседям прося дать в долг. Нервничая, Дунаев пошёл открывать входную дверь. За ней был участковый. Даже не спросив разрешения войти квартиру, он зашёл в. Пройдя на кухню, он усадил своё седалище на табуретку. Глаз Андрея Валентиновича начал дёргаться из-за волнения.

– Я пришёл договорить, – начал диалог Жоркинов.

– Хорошо, давайте я налью чай?

– Да, не откажусь, с баранками желательно.

«Будут вам баранки, – подумал учитель».

Дунаев поступал по ситуации. Участковый сидел спиной к нему и что-то говорил. Андрей Валентинович впал в небытие, его взгляд стал стеклянным. Учитель схватил огромный кухонный нож. Натянув на себя счастливую гримасу, он подхватил холодное лезвие второй рукой. И со всей злостью вонзил его в спину Николая Евгеньевича. Его белая рубашка запачкалась алой кровью. Орудие убийства упало на деревянный пол с металлическим звоном. Андрей Валентинович отскочил в сторону, он весь трясся, похолодел от ужаса, тело участкового упало вместе с табуреткой. Дунаев отодвинулся к стенке и смотрел прямо на труп участкового, пристально не отрывая глаз несколько часов. Потом он встал, сходил на балкон за топором. Потихоньку Андрей Валентинович начал расчленил тело на мелкие части. Вся кухня была заляпана алой тягучей жидкостью. Дунаев разложил все части по мешкам и мешочкам. Потом он раскидал «мусор» по всем контейнерам города. Он занимался этим до четырёх часов ночи. Когда Дунаев пришёл домой, не раздеваясь, лёг спать. Он ворочался не долго, в его голове не было никаких мыслей. Наконец он заснул.

Андрей Валентинович проснулся в белой комнате, в белых одеждах. Играла приглушённая оркестровая музыка. Дунаев шёл на неё. Впереди он увидел оркестр. Подходя всё ближе и ближе, музыка становилась громче и страшней. На глазах Андрея Валентиновича этот оркестр начал распадаться на части тел и внутренние органы. Под ногами Дунаева образовалась лужа крови, и из неё вылез труп Щекотуна с пустыми глазницами и отмороженными частями тела. Хрипевшими звуками из его потрескавшихся окровавленных уст выходили обрывки слов:

– Ты убийца… опасный… для общества и детей… псих!

Из этой ямы начали выпрыгивать части тел и, собравшись в едино, образовали тело участкового. Из его рта и пустых глазниц начали выползать чёрные мыши с налитыми кровью глазами. Булькающими звуками слышались обрывки слов:

– Больной психопат… убийца!

Обернувшись, Андрей Валентинович увидел, как он идёт в школу и кромсает всех тех, кто стоит у него на пути. Под его ногами пропал пол и он начал падать, он вопил от страха он кричал:

– Я не такой! Я не хотел!

Андрей Валентинович упал на кровать. Вокруг него пылал кровавый огонь, но рядом был колодец Дунаев туда и прыгнул, но там была не вода, а кровь, смешанная со слезами. Наступила темнота.

Андрей Валентинович вскочил от ужаса, он был весь мокрый. В его голове снова путались мысли. Он потерялся абсолютно. Его мысли передать не возможно, возможно лишь сказать какие в нём преобладали эмоции. Это были грусть и злоба. Грусть превозмогала в нём из-за безнадёжности существования, от безвыходности в этой ситуации и от неизбежности того конца, которого учитель совершенно не ждал. А злоба была у Дунаева к самому себе.

«Зачем, – думал учитель, – я захотел прогуляться в тот день? Лучше бы я сидел, как обычно дома. Какой бес попутал меня на эту прогулку? И даже не дожил до пенсии! Что делать, я не знаю. Знаю только, что я опасен. Да опасен! Какова вероятность того, что я больше никого не убью? Ой! Как мне больно! Я совершил большие грехи. Что теперь делать? Только… конец… правильный конец».

