И. Я. Павлинов
Биологическая систематика: Эволюция идей

4.1.3. Дальнейшее развитие

Эмпирическое понимание естественности как сродства, выраженного сходством по большому числу признаков, по достоинству оценили методологи науки того времени – зачинатели позитивистской философии. Так, английский философ и историк науки Уильям Уэеелл (William Whewell; 1794–1866) в своей фундаментальной книге «Философия индуктивных наук…» (The philosophy of inductive sciences…, перв. изд. 1837 г.; на русском издана его книга по истории наук: Уэвелл, 1867) с прямой ссылкой на Кандоля вводит максиму, согласно которой система, претендующая на статус естественной, должна устанавливаться так, «что порядок (arrangement), полученный по одной совокупности признаков, совпадает с порядком, полученным по другой совокупности» (Whewell, 1847, р. 539; курс. ориг.). Фактически этим утверждается индуктивный эвристический принцип, в настоящее время фигурирующий в систематике как принцип взвешивания по совместимости, или конгруэнтности (см. 6.6). Ещё далее идёт другой философ науки англичанин Джон Милль (John Stuart Mill; 1806–1873), предложив на этой основе общенаучный эпистемологический критерий различения естественных и искусственных классификаций. В книге «Система логики…» (A system of logic…, 1843 г.; русск. изд.: Милль, 1900) он утверждает, что «целям научной классификации больше всего отвечает объединение объектов в группы, в отношении которых может быть сделано больше общих суждений и эти суждения более важны, нежели те, которые могут быть сделаны в отношении любых других групп, в которые эти же объекты могут быть объединены… Таким образом построенная классификация является собственно научной или философской, именно она называется Естественной, в противовес технической, или искусственной классификации» (Милль, 1900, с. 573). В новейшее время миллева трактовка сочтена одним из наиболее общих и важных критериев естественности классификации, обеспечивающим её высокую эвристичность (Любищев, 1923, 1988; Gilmour, 1940; Розова, 1986; см. 5.5.2.1).

Возрастание эмпирической составляющей в разработке классификаций «методистами» усилило два момента, уже присутствовавших и в схоластически, и в натуралистически ориентированных подходах. Один из них – акцентирование внимания на видах как на том, что действительно существует в Природе. Это послужило одной из важных предпосылок для формирования дарвиновской модели эволюции (см. 4.3.4) и стало (с некоторыми поправками) ключевой идеей популяционной систематики (см. 5.7.2). Другой акцент – прагматический, ориентированный на таксоны высших рангов. Систематики разных эпох начиная с Рэя подчёркивают, что система таксонов – это не в последнюю очередь средство для ориентирования в разнообразии организмов, поэтому для неё очень важно быть компактной и удобной для запоминания (Cain, 1958; McNeil, 1979). Эмпирики довели этот критерий до логического завершения, установив некие оптимальные значения для объёмов порядков (отрядов), семейств и в меньшей степени родов (Bentham, 1875). Соблюдение или несоблюдение этого критерия стало одной из причин принятия или отвержения той или иной классификации (Stevens, 1996).

