Ила Сандер
Росток на руинах. Надежда. Часть вторая

– Почему, Лиенна? Как ты додумалась…

Она закрыла лицо ладонями.

– Верни бутылку, альфа. Я больше не хочу и не буду рожать.

В жизни я не слышал от омеги более страшных слов. Ради чего ей жить тогда?

– Ты… что говоришь такое? Так же нельзя!

– Я знаю, – шепнула она.

– Ты убиваешь своих нерождённых детей!

– Чтоб не убивать рождённых!

Она убрала ладони от лица, и я увидел редчайшую картину: непробиваемая Лиенна оказалась пробита. Она не кривила лицо в плаче, как все омеги, не хлюпала носом. Слёзы просто стекали дорожками по щекам и капали с подбородка, пропитывая дурацкую рубаху.

Это была та самая Лиенна, с которой мы прошли столько дорог, и которая никогда меня не подводила. Но почему-то сейчас я не испытывал к ней жалости. Только разочарование. Будто она всю жизнь лгала, притворяясь достойной уважения, а на деле…

– Ты не знаешь, что это такое, Дарайн! – прошипела Лиенна. – Не представляешь… Бета, не бета – какая разница? Он шевелился внутри меня и верил, что он под моей защитой! Я ему за семь месяцев все уши прожужжала, какой он у меня офигенный! Он верил мне! Он родился, он несколько минут дышал и смотрел на меня, как на чудо какое-то! И ждал, что я любить его буду ещё больше! А ему сломали шею, зарыли в ил в дальней пещере и привалили камнем! И кто я после этого?

Я не мог смотреть на её слёзы. Хотелось как следует встряхнуть её за плечи: прекрати! Или вообще уйти и вернуться, когда она успокоится.

– Кхарнэ, Лиенна! Ты приписала ему свои мысли и от этого страдаешь? У новорождённых мозг не настолько развит, чтобы что-то связное соображать…

– Заткнись! – заорала она, тыча на меня пальцем. – Заткнись, Дарайн! Не смей говорить мне такое!

Лучше было заткнуться, пока она не выкрикнула что-то, чего я не смог бы ей спустить. Для родителей всегда болезненно, когда говорят плохо об их детях. Даже о бетах.

– Ещё раз я этого не вынесу. – Она запустила пальцы в лохмы. – Всё! Нарожалась, хватит с меня!

– Ты не можешь…

– Я как раз могу. – Лиенна метнула в меня взглядом покрасневших глаз. – Я могу откупиться. Кровью, жизнью – чем нужно будет. Я привезу четырнадцать омег! Они родят намного больше детей, чем могла бы я! Буду гонять для них фуры, пока меня не пристрелят! А взамен прошу дать мне самой решать, что делать с моим телом!

Поэтому она ехала в Саард, допёр я, наконец. Вот для чего ей эта вылазка. Лиенна вовсе не жертва убедительных речей старейшины, она себе на уме. Я попытался:

– Но если ты потом передумаешь? Вдруг захочешь стать матерью?

– Уже побыла, спасибо. – Она выпростала рубаху из штанов и высморкалась в подол. На её груди расплылось мокрое пятно слёз. – У тебя беты не рождались, Дарайн. Ты не знаешь, что это. Что чувствует Халлар, когда убивает их. И что чувствовал Тар. Он себе полдуши сжёг, когда убил своего сына, а никто даже не заметил!

– Постой… – Я задохнулся от возмущения. – А не ты его в бездушии обвиняла? Ты же его после этого ненавидеть стала?! Так?

Лиенна умолкла, кусая дрожащие губы, и старательно теребила кисти на коврике. Чем дольше она тянула с ответом, тем более виноватой выглядела, и тем сильнее становилось жуткое предчувствие, что это ещё не всё.

– Так, Лиенна?!

Она съёжилась от моего крика. Молча полезла за пазуху и вытащила цепочку с каким-то оранжевым предметом, который хранила у сердца. Шокированный, я соскочил с ложа. В трёхпалой руке Лиенны болтался брелок для ключей с буквами «БН» – логотипом «Бета-Нефти». Подарок Тара – двадцать три тонны девяносто пятого бензина.

– Ты же его в мусорку выбросила!

– Халлар выбросил. Я достала…

– Ненавидишь, значит? – рыкнул я.