Он пошёл к рабочему столу, достал лист бумаги, начал писать письмо. Иногда он прекращал и несколько минут сидел и смотрел через окно просто вдаль. Андрей Валентинович много раз вставал из-за стола и прохаживался по комнате. Через полчаса его «исповедь» была написана.

«Любовь Фёдоровна, я Андрей Валентинович хочу во всём признаться. Вы для меня один из близких людей. Пускай в молодости у нас с вами ничего не сложилось, но на всё в нашей жизни воля божья. Все мы рабы божьи, у каждого своя судьба. На каждого у Бога свои планы. Любовь Фёдоровна, я пишу вам потому, что доверяю и уважаю вас. Мы с вами были вместе с самого открытия школы. Я не буду этого всего пересказывать, что было уже не вернуть, да и вы всё это знаете.

Когда я вчера был в школе, вы могли заметить, что тогда я был расстроен и потерян. Вчера школу посещал участковый, он говорил вам, что я совершил преступление, но не сообщил какое. Я убил Щекотуна. Он уже несколько лет совершал преступления против человечности… а я убил его. Стал таким, как и он. Я действительно сделал это… Любовь Фёдоровна, простите меня, но если я не заслужил прощенья, то дальше не смогу я существовать. Возможно, совершённое мной, преступление принесло пользу для общества. Теперь больше не будет тех убийств. Уже третью ночь я не могу нормально спать. Всё время думаю об последних своих поступках. Как я мог совершить два этих поступка? Убийство не было намеренным, это случайность, да глупая и абсурдная, но, тем не менее, случайность. До того ужасного дня я жил обычной, скучной жизнью, которая меня устраивала, но сейчас… я понимаю, что поступал не правильно. Я не обращал внимания на мир вокруг себя, в этом одна из моих ошибок и я считаю главная. Сидя в парке, читая книгу мне было абсолютно всё равно на то, что было вокруг меня. По своей привычки и невнимательности я не заметил, как он подобрался ко мне сзади… дальше как ножом срезало. Когда я пытаюсь вспомнить, что было только пустота.

Вчера… Господи, прости, я не знаю, что было со мной тогда. После того как вы, Любовь Фёдоровна, вчера отпустили меня домой, через некоторое время ко мне пришли Саня и Дима из моего класса, мы хорошо беседовали, в то время я почувствовал, что есть надежда на лучшее. Мои грёзы хорошего конца этой истории продлились не долго. Пришёл участковый, всем своим видом он показывал мне, что я – проиграю. Тогда в моей голове снова начали путаться мысли, я впал в темноту, а очнулся от всего этого, когда у него в спине был нож. Поэтому я и хочу пойти сдаться. Какова вероятность, что эти два убийства последние? Я теперь стал бояться себя, а ещё больше боюсь за детей. Я признаю вину и каюсь перед Богом и перед людьми.

Это должны знать только вы, Любовь Фёдоровна. Пожалуйста, не говорите никому в школе, что я убийца. Я не хочу, чтобы мои ученики видели во мне монстра. Скажите им лучше, что я по семейным обстоятельствам уехал к племяннику в Ленинград или, что я умер. Хотя я и так уже умер, потихоньку начался процесс гниения… По окончании своего письма, я хочу дать своим детям один совет. Скажите им, чтобы они на меня не ровнялись и не брали моё мировоззрение за основу в своём. Я жил, не обращая ни на кого своего внимания, жил вне общества, я желаю детям, чтобы они жили в обществе и видели мир вокруг себя. Так и передайте им: «Дети, смотрите на мир вокруг себя, любите его и живите в нём!» Надеюсь, что в вашей памяти, Любовь Фёдоровна, и в памяти учащихся я останусь хорошим человеком

А. В. Дунаев».

Перечитав несколько раз своё письмо, Андрей Валентинович вложил его в конверт, надел на себя жёлтую рубашку и красный свитер на пуговицах. Опираясь всё на свои предыдущие мысли, подошёл к входной двери.