Основная форма классификаций, разрабатываемых систематиками-эмпириками в конце XVIII – начале XIX столетий, – иерархическая, хотя способы её представления весьма различны – от ступенчатых списков таксонов и классификационных деревьев до таксономических карт (см. 3.6.3). Увеличение числа известных форм с необходимостью привело к усложнению линнеевской иерархии за счёт включения в неё дополнительных рангов. Так, в диссертации Г. Сторра по млекопитающим (G.C.C. Storr, Prodromus methodi mammalium…, 1780 г.) полная иерархия включает следующую последовательность ступеней: Classis, Phalanx, Cohors, Ordo, Missus, Sectio, Coetus, Genus (см. Павлинов, 2003в); из них по крайней мере когорта в последующем стала одной из популярных категорий (Simpson, 1945). В ботанической сводке Дж. Линдли появилась дробная иерархия над отрядных рангов: Класс, Подкласс, Альянс, Естественный порядок, Порядок (Lindley, 1836), которые этот автор трактует вполне номиналистически (Stevens, 1997а). Английский ботаник, умеренный номиналист Джордж* Бентам (George Bentham; 1800–1884), подобно Чезальпино начавший свою учёную карьеру как логик (его раннему перу принадлежит «Очерк новой системы логики») и затем классифицировавший растения преимущественно как логик (Stevens, 2002; McOuat, 2003), считает желательным использовать непоименованные интерполированные категории между основными линнеевскими рангами для сохранения оптимальных объёмов таксонов, выделенных Линнеем и Жюсьё (Bentham, 1875). Примечательно, что Бентам не верит в эквивалентность таксонов одного ранга, поэтому выступает против унификации названий по окончаниям; указанную эквивалентность в начале XIX века отвергал и английский ботаник Роберт Браун (Stevens, 1997а). Этот номиналистический взгляд на природу таксономических категорий если не по сути, то по форме замечательным образом совпадает с предложениями новейшей ультракладистики (см. 5.7.4.5).

Важной частью эмпиризации и «прагматизации» систематики стала разработка более чётких правил наименования таксонов, в основу которой были положены линнеевские нормы. Эта потребность выросла из роста публикаций по практической систематике с описанием и переописанием массы новых таксонов и появления новых названий, в которых трудно было разобраться. Первые из таких правил в зоологии составили так называемый «Стриклендов кодекс», названный в честь его автора X. Стрикленда (о нём см. 4.1.2): он включает основные нормы присвоения и изменения названий таксонов животных (Strickland, 1837). В течение XIX века он был переработан в ряд национальных и международных кодексов зоологических номенклатуры. В ботанике аналогичные правила предложил А. де Кандоль в «Введении в естественную систему…», они были обобщены в т. н. «Парижском кодексе» в 1867 г. (Алексеев и др., 1989). Оба кодекса, ботанический и зоологический, в основных чертах сходны, но с тех пор развиваются параллельно, оба впервые зафиксированы в качестве официальных нормативных документов таксономической науки в конце XIX века (Джеффри, 1980; см. 5.1).

В ранних версиях этих кодексов ещё заметны некоторые элементы эссенциализма (например, название должно отражать существенное свойство группы), позже названия стали вполне формальными. Неким отголоском эссенциализма, как полагает Дж. Симпсон (2006), можно считать эмпирическую концепцию типа как эталона для сравнения: она составляет основу метода типа (см. 4.2.4), который зафиксирован во всех официально признанных таксономическим сообществом номенклатурных кодексах и составляет основу почти всей современной деятельности в практической систематике (Blackwelder, 1967; Майр, 1971; Джеффри, 1980).

4.2. Классическая типология

Естественные группы лучше всего описываются не определением, которое обозначает их границы, но типом, который обозначает их центры.

У. Уэвелл

Типология – одна из фундаментальных форм движения знания, равно как и его бытия. Типологическое представление о разнообразии стоит «в начале» знания: в силу особенностей восприятия человеком окружающего мира оно первично как в познавательном, так и (поэтому) в историческом аспектах. С другой стороны, типология, понимаемая как отражение сущностных представлений об этом мире, нередко считается вершиной познавательной деятельности – той точкой, где знание обращается в понимание (Успенский, 1965; Кордонский, 1989; Филатов и др., 2007). Рассматриваемая в качестве эпистемы, типология иногда обозначается как типологический подход (Плотников, 2010).