Лиенна закрыла глаза. Водопад слёз тут же прорвал преграду век, хлынул по лицу.

Тварь белобрысая. Ей проще было морально уничтожить любящего альфу, чем признаться ему, что задумала больше не рожать. Лиенна, которую я знал, не могла поступить так. Это не просто трусость, это что-то за её пределами. Как можно было столько времени врать: нам, Тару, Халлару? Сокрушается тут, что не оправдала придуманного доверия новорождённого беты. А на нас она срать хотела, выходит?

– И думаешь, так лучше? – заорал я. – Ты соображаешь, что ты с Таром сделала?! Ты чем думала, когда унижала его?! Когда говорила, что глядеть на него противно?! На хрена при всех орала, что он в постели дерьмо?! Ты же… раздавила его!

Теперь Лиенна рыдала. По-настоящему: кривила морду и размазывала сопли под опухшим от плача носом, сжимая в ладони оранжевый брелок.

– У нас с ним ни-ничего не получится! – всхлипнула она, заикаясь. – Тар, он же… уникальный та-талант! Он находка! У него должны, обязаны быть дети! Ему не откупиться!

– Поэтому ты его с грязью смешала?!

– Чтоб он сам не захотел всё верну-у-уть! – завыла Лиенна. – Чтоб у него гордость проснулась! Чтоб он с другими вязаться стал мне на-назло! Он может, он не как ты! Он вязался с Аби, когда мы ещё вместе были!

Бездумная омежья блажь. Лиенна ни хрена не понимала, что такое истинная. И как эта истинная закрывает собой остальные чувства и желания. Тар не позволит себе расслабляться с другими, когда Лиенна может потечь в любое время. Даже представить истинную в чужом боксе невыносимо. Лиенна с ним бок о бок три года прожила – так и не поняла.

– А Халлара ты зачем подставила?

Плакать Лиенна не умела – непривычное для неё состояние. Рыдания душили её, она вздрагивала, захлёбываясь слезами. Мне ежесекундно хотелось сбежать из бокса, только бы это не слушать.

– Я не ожидала, что Тар сразу пойдёт с ним биться! – проскулила она. – Я не хотела! Я потеряла ре-ребёнка, а всем было плевать! Мне было одиноко, тебе ясно? А с Халларом спокойно. Он хотя бы хочет меня не ка-каждый час. Да и кто бы ещё со-согласился с Таром связываться? Ты?

Её совсем не интересовало, что Халлар тоже ей верит и, возможно, на что-то надеется. Чему тут удивляться после всего, что я узнал? Эта омега увязла в собственной брехне по макушку.

– Верни мою настойку! – рыдала она. – Если я потеку, скорее в башку себе выстрелю, чем альфу подпущу, ты понял?!

Видели бы её сейчас те омеги, что боялись слово лишнее сказать грозе Гриарда. Измазанная соплями Лиенна выглядела жалко. Но несмотря на её открывшееся лживое нутро, я не мог её судить. Разве я сам безгрешен? Как бы оценили в клане мой побег от гранатомёта в Ласау, когда я рисковал попасть в плен живьём?

У каждого свой предел прочности. И вот омега, которая способна с забавными прибаутками вырваться на гружёной фуре из оцепления, сломалась на смерти сына. Если у неё действительно такой страх перед новой беременностью, что она рушит мосты и совершает непоправимое, то и пулю в висок себе пустит. За ней не заржавеет.

Натянув сапоги, я молча перешагнул через рассевшуюся у двери Лиенну и вышел из бокса, подальше от омежьих слёз. Бутыль с ядовитым зельем так и осталась на ложе.

***

Иной раз Халлар выговаривал мне за то, что я пытался контролировать жизнь членов своей группы в Гриарде. Но как я мог, зная, что омега уничтожает сама себя, ничего не делать? Чёрт его разберёт, пара месяцев – много это или мало? Успела ли настойка полыни уничтожить в её теле всё живое? Возможно, ещё реально было всё исправить, и каждая минута моего бездействия стоила её сгубленного здоровья?

Да только Лиенна – это не Кайси-Эргилы, которым можно надуть в уши и за полчаса убедить их, что наша планета вовсе не круглая. Если Лиенна ради своей задумки так жёстко порвала с альфой, который был ей дорог, значит задумала она намертво. Не переубедит её никто.

