Игорь Сотников
Хроники одного заседания. Книга вторая

Анни в свою очередь неожиданно серьёзна. Хотя может быть, она играет. Но если даже так, то она слишком уж достоверно играет, с таким проникновением в глубины смыслов колец, смотря на них. Что, видимо, начинает тревожить и Тишу, который начинает чувствовать себя забытым. И Тиша решает поторопить Анни. – Если хочешь, то можешь носить оба по переменке. – Сказал Тиша, заставив вздрогнуть Анни, которая в своём увлечении забылась и впала в фантазии, из которых её и вывел голос Тиши.

Очнувшаяся Анни натужно улыбается Тише и говорит ему. – А знаешь, я, пожалуй, так и поступлю. – После чего она берёт в руки футляры, приближает их к себе, внимательно смотрит на кольца и, судя по её вспыхнувшему взгляду, её озаряет идея. Вслед за этим она выскальзывает из под одеяла, разворачивается к Тише лицом к лицу и пристально смотрит ему в глаза. Затем приближается к нему близко, близко, почти касаясь краем носа его носа, и закидывает ему за плечи свои руки.

– А теперь полное внимание ко мне. – Сказала Анни Тише, который не против такого предложения и готов полностью внимать. Правда, тем временем, он, несмотря на заявленную готовность: «Я готов!», – не может не отвлечься на руки Анни, которые что-то там за его спиной делают.

– Можете сильно за себя не беспокоиться. Могу вас заверить, вы находитесь в надёжных руках. – Сказала Анни и не успел Тиша ей что-то сказать в ответ, как она яростно впишись в него губами, утопила его сознание на весь этот поцелуй, который длился как минимум бесконечность, что в приблизительных цифрах значит, сколько себя не помнит, а в более реальных соответствиях, не знает. О чём Тише, будь он более благоразумным, то есть менее влюблённым малым, следовало бы более основательно подумать, тем более при такого рода взаимоотношениях, всегда существует опасность проспать на работу. Но Тиша даже не собирался прислушиваться к голосу разума, аргументируя всё тем, что он в поезде на работу, если что, выспится.

Но пока такие вопросы кажутся излишними в медовый месяц, где вопросы из обихода общения и из меню просто исключены. Ну а то, что влюблённые время от времени, с минуту на минуту, обращаются друг к другу с одним и тем же вопросом: «Ты меня любишь?», – то это и не вопрос вовсе, а так, всего лишь своя прелюдия к какому-нибудь только им известному продолжению своих отношений.

Хотя всё же Тиша один раз себе позволил небольшое отступление от этих строгих правил этикета влюблённых, спросив Анни о влиянии на неё обручальных колечек, что даже ослеплённого любовью Тишей стало подмечаться.

– Не пори чушь. – Неожиданно зло ответила Анни, приведя Тишу в умственную прострацию – он даже себе представить не мог, что она умеет злиться, а тут такое. Анни же быстро спохватившись, быстро вымаливает прощение у Тиши. Что разве сложно сделать при его-то к ней отношении. Но и забыть почему-то эту её вспышку и косвенную причину её возникновения Тиша так и не смог.

Правда считать, что её перепады настроения связаны с этим её суеверием, тоже есть своего рода суеверие, и слишком уж лёгкое объяснение для распада такого сложного структурного объекта, практически единого организма под названием «Они», который строился не только на одной единой платформе единодушия, но и включал в себе божественное предназначение со своей любовью, а это такой полноценный ингредиент, что в нём недостающих для объяснения этого мира элементов не обнаружишь. Но этого для них уже не неожиданно хватило, и после молчаливого друг к другу периода отношений, где каждый счёл больше ничем теперь со своим партнёром (а как они смеялись, прочитав это прилизанное, размытое глобалистами обозначение сегодняшних пар, под которое можно было записать кого им будет только угодно) не делиться, а в особенности словами, они так и не делясь своими дальнейшими планами на будущее, исчезли из поля зрения друг друга. И это касалось в первую очередь Анни, в один из самых, само собой ненастных дней, съехавшую от Тиши в неизвестном ему направлении.

– Наверное, так будет лучше. – Сказал то, что и должен был сказать в таком случае, призванный объяснить сложившуюся ситуацию, а на самом деле, своим присутствием на первых порах смирить одинокую действительность Тиши, его друг Глеб.

– Ты так думаешь? – ответно, как и должно, в таких, самых обычных, с кардинальным уклоном случаях расхождения мнений между супругами, выразил сомнение Тиша. На что следует свой логичный ответ от Глеба: «На, бери и рассказывай». И Тиша сегодня ни в чём не может отказать другу Глебу, взяв протянутую им бутылку пива. После чего он не отказывает ему ещё ни раз, а когда все эти предложения заканчиваются в холодильнике Тиши, то они отправляются туда, где можно обстоятельно ни в чём себе не отказывать. Что, собственно, в конечном счёте и привело Глеба пока не ясно куда, а Тишу вначале под кровать, а сейчас на кухню, где перед его глазами стояли эти два футляра, кем, и не понятно с какой целью вытащенные на свет.

Но, наверное, пока не заглянешь внутрь этих коробочек, так и не поймёшь мотивы того таинственного человека, который так умело озадачил и привёл к полнейшей растерянности Тишу. Правда Тиша со своей стороны не желает быть в чьих-то неизвестных руках послушным орудием, – а тот, кто приготовил для него это загадку, определённо рассчитывал на его любопытство, с которым он полезет открывать футляры, – и поэтому он не спешит тянуть свои руки к футлярам, а делает обзор всего стола, на котором кроме этих футляров могут находиться какие-нибудь подсказки. И этот подход не подвёл Тишу, позволив ему заметить на самом краю стола, чуть ли не свешивающую с него, полностью выжатую пластинку из-под каких-то лекарств – её видимо хотели смести со стола, но она из-за не слишком добросовестного подхода к своим спешным действиям того таинственного загадчика, всё же удержалась сверху стола.

При этом Тише и брать в руки эту пустую пластину в руки не надо, чтобы узнать какого рода лекарства она ранее в себе содержала, он уже догадался, что это то, что его больной голове сейчас для успокоения, как раз и требуется.

Теперь же Тиша, поняв до чего же коварен тот загадочный тип, разозлился в серьёз, и он переводит свой взгляд на футляры и больше не думая, открывает вначале красный футляр – он стоял с более удобной стороны к его рабочей, правой руке.

– Что это ещё? – спросил себя озадаченный Тиша, вытаскивая из футляра бумажный свёрток в виде маленького конвертика. После чего Тиша разворачивает этот свёрток и со всё тем же вопросом удивления, кладёт его на стол. Затем непонимающе смотрит на содержимое конверта, – щепотку белого порошка, – и так до тех пор, пока в его поле зрения не попадает та лежащая на краю стола, пустая пластина из под лекарств. Что наводит его на некую мысль, с которой тут же он открывает второй футляр. Ну, а там внутри, точно такой же бумажный свёрток, внутри которого, точно такой же, по крайней мере с виду, порошок.

И этот порошок, как выясняется Тишей при ближайшем рассмотрении, не есть его первоначальное физическое состояние, а он был получен в результате того, что в него растолкли что-то прежде твёрдое. И Тиша даже не сомневается в том, что послужило сырьём для получения этого порошка. Но вот зачем всё это делать, и чему служат все эти манипуляции с таблетками (а это именно были обезболивающие таблетки, растолчённые в порошок), то это для Тиши полная загадка.

– Нет уж. Методом пробы я не собираюсь искать ответы на свои вопросы. – Как-то горько усмехнулся Тиша, глядя на эти лежащие на столе свёртки. Затем поднимает вверх свои глаза и вдруг на настенном, висящем прямо перед ним кухонном шкафу, натыкается на прилепленный к нему бумажный стикер. Конечно, то, что написано на нём, можно прочитать, не снимая с дверки, но почему-то всё на нём написанное расплывается в воспалённых глазах Тиши, и он решает, что будет лучше, если он на них посмотрит, когда они окажутся у него в руках. И Тиша быстро срывает стикер с дверки шкафа, затем присаживается на край обеденного стола и начинает читать написанное на стикере.

«Ты всегда говорил, что именно вера определяет человеческий выбор и единственно реализует его. Так сделай его. Ведь я верю в тебя», – прочитал Тиша написанное.– Это какая-то глупость. – Усмехнулся Тиша, тем не менее, в глубине себя чувствуя, что это далеко не так. И при этом главное, что подтачивало все его уверенности на серьёзность, была надежда (о чём он боится признаться даже самому себе) на то, что именно Анни, так зло с ним пошутила. И что она таким, пока не находящим разумных объяснений способом, хочет его подвести …А вот к чему, то это тоже для Тиши находится вне пределов его понимания. – Да и вообще, с чего это ты взял, что это писала она?! – Тиша через нервный крик попытался оспорить все эти предположения у самого себя. Но уже поздно, он понимает, что только отсутствие убедительных аргументов, вынуждает оппонента переходить на крик. А это значит, что всё то, что в Тише придерживалось взглядов надежды на пропажу Анни, начало в нём одерживать вверх. И Тиша чтобы окончательно одержать победу в этом споре, утверждающе заявляет:

– А кто же ещё!

И хотя кроме голословных утверждений, никаких более убедительных доказательств предоставлено не было, – а подчерк на стикере, в виду его написания печатными буквами (почему писавший решил дополнить свой текст ещё этой загадкой, то для Тиши это не представлялось сложным разгадать – здесь существовала прямая взаимосвязь между смыслом послания и писавшим его человеком, с его, без ссылок на авторитет своего имени, верой в Тишу), без каллиграфической экспертизы в данный момент не подходил, – этого было достаточно для Тиши, чтобы немедленно, но только опять же по-своему (видимо у Тиши было что-то от Фомы неверующего, раз он не полностью уверовал в своё верование, что за загадчиком стояла Анни), приступить к доказательству веры в себя.

– Выбор есть выбор, а не та предсказуемость, на которую всегда рассчитывает тот, кто готовит эти загадки. Я знаю, что от меня ждёт этот хитрец. – Улыбнулся Тиша. – Смотри, себя не обхитри. – Предупреждающе сказал невидимому наблюдателю Тиша, затем вначале взял один пакетик с порошком, принюхался, затем он его убирает, а на его место перемещает второй пакетик. С ним проделывается точно такая же нюхательная операция. После чего он кладётся на стол, а Тиша ещё раз бросает взгляд на пустую упаковку из под таблеток, таинственно улыбается, и на этот раз берёт один пакетик с порошком и пересыпает его в другой.

– Что? Такого варианта не учёл. Ничего, я не боюсь. А вот ты бойся. Того, чтобы составы веществ не нейтрализовали себя, создав новую реальность. – Усмехается в сторону всё того же невидимого наблюдателя Тиша, затем берёт пустой стакан, наполняет его водой, поднимает со стола пакетик с порошком и без какого-либо промедления высыпает его содержимое в рот и всё запивает водой из стакана. После чего Тиша с грохотом ставит на половину выпитый стакан на стол, отчего он даже слегка разливается, а сам, подняв с пола упавший стул, садится на него и созерцательно смотрит на раскрытые футляры.

При этом Тиша мысленно пытается прочувствовать, в какой стадии всасывания сейчас находится поглощённое им вещество. И хотя всё то, что себе сейчас надумал и вслед за этим, как бы ощутил Тиша, по своей сути были его домыслами, всё же это его достаточно сильно увлекло. А наблюдаемые им, несущие в себе определённый смысловой подтекст футляры, тем временем оказывали на него своё воздействие, генерируя все его мысли в свою специфическую сторону.

– Что, хочешь сказать, что всё то, что сейчас со мной происходит, иллюзия! – улыбнулся Тиша, глядя на синий футляр.

– Ха-ха. А вот твоя напарница, мне говорит совершенно обратное. И кому спрашивается, из вас верить? – Рассмеялся Тиша, и было собрался …Чего уже не важно, так как неожиданно и главное резко, прозвучавший звонок в дверь, выбивает практически все мысли из головы Тиши. Хотя нет, одна всё-таки осталась. И он, вздрогнув, с этой последней мыслью: «Началось!», – осторожно поднимается со стула, чтобы пойти открыть входную дверь.

Глава 2

Дорожная

Существует обиходная, настоянная на себялюбии искренность, с которой подходят или вернее будет сказать, с которой смотрят на себя люди, считая, что все их не любят, а то, что они безобразно себя ведут, то это дело не только десятое и второстепенное, но и есть следствие всей этой нелюбви. А так бы они себя даже очень с хорошей стороны себя показали, только дай повод. В общем, так и просят за этих людей их поступки называть их поводливыми, то есть людьми реакцией.

И, наверное, в число этих людей входил и отличный товарищ и друг Тиши Глеб, который и оказался на пороге дома Тиши, когда тот с такой уверенностью на своё что-то придуманное, отреагировал: Началось.

– А, это ты. – С некоторым разочарованием сказал Тиша, обнаружив за дверьми Глеба, а не какого-нибудь мифического агента Смита, который вдруг немедленно прознал об экспериментах с таблетками Тиши, и тут же решил навестить его, чтобы засунуть в него какое-нибудь следящее устройство. Но вместо него, к некоторому сердечному облегчению Тиши, на пороге оказался Глеб, и Тиша даже слегка разочаровался – так всегда бывает, когда ожидаемое не сходится с реальным.

– А ты кого ждал? – удивился и слегка озлился тронутый таким предпочтением себя незнамо кому Глеб, употребив такой (вполне точный, если посмотреть со стороны на Тишу) эпитет в именовании Тиши. И если бы Глеб не был таким прозорливым человеком, то бы не понял, какую он оплошность вдруг допустил, – Тиша скорей всего, ещё разрывается от сердечных болей, и питает надежду на возвращение Анни, – а поняв, быстро исправляется. – Ладно, извини друг, что это я пришёл. – Что ещё больше запутывает понимание Тиши насчёт того, за место кого пришёл Глеб в таком случае. Но как оказывается, на этом его затруднения в понимании происходящего не заканчиваются, так как Глеб огорошивает его заявлением о его полной готовности.

– К чему? – не скрывая своего удивления, задаётся вопросом Тиша.

– Как это к чему? – теперь уже удивляется Глеб. – К тому, на чём ты вчера так настаивал и ради чего я спозаранку, несмотря на все мои шатания и боли в голове, поднялся и купил нам билеты на дневной поезд. – Заявил Глеб. На что Тиша вот так сразу не бросается его опровергать своим вчерашним невменяемым состоянием, которое одно уже подразумевает не обращать на него большого внимания, правда при этом Тиша также вспоминает, что и Глеб не далеко от него ушёл в своей здравости мысли, – а лучше бы далеко ушёл и тогда бы не случилось всех этих недоразумений, – а пытается для начала вспомнить, что же такое он там вчера придумал. А вот это почему-то, даже при наличии косвенных подсказок со стороны заявлений Глеба о покупке билетов на поезд, ни к чему не приводят.

– Мы едем её искать. – Вдруг сказал Глеб, не дожидаясь пока Тиша там себе что-то в голове сломает. И сейчас-то Тиша всё и вспомнил, как он с кулаками наготове настаивал на том, чтобы Глеб, как первейший друг, оказал ему помощь в деле мордобития.

– Кого? – налившись кровью, озадачил этим вопросом Глеб Тишу и, недолго думая, что говорит о том, какое большое значение он придаёт их дружбе, сразу схватил за ворот рубахи непонравившегося ему типа за соседним столом, который смел в его присутствии одаривать своими пошлыми взглядами понравившуюся Глебу девчонку.

– Да не его. – Своим ответом Тиша неимоверно сильно расстроил Глеба и на время обрадовал того облившегося потом типа. И если насчёт этого типа можно сильно не переживать, Глеб предупредил его о том, что всему своё время, то вот насчёт упомянутого Тишей некого капитана чёрная борода Дрейка, который стал тем мерилом ценностей для Анни, на которые она повелась, то тут Глеб выразил сомнения: А где мы его найдём?

– Где надо. Там и найдём! – яростно заявил Тиша, с тем же волнением для окружающих ударив по столу кулаком. Ну а такая неумолимость в принятии решений, кого хочешь, подвинет на подвиг. Ну а такого яростного защитника семейных ценностей, каким был Глеб, тем более. Правда, он не совсем понял, к чему все эти мистификации со стороны Тиши, употребляющего в обозначении всяких гадов каких-то чёрнобородых пиратов, но потом он обратил внимание на всё того же прилипчивого к его девушке типа, с как выясняется, модной бородкой, и теперь понял-таки, что имел в виду Тиша. – Я ему его козлиную бороду вырву с корнями. – Свирепо посмотрел на этого бородатого типа Глеб и тот всё понял, обмакнув напоследок бородку в бокал с шампанским.

Но всё это дела вчерашних дней, а сейчас в руках Глеба находятся билеты на поезд и, Тише, несмотря даже на не хочу, следует поторапливаться, а иначе Глеб предположит, что он струсил.

– Знаешь, – натягивая на себя джинсы, обратился к развалившемуся в кресле Глебу Тиша, – вчера я был более уверенным в себе. А вот сегодня, я даже не представляю себе, где её искать и имеет ли вообще смысл это делать. – Остановившись на полпути в одной штанине, с надеждой, правда, непонятно на что, посмотрел на Глеба Тиша. Но Глеб даже если он понимает все эти сомнения Тиши, всё равно не собирается отступать от задуманного – вот такой он инерционный человек.

– Ничего. Сейчас в поезде встряхнёшься и всё себе, что нужно представишь. А до чего не хватит разумения, то тогда я на что. – Усмехнулся Глеб, открывая жестяную банку воды, которая очень для него кстати завалялась в глубине Тишиного холодильника.

– Это понятно. Но дело в том, что я никогда не выезжал из нашего города. – Сказал Тиша.

– Во как? – удивился Глеб, больше склоняясь к тому, чтобы не поверить в этом Тише.

– Можешь верить, а можешь, нет, а это так. – Резко заявил Тиша, почувствовав, что Глеб только для виду удивился, а на самом деле он ни одному его слову не поверил. – Я предпочитаю жить в тени больших городов, что по своему расположению, вполне подходит для нашего городка. Где ты вроде бы живёшь практически в самом мегаполисе и в тоже время, обособленно от него. А такая близость проживания, как раз и делает неосуществимым сокращение на свой минимум, расстояния от ассоциированного с городком самого себя, до центра всех городов, большого города. И я боюсь, что если я пересеку этот рубеж, то тогда большой город, со своими проблемами войдёт в мою жизнь, и для меня навсегда потеряется некая аура автономности моего существования здесь. – Тиша перевёл дух. – Да и к тому же, я боюсь, что сам быстрее потеряюсь, чем там кого-то смогу отыскать. – Сказал Тиша, продолжая настаивать на одной штанине.

– А вот это брат нехорошо. Особенно всего бояться, – Поднявшись на ноги и, подойдя вплотную к Тише, сказал Глеб, – и так провоцировать даму своего сердца на скуку. Неудивительно, что она убежала от тебя в большой город, где одни только огни освещения и реклам, стоят того, чтобы на них посмотреть пока молодая. А ты, из-за своих эгоистических побуждений, а может и того больше, неуверенности в себе, взял и запер её в четырёх стенах нашего захолустья, где и показать себя некому. – Глеб, насладившись произведённым эффектом на Тишу, который от изумления выпустил штаны, и они упали вниз на пол, вернулся обратно на кресло и принялся за наполнение себя водой из банки. Тиша же собрался с мыслями, для начала взялся за штаны, а как надел их взялся за Глеба.

– Я тебя понял. – Обратился к Глебу Тиша. – И куда поедем в первую очередь?

– Куда скажешь, туда и поедем. – Дал свой ответ Глеб.

– Значит на Уолл-Стрит. – Немало удивил своим ответом Тиша Глеба, но тот не стал выяснять у Тиши, что тот имел в виду под этим именованием своих мысленных объектов. А всё потому, что у Глеба из его рук до сих пор ещё не выветрилась память о чёрной бородке того типа, который оказался слишком невразумительным типом и его пришлось долго учить уму разуму на задворках ресторана. Из-за чего Глебу впоследствии пришлось разминуться с Тишей и даже с причиной возникших разногласий с этим типом, миловидной девушкой, которая оказалась слишком нетерпеливой и не стала ждать, когда справедливость восторжествует, покинув заведение до прихода в него Глеба. Правда окровавленный вид Глеба, как минимум не способствовал проведению в жизнь его замыслов, а охраной и вовсе посчитался недопустимым. И он ими, недолго думая, – а надо бы, хотя бы ради обслуживающего их стол официанта, который из-за неоплаченного заказа остался с разбитым сердцем и планами, – был тут же выпровожен за двери ресторана и отправлен самим собой домой.

– Там отыщем того негодяя. А вслед и Анни. – Сказал Тиша, закидывая сумку на плечо. Ну а Глеб, так сказать, не обременён большими нагрузками, у него с собой только его, как он считал, безмерно привлекающая внимание (в каком качестве, он не счёл нужным уточнять, мол, кто видел, тот всё понял и без слов) внешность и он, похлопав себя по карманам пиджака, убедившись, что всё на месте, выдвинулся вслед за Тишей на выход. После чего они, используя общественный транспорт, – надо продышаться и привыкнуть к скоплениям людей, которые вскоре их будут со всех сторон теснить, – добрались до вокзала, где ровно по расписанию, забрались в поданный для посадки вагон.

– Мне необходимо поспать. – Тиша довольно умело аргументировал занятие собой предпочтительного места у окна, куда он, не дав Глебу времени как-то сообразить и воспрепятствовать его эгоистичным действиям, быстро прибился и, натянув на глаза бейсболку, тем самым зафиксировал себя в качестве до смерти скучного собеседника, и безусловно наглеца. И будь на месте Тиши кто другой, то Глеб скорей всего не стерпел бы таких вызовов своей природе человека любопытствующего, которому жизненно необходимо наполняться знаниями и значит место у окна, по факту наличия в нём этих желаний уже его, и так натянул бы эту бейсболку незнакомому типу у окна, что тому бы в итоге пришлось вызывать спасателей, чтобы извлечь его голову оттуда.

Но раз пока на месте Тиши он сам и, благодаря этому вовсю использует его дружеские отношения в личных целях, то Глебу ничего не остаётся, как сидеть с краю и искать утешения для себя на стороне, то есть среди временных попутчиков по жизни, пассажиров этого вагона, коим довелось в одно с Глебом время, в одном месте встретиться, и главное, в одном и том же направлении следовать ближайшие два часа.

– А это говорит о многом. – Здраво рассудил Глеб, обводя взглядом рассаживающихся по своим местам пассажиров. – Как минимум о том, что наши мысли направлены в одну и ту же сторону. А такое единодушие, чем не повод для знакомства. – Сделал вывод Глеб, заметив появление в вагоне, все руки в сумках, с огромной на голове, закрывающей лицо шляпой, а на плече что-то объёмное, похожее на мольберт, что косвенно подтверждают выглядывающие деревянные ножки, молодую особу точно, но красивую или уродину пока не ясно, которая грозила вставшим на её пути головам проверкой их на прочность.

– Надо ей помочь. – Было подумал Глеб, как уже среди пассажиров нашёлся свой до чего же наглый помощник, который, не дожидаясь когда по его макушке съездит одна из сумок этой девушки, предусмотрительно предложил ей свои услуги грузчика и, умело перехватив сумки из её рук, всё так ловко для себя, – её сумки на полку, а саму девушку рядом с собой, – устроил, что Глебу только и оставалось, как диву даваться. А ведь быть может, что соседям это бесцеремонного типа по купе, да тому же хлипкому и тухлому с виду сморчку в очках («Наверное, бухгалтер какой-то, – подумал Глеб»), не желается разделять своё общество с этой милой с виду дамой, приятной во всех, опять же с виду отношениях. – О чём это я. – Усмехнулся Глеб, поняв, что слишком увлёкся осуждением того дерзкого типа.

– Вот же ловкач. – Вздохнул про себя Глеб, после чего посчитав, что здесь в этом вагоне действует какая-то странная тормозящая его сознание среда, решил отвлечься на чтение, для чего им была заблаговременно приобретена кое-какая пресса. Куда он и углубился всем собой, чтобы таким образом миновать пределы воздействия на своё сознание этой заточенной на замкнутость среды.

Тем временем Тиша, по разумению Глеба, да и по-своему тоже, должен был уже вовсю, если не спать, то предаваться дрёмам, к чему он, в общем-то, и стремился, но всего это с ним не случилось, и всё потому, что всегда найдётся что-то или кто-то, кто по собственному разумению смотрит на этот мир, и в нём совершенно нет места для вашего покоя. Иными словами, этот кто-то, всё делает для того, чтобы вы не уснули. И это даже не тот тип, сидящий напротив, на обращённом к вам лицом ряду кресел, который как только сел на своё место всё не умолкает, болтая с кем-то по телефону (и откуда у него столько денег на телефоне и столько слов в голове помещается), – к этой монотонности уже выработалась привычка, – а вот-то, что чей-то слишком длинный нос, своим неимоверным соизмерением не даёт вам себя комфортно, да что там эта комфортность, когда он просто не даёт спокойно чувствовать некоторым людям (и вы уже поняли кому), на которых направлен этот на них указующий перст, то с этим не так уж легко смириться.

И хотя данное обстоятельство объяснения ёрзающего на своём месте поведения Тиши, который не то чтобы уснуть не мог, а чувствовал себя достаточно тревожно, и всё по вине этого направленного в его сторону огромного носа, который возродился вместе с неким типом, который находясь со своим длинным носом на одной стороне, естественно не мог прочувствовать всю ту глубину его вмешательств в личную жизнь людей, на которых он был направлен, покажется не просто пустяшным аргументом, а даже некой притянутой за уши, а не за нос (ха-ха), отговоркой, всё же это не так.

– Я даже с закрытыми глазами чувствую, что он не сводит с меня своего кончика и свои ноздрями-глазами, так и пытается заглянуть в самые глубины меня. – Терзался мыслями Тиша. И ведь стоило ему на одно только мгновение приподнять голову и взглянуть на того странного типа, сидящего у окна в полном одиночестве, – из-за этого на свою беду, Тиша видимо и обратил на него своё внимание (он ещё подумал, интересно, все вокруг места заняты, а этот тип сидит в одиночестве, и чему же это он обязан такому счастью – теперь-то понятно чему), – как в тот же момент натыкался на не сводящий с него своего взгляда этого носа, за чьей длиной и глаз его носителя не было видно.

– Да что же ему от меня надо? – мгновенно прячась за бейсболкой, нервно задавался вопросом Тиша, начав перебирать в голове совершенно не связующие с этим событием вещи. – Просто это после праздничная паранойя. – После небольших умственных злоключений, Тиша всё-таки натолкнулся на вполне подходящую версию для объяснения такого внимания к себе этого носа, который до чего же настойчивый гад, даже при закрытых глазах из головы не выходит. Тогда Тиша решает повнимательней к этому типу, а не только к его носу приглядеться. Для чего Тиша вновь приподымает голову и через узкий прищур глаз, начинает рассматривать этого типа, который, что удивительно, даже отвернув свою голову в сторону окна, всё равно как будто смотрит своим носом на Тишу. И не просто смотрит, а всё примечает за ним и даже делает за ним критические замечания.

– Кого ты решил обмануть. Ха-ха. – Усмехается нос, в смехе покачиваясь вслед за вагоном. – И можешь не делать вид, что спишь, я тебя насквозь вижу и знаю, куда ты едешь, и что тебя там ждёт.

– И что? – не сдерживается и спрашивает его Тиша, открыв полностью глаза.

– То, что ты не ожидаешь увидеть. – Даёт свой туманный ответ нос. И понятно, что такой его ответ не может устроить Тишу, который нахмурившись в ответ, говорит. – Если тебе нечего сказать, то нечего было меня тревожить.

– Просто я неуверен, нужны ли тебе знания о том, что тебя там по прибытии ждёт. – Почесав себя рукой своего носителя, рассудительно сказал нос.

– Я точно не знаю. Но думаю, что не будут лишними. – Ответил Тиша, слегка успокоившись.

– Может быть и так. – Всё раздумывая о чём-то, проговорил нос. – А знаешь, я, пожалуй, тебе дам, но не сами знания, а ключ к их открытию и пониманию. – Нос сделал паузу и, сосредоточив свой взгляд на Тише, проговорил. – Когда найдёшь её, то, прежде всего обрати внимание на её руки. И ты, я думаю, знаешь, что там искать. – Последние слова носа как-то растеклись в атмосфере, отчего их Тиша плохо услышал, правда он не обратил на это своё внимание, увлечённо глядя на свои руки, на месте которых он видел руки Анни, в тот самый момент, когда она, сведя их вместе, сравнивала надетые на них кольца.

– Ну что скажешь? – спрашивает Тишу Анни, краем глаза поглядывая на него. – Какому отдать предпочтение?

– В котором душа чувствует потребность. – Сейчас ответил Тиша, наблюдая за тем, как более простое колечко, олицетворявшее горькую правду, постепенно растаяло в дымке. – Что ж, это многое что объясняет. – Сделал вывод Тиша. И на этот раз его слова не прошли безответно, и со стороны Глеба, до него донеслось его вопросительное возмущение. – Ты чего там во сне бубнишь? – Тиша вдруг вздрагивает и понимает, что бывшая реальность была не совсем реальность и, пожалуй, нос всё же не смог ему помешать уснуть, хотя и проникнул к нему в подсознание. Хотя может быть, и носа никакого не было, и Тише всё приснилось. Что необходимо срочно проверить, и Тиша, игнорируя внимание к нему Глеба, переводит свой взгляд в ту сторону, в которой по его воззрениям, находился тот тип с носом.

– На месте. – Убедившись, что тип с носом не оставил его с носом, а остался при всём своём интересе к нему и на своём месте, произнёс Тиша, и непонятно почему, облегчённо вздохнул.

– Кто на месте? – окончательно отложив газету на коленки, спросил Глеб Тишу.

– Только резко не поворачивайся. – Предусмотрительно сказал Тиша, тем самым для начала тихо предупредив Глеба об ответственности за свои резкие перемещения головой, а как только тот проявил понимание, также тихо ему говорит. – Вон там слева, через два ряда от нас, в одиночестве сидит тип у окна. – Тиша замолчал, а Глеб в свою очередь для видимости зевнул и, воспользовавшись этой маскировкой под отвлечённого собою человека, быстро посмотрел на указанного Тишей типа. После чего откинулся спиной на сидушку своего места и, стараясь не шевелить губами, прогундосил. – И что в нём особенного?

– А и вправду, а что в нём такого есть особенного? И даже выдающийся нос, это не такая уж деталь интеллекта, которая сама по себе вызывает такой интерес. – Только сейчас задавшись этим вопросом к самому себе, Тиша понял, что и сам того не знает, почему его так заинтересовал этот тип. – А может своим, только в кино про шпионов такой видел, что за удивительный кейс? – И опять только сейчас, Тиша заметил стоящий в ногах этого типа, выполненный в стиле высоких технологий кейс.