Один из базовых смыслов термина «типология», восходящий к представлениям Платона, определяется одним из значений его корня (греч. тояоа – образец): он отсылает к познанию разнообразия объектов через соотнесение с их некими фиксированными «моделями» – типами. Последнее понятие – ключевое для всей типологии, где оно понимается стационарно (экземпляр, план строения, образ и т. п.) или динамически (трансформация, метаморфоз), нередко фигурирует с разными приставками (архе-, прото-) и уточнениями (структурный, абстрактный, классификационный и т. п.; см. 4.2.1). Таким образом, разнообразие в типологии понимается не в общем смысле, а лишь в его преломлении через понятие типа (Щедровицкий, 1997), с которым, как видно из предыдущего, могут соотноситься весьма разные конструкты – и конкретный образец, и некая сущность, и закон трансформации. Если такого преломления или соотнесения не подразумевается, то и типологии нет. В этой связи расширенное понимание типологии как общего учения о разнообразии объектов (Мейен, Шрейдер, 1976; Мейен, 1978, 2007; Любарский, 1996а) и тем более как учения о сравнительном методе (Раутиан, 2001, 2003) вряд ли оправдано. Корректнее такой общий подход к познанию разнообразия называть диатропикой (Чайковский, 1990), которая рассматривает мир как реализацию разнообразия и ставит вопрос о законах, организующих это разнообразие (Моргун, 2006).

Философский контекст современного рассмотрения типологии во многом задаётся доктриной эссенциализма, которую обозначил К. Поппер в связи с анализом воззрений Платона и Аристотеля (Поппер, 1992; см. 3.1). Исходная трактовка эссенциализма преимущественно методологическая; однако последователи Поппера добавили к нему онтологическое понимание, подведя разные натурфилософские доктрины Платона и Аристотеля под общее учение о сущности (Hull, 1965; Ereshefsky, 2001b). А поскольку последнее в классической систематике тесно связано с понятием типа, такая объединительная трактовка эссенциализма и типологии, не делающая различий между разными категориями «типологии вообще», оказывается искажённой, на что указывали многие авторы (Grene, 1989; Шаталкин, 1993а, 1994, 1996а; Winsor, 2003, 2006; Васильева, 2005), и к тому же вполне негативной (Мауг, 1957; Hull, 1965; Майр, 1968, 1971; Ereshefsky, 2001b). В настоящее время интерес к этой доктрине возрастает: разрабатывается помологический эссенциализм (Bunge, 1979; Mahner, Bunge, 1997; Режабек, 2004) как общетеоретическая основа одной из версий современной типологии (см. 5.5Л.2).

В рамках понятийного аппарата, который разрабатывает М. Бунге в указанных работах, эта форма эссенциализма может считаться неотъемлемой частью всей классической науки Нового времени. Действительно, она занята выявлением фундаментальных неизменных законов, и имеются веские основания обозначать последние как платоновские идеи, считая их поиски следованием парадигме номологического эссенциализма (Режабек, 2004). И если не боятся ярлыков, исторически несущих в себе негативную оценку, то с данной точки зрения, скажем, определение вида либо через существенные признаки, либо через скрещиваемость, либо через единство происхождения (см. 6.3.2) – всё это ни что иное как указание тех или иных его свойств, каждое из которых в контексте некоторой биологической теории представляет его видовую сущность («видовость»); т. е. все эти определения – проявления объяснительного эссенциализма (Sober, 1980; Красилов, 1986).

Рассматриваемая в онтологическом аспекте, типология может быть названа естественной, поскольку обращена к «природе вещей» (Мейен, 1978). Здесь основным вопросом, на который ищется ответ, является «что?» (Мейен, Шрейдер, 1976; Мейен, 1978): ответ кроется в той самой чтойности, которая делает данную вещь или данную совокупность вещей – объект-систему или систему объектов общего рода (Урманцев, 1978) – тем, что он есть (Лосев, 1993; Поздняков, 2007). В такой трактовке типология обращена к объективной реальности, познаваемая при сравнении организмов друг с другом (Schindewolf, 1969), по духу она близка к современной онтологически рациональной систематике (Driesch, 1908; Но, 1988; Webster, Goodwin, 1996; см. 5.5.1.2). Как видно, типологическое направление, освобождённое от избыточного груза объективного идеализма, является такой же законной частью биологической систематики, как её филогенетическая ветвь (Bloch, 1956; Васильева, 1989, 2003).