– Прощай моя квартира, – сказал он, – больше я тебе не увижу. Кончилась та жизнь. Всё конец!

Учитель вышел из квартиры, затем из подъезда. Никогда он не думал, что будет скучать по своей жизни, а теперь он задумался. Он вспоминал всё, что с ним было. Дунаев настолько погрузился в воспоминания, что даже не заметил как остановился на тротуаре.

– Здравствуйте, Андрей Валентинович, – сказал ему Тубунов.

– Здравствуй, Саша, – ответил учитель, тихим голосом.

– Что случилось, Андрей Валентинович, вы нездоровы?

– Да, я не здоров, я болен.

– Выздоравливайте.

– Спасибо, Саня.

Учитель полез в свой портфель, достал письмо и выдавил из себя фразу:

– Отдай это, пожалуйста, Любови Фёдоровне. Это очень важно.

– Хорошо, – ответил Саша.

Андрей Валентинович обнял Тубунова. По щеке учителя потекла слеза.

Распрощавшись со своим учеником, Андрей Валентинович долго глядел ему вслед.

«Пора», – подумал он.

Учитель пошёл к небольшой церкви. Раньше он часто в неё входил. Зайдя на территорию, там было немного людей. Некоторые разговаривали, другие подходил к входу и молились. Дунаев не стал никого разглядывать, он ступил на лестницу, перекрестился и тихо сказал:

– Господи, прости.

С опущенным взглядом он подошел, взял свечки и начал подходить ко всем иконам святых. У каждого прося прощения. Поставил две свечки за упокой души Жоркинова и Щекотуна. Андрей Валентинович целый час на коленях молился и просил прощенья его грешной души. Потом он молился, чтобы Бог простил Щекотуна. Закончив всё это, учитель пошёл на главную площадь. Там он побыл не долгое время, рассматривал людей и завидовал им. Наконец он отправился в милицию. Он не передумал, он всё точно решил, что сдаётся и признаётся. Он подошёл к четырехэтажному зданию, с окнами закрытыми решётками. Небольшое крыльцо с немного разрушенными порожками. Пройдя вовнутрь здания, там были крики милиционеров и арестованных. Его встретила женщина в форме, она же его и направила на третий этаж в кабинет № 55. Коридоры были покрашены в синий цвет, правда в некоторых местах краска отваливалась. Андрей Валентинович постучал в дверь. От туда раздалось:

– Войдите!

Дунаев вошёл в кабинет. Там был приглушённый свет. В углу стоял небольшой диван, на котором лежало тёмно-зелёное пальто. Так же можно почувствовать едкий запах табачного дыма. В левом углу стоял большой книжный шкаф. Посередине комнаты разместился большой рабочий стол, во главе которого сидел мужчина. На вид лет пятьдесят. Коричневые сальные волосы, уложенные на правую сторону. Белая рубашка в полоску с красным расслабленным галстуком. Во рту мужчины была закуренная сигарета.

– Зовут Василий Фёдорович. По какому вопросу? – грозным голосом сказал он.

– Я хотел признаться.

– Хорошо. В чём?

– В двух убийствах…

– Сами пришли, это вам поможет. Имя и фамилия?

– Дунаев Андрей Валентинович.

– Когда были совершенны убийства?

– Позавчера и вчера мной было совершенно два. Первое вечером в парке это было случайно…

– Кого вы убили?

– Я… я…

– Кто убитый!?

– Щекотун…

– Как Щекотун, товарищ Дунаев, почему вы так уверенны, что это был Щекотун? Я был главным следователем в его деле, ловил его не один год, и у меня не было ни одного подозреваемого. Я не видел ни разу его лица, а тут, я извиняюсь, заваливается ко мне мужик с улицы и говорит мне, мол, я убил Щекотуна! Как мне это понимать!?

– Так и понимать, – сказал учитель, следователь, было, хотел что-то сказать и уже открыл для этого рот, но Дунаев продолжил, – после этого ко мне в школу пришёл участковый Жоркинов, он обвинил меня в убийстве Коршунова.

– Кто такой Коршунов? Вторая жертва?

– Нет, это и есть Щекотун.

Следователь встал из-за стола, бросил в пепельницу свой бычок, закурил новую сигарету. Потом подошёл к телефону, набрал номер. Он разговаривал несколько минут. За этот разговор он выяснил все интересующие его детали. Всё, что ему рассказали, Василий спросил затем у Андрея Валентиновича. Гришин такова была его фамилия, оказался порядочным милиционером справедливым и правдивым мужиком, копающимся в каждой мелочи данного ему дела. Во время их разговора говорил в основном следователь, задавая вопросы, повторяя одни и те же предложения по несколько раз. В итоге всего этого диалога заключили на том, что учитель пишет чистосердечное признание.

Андрея Валентиновича посадили в изолятор временного содержания, следствие длилось около двух недель. За это время с Дунаевым беседовало много людей психиатры, милиционеры и другие важные лица. Первые говорили, что Дунаев психически нездоров, другие отвечали, что он был в разуме. Андрей Валентинович со всем смерился.

Андрея Валентиновича посадили в тюрьму. Потом планировали перевести в психлечебницу. учитель очень ждал этого и боялся. Многие заключённые должны были туда попасть, но не попадали. В тюрьме он слышал разговоры между охранниками, из которых понял, что делали с людьми в психушке. Он боялся попасть туда

Прошёл год как Дунаев находился в тюрьме. За всё это время он стал грушей для битья. Его всячески били и унижали. Хотя по воровским законам его должны уважать за то, что он убил милиционера, но он был мягок, он не мог за себя никак постоять. Больше всего он подвергался психическому насилию. Весь исхудал и отощал, стал бояться всевозможных шорохов. В один из обычных дней к нему в камеру вошёл охранник и сказал:

– Хохотун, у тебя встреча.

– С кем?

– Увидишь…

Охранник подошёл к Хохотуну, раньше его звали так дети между собой, он знал об этом, а сейчас его так зовут все. Надзиратель надел на него стальные браслеты и повёл в комнату встреч…

Часть первая. Красное лето.

Глава 1. Ночь первая.

Ночь, жаркая июньская ночь, здание отдела милиции. Из окна закрытого решёткой третьего этажа горел жёлтый свет. Горел свет и во многих других окнах, в кабинетах которых сидели милиционеры. Разные, многие хорошие, а многие и плохие: взяточники и коррупционеры. На третьем этаже в кабинете № 55 сидел мужчина в белой рубашке в полоску и красном галстуке. Это Василий Фёдорович сидел в своём кабинете, с закуренной сигаретой во рту. Гришину вновь пришлось остаться на работе из-за, не сделанной до конца днём работы. Ну, это была первая, но не главная причина. Утром Василий поругался со своей женой. Работы у него никакой не было. Всё это время он работал с документами. Оставался он так множество раз, чтобы закончить дневные работы. Многие служащие милиции так делали, но это, ни о чём не говорит. В кабинете горел приглушённый свет. Какое бессчётное количество раз Гришин менял лампу, но всё равно на следующий день она становилась тусклой. Было слышно, как милиционеры вели или преступников или обычных пьяниц коих было в Сталинграде-младшем полно. В этом Богом забытом городе господствовала коррупция и несправедливость даже почти вся милиция была на зарплате у криминальных авторитетов.

– Была бы моя воля, – говорил Гришин.

Но против высшего начальства не попрёшь. К тому же прощаться со своим званием ему не хотелось. Город Сталинград-младший строится на грязной лжи и несправедливости. В этом городе процветает преступность. В начале его основания сюда отправляли шарлатанов и коррупционеров. Эти люди и основали общество этого города. Но во время правления Александра I к городишку проявляли интерес аристократы и иностранцы. Потом это культурное общество основало новую верхушку, но при этом остались похожие порядки. Когда к власти пришли большевики ничего особенно не поменялось. Делали вид, что ругали плохих работников и чиновников, но только для вида…

Последнее дело Гришина посвящённое Андрею Валентиновичу Дунаеву уже давно закрыто. С момента его ареста прошло более года. Но Гришин до сих пор не согласен вернее он сомневался в том, что всё так просто. Он искал Щекотуна чуть более года, но не нашёл и тут вдруг обычный учитель случайно его убивает в парке. Иногда он размышлял:

«Правильно! Где-то я совершил ошибку. Не мог такой убийца как Щекотоун так легко сдастся. Не мог! Просто не мог! Это не правильно! Учитель убил убийцу, убивавшего до этого многих людей. Тогда я не смог его поймать. Хотя с другой стороны опасности нет».

Василий Фёдорович встал из своего рабочего стола усыпанного документами. Подошёл к окну. Начал размышлять о прошедшем дне. В этот день ничего не происходило, всё было как обычно. По привычке милиционер закурил сигарету. В кабинете вновь появился едкий запах дыма, хотя он даже и не пропадал, эта комната была прокурена насквозь, сколько её не проветривать – бесполезно. Вообще Василий Фёдорович был заядлый курильщик, казалось, он родился с сигаретой во рту. На часах было около двух часов ночи. Гришин расслабил свой красный галстук. Вентилятор жужжал и не давал сосредоточиться, и он его выключил. В коридоре было слышно, как кто-то бежал. Раздался стук в дверь.

– Войдите! – бросил фирменную фразу Василий Фёдорович.

С неё начинались множественные погружения в страшные преступления. Вошёл молодой милиционер и сказал:

– Товарищ-майор у нас ЧП.

– Доложить! Ясно и по порядку!

– Было совершенно убийство. Мне сказали сообщить вам.

– Немедленно выезжаем, наши уже там?

– Да, вас ждут.

Василий выскочил из кабинета, по пути застёгивая белую рубашку и надевая тёмно-серый пиджак. Они шли по коридору, покрашенному в синий цвет.

«Наконец-то! – думал он,– наконец-то! Новое преступление, а затем дело, теперь я буду на работу не для бумажек ходить. Что-то мысли у меня не правильные, радоваться убийство это плохо».

Гришин подошёл к гаражу, в котором стояли милицейские автомобили и его личная машина. Открыв переднюю дверь, он закинул свой кожаный портфель. Милиционер сел на заднее сидение. Тёмная ночь стояла на улицах города. Фонари горели жёлтым светом. На улице почти никого не было. Кроме нескольких пьяниц и небольшого количества обычных граждан. Василий поглядывал на юношу сидящего сзади. Тот в свою очередь смотрел в окно.

Спустя минут пятнадцать они приехали к парку. Сколько воспоминаний было связанно с этим местом хороших, но чаще всего плохих. Чего в этом парке только не происходило. Он к слову был одной из достопримечательностей города Сталинграда младшего. Его особенностью были интересные расположения аллей. Слева от входа была парковка, на которой в свою очередь стояло несколько автомобилей милиции и одна скорая. Гришин вылез из машины взял портфель за ним вышел парень. Возле чёрных железных ворот стояли два милиционера. Первый высокий широкоплечий мужик. Второй полная противоположность. Василий, молча, поздоровался с ними и уже собирался пройти, но они его остановили.

– Товарищ, сюда нельзя, – сказал высокий.

– Какая фамилия? Чёрт тебя побери!

– Рязанцев.

– Так вот… товарищ Рязанцев, – показал удостоверение, – меня там ждут.

– А ну тогда, пожалуйста, товарищ-майор проходите.

Гришин прошёл через двоих ребят, обернулся и отправился по тропинке, выложенной серой плиткой. Горели фонари. Был слышен ночной вой собак и приглушённые голоса. Он ускорился. Через минут пять он подошёл к своим коллегам. Место преступления напоминало о былых годах, когда Василий расследовал похожие преступления. Там стояло четыре милиционера, несколько врачей и понятых. Он встал и начал оглядывать небольшую полянку освещаемую милицией.