По-хорошему, попытаться мог Халлар. Это было очевидным решением: открыть всю эту бодягу старейшине. Скинуть его с небес на землю, показать, чего на самом деле стоила непонятно откуда взявшаяся симпатия Лиенны к нему.

Остановили меня две причины. Во-первых, Лиенна никогда бы мне этого не простила. Во-вторых – альфья солидарность. Тар три месяца считал, что истинная омега презирает его за то, что он другой. Он имел право знать, что Лиенна считает его находкой для клана и талантом, достойным размножения. Пусть не любовь, но от презрения это далеко, верно? Я вспомнил, как Лиенна с пеной у рта защищала Тара, когда Кэрил обозвала его Копчёным. Вспомнил, как вчера Лиенна спасла его от срыва, уступив свой бокс. Пусть не любовь, но поддержка, так ведь? Конечно, сделать Тара счастливым мог только возврат истинной омеги в его объятья. Узнай он о полыни, это вряд ли изменило бы ситуацию. Но, возможно, дурик хоть перестал бы себя ненавидеть.

***

В Большом зале по приказу Халлара Рисса и альфы разожгли костёр, чтобы уничтожить всё, что в Гриарде можно сжечь. Если сюда придут опровцы с их операцией «Грабли», мы должны оставить им как можно меньше информации о клане. Тар сбежал от огня в другой конец пещеры. Я нашёл его в полутёмной купальне.

Над верхней ванной горела тусклая лампа; шумел горячий водопад. Дурик сидел на каменном бортике в клубах пара и усердно отчищал щёткой пальцы, испачканные машинным маслом. Значит, и генератор, и болгарка приведены в идеальное состояние.

Рукава его рубашки были закатаны, и руки, и лицо, и голая грудь – кожа да кости – всё блестело от брызг. На полу валялась тряпка в кровавых пятнах, а с колена Тара свисал приготовленный чистый кусок простыни. Рана от зубов выглядела ещё хуже, чем два месяца назад, когда я в прошлый раз видел её открытой. Половина левой ладони представляла собой кровавое месиво с налётом гноя. Кажется, его тело само не хотело бороться. Раздавленный альфа.

Увидев меня, он оживился, отбросил щётку. Тоскливый взгляд зажёгся надеждой.

– Лиенна?

Всё-таки альфа-то недодавленный.

Я опустился на лавку рядом с ванной, покачал головой. Прости, брат. Кажется, течку Лиенны ждать ещё очень-очень долго.

Он слушал меня молча, не перебивая, не шевелясь и не меняясь в лице. Сидел на борту ванны с прямой спиной, напряжённый, пустой стальной взгляд был направлен в одну точку. Хотелось ткнуть его пальцем – дышит он там?

– Глупая омега… – очнулся, наконец, Тар. Он с облегчением выдохнул и расслабленно откинулся спиной на мокрую скалу. Брызги вмиг промочили тонкую рубашку насквозь.

– Лиенна не хочет быть твоей, но она ничьей не будет, – объяснял я. – Тебе лучше попробовать начать жить дальше. Её не переубедишь. Сам знаешь, какая она упёртая. Я честно не знаю, как заставить её не гробить… репродуктивную систему.

– Не нужно её заставлять! – Тар дёрнулся, схватил чистую заготовленную тряпку, принялся спешно обматывать рану. – Завяжи.

Я помог ему перетянуть ладонь. Тар торопливо стащил промокшую рубаху, обнажив красную спину – сплошной рубцеватый шрам. Рванул дверцу шкафчика, схватив с полки наугад, принялся спешно натягивать серую футболку с длинными рукавами.

– Ты куда? – оторопел я.

– Скажу Лиенне, что ей не обязательно принимать настойку, – заявил он.

– Ты серьёзно?

– Конечно. – Абсолютно уверенный тон.

О, да, Лиенна немедленно, сразу перестанет. Тар же у нас знаменитый краснобай. Я сомневался, что он вообще сможет донести до омеги свою мысль. Скорее всего, впадёт в ступор от её близости. Как бы не нарвался на новые унижения. А Лиенна ещё больше окрысится на меня за то, что я заторопился раскрывать другим её тайну.