Онтологическая составляющая той познавательной ситуации, в которой проводятся типологические исследования, базируется либо на стационарной, либо на трансформационной картине мира. В первом случае разнообразие организмов рассматривается как бытие – например, как иерархия планов строения; во втором случае – как становление, которое может трактоваться либо как вневременная эманация платоновского Единого или трансформация прототипа, либо как разворачивающийся во времени процесс эволюции (структуризации). Отношение к продукту типологического исследования – к группировкам организмов, получаемым в результате классифицирования (систематизации, типизации), – определяется тем, какая из натурфилософий, Платона или Аристотеля, кладётся в основу онтологии. Платоники являются реалистами, для них и типы как идеи-универсалии, и соответствующие им типологически заданные над видовые таксоны существуют объективно и распознаются исследователем-типологом. Аристотелики являются по преимуществу номиналистами: они отвергают объективное бытие идеи и сами «творят» эти таксоны (особенно высшие) сообразно тем, каковы сходства организмов по их сущностям-усиям.

Соотношение между систематикой и типологией понимается по-разному. В самом широком толковании типология включает всю систематику, т. е. и классифицирование групп организмов (таксономию в понимании Мейена), и дополнительную ей мерономию как классифицирование свойств организмов (Мейен, Шрейдер, 1976; Мейен, 1978; Любарский, 1996а). Взятая в более узком объёме, типология соотносится с морфологией (Troll, 1951; Riedl, 1983; Беклемишев, 1994), т. е. скорее относится к мейеновской мерономии. В одном из вариантов типология рассматривается не как некий подход к упорядочению разнообразия, а как его результат (Гарден, 1983). С точки зрения собственно систематики, в принятом в настоящей книге её понимании, классификационную типологию можно считать одним из её направлений (разделов), связанным с определением предмета, задач и принципов классифицирования через общую концепцию типа.

Хотя естественный метод Линнея и его прямых последователей нередко называют типологическим, типология в систематике (на самом деле две типологии, классификационная и организменная, см. далее) – феномен её послелиннеевского развития. Иногда даже противопоставляются «линнеевская» и «типологическая» системы (Чайковский, 1986). Классификационная типология оформилась к началу XIX столетия; в ней в определённой мере сохранены «родовые черты» эссенциализма – прежде всего разделение признаков на существенные и несущественные в аристотелевском понимании, но во многих отношениях типологическая систематика более «биологична», чем схоластика.

С формальной (классификационной) точки зрения разница между ними состоит в том, что схоластика подразумевает единое (в смысле – единственное) основание деления, пусть и включающее несколько признаков, тогда как типология более эмпирична и допускает несколько оснований деления (Marradi, 1990). Причина этих различий, не столь формальная, но весьма значимая, состоит в том, что биологов-типологов больше волнуют биологические причины строения живых существ, нежели их разделение по родам и видам, т. е. классифицирование как таковое. По крайней мере некоторые натуралисты, стоящие в истоках типологии, особенно такие как Гёте, вообще не были классификаторами и потому не имеют отношения к схоластической традиции. Другие, вроде Кювье, озабочены проблемами Естественной системы и естественного метода, но больше интересуются их именно естественными, нежели логическими аспектами. Именно в этом смысле типология «биологичнее» схоластики, её становление знаменует собой существенно новый – биологический (пост-схоластический) этап развития биологической систематики, Стафлё вполне обоснованно прилагает к ней эпитет «новой» (Stafleu, 1971).

В первую половину XIX столетия типология занимает одно из лидирующих мест в систематике (главным образом в зоологии благодаря авторитету Кювье), успешно конкурируя с другими направлениями и школами – формальной схоластикой, эмпирикой, океновской натурфилософией. Позже она заметно сдала свои позиции, уступив их эмпирическим и эволюционным подходