Игорь Сотников
Дровосек, или Человек, сумевший наломать дров. Книга вторая
– Так вот, к примеру, вон тот тип в клетчатом костюме, с подходящим для его костюма и безалаберного, по мнению местного участкового, образа жизни, с именем Антоха (а этому Антохе уже за тридцать лет, а он до сих пор Антоха без отчества), заметив эту леди, уже одним только своих плывущим ходом так себя выделяющую из всей этой толпы, сразу же воспылал к ней определённого сердечного характера чувствами. И он даже подумать ни о чём не успел, как его воображение уже взяло его и её в свой оборот, и проиграло в его голове единственно возможный и, по мнению воображения Антохи, верный вариант взаимоотношений с этой дамой:
«– Ах вот ты где, Лахудра! – на всю улицу заорал Антоха, после того как в один момент нагнал эту леди и, звучным шлепком прихлопнув её зад своей рукой, как будто обухом по голове, а не по заду её огрел. И охнувшая всем телом леди, в одно мгновение теряет всю свою невозмутимость на лице и, подвернувшись на своих высоченных каблуках, сбивается с дыхания и со своего хода, и в полной растерянности остановившись на месте, с ничего не понимающим видом смотрит на этого, в первый раз вижу, что за немыслимо противного типа (и это понятно, она привыкла к тёплым, поглаживающего характера отношениям с окружающими миром, а тут такая выбивная действительность). Ну а Антоха знает, что делать – ему нельзя на этом останавливаться и он продолжает нагнетать на лицо этой леди истерию.
– Чего уставилась, как будто с дуба рухнула? – Искренне недоумевая, говорит Антоха, после чего решив отдать должное невольным зрителям разворачивающего действия, обращается к ним.– А я ей, стрекозе, говорил, нечего из себя паркурщицу строить, – покачивая головой, обращается к удивлённым прохожим Антоха и, вновь вернувшись к находящейся в шоковом состоянии леди, с суровым видом обращается к ней. – Давай целуй в щёку, пока я добрый и не передумал быть таким.– И в сопровождении своих слов, Антоха выпячивает вперёд свою щёку, которую он надул изнутри и начал по ней стучать указательным пальцем, тем самым побуждая леди на лобызательного характера действия.
При этом у всех участников этого действия создалось такое визуальное впечатление, что вся вокруг такая полноводная улица, в одно мгновение в своём движении замерев, остановилась, и теперь все люди вокруг немигающим взглядом уставились в одну точку – на неё и одновременно на то место на щеке этого веснушчатого типа, куда он указующе размеренно постукивает своим пальцем руки – и ждут от неё любого рода действий.
И если насчёт всеобщего внимания к себе, то эта леди к такому образу жизни привыкла, правда не при таких необъяснимых обстоятельствах, то вот насчёт веснушчатых щёк, да ещё на физиономии такого обалдуя, то это для неё было совершенно невероятно, неприемлемо и недопустимо – она слишком требовательно относилась к выбору своей помады и как следствие, к тому избраннику, на ком придётся оставлять след от неё.
И, конечно, первой реакцией этой прекрасной леди на это бесстыдное предложение рыжего, да ещё и веснушчатого типа, было яркое выражение отвращения на её лице. Но такое её поведение почему-то не вызывает гула поддержки со стороны всех этих невольных свидетелей этой, уже чуть ли не драмы, а вот гул осуждения, так и зреет в их глазах, потемневших от злости на это её высокомерие, из-за которого она уже своих ближайших родственников готова не замечать, лишь бы и дальше иметь возможность идти с высоко поднятой головой и высокомерить. Отчего эта леди начинает терять последние остатки своего самообладания и не верить своим глазам, глядя на такую непривычную и невозможно, что это было правда, действительность. – Это мне, наверное, всё снится. – Единственное разумное объяснение происходящему приходит в голову этой леди.
Но если это даже ей снится, с чем совершенно не согласен этот рыжий тип, то ей всё равно нужно что-то делать в ответ на это его предложение. – Но что? – опустив руки, в отчаянии вопрошает себя эта леди и тут же получает со стороны Антохи подсказку – он горловым голосом, чтобы сказанное им было услышано только ею, говорит ей. – Живо целуй, стерва, а то я так тебя ославлю, что резинка на твоих трусах лопнет от смеха, от которого даже ты не удержишься, так забориста будет моя шутка.
И прекрасная леди завороженная этим своеобразным уличным гипнозом, который по отношению к ней применил Антоха – так он размеренным постукиванием своего пальца по щеке убаюкал её внимание, а своим характерным предложением мотивировал её к активным действиям – даже не заметила, как оказалась в объятиях губастых губ этого обалдуя, который как оказывается, к тому же очень умело умеет обниматься». – Здесь Секунд для плавного перехода к другой действительности сделал паузу, посмотрел на Алекса и обратился к нему:
– Но всё это достаточно банально и предсказуемо. И такой ход мыслей в основном характерен для тех натур, которым близка прямота отношений с окружающим миром и им малоинтересен какой другой подход. И хотя он имеет своё право на допустимость в действительности, всё же без закрученной интриги, без резких поворотов смысловых хитросплетений, как-то даже не интересно наблюдать за таким сценарием этой образной игры мысли, да ещё и жить при этом.– Окончательно вернувшись из мысленной действительности рыжего типа Антохи, резюмировал Секунд.
И, пожалуй, Алекс со всем этим вполне согласился бы, он и сам в своих мыслях шёл этим, хоть и грубым, но результативным путем, если бы… Да, впрочем, зачем все эти если. И он согласился, правда только не понятно, причём здесь какая-то игра. Но Секунд уже не может остановиться и он, не делая остановок на лишние объяснения (он уверен в нравственном здоровье, то есть понимании своего слушателя), движется дальше к намеченной цели – объяснить ему конструкцию местного мироустройства.
– Я не буду сейчас рассматривать ход мыслей этой леди (но почему?), что между прочим было бы не безынтересно и во многом поучительно для некоторых прямолинейных людей (недвусмысленный отсыл в чью-то известную сторону), а из всего сделаю кое-какие выводы. – Секунд перевёл дух и очень длинно подытожил:
«И вот если каждый из нас может составить для себя подобного рода мысленную картинку, то можно предположить, что помимо этого, вроде бы действительного мира, существует и другой, один из множества параллельных ему, мысленный мир, живущий по своим мысленным правилам.
А ведь разница между реальностью и воображением, материальным миром и мысленным миром, состоит лишь в твоём мироощущении, где в одном случае, как тебе, кажется, ты можешь чувствительно осязать окружающее, то есть таким способом ощущать материальность мира, а в мысленном мире всего этого как будто бы нет, что выясняется только тогда, когда ты принимаешь эту реальность за воображаемую. А не прими ты её за неё, то и мир бы был также материально осязаем – возможно, что наше сознание таким образом защищает себя.
И выходит, что только наше сознание, эта мысленная настройка, и определяет, что на данный момент реально, а что нет. И такое положение вещей, возможно из-за конструктивных особенностей нашего сознания или по каким другим причинам, скорей всего пока необходимо – в мысленном мире, где ты твои действия практически ничем не ограничены, кроме разве что только потолком твоей фантазии, как уже упоминалось мной, проводятся проектировочные работы, а в материальном их реальное воплощение». – Тут Секунд ещё раз глубоко вздохнул и сделал окончательный вывод из всего им ранее сказанного:
«И если научиться правильно пользоваться своим сознанием и, к примеру, суметь убедить эту леди (а значит и всех других) в том, что сейчас мы с ней пересеклись не в этой, а в той параллели мысленного пространства, где не работают материальные законы, а всё обретает свою существенность согласно мысленным правилам, объяснять которые бессмысленно, то ты сможешь достичь состояние творца всего и вся. А для этого, как ты уже понимаешь, не хватает самой малости, твоего настоящего осознания настоящей действительности, а не принятие её постфактум на основании лишь всеобщего заблуждения, а я по-другому это и не могу назвать, что эта реальность действительна и никак иначе, потому что я иначе себе не представляю.
И получается, что мы убеждённые кем-то, а затем самими собой в чём-то – что реальность такова как она нам представляется – теперь живём в этой действительности и только тем и занимаемся, что ищем подтверждения всем этим нашим убеждениям. А ведь если хоть один из тысячи опытов покажет не согласующий с общими выводами результат, то доказуемое утверждение не признаётся верным (а наша реальность по своей сути есть следствие некой причины).
Но мы, сталкиваясь с вещами необъяснимыми, не укладывающимися в общую картину нашего мироустройства, а иногда просто противоречащими ему, просто отмахиваемся, назвав всё случившееся невероятным происшествием или на крайний случай, чудом. И нам даже в голову не приходит, что эта невероятность, возможно, есть всего лишь одна из неизученных характеристик нашего ещё не полностью исследованного мира, который не стоит на месте и, находясь в своём переходном периоде, видоизменяясь, движется в свою эволюцию. И вполне возможно, что материальность нашего мира не окончательная итоговость формы его бытия, а в будущем, вероятно это будет некая формация, больше своего места в осознанной и принятой за реальность действительности будет занимать мысленная сущность.
Но сейчас нам комфортнее думать, плоскостными категориями, а по-другому мы не можем, и единственно принимаемым в расчёт и верным доказательством всему служит утверждение – это ведь так очевидно». – Здесь настаёт пропитанная трагизмом пауза и вслед за ней свой взрыв. – Но мне это совершенно не очевидно! – Тут разгорячившийся Секунд не сдержался и, грозно закричав, пристукнул по столу так, что часть кофе созрела и выплеснулась из чашки. После чего наступает своя тревожная пауза, где всё внимание окружающих приковано к Секунду, чьё не сдержанное поведение в глазах посетителей сделало из него опасного типа, типа психа.
А такая зрительная новость для простых обывателей, которые пришли сюда не за острыми ощущениями, а наоборот, чтобы отдохнуть от всего такого нервного, чего полно дома и на улицах, побуждает их заволноваться за себя и за свои чашки с кофе, для которых вполне реально существует опасность быть разлитыми, захоти тот нервный тип, со всего маха приударить кулаком по их столу.
И как всё-таки хорошо, что кроме посетителей в этом кафе наличествуют официанты, которые всегда готовы противостоять такому натиску эмоций недовольного посетителя, чья привередливость настолько не воздержанна, что он и не может вести себя как-то иначе.
– Плевков прихлебатель. – Зорко посмотрев в сторону этого смутьяна и нарушителя общественного спокойствия Секунда, выразив общее мнение официантского сообщества себе в фартук, прямиком к нему направилась слишком стройная для того чтобы быть только официанткой, а значит карьерный рост не за горами, официантка Мила.
И первое, что ожидаемо всеми присутствующими людьми в кафе, окинув сверху стол, скажет стройная официантка, так это: «Что к вашему неудовольствию, козлина, ещё нужно?».
– Мой кофе остыл и в результате этого сбежал на скатерть. – Смиренно ответил ей Секунд, чьё предположение о том, что стройная официантка Мила будет с ним напрямую честной, не сбылось, и она вместо это предложенного Секундом за основу, предложения с причислением его к роду рогатых, выказала себя большой профессионалкой и сокрушённым голосом вызвавшись все свои недочёты исправить, не стала таким образом чихвостить Секунда.
– А вы большой козёл. – Как только Мила упорхнула, чтобы больше не задерживать столь важного господина и принести ему горячий напиток, усмехнувшись сказал Алекс.
– На счёт большого, то я бы с этим поспорил. – В свою очередь усмехнулся в ответ Секунд.
– Впрочем, не важно. Когда важно одно, то, что она принесёт вместе с кофе. – Загадочно сказал Алекс.
– Своё настроение. – Смешливо попытался отгадать Секунд.
– Вы догадливы. – Как-то лукаво улыбнулся в ответ Алекс. – И было бы крайне для вас удачно, если бы её настроение не было со знаком минус.
– Ты это о чём? – в недоумении спросил его Секунд.
– А вы попробуйте вначале кофе и тогда узнаете. Или не узнаете? Или же узнав, не признаетесь в том, что узнали? – Алекс к удивлению Секунда начал вопросами заговариваться. Да так, что его и не остановить.
– В общем, мне почему-то кажется, что вы как большой любитель секретов и тайн, не станете пробовать его, оставив загадку его содержимого на совести Милы. А вот и кофе. –Так и не дав Секунду вставить ни слова, Алекс договорился до прихода Милы, которая поставив чашку кофе перед серьёзным Секундом, с милой улыбкой спросила его. – Кроме кофе ещё что-нибудь желаете?
Секунд же со своей стороны вначале внимательно смотрит на чашку с кофе, затем переводит свой взгляд на Милу, после чего с придирчивым вниманием смотрит на неё и, видимо не обнаружив на её лице ничего такого к чему можно было прицепиться, наисерьезнейшим тоном даёт ей ответ. – Спасибо. Всё что мне было нужно, вы принесли.
И только Секунд сказал эту, как оказывается, для некоторых слишком дальновидных людей двусмысленность, как вначале один из дальновидных людей, Алекс, не сдержавшись, прыскает со смеху, да и при том, прямо в стоящую перед Секундом чашку, после чего наступает очередь второго дальновидного человека, Милы, которая предупредительно подставила кулачки своих рук для своего прыскающего смеха и теперь туда смеётся, ну и в самой оконцовке, ко всем присоединяется третий дальновидный человек, Секунд, который как всегда видит дальше всех дальновидных людей вместе взятых, и находит для себя убедительнейшую причину для того чтобы не пить кофе.
– Ну и как я теперь буду пить кофе, после того как ты туда наплевал. – В искреннем простодушии разведя в стороны руки, ловко обосновывает свой отказ посмеивающийся Секунд. Правда здесь рядом с ними находится Мила, которая не может устоять перед тем, чтобы не предложить свои услуги этим, как оказывается, вполне сносным людям. Но бывший нервным и невыносимым человеком тип строгом костюме, чья страсть к горячему кофейному напитку сыграла с ним сегодня ни одну штуку, выказывает предположение, что, пожалуй, на сегодня хватит играть в эту рулетку с кофе и … – Если чуть позже. – Говорит Секунд, отпуская Милу.
Ну а как только Мила перестала отвлекать на себя внимание, Секунд вновь стал серьёзным и спросил Алекса.– Ну так что ты думаешь насчёт всего мною сказанного?
И хотя вопрос Секунда таил в себе возможность для его двусмысленного понимания, Алекс не стал понимать его не так как нужно, а с той же серьёзностью ответил на него. – Как-то всё это нереально звучит.
– Что тебе кажется нереальным? – начав заводиться, с нотками нетерпения спросил Секунд.
– Вы, я думаю, понимаете. Осуществимость.– Ответил Алекс.
– С этим мы постепенно разберёмся. – Повышая тон разговора, заговорил Секунд. – Да и в чём собственно проблема-то. Зная базовые принципы, на которых держится этот наш материальный мир, можно спокойно воссоздать параллельную ему вселенную – наш мыслимый мир.
– На чём стоит материальный мир? – риторически самого себя спросил Секунд. – Материализация в форме и образах замыслов и сохранение их в своей первозданности (эволюция пока мной не рассматривается). Ну а мыслимый мир, являясь тождественной образной обратностью материального мира, стоит на обратных принципах. Хотя скорей всего, мысленный мир первопричинен, а материальный уже есть следствие, его зеркальное отражение. Что, впрочем, не отменяет всего выше заявленного. – Секунд глубоко вздохнул и продолжил:
– И здесь главное, надо понимать, что между этими мирами нет чёткой прорисовывающейся границы, эти миры полностью тождественно-зеркальны и во всех своих основных смыслах, и в своём едином стремлении к новизне, являющейся движущей силой всех миров, бесконечно переплетены. Ну а сам мысленном мир, в свою очередь зиждется на своих двух базовых принципах: возникшие образы осмысливаются в свою реальность, а затем застывшая в образе мысль сохраняется от своего разрушения временем, с его желанием всё переосмыслить. На практике это выглядит примерно так. Так образ той прекрасной леди породил в тебе любовного характера мысль, и теперь эта мысль должна поддерживаться тобой характерными для этой мысли поступками, без бытовых отклонений, самооглядки на себя недостойного, в общем, ты должен идеализироваться. Но всё это так только в теории.– Сделал совершенно ненужную оговорку Секунд, а Алекс уже было ему поверил.
– И здесь существует обратная материальному миру, даже не проблема, а так сказать, стремление всё по-своему идеализировать, а в местных реалиях, образно материализовать. Но это нас сейчас не должно волновать, мы находимся только вначале пути к нему. А первый шаг это понимание его сущности, его главного логарифма по которому он функционирует. – Секунд на мгновение задумался и продолжил. – И здесь наряду с озвученными мною базовыми принципами нужно знать самое главное, то, что характерно обоим мирам, и что стоит незримой преградой на границе этих миров и сохраняет эти миры в относительной обособленности существования друг от друга. Это твёрдая поддерживаемая реалиями настоящего, убеждённость обитателей этих миров в том, что этот их мир единственно настоящий, и что другие миры это всё выдумки фантастов или жадных капиталистов, которым надо же на что-то ссылаться, чтобы оправдать такой невероятный разрыв их благосостояния с нищим населением. Но я тебе об этом уже говорил, хоть и другими словами.
– С чего же начать, – сказал Секунд после того, как неприлично щёлкнул костяшками пальцев руки, – А знаешь, для начала всегда нужно усомниться в окружающем мире и задаться самым простым вопросом.
– Зачем я это всё до сих пор слушаю? – Алекс, перебив Секунда этой, как оказалось, неуместной шуткой, добился только того, что Секунд нервно одёрнулся от его слов. Хотя всё же это принесло свои плодотворные результаты – Секунд ускорился с оформлением в итоговое коммюнике сказанного. И Секунд, пропустив мимо ушей это замечание Алекса, подводит итог:
– Вначале усомнись, а затем, действуя от обратного – для начала только предположи, что этот мир совсем не такой, какой он тебе видится и в чём тебя с детства убеждали, например, предположи, что это всё вокруг его параллельность, мысленный мир – и начни искать в нём доказательства подтверждения своего предположения. И так постепенно, по мере твоего отыскания доказательств своих утверждений или даже наоборот, ты сумеешь достичь понимания сущности миров, а это в свою очередь даёт широчайшие возможности для их понимания и покорения. – И тут Алекс хотел было задаться вопросом или точнее сказать, указав Секунду на то, что он скорее миролюбив, нежели воинственен и совершенно не склонен к экспансии своих идей, но Секунд вдруг опять распаляется и как кажется Алексу, решительно склонен проводить свои слова в жизнь и покорять этот мир.
– Да что там объяснять. – Заявил Секунд, махнув рукой на приличия и заодно на мимо пролетающую муху, обалдевшую от такой его неприкрытой наглости. Затем он переводит своё и вслед за этим и внимание Алекса в сторону окна, а будет точнее сказать, за его пределы, на улицу и начинает со всей своей внимательностью, изучающее наблюдать за происходящим в этих пределах своей видимости. Ну а там вроде бы всё как и прежде, полчаса назад, все объекты сущего занимают свои строго кем-то очерченные места – автомобили собой заняли проезжую часть и ревут как угорелые двигателями внутреннего сгорания, а пешеходы, пододвинувшись перед этой мощной силой, уплотнившись до пешеходной зоны, всё также толкаются и снуют по ним туда-сюда. Что же касается более близких людям и Секунду частностей, то они делятся на свои категории: объекты недвижимости, здания и лавочки, и движимости, людей.
Так относящийся к первой категории, расположившийся чуть сбоку от их окна киоск с прессой и другой сопутствующей досугу продукцией, всё также радует своим ассортиментом и радостной, но немного безумной улыбкой прилавочника-продавца неприхотливых покупателей, а расположившаяся неподалёку, уже со своего боку от киоска лавочка для ожидающих своего маршрутного автобуса людей, несмотря на то, что она частенько становится привалом для местных голубей, которые как все знают, всегда нетерпеливы и вызывающе неблагодарны к объектам недвижимости городских скверов и улиц, под завязку заполнена и значит, за неё можно не переживать – она до блеска вычищена задами усталых пассажиров.
Но если с недвижимостью всё более-менее ясно, она на месте, то, что касается второй категории рассмотрения, объектов движимости, людей, то здесь с должной уверенностью можно сказать только одно, находящийся в постоянном движении мир людей так изменчив, что совершенно невозможно предугадать каким он будет в следующую минуту, а вот в предшествующую минуту, то только на самую малую частичность. Хотя и среди этого, вечно находящегося в движении мира, есть своя относительная недвижимость. Да тот же занявший у деревца своё место попрошайка, который можно подумать, что здесь так демонстративно сидит, не ради брошенных ему сердобольными прохожими денег, а он таким образом бросает вызов системе человеческих взаимоотношений, где все люди почему-то должны вечно спешить и торопиться. Тогда как у него на это всё иная точка зрения, которую он отстаивает, ведя такой малоподвижный образ жизни.
– А я, может быть, люблю мысленно путешествовать. А так, между прочим, менее затратно и куда как более невероятно и фантастично. – У попрошайки всегда есть что ответить в ответ, посмей ты у него поинтересоваться – а разве ему не скучно так в одном положении себя изводить.
– А если мне будет невтерпеж, – поманив грязным пальцем руки к себе этого любознательного прохожего, после того как тот склонится к нему со всем своим вниманием, попрошайка с именем Никодим ошарашит его своим откровением, после которого тот и не будет знать, как дальше быть и что делать, – то я могу для общей радости разыграть бесплатный уличный спектакль под названием «Истинное лицо современного небожителя, о котором вы даже не подозревали». Где я, приоткрыв тайны сущности, а более понятно, приспустив штаны на ходу у какого-нибудь первого попавшего мне под руку биржевого маклера – а здесь, рядом с биржей, их пруд пруди – тем самым в один трогательный момент окажу услугу этому миру и главное самому маклеру, показав истинное лицо этого мира и заодно его уязвимость перед его реалиями, где даже такая ничтожность как я, всегда может мокнуть его лицом в собственное дерьмо. Ну и главное здесь то, что он сможет, наконец-то, снова увидеть своё настоящее лицо, а не ту маску лицемерия, с которой он карабкается по карьерной лестнице вниз к бездуховности, о котором он уже и позабыл.
И теперь этот любознательный пешеход и не знал, как на всё это реагировать, небезосновательно опасаясь за свою имидживую составляющую, которая может мгновенно быть нарушена, стоит только попрошайке протянуть к нему руку. И только попробуй выказать такого рода опасения, протянув руку к штанам, так этот всё примечающий Никодим, однозначно с провоцируется и бросится на него. А если и не бросится, то обязательно звучно ему продемонстрирует, как ему ещё бывает невтерпёж.
Но не эта мысленная образность представления попрошайки привлекла внимание Секунда и Алекса, а вот так и никуда и не ушедшая, та высоченного роста, привлекательной внешности дылда женского пола, то она своим присутствием вызвала к себе немало вопросов со стороны этих наблюдателей. Хотя в чём собственно дело? И разве она не вольна в своих действиях? И раз ей захотелось вон там, сбоку от остановки постоять и со всем вниманием по изучать содержимое своего телефона, то, что тут такого необычного.
Но человек такая натура, что он не замечает не укладывающиеся в обычность поведения невероятные вещи, когда он в этом не очень заинтересован, и сразу же замечает в самых обыденных вещах их необычность и даже склонен в таких случаях приписывать происходящему внеземное происхождение, если он в этом кровно заинтересован. И, конечно, при виде этой привлекательной дылды, (хотя такое даже не именование, а обзывание её, коробит их слух, всё же пока они не могут её иначе идентифицировать) Алекс и Секунд начинают умственно пыхтеть, ища самые невероятные объяснения её остановки здесь, нет, не у автобусной остановки (это слишком узкий взгляд на неё), а специально напротив них (а вот это то, что нужно – главное уметь себя и объект наблюдения позиционировать в пространстве).
И не трудно предположить то, до чего бы могли додуматься в своих мыслях Алекс и Секунд на её и на свой близко на ней завязанный счёт, если бы Секунд, как человек облечённый знаниями и опытом, не обратился с предложением к Алексу – при этом он всё также продолжает глазеть на эту дылду. – Думаю, что ты не сомневаешься в том, что я могу сейчас подойти к ней и поцеловать её. – Что и говорить, а такие дерзкие и по большому счёту, самолюбивые слова Секунда, оказали своё, психологического характера действие на вдруг очнувшегося от своих размышлений Алекса, заставив его с оценивающим любопытством посмотреть на Секунда. И судя по неоднозначному ответу Алекса: «Возможно», – то он находился на распутье, не понимая, на кого в случае демонстрации такой решимости Секунда, делать ставку.
Секунд между тем видит в этом замешательстве Алекса другого рода причину – он не слишком доверяет ему, и эта дылда, по его мнению, не просто здесь стоит, а играет роль подставы – и он для чистоты проведения эксперимента выступает с другим предложением. – Ладно. Не хочешь, чтобы я целовал эту дылду, то можешь выбрать на своё усмотрение любой другой объект, и я тебе на нём продемонстрирую, как можно в один условный момент увеличить свою значимость для него.
Ну а Алексу, по всей видимости, не сильно понравился такой неприкрытый намёк Секунда на какие-то свои эксклюзивные, пикантного характера знания о нём, раз он слишком немедленно принялся вглядываться в толпу прохожих, с целью поиска для Секунда подходящего объекта для его манипуляций. И видимо Секунду не составляет большого труда догадаться о том, что в данном случае их взгляды с Алексом диаметрально противоположны, и он, исходя из этого, спешит предупредить Алекса о том, чтобы он не слишком зарывался в отстаивании принципов объективности.
– Давай только без этих отклонений в крайности, в которые всегда впадают те, кому доверяются престидижитаторы. – Не понятно почему Секунд так себя назвал, но Алекс не обратил на это своё внимание, несгибаемо требуя от него справедливости.
– А как же насчёт чистоты проведения эксперимента? – В удивлении спрашивает его Алекс, стараясь быть непреклонным. При этом Алекс уже подметил для себя, а точнее для Секунда, объект для своего вмешательства, форменное олицетворение либерала – типа всего в либеральных идеях, от прыщей на носу, указывающих на его вечное новаторство, до жидкостно-грязной бородки, прикрывающей собой хлопковый пиджак на босу шею, что удивительно при их страсти к шейным шарфам, которая отражала его ярую приверженность к самым радикальным идеям.
И, наверное, у Секунда вскоре бы не было бы другого выхода, как схватить для вкуса со стола кетчуп и с закрытыми глазами броситься на неприятельскую амбразуру в виде этого типа, если бы в поле зрения Алекса не показалось удивительно светлое лицо девушки, которое привлеча внимание, отвлекло его от либерального типа. И Алекс сам того не ожидая, после словесного толчка Секунда: «Ну что, выбрал», – указал на неё: «Вон та рыжая, в косынке».
– Отличный выбор. – Как в кино, стереотипно ответил Секунд, после того как прислонившись к окну различил ту, на кого указал Алекс. После чего Секунд подскочил с места и со словами: «Я тебе сейчас на практике всё покажу», – бросился было на выход из кафе. Но не тут-то было, и он на своём пути скорей всего натолкнувшись на какую-то важную мысль, вначале остановился, а затем вернулся совсем на немного обратно к столу с Алексом.
– Знаешь, – уже впопыхах обратился к Алексу Секунд, – я, чтобы два раза не ходить, всё в комплексе, с единичной и общей человеческой реакцией, со своими невероятностями тебе покажу. – После чего Секунд разворачивается в сторону выхода, и уже больше ни на чём не задерживаясь, решительным шагом выходит из помещения кафе.
Оставшемуся же Алексу ничего другого не остаётся делать, как только повернуться в сторону окна и ждать – если Секунд не хочет окончательно всех присутствующих в кафе людей в невероятной степени удивить, то он скорей всего будет изумлять Алекса с той стороны окна, а, не ворвавшись в кафе с игрушечным автоматом наперевес и надетой на голову маской, которые он одолжил на улице у мальчишки за несколько купюр по сто рублей, с пугающей достоверностью начнёт компенсировать за счёт заведения свои траты на маску и автомат.
Тем временем, как уже начало казаться Алексу, то его ожидание появления Секунда начало затягиваться, хотя, возможно, что это так действительно ему показалось – время в таких случаях начинает как-то удивительно трогательно себя вести, и ты уже не знаешь, что от него ожидать: замедления своего течения, когда кто-нибудь поверженный ударом в скулу будет в удивлении наблюдать за тем, как один за одним из его рта будут вылетать вместе с кусками крови выбитые зубы или же ускорения, когда, к примеру, тот же Секунд проявит чудеса ловкости и великолепного знания приёмов кунг-фу, и с разбегу пробежит по всей этой улице не по тротуару, а по головам прохожих, которые даже не поймут, по какой причине у них в одно мгновение разболелась голова.
Но только Алекс захотел подумать, что весь фокус Секунда заключался в том, чтобы таким обманным путём улизнуть из кафе не расплатившись, или в крайнем случае, он просто спрятался там за углом и ждёт когда выбранная им девушка приблизится к тому месту, где он спрятался, чтобы в один свой прыжок из-за угла всем показать насколько бывает неотразим первый взгляд, после которого девушка в косынке, тут же потерявшись в пространстве, будет предоставлена в полное распоряжение этого проходимца, как вдруг странного характера изменения в этом людском потоке, со стороны той части улицы, где должен был появиться Секунд, заставляют Алекса отвлечься от этих мыслей и проявить более пристальное внимание к тому, что на той части улицы сейчас происходит.