Тар снял и отряхнул от воды сине-красную шапку, натянул обратно, пряча кольца в ушах. Искорёженные его пальцы нервно сжимались и разжимались, как всегда. Мне всё больше казалось, что я катастрофически ошибся и спровоцировал скандал, который окажется похлеще чем тот, что был в ночь родов.

– Дарайн… – Тар стеснительно замялся. – Потуши её жаровню, пожалуйста.

Я вздохнул.

– Она её к моему боксу перенесла.

И бьющий копытом дурик понёсся по тоннелю.

Я направился следом, ещё не сообразив, кому спешу на помощь – Лиенне или Тару? Там омега-вовсе-не-скала в слезах и соплях, тут – непредсказуемый альфа, которому я, похоже, только что дал напрасную надежду.

Тар выметнулся в техзал, за ним хлопнула дверь в бокс Лиенны. Я прислонился к перилам рядом, ожидая услышать крики ссоры, а то и увидеть новый полёт Тара с мостков второго уровня. Хотя, что там услышишь? Мы в своих боксах несколько слоёв ваты прокладываем, чтобы проходящих мимо не нервировали страстные стоны изнутри.

Тар пять минут не вылетал. Посасывая заусенец, я глянул на часы: прошло уже десять. Тишина. Усевшись жопой на мостки, я спустил ноги вниз, разглядывая истёртый подошвами камень техзала. Слышно было, как завывает ветер в щели наверху и монотонно капает влага в тоннеле, ведущем к боксу Халлара.

Обеспокоенная Рисса, потерявшая своего альфу, отвлекла меня от созерцания трещин в камне. Прошло больше часа. Тар так и не вышел.

Глава 2

Ночевать в мой бокс Лиенна не пришла. Напрасно мы с Риссой оставили дверь открытой и улеглись одетые на разных концах ложа под разными одеялами. Ночь была истрачена впустую, а их у нас и так немного осталось.

Когда мы с малышкой поутру вошли в кухню, все нас уже ждали. Возле моего густого варева из бобов и крысятины стояли Карвел и Гай с ложками, соскребали налипшие остатки со стенок ведра. На столе на тетрадных листках были разложены честно поделенные порции завтрака. Тарелок нет, обошлись бумажками. Две порции, по паре ложек, для Риссы и Лиенны, и две – побольше, ложки по четыре, для меня с Таром.

Хмурый Халлар сидел за столом и потягивал чай. Перед ним лежал уже вылизанный тетрадный листок из-под завтрака. Напротив отца перед своей нетронутой долей варева грустил Арон, развалившись в автомобильном кресле.

Заметив нас, Халлар посмотрел на наручные часы.

– Явились… Надо ехать в Зол за едой. Это не дело. – Он ткнул пальцем на скудные порции, заглянул мне за спину. – А где Лиенна? Разве не с вами?

Рисса наивно покачала головой: нет, её не видела. Удивлённые Карвел и Гай перестали греметь ложками. Похоже, Лиенну со вчерашнего вечера не видел никто. Халлар оглядел всех тяжёлым взглядом.

– С кем она ночевала?

Мои альфы испуганно-виновато замотали бошками; Арон вопросительно покосился на меня. Я пожал плечами:

– Получается, что с Таром.

 Ну и чудеса! Неужели самой длительной ссоре в истории клана конец?

Карвел и Гай оторопело уставились на меня. Халлар смял в кулаке свой тетрадный листок.

– С Таром…

– Угу. Кажется, они помирились. Надеюсь.

Все ждали от меня объяснений, но что я мог сказать? Вчера Лиенна требовала не мешать ей глотать полынь и готова была размозжить себе череп пулей, лишь бы не забеременеть снова. А Тар зашёл к ней с тупым «не пей каку» и остался на ночь. Понятно, что пока Лиенна не потечёт, она не забеременеет. Но сама же говорила, что у них с Таром ничего не получится… Снова убеждаюсь: когда речь идёт об омежьих заскоках, про логику можно забыть.

Не обращая внимания на вопросительные взгляды, я уселся рядом с Халларом и подтянул к себе свою долю завтрака. Чтобы мне наесться досыта, надо ещё раз шесть по столько. Пока из Зола с провиантом приедут, уже за полдень будет…

Ляп!

Арон стряхнул еду со своего листка на мой.

– Повар из тебя хуже, чем из Зейны. Там лапа с шерстью и когтями. Я это есть не буду.

Почти убедительно сказал, если бы на последнем слове слюнями не подавился. Кхарнэ, ну вот что он творит, а? В какое положение меня ставит? Будто не слыша моего возмущённого: «Арон, ты это прекращай!», он вскочил с автомобильного кресла.

– Пойду тренироваться. – И целеустремлённо покинул кухню.

Ясен пень – сбежал в оружейную, чтобы не сидеть тут голодному и не смотреть, как мы завтракаем. Кажется, даже Рисса не поверила в его внезапную брезгливость. Вчера ведь Арон наворачивал то же самое варево – аж за ушами трещало… Ну вот к чему мне такие подарки?

– Жри, – приказал Халлар.

Он отошёл за стойку, уселся за стол Керис, где та раньше вела кухонную бухгалтерию, и там задумчиво раскурил сигару. Пока Лиенна не появилась, у Халлара ещё оставалась надежда, что этой ночью ничего не изменилось.

Но Лиенна вошла в кухню, лохмато-растрёпанная и румяная после купальни, и весь вид её и поведение кричали о перемене. И необычное для неё смущение – она не знала, куда глаза деть, и припухшие ярко-алые губы, и исчерченные розовыми полосами щёки и шея над вырезом футболки – так бывает, если о нежную омежью кожу тереться небритой мордой; и в ответ на вопрос Гая: «Где Тар?» отрывистое: «Спит».

Ох, до чего свирепел я раньше, когда Лиенна говорила так за завтраком. Это значило, что в уютном боксе под тёплым одеялом Тар сладко дрых, утомлённый утренними омежьими ласками. Жгучий минет с имитацией сцепки – минут на двадцать непрерывного блаженства – изматывает так, что становится не до еды. Помню, фантазия подсовывала догадки о том, что Лиенна делает это как-то по-особенному: её пальцы смелее, чем у других, её язык искуснее, а рот горячее. Теперь же вместо жадного любопытства я ощущал, как с плеч катится необъятная гора тонны под три весом. Помирились, чтоб их разэдак!

И как не было в нашей группе трёх месяцев гнетущей размолвки. Снова Гай и Карвел мечтательно косились на Лиенну, которая плюхнулась за стол рядом с Риссой. А сама Лиенна притворялась, будто знать не знает, что распалила всех присутствующих. Правда, завести меня ей уже было не под силу, но она завела Риссу. Видом своим, прямиком из объятий альфы, оставшимися после купальни крупицами аромата – аромат альфьего наслаждения ни с чем не спутаешь. Рисса вспыхнула, сжала под столом мою ладонь и хлестнула меня поплывшим взглядом. Её желание протаранило моё спокойствие, я чуть не застонал, еле сдержался; нас обоих бросило в жар. Ничего себе реакция – малышка любого южанина переюжанит!

И если раньше всю группу подбешивало, что Лиенна топчется рядом, дразнит своей недоступностью и молчаливо хвастает, как приятно проводит время Тар, то сегодня это явление даже Гаю с Карвелом пришлось по душе, судя по их повеселевшим рылам. Ну наконец-то! Одна проблема долой.

Только Халлар, который точно знал, как это делает Лиенна, сидел в углу и прятал немую горечь за завесой табачного дыма.

Тар показался в кухне после полудня, когда мы с Лиенной перетаскивали туда привезённые из зольского магазина продукты, а все остальные ушли жечь барахло в Большой зал. Сухарь – он и в ликовании сухарь: ни единый мускул на лице не дрогнул, выдавая в нём альфу, у которого сбылась мечта. А таким же восхищённым взглядом он смотрел на Лиенну и раньше: как какой-нибудь турист из рабочей коммуны на старинный собор с башнями – диво дивное.

Хотя любопытство и точило меня со вчерашнего вечера, но было ссыкотно запороть их долгожданный мир, ляпнув что-нибудь не к месту. Поэтому я молча наблюдал, как Тар схрумкал батон и кило сырых сосисок, которые Лиенна отмотала ему из связки, выдул упаковку сока и, сыто икнув, утопал из кухни, так и не сказав ни слова.

