Игорь Шинкаренко
Нежное соблазнение по-провански

© Игорь Шинкаренко, 2020

ISBN 978-5-4498-1535-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я был обязан своим появлением на белый свет развлечениям одного иезуита из Авиньона, вернее, как ни странно, его ежедневным прогулкам по окрестностям после вечерней службы, когда он однажды вечером повстречался с моей матерью, прачкой, обстирывающей всю мужскую братию монастыря за божью благодарность и пару су, чтобы не умереть с голоду, на узкой дорожке, ведущей из этого кладезя и светоча духовной мысли в город и, не оставив матери места для прохода, столкнул её на лужайку, после чего воспользовался беспомощностью, усталостью и страстной от природы натурой молоденькой беломойки (не путать с белошвейкой) священных монашьих портков. У моей матушки не было никаких шансов избегнуть возможности дать мне жизнь, и через предусмотренные Создателем девять месяцев я впервые явил свету все свои достоинства. Едва мне исполнилось шесть лет, как меня, благодаря отцовской нежности и милосердию отцов-иезуитов, допустили в младшие классы местной школы, где я, пользуясь щедростью природы, наградившей меня живым и пытливым умом, а также своему старанию, редкому в таком возрасте среди моих сверстников, сумел за один год перескакивать через два-три учебных курса, а кроме того, я устроился служкой в монастыре, где уже в шестнадцать лет моим наставником определили знаменитого отца Натофиля, ставшего в одночасье поклонником моих талантов. Я же, благодаря, по всей видимости, церковному зачатию, рано развился во всех аспектах—и физически, и умственно, и был, что называется, божественной скороспелкой. Моё тело было стройным, с тонкой аристократической костью, а круглое белоснежное лицо, с румяными щёками, голубыми пронзительными глазами и черными волосами придавало мне вид более взрослый, чем мне было на самом деле… все меня принимали за юношу в возрасте двадцати лет. Хотя… низость моего происхождения и бедность моей одежды не позволяли мне быть в близких отношениях с моими одноклассниками и, следовательно, уберегали меня от всех порочных развлечений, которыми они увлекались, а я посвящал всё моё время изучению наук. Мой наставник, отец Натофиль, удовлетворённый моими достижениями, как в учебных дисциплинах, привязался ко мне и поручил моим заботам порядок в его комнате. В мои обязанности входило заправлять его постель, подметать пол, и приносить отцу Натофилю всё, в чём он нуждался, а чтобы вознаградить моё старание, он мне давал частные уроки после занятий в классе, и кроме того, я выполнял для него роль чтеца, поскольку он меня заставлял читать в своей комнате авторов, которых нет в школьной программе.

Однажды, когда мне было всего лишь восемнадцать лет, наставник меня зажал между своих ног, дабы следить за моими глазами во время декларирования мной «Сатирикона» Петрония Арбитра… и вдруг его лицо неожиданно воспламенилось, глаза засверкали, дыхание стало учащённым и синкопированным… Я с беспокойством и любопытством наблюдал за этими изменениями, чем допустил промашку, рассеяв своё внимание, что заставило меня сделать ошибку в тексте.

– Какой негодник! – произнёс отец Натофиль тоном, который невольно заставил меня задрожать, – даже шестилетнее дитя не совершило бы подобной ошибки, и мне кажется, что вас заставит взяться за ум лишь только божественный кнут.

Напрасно я извинялся и просил пощады, моя участь была предрешена, и мне пришлось подчиниться. Мой наставник вооружился пучком гибких ивовых прутьев и, заставив меня низко спустить штаны, буквально бросил моё тело на свою кровать, и опасаясь, что я могу убежать от него в последний момент, чтобы избегнуть наказания, он просунул руку под мои бедра и схватил меня за мой отросток между ног, который я до сих пор использовал только по одному назначению, хотя его монументальная твёрдость по утрам уже более года заставляла меня размышлять о том, что у этого органа может быть и другое предназначение.

– Итак, мой маленький плут, я тебя научу, как следует избавляться от солецизмов!