Лиенна отставила коробку с консервами, которую разбирала, заоглядывалась. В конце-концов, накинула рюкзак на плечо и тоже зарулила к выходу, бросив кухонные работы на меня. Если бы Тар умел понимать намёки без слов, я бы решил, что они сговорились. Подумал: хрен с ней, пусть идёт, сам пакеты доразбираю. Лишь бы не спугнуть, лишь бы не передумала, не переиграла всё обратно, тогда дурик точно рехнётся от отчаяния… Уже у двери Лиенна развернулась.

– Ах да…

Вжикнула молния рюкзака, она пошарила внутри и извлекла знакомую бутыль с настойкой полыни. Отвинтив крышку, выплеснула ядовитую гадость прямо на каменный пол; разлетелся веер брызг.

– Вопрос закрыт, – заявила Лиенна и, швырнув пустую бутыль в помойное ведро, ушла из кухни.

Как?

Кхарнэ, как Тар это сделал?! Волшебство какое-то.

У их примирения оказался и недостаток. Получив наконец доступ к Лиенне, Тар теперь не мог от неё отлипнуть. На подготовку к вылазке забил. Большую часть времени он проводил за закрытыми дверями бокса над техзалом. Выползал оттуда изредка, довольно потягивался и шёл на кухню, где, давясь от жадности, закидывался чем попало, без разбору. И сразу утаскивал Лиенну за руку обратно в бокс.

И хоть бы раз Лиенна отмахнулась от его бесцеремонного требования. Я всё ждал, когда ей надоест без конца вылизывать сорвавшегося с цепи альфу в четырёх стенах. Но Лиенна будто считала себя должницей Тара за все унижения. Поэтому перед нами она виновато разводила руками: ну простите – и послушно следовала за Таром по маршруту ложе – купальня – кухня. Дня через два начала таскать харчи прямо в бокс. Тар забылся в своём отрыве и даже в кухню выходить перестал. За что боролся, тем и упоролся.

Поначалу Карвел и Гай отнеслись к сачкующей от работы парочке с пониманием. Их ехидные переглядывания сопровождали каждый выход Лиенны на свет. Ну и шуточки эти, набившие оскомину, о том, что скоро на первый уровень техзала из их бокса начнёт капать сперма, что Тар, наверно, сбросил там уже килограмм двадцать, что Лиенне можно не жрать, она и в боксе получит полноценный белковый обед – и подобный тупняк. Лиенна только корчила рожи в ответ.

Но время шло, прощальные ласки Нили и – не знаю, с кем там Гай проводил последнюю ночь – стали забываться, а в обозримой близости находились лишь две омеги, причём обе для них недоступные. Не очень благоприятная обстановка, так ведь? Раздражающая, я бы сказал.

А Тар не только не успокоился, но стал ещё реже выбираться из бокса, как и Лиенна. У «медузы» тоже кровь оказалась горячая. Ну, после года воздержания и вязки с течной омегой мало будет. А минет – это мелочь, пусть хоть пять раз на день. Чему удивляться?

Нам приходилось самим колдовать с разноцветным фургоном для вылазки, на боку которого гордо блестела надпись серебром: «Коммуна ландшафтных дизайнеров из Жероны» и номер телефона на фоне роз и хвои. Мы пилили фанеру, вырезали фальшивую переднюю стенку, подгоняя её по размеру, закрепляли в боковых стенах металлические скобы и цепи для «пленницы». В крыше фургона вырезали запасной выход, чтобы выбраться, если что-то пойдёт не так и некому будет открыть дверь снаружи. Устанавливали турбокомпрессор, чтобы добавить дури движку – он должен был без напряга выжимать сто пятьдесят в час на случай шакальей погони и не выдыхаться на подъёме.

Мы изучали нарисованную Риссой схему Института. Она целых шесть листов размалевала цветными ручками. Этаж, где её держали, изобразила в подробностях: бирюзовую тумбочку, стол, пальмы какие-то в горшках, несколько переходов, где её водили. К сожалению, реально полезной информации малышка знала – крохи. Ни в камерах, ни в коридорах даже не было окон. Самый важный путь – от входа в Институт до места содержания «суперок» – Рисса не видела, так как в день, когда она единственный раз в жизни покинула здание, её накачали снотворным.

– Найдём, – успокаивал нас Халлар. – По парам разделимся и обойдём всё.

Старейшина пытался приободрить нас, но очевидно было, что он сам пал духом. И виной тому не столько предстоящая поездка в никуда, сколько белобрысая брехунья, которая слишком резко и без предупреждения меняла курс.

– Ты что-то знаешь? – с подозрением спросил меня Халлар, когда за Таром и Лиенной в очередной раз захлопнулась дверь бокса.

Но я честно не знал ни хрена. После того, как Лиенна вылила настойку, необходимость рассказывать Халлару о её поступке отпала. Зачем лишний раз расстраивать старейшину новостью о том, что его любимица собиралась похерить сам смысл существования клана – пополнять детишками будущую армию мстителей? В неведении большее благо. Тем более Лиенна уже исправилась.

Ну, а что касается омежьего кидалова, то именно Халлар научил нас правилу: если омега сказала «нет», это значит «нет». А почему «нет», она тебе объяснять не обязана. К другой иди подкатывай.

Полностью отморозиться Халлар не смог: все замечали, как мрачные тени пролегают на его лице при взгляде в сторону бокса на втором уровне. Но он благоразумно оставил всё, как есть. Слишком хрупкое и непонятно на чём основанное было примирение Тара и Лиенны. Попробуй – тронь, попробуй – нарушь что-нибудь, и прилетит новый перелом в ответку, или вообще размечет нас всех по Гриарду безжалостная винтовка в руках альфы, потерявшего надежду. Как я догадывался, в данный момент Тар-стрелок был Халлару намного нужнее, чем Лиенна-любовница, вот старейшина и не бухтел. Задача Тару предстояла одна из самых сложных: крыша, «танатос» и боль.

Пока в техзале шла работа с фургоном, Рисса увлеклась сжиганием. Я специально вылезал наверх проверить: там по голым скалам гулял хлёсткий ветер, и никакого дыма снаружи видно не было.

Мы приволакивали в Большой зал всё, что могло быть опасным, если сюда придут коммуны. Оставили только горку упакованных заранее тюков, которые альфы должны будут забрать спецрейсом и перевезти в новый дом.

Целыми днями Рисса скидывала в огромный костёр вещи, которые мы так долго собирали и берегли для близких. Одежду и игрушки, мебель и книги, деревянные каркасы боксов, матрасы, занавески… Цена им – бессонные ночи на вылазках, холод, голод, кровь, страх. Память. Чьи-то ботинки, в которых сделаны первые шаги; простыни – свидетели раскалённых ночей; распашонки, вышитые маминой рукой… Следы долгой передышки в Гриарде корчились от жара и рассыпались в пепел; семнадцать лет покоя поднимались языками пламени к раскрытой щели в потолке Большого зала.

Для Риссы эти вещи не значили ничего. Она следила, чтобы костёр не давал чересчур много дыма и чтобы отгоревший пепел не мешал вспыхивать всё новым тряпкам. Она недрогнувшей рукой отправляла в огонь альбом Вайлина, где цветными карандашами были нарисованы все до единого члены клана, даже прикормленные пауки из кладовой и ручной крыс Острозуб. Рисса бесстрастно ломала о колено качели-балансиры, которые я каких-то пару месяцев назад сколотил на её глазах для своих шельмецов, а сама она покрыла зелёной краской.

Трескучий костёр высотой с меня, разложенный на месте дерматиновых матов для загара, завораживал Риссу загадкой огня. Каким чудом целый табурет за полчаса превращается в прах? Малышка сама пылала – любознательностью, безудержным интересом.

Её майка-безрукавка покрывалась следами копоти; мягкие отблески огня оттеняли бронзово-гладкие плечи. Капли пота одна за другой крались по резус-фактору в ложбинку между лопатками, бронза сверкала, влажная от жара. Отросшие кудри – уже на палец наматывались – потные, вились мелкими тугими кольцами. Халлар запретил будущей «пленнице» мыться до самой вылазки для большей достоверности, и от разогретой Риссы плыла по Большому залу тягучая омежья сладость, мой дурман.

Аромат истинной обволакивал, бил в голову – и кипящая стряпня моя на печи в кухне, и турбокомпрессор недокрученный, и Арон да-я-крут-девять-из-десяти – лети оно всё в пропасть. Пальцы жадные – в черноту кудрей, солёная щека, пряный висок, липкие рёбра под сырой безрукавкой… Прервано исследование тлеющего табурета; в ответ обидное: «Дар, не хочу! Подожди!» Научный интерес против пожара привлечённого альфы – силы неравны, наука пасует, сдаётся, на бронзе не видно румянца, пульсирует зрачок, заполняя всю чёрную радужку. Ладонь в ладонь, в темень тоннеля на слабых ногах – времени мало, его совсем нет, наш Дом догорает в Большом зале, остаются частицы: скрип двери в бокс, родная затхлость простыней, верное ложе из натурлатекса. Горячо и остро, тревожно и муторно, какая-то чуйка первобытная: даже если выживем, после Саарда ничто уже не будет по-прежнему, понимаешь, Рисса, а я, как перед смертью, всё надышаться тобой не могу, поцелуями твоими наполниться. Привкус гари на коже, омежья покорность моей повелительницы, ямочка под коленом… Бёдра дрожат нетерпением, касание – ответ, мы сама гармония, способны схватывать желания друг друга на лету. Время отщипывает наши секунды, торопит – ласки жёстче, имя со всхлипами, на вертолёте в стратосферу, сердце барахтается, как безумное, на пике сцепки, мы пробиваем седьмое небо и ещё несколько этажей над ним… И наслаждение немедленно берёт свою цену: откат, бессилие. Снова горит на костре наше прошлое. Три дня ещё… два… не хочу останавливаться, Рисса, не хочу думать, что это конец… В последний раз – свежая пробоина в седьмом небе – вернусь ли сюда снова? Замереть бы, остаться, только не назад – но рай захлопывается. Полёт с занебесья, мгновенный, словно оборвался трос лифта – чудовищная усталость, неподъёмные веки, неподъёмное сожаление, «хватит, Дар, пожалуйста».

Сквозняк развеивает по Большому залу серый пепел.

***

Утро 24 июля **75 года,

заброшенный микрорайон «Дубовая роща», несостоявшийся пригород Саарда

Ни разу я не видел его так близко. Столица двадцати шести округов, сама угроза из бетона, асфальта и стекла, мой кошмарный сон.

В бинокль было заметно, как колышется жаркой рябью голая полоса серой земли перед Саардской Защитной Стеной. Несмотря на восемь утра, шарик с неба уже припекал как бешеный. Лето в зените, фигли.

Отсюда, с пятнадцатого этажа заброшки, различались даже отдельные бетонные блоки Стены. Она тянулась по периметру города: сто десять километров коммунской трусости со спиралью колючей проволоки на высоте в четыре метра, с монолитными будками КПП, с рельсовыми «ежами» на въездах.

Мегазатратное сооружение. Но траты оправданы: раздробленные отряды армии альф, попав в город, наводили такого шухеру, что убытки от возведения Стены казались цветочками. Когда-то. Последние лет пятнадцать прорываться за колючку больше некому. Досмотры давно должны были стать формальными, а полицейское шакальё – расхлябанным. На то у нас и расчёт.

Моя майка отсырела от пота, на груди проступило мокрое пятно. К полудню будет такое пекло, что мы сгорим, если к тому времени не уберёмся в каныгу. Я вытер лоб голым плечом и отпихнул такого же потеющего Арона, который лез заглянуть в мой бинокль. Во второй наш бинокль на Саард таращился Гай.

Город вздымался из-за Стены коптящими сигарами заводских труб, хищно бликал на солнце начищенными стёклами небоскрёбов. Чуждый, непонятный. Концентрация коммунов на квадратный метр внутри должна быть чудовищной.

Царствуя над городскими крышами, впивался в драные утренние облачка шпиль Центральной телебашни. Оттуда коммуны вещали свою пропаганду на двадцать шесть округов – это пятая часть суши. На подъездах ко всем КПП рекламные щиты вдоль дорог пестрели портретами президента Сорро, которые различались только лозунгами и цветом президентского галстука. Товарищей приглашали на мартовские выборы в следующем году. Будто у них был выбор: всё шло к тому, что Сорро будет править пожизненно, несмотря на своё живорождённое происхождение… Вереницы легковушек тянулись к каждому въезду, ненасытный город вбирал в себя всех. Мне чудилось, что даже сюда долетает вонь выхлопных газов.

Я ненавидел Саард. Саард ненавидел меня – просто так, за каждую секунду, что я нагло осмелился прожить.