Тут же отец Натофиль, слегка взволнованный происходящим, легко провел прутьями по моим упругим холмикам ниже талии, скорее гладя их, чем раня и повреждая нежную кожу. Уж не знаю что, страх или приятное трение, но, безусловно, какое-то новое ощущение заставило увеличиваться в размерах то, что священник держал в этот момент в одной их своих рук.

– Ах! Мой маленький распутник, что я чувствую там…? О! У вас это будет предмет большой значимости, просто определяющей для вашей будущей жизни.

И отец Натофиль продолжил такое приятное для меня бичевание, как и свои прикосновения к моему отростку вплоть до тех пор, пока я, опьянённый сладострастием, не увенчал его усилия струёй жгучего нектара, излившегося из него, и наставник удостоил меня тёплыми поздравлениями, после чего, бросив прутья, произнёс:

– Обратишь ли ты теперь больше внимания на точность изложения произведений классиков в следующий раз?

– Ах! Я так не думаю, мой отец, ведь по сравнению с декламацией сколько удовольствия мне доставило наказание и исправление, принятое из ваших рук.

– Ты уж прости мне мой гнев… Итак, старайся хорошо учиться, и я вознагражу тебя так же примерно, как только что наказал.

Я с восторгом поцеловал руку отца Натофиля, а он меня обнял, задержав свои руки на моей попке, после чего покрыл меня поцелуями.

– Так как ты оказался, как я и ожидал, вполне доволен наказанием, постигшим тебя, моё дорогое дитя, – продолжил он, – то ты просто обязан и меня вознаградить за мои хлопоты, и точно таким же образом.

– Я никогда не осмелюсь этого сделать…! Хлестать моего наставника и регента!

– Рискни малыш… я в твоём распоряжении и, если тебе это необходимо для того, чтобы ты осмелел, то считай, что я просто приказываю тебе это сделать.

Услышав столь недвусмысленный приказ, я отправился, краснея, за прутьями, а отец Натофиль обнажил предо мною своё тело, и только я едва осмелился прикоснуться к нему прутом, как он с каким-то надсадным хрипом заорал на меня:

– Сильнее… ещё сильнее! Необходимо намного строже наказывать за ошибки преподавателей, а не их учеников.

Наконец, осмелев, я схватил мэтра за его скипетр, как немного ранее он это проделал со мной, и стал так сильно хлестать его по слегка подвядшим, принимая во внимание возраст, чреслам, что буквально через пару минут отец Натофиль излился слезами радости и удовольствия. С этого момента между нами установились доверительные отношения и отец Натофиль, сославшись на поразивший его приступ простуды, который вынуждал его постоянно иметь при себе служку, который бы помогал ему и ухаживал за ним, заставил поставить мою кровать в маленький кабинет, который был расположен рядом с его спальней, но на самом деле это было сделано ровным счётом только для проформы, потому что стоило только мэтру лечь в кровать, как он тут же звал меня к себе, чтобы я пришел и лёг рядом с ним или сидел, бодрствуя, возле него. Он был моим Сократом, а я его Алкивиадом. С этого времени, чередуя страсть и терпение, отец Натофиль положил все свои силы и знания на моё воспитание и образование.

Когда мне исполнилось девятнаднадцать лет, я, представьте себе, уже знал греческий язык, латынь, основы логики и философии, а также владел начальными знаниями по теологии, но, чтобы углубить свои знания и постичь эту науку, на которую частенько направлены кинжалы фанатизма, мне требовалось попасть в руки другого преподавателя, ведь отец Натофиль был специалистом почти исключительно по художественной литературе, так что я был вынужден отправиться учиться теологии под руководством другого преподавателя, отца Аконита. Я сохранил, тем не менее, мою постель у отца Натофиля, который, чувствуя, что для того, чтобы идти своей дорогой в этой новой карьере, мне необходимо оказать такую же любезность и быть также столь обходительным, как с ним, отцу Акониту, поэтому он его предупредил, насколько я мил и услужив в повседневном общении. Правда, для того, чтобы меня допустили к изучению курса теологии, требовалось ещё согласие игумена. Отцу Натофилю пришлось представить меня и ему. Моё лицо понравилось этому церковнику, хотя мне всё равно пришлось расплатиться и с ним… за это право изучать теологию.

Весь следующий год я проводил все дни и ночи в изучении предмета, стараясь заслужить милость моих преподавателей. Мои достижения сделали мне доброе имя, которое обещало самые блестящие успехи и перспективу в моём продвижении по карьерной лестнице, когда случилась катастрофа, самое настоящее землетрясение, которыми так богаты южные земли, и которое в буквальном смысле уничтожило наше иезуитское братство. Потрясённые этими событиями, Натофиль и Аконит решили отправиться в Италию, и первый из них, чтобы не оставить меня без средств к существованию, рекомендовал мою персону госпоже Мелло, богатой дворянке, чтобы она взяла меня к себе в дом в качестве наставника и учителя для её сына в возрасте семи лет, чей преподаватель умер только что. Моя репутация и рекомендации благочестивых преподавателей заставили госпожу Мелло согласиться с моей кандидатурой, несмотря даже на мою чрезмерную молодость. Госпоже Мелло было около двадцати четырёх лет, белые зубы, черные глаза, римский нос, длинные каштановые волосы, великолепная кожа, длинная шея, округлые бедра, и руки очаровательной красоты. У неё было сын, который стал моим учеником, а её муж вот уже шесть лет как жил в Италии на наследство, которое он там получил. Натофиль меня привёл к ней, принёс все мои книги и писчие принадлежности, а также немного одежды, которые он мне подарил из дружбы.

Эта дама меня встретила с привлекательной благосклонностью и обещала отцу Натофилю относиться ко мне таким образом, чтобы между нею и мной установилось взаимное доверие, которое должно было обеспечить успех моих усилий в обучении моего ученика. Когда мой благодетель вышел, дама зафиксировала на мне свой внимательный и живой взгляд, столь пристальный, что я опустил глаза и покраснел, хотя и знал к тому времени, что у меня была сила вызывать чувственные взгляды моих учителей и наставников, но это был совсем другой случай – женщина… богатая и благородная, от которой зависело моё благополучие, ввела меня в состояние, которое я не мог выразить словами.

– Что я вижу, – воскликнула она, – вы краснеете? Кажется, отец Натофиль меня обманул? У вас черты лица и характер не юноши, а девушки, вы также застенчивы, и у вас до сих пор не было сексуальных отношений!

Я покраснел ещё сильнее.

– Ах! – продолжила она, смеясь, – кажется, я приобрела вместо гувернёра красивую гувернантку для моего сына, и хочу в этом немедленно убедиться.

И просунув руку в жабо моей рубашки, она, казалось, искала мою грудь, проверяя, не был ли я девушкой, при этом приблизив ко мне свою грудь настоль близко, что я потерял всякую застенчивость и, получив её негласное согласие, прижал её другую руку на осязаемое доказательство её ошибки.

– Ах! – воскликнула мадам Мелло, – как я ошиблась! Но как можно иметь такое красивое лицо? Моя ошибка очень даже простительна, ведь вы столь молоды… хотя, несмотря на юный возраст… у вас такой большой образец мужественности! К чести отца аббата, обязана с ним согласиться, вы – настоящий монстр!

– Но его очень легко приручить, – произнёс я, бросаясь к её ногам, – и я с радостью отдал бы мою жизнь ради вашего счастья, лишь только ради того, чтобы понравиться вам.

– Ах! Как я виню себя за моё заблуждение… но ведь без этой ошибки вы не оказались бы у моих ног… так что поднимайтесь, мой отважный герой!

– Нет, мадам, я не могу уйти, пока не получу из ваших уст прощения за мой поступок, и я его надеюсь услышать и увидеть, если вы задумаетесь о владычестве над людьми ваших чар… вашей необыкновенной привлекательности и того необыкновенного эффекта, который она произвела на меня.

– Я соглашусь, что эффект почти что невероятен… просто поразителен! – произнесла дама, и её глаза вновь зафиксировались на наглеце, гордость которого только ощутимо выросла от этого взгляда. В этом выразительном взоре женщины легко можно было также рассмотреть огромное желание, и в этом я увидел успех моей защитительной речи, а потому снова взял её за руку и прижал её моему оратору.

– Ах! Каких же плутишек воспитывают иезуиты, – воскликнула мадам Мелло, обвивая свою другую руку вокруг моей шеи, и прижимая мою голову к своей груди.

Я чувствовал невероятную энергию этого восклицания: «Ах! Плутишка!» и, пользуясь обстоятельством и счастливым случаем, упал на колени, после чего мои руки за четыре секунды устранили все препятствия на моем пути, и самый что ни на есть интимный союз увенчал мои усилия… влажные губы мадам Мелло и наполовину закрытые глаза, её вздымающаяся от возбуждения грудь, её рот, буквально впившийся в мой, вынужденный замолчать от такого проявления сладострастия… наши языки были чересчур увлечены нежной междоусобной борьбой, чтобы скрашивать словами наслаждение друг другом… мы пребывали в состоянии такого опьянения страстью, которое просто невозможно выразить словами. Неожиданно желания переполнили мой скипетр, и он излился фонтаном любви, хотя чувства, бушевавшие в моей душе, требовали продолжения борьбы на любовном фронте с мадам Мелло, и я тут же отправился в поход за новой победой.

Мой атлет, слегка разочарованный своим поражением, но ценя моё упорство, предался с упоением и восторгом повторной схватке и борьбе, которая на этот раз получилась и менее скорой и более чувствительной, погрузив нас в пучину наслаждения. Пребывая во взаимном любовном помешательстве, мы взаимно покрывали друг друга пламенными поцелуями, не забывая всё более и более привлекательные местечки, используя их для того, чтобы возбудить нашу чувственность, и закончили битву соитием с выбросом такого огромного количества любовного нектара, что мой скипетр буквально утонул в нём, а на диване образовалось небольшое озеро страсти. Немного отдышавшись, мы с мадам Мелло договорились соблюдать строгую холодность в отношениях перед публикой и слугами, но не отказывая себе при этом в ежедневных свиданиях. И этот каждый новый день обнаруживал для меня всё новые привлекательные черты в моём завоевании сердца и тела светской дамы, которая, стремясь всё больше и больше к плотским наслаждениям, любила меня с нежностью настоящей любовницы. Комната моего ученика сообщалась с её спальней посредством замаскированной драпировкой из китайского шёлка дверью в гардеробе, и вечером, когда все в доме уже спали, я проходил в альков мадам Мелло в поисках наслаждение в её руках… и всегда находил его в её нежных и с каждым днём всё более умелых ласках, после чего возвращался к себе перед рассветом. Мы безмятежно наслаждались этим счастьем без всяких проблем до тех пор, когда месье Мелло внезапно возвратился из поездки, закончив свои дела в Италии.

Я был официально представлен мужу моей работодательницы и тайной любовницы, и он нашел меня несколько юным для роли учителя. Зная о темпераменте своей супруги, он резонно подозревал, что она вряд ли мне позволила сосредоточить всё моё внимание исключительно на хлопотах о моём ученике и их сыне… но он не был ревнив, и длительное пребывание во Флоренции приучило его к сократовым удовольствиям, весьма распространённым в этом регионе, а моё лицо и фигура показались ему привлекательными и соблазнительными, и поэтому, немного поразмышляв, он подумал, что сможет использовать слабость своей жены в свою пользу, чтобы убедиться в моей любезности и добиться моей благосклонности. И вот однажды вечером месье Мелло сделал вид, что у него разболелась голова, и извинившись перед супругой, что вынужден провести эту ночь один с своей спальне, он пообещал, нежно её обнимая, что обязательно компенсирует ей эту ночь, когда это досадное и непредвиденное недомогание больше не будет ему препятствовать исполнять супружеских долг. Его супруга тут же сделала мне условный знак, который я прекрасно понял, и когда я решил, что месье Мелло уже заснул в своей комнате, то тут же проник в постель моей прекрасной хозяйки, и мы поторопились воспользоваться счастливой возможностью провести всю ночь вместе, резонно опасаясь, что такой случай нам больше может и не представиться в ближайшие дни.

Мы были так увлечены друг другом, что не заметили, как в комнате появился в ночной рубашке и с кинжалом в правой руке месье Мелло, который, сбросив на пол покрывало, скрывавшее наше обнажённые тела, схватил меня левой рукой, восклицая:

– Никто не смеет оскорблять меня безнаказанно… но, – продолжил он после небольшой театральной паузы, – я человек гуманный, так что, юноша, вы можете сами выбрать себе наказание… какой из этих двух кинжалов вы предпочитаете.

И размахивая перед моим испуганным лицом страшным итальянским Фузетто, оружием бравых артиллеристов, который он держал в своей правой руке, другой он показал мне тот, которым Зевс поражал Ганимеда. Моя любовь к жизни даже не пыталась оставить мне хоть какое-то подобие выбора в этой ситуации, и я подчинился чрезвычайным обстоятельствам, да и госпожа Мелло, слишком счастливая тем, что так легко отделалась, полагала, что мне нельзя отказываться от возможности принадлежать не только ей, но и её мужу, и получив знак, что я сделал мой выбор, месье Мелло со всей силой страсти стал расточать тысячи поцелуев своей жене, благословившей только что его на измену, предоставлявшую ему столь приятные наслаждения.

– Значит ты меня прощаешь, – в свою очередь говорила мадам Мелло, обнимая мужа.

– Как можно сердиться на таких прекрасных и дорогих моему взору грешников? Эта грудь, – продолжал он, целуя соски её прекрасных полушарий (а они были у мадам Мелло превосходны, аппетитной формы, и она была чрезвычайно горда этой частью своего тела), – и эти два упругих холмика, – добавил месье Мелло, проводя рукой немного ниже талии и дальше по золотистому алтарю, – и это благословенное и сакральное место, на которое наш учитель только что принёс свою жертву, смягчило бы бешеный нрав даже бенгальского тигра… Кроме того, с моей стороны было бы невероятной глупостью рассчитывать, что ты могла оставаться мне верной во время столь длительного моего отсутствия.

Так что неудивительно, что во время мой поездки в Италию я приобрёл и хорошего преемника… и рога. Первое мне нравится больше, хотя и за второе я не в обиде. Так что, давайте не будем посмеиваться друг над другом, и оставив всё в тайне для окружающих нас обывателей, примемся без всяких ограничений и сдержанности пользоваться ситуацией и наслаждаться всеми возможными удовольствиями, которые эта ситуация, наш возраст и наше состояние нам предоставляют. Предлагаю вполне серьёзно… давайте избежим скандала и посмеёмся над придурками, которыми полна наша страна.

Мадам Мелло, в восторге от того, как он проглотил пилюлю, которую она приготовила ему во время его итальянских каникул, стала одаривать своего супруга горячими ласками.

– Ах! Мой друг, как вы добры ко мне! Нет, никогда больше вам не придётся упрекать меня! Я капитулирую перед вашим благородством…!

– Замолчи, я совершенно не верю твоим клятвам, и требую твоего доверия, а не твоей верности… ведь это значило бы просить невозможного, а я не считаю себя дураком. Как может наркоман отказаться от наркотика… Вот, посмотрите на нашего будущего аббата… как он сияет… Да, мне сразу же всё стало понятно, как только я вернулся из Италии, и я лишь отложил удовольствие на некоторое время… но ненадолго, и не хочу лишать его ни вас, ни себя, так что давайте, сказав «А» отправимся и к «Б», и к взаимному удовольствию вы можете продолжить начатое вами без меня дело.

– Шутка слишком горькая, мой друг… и прозвучала она в тот самый момент, когда ты наяву видишь моё раскаяние.

– Я отнюдь не шучу, и я дам аббату то, что предназначал тебя, и поэтому будет вполне справедливо, если он в свою очередь компенсирует тебе то удовольствие, которое получит от меня… и это не может оскорбить меня, поскольку будет сделано с моего согласия… к тому же, мои глаза также будут наслаждаться этой сладострастной картиной. И поместив свою жену в наиболее удобное для ласк положение, он поторопил меня броситься в её объятия. Своеобразие происходящего, заставило меня немного поколебаться, но месье Мелло настаивал, и мне пришлось уступить, ведь признаюсь, что в результате всех этих двусмысленных разговоров я умирал от желания. И тогда, сжав нас обоих в своих руках, месье Мелло стал покрывать нас ласковыми поцелуями, а его жена, вначале смущённая, успокоилась, и пожимая его руку, полностью предалась своей страсти и дошла до желанной цели одновременно со мной.

– Итак! Мои друзья, – отдышавшись, произнёс якобы обманутый муж после окончания нашего недлинного, но страстного первого совместного совокупления, – разве вы хотите почивать на лаврах и не желаете снова стать любезными друг другу?

Наши ласки стали нашим ответом на этот совершенно излишний в этой ситуации вопрос.

– Посмотри, – сказал он своей жене, – на результат этого спектакля, который вы передо мной только что разыграли.

И он продемонстрировал нам свой скипетр в наиболее респектабельном для мужчины состоянии.

– Как угрожающе он выглядит, – воскликнула мадам Мелло, – Продолжим, мой бедный Филип Клу Экру, ведь вас собираются так волнующе заколоть… пронзить насквозь.

– Нет, мадам, в этом случае речь идёт именно о том, что на этот раз как раз на вас может упасть ярость и мой гнев моего скипетра, и если так… совершенно случайно… через девять месяцев вы меня сделаете отцом, я хочу быть уверен, что этот ребёнок будет именно от меня.

Произнеся эти слова, он использовал все свои законные права и захватил место, из которого я только что вышел. Мелло был хорошо сложен, ему едва исполнилось тридцать лет, его свежее и округлое тело было ослепительной белизны, а вид его упругой задницы вернул мне мои недавно утраченные в лоне его жены силы, так что я стремительно устремился к его волнующей дырочке, вид на которую стремительно открылся мне, и проник в неё без всякого труда, поскольку я, по всей видимости, был не первый, кто её с успехом использовал, и мои движения, помогая его усилиям, позволяли Мелло с удвоенной энергией входить его скипетру в грот его супруги.

– Ах! Дорогой аббат, – воскликнул он, – какое это наслаждение! Ты сумел удвоить моё сладострастие.

– И моё, – простонала мадам Мелло.

А я продолжил без лишних слов с жаром проникать в дырочку месье Мелло, и вскоре тройной выброс любовного сока с ликёром короновал наше взаимное блаженство. Затем, успокоившись, месье Мело принялся целовать меня с какой-то нежной яростью, как будто пытаясь расплатиться со мной за то наслаждение, которое я его только что заставил испытать.

– Вы меня удивляете, – произнесла его жена, – я на самом деле думала, что сократизировавшись, получаешь живое удовольствие от давления, которое испытывает ваш скипетр на узком пути в спинтрию, но я даже не могу себе представить, какое удовольствие может получить и ощутить сам спинтрия, аналист, мужчина-наложник, принимающая сторона этого действа… напротив, мне казалось, что толщина того орудия, которое он допускает в себя, должна ему причинять кое-что вроде боли… и немалой, которая должна притупить любое сладострастие.

– Ах! Моя дорогая, ты сильно ошибаешься, роль спинтрии также приятна, как, например, роль Кефала… которому его жена Прокрида предстала в виде юноши, в которого он проник сзади, и признал, что внутреннее нежное трение внутри её ягодиц очаровательно и прекрасно… и я видел женщин, которые предпочитали встречать своего возлюбленного именно с этой стороны.

– В таком случае, не странно ли, что ты не дал мне возможности попробовать такое проникновение?

– Я не осмеливался тебе это предлагать, и не случись сегодняшних событий, я тебе, возможно, никогда бы об этом не рассказал.

– И ты бы трагически ошибся, потому что меня чрезвычайно соблазняет и возбуждает всего лишь только одна мысль о таком проникновении… и возможно, тебя это удивит, но из моего грота только что, как только я представила себя такую сцену с моим участием, излился очередной ручей страсти… и если бы только я не опасалась, что это всё-таки причинит мне сильную боль, то я бы непременно прямо сейчас…

– Мы уже перенесли такое… ваш муж и я… и почти такое же чувство я испытал в моём почти что детстве с одним монахом, и поэтому я могу вам уверенно сказать, что с небольшим количеством мази все препятствия исчезают, врата наслаждения открываются… и это совсем не больно, – произнёс я.

– Ваши слова придают мне силы и поощряют меня на безумство… между тем, меня не покидает мысль… я не могу себе представить, как это возможно, чтобы такая большая штуковина, – произнесла она, трогая своей прекрасной ручкой огромный скипетр мужа, – сможет войти в столь маленькое убежище?

– Моё сердце, – ответил месье Мелло, – нужно понимать, что для того, чтобы начинать распашку целины, следует выбрать соответствующий плуг, лемех которого будет наиболее остёр о соответствовать размерам пашни.

При осмотре и сравнительном исследовании наших скипетров мы пришли к выводу, что пропорции моего плуга казались более подходящими для того, чтобы начинать работу между прекрасными холмиками в средней части тела моей госпожи, и после небольшого отдыха и искусных манипуляций пальчиками моих партнёров силы мои восстановились, а скипетр принял должное ему положение. Мелло остался в постели, а мы с его супругой встали. Я заставил мадам Мелло согнуть тело на постели, подняв её божественные холмики ниже талии вверх, а её муж, крепко сжав её плечи, соединил свой рот с её губами, воодушевляя её поцелуями по-флорентийски. Между тем, вознёсшийся вверх упругий зад моей госпожи представил на всеобщее обозрение сладострастную двойную дорогу к счастью, но мне пришлось выбрать ту, о которой мы все вместе заранее договорились, и смазав начало этой дороги… подготовив путь для моего скипетра достаточным количеством мази, я отправился вперёд в её пещеру между двух холмов… правда, толщина моего лемеха вынудила мадам Мелло поначалу испустить непроизвольный вскрик, заставивший меня ненадолго остановиться, после чего, выдержав символическую паузу, я начал потихоньку, осторожно растягивая первые сантиметры дороги, продвигаться вперёд… и несколько секунд спустя я вскрыл её борозду на достаточную ширину для того, чтобы скрыть в ней уже на добрую половину лемех моего плуга, после чего снова остановился и спросил её:

– Больно ли Вам, моя госпожа?

– Немного больновато, но с каждым мгновением и новым проникновением всё меньше и меньше, – сладострастно выдохнула мадам Мелло.

И тогда, с силой взяв её за шелковистые бёдра, я на полную глубину вошёл своим лемехом в её борозду, и стал пахать её целину так глубоко, насколько это было возможно в первый раз… проходя по ней туда и обратно, вперёд и назад, как этого требует такого рода вид земледелия.

– Ах! Боги! – Воскликнула хозяйка дома, – я не понимаю, где я, в раю или в аду, у меня кружится голова, я вся горю… Ах…! Какое наслаждение… я сейчас растаю от блаженства…! Ах…! Ах! Я изнемогаю… Я проваливаюсь в океан сладострастия… Ещё раз…! Умоляю! О Боги…! Пощадите!… Дорогой друг, я больше не могу…!

Я тоже чувствовал, что вскоре вознесусь на небо в этих потоках сладострастия, и вытащил мой лемех из её борозды, войдя им на полную глубину в пещерку, что уютно располагалась пониже, и которую мне ещё не довелось посетить в эту ночь, но, к моему удивлению, я нашёл эту пещерку буквально наводнённой потопом слез сладострастия, с которыми тут же смешались мои, и мы с мадам Мелло застыли на постели в прелестном изнеможении, которое всегда посещает удовлетворённые сладострастной борьбой тела.

– Ах! Друзья мои, – воскликнула госпожа Мелло, – как это возможно, чтобы я, до сих пор, достигнув такого приличного для женщины возраста, считая себя вполне искусной и опытной в любовных играх, даже не подозревала о таком неземном наслаждении, которое может предоставить соитие с мужчиной в другой позе… Боже мой!… Какое счастье, какое невыразимое наслаждение и сладострастие!

Её супруг, которого она, произнося эти слова, ласкала своей шаловливой ручкой, предложил ей повторить опыт, который она нашла столь прекрасным.

– С огромным удовольствием и желанием… от всего сердца… но мне необходимо несколько мгновений отдыха… я должна собраться, прежде чем опять окунуться в этот небывалый для меня океан любви, совершенно новое наслаждение, в котором я уже даже боюсь захлебнуться и утонуть.

И мадам Мелло тотчас же задремала, положив свою прелестную головку на мою грудь, а следом за ней и я, положив одну руку у входа в её пещерку, в то время как другая бесцеремонно расположилась на её груди. Месье Мелло последовал нашему примеру, и мы проспали в таком положении около двух часов и, по-видимому, интересные сновидения посещали голову нашей красавицы, поскольку бедра её время от времени непроизвольно подрагивали, и вот, после очередной порции таких тайных оргазмиков она меня внезапно разбудила, принявшись вдруг так страстно обнимать и целовать, что разбудила таким буйным проявлением совсем не тайной страсти, так что месье Мелло тоже был вынужден приоткрыть свои глаза.

– Теперь, – произнёс он, улыбаясь, – настала моя очередь предоставить моей жене второй в её жизни сократов опыт.

– Хорошо, – ответил я, – но если вы послушаетесь моего совета, мы можем удвоить сладострастие нашей богини.

– Каким образом?

– Я прилягу на спину, а наша госпожа устроится на мне, лицом к лицу, и вставит мой скипетр в свою пещерку, после чего ляжет мне на грудь, а вы, месье, в свою очередь, устроите свой скипетр на более узком пути в другой её гротик.

Супруги, неожиданно для меня, зааплодировали, оценив мою идею, и мы принялись немедленно её осуществлять. Я положил подушку себе под поясницу, чтобы мои бёдра приподнялись, а моя героиня села на меня сверху, медленно углубив мой кинжал в свою рану, после чего прислонила свою грудь ко мне, предлагая, таким образом, в наиболее выгодном положении свою оборотную сторону второму атлету по этой эротической композиции. Он не стал медлить, и тут же попытался своим могучим бревном протаранить ворота её крепости, вскоре добившись успеха. Опьянённая такой сладострастной атакой, мадам Мелло меня неистово кусала, обнимала, целовала, а её пещерка, в которой блуждал в поисках тайных закоулков мой скипетр, наводнилась потоком любовных соков, облегчая проникновение в её самые потаённые глубины. И какое бы наслаждение в этот момент я не испытывал, неотвратимо приближался момент, когда я стал задыхаться от веса двух взрослых тел на моей ещё неокрепшей, не обросшей мускулами груди, и я начал раскаиваться в том, что изобрёл и поделился такой мудрёной позицией для трёх возбуждённых тел, но к моему счастью месье Мелло, которого трение наших скипетров друг об друга… ведь они были отделены лишь только одной тонкой мембраной внутри нашей госпожи, спровоцировало на стремительный триумф, и он, залив своей божественной жидкостью внутренний портал храма своей жены, вернее, её опистодомос, невольно освободив меня от веса своего тела. Эта оказия позволила мне удвоить частоту моих движений, и я выстрелил своим нектаром в самом глубоком месте алтаря сладострастия его супруги. Душа моей прекрасной хозяйки на несколько мгновений смешалась с моей. Отдышавшись, она призналась нам, что никогда в своей жизни даже представить себе не могла подобной идеи, способной доставить ей столько очаровательного удовольствия, и при этом, произнося эти слова, она ласкала одной рукой скипетр мужа, а другой мой, и стонала от огорчения, что человеческая природа предоставляла столь мало сил, чтобы наслаждаться сладострастием в течении более длительного времени и продолжать нашу любовную битву неограниченное время. Этот последний бой полностью исчерпал наши физические ресурсы, и мы разошлись по своим комнатам, дабы восстановить силы при помощи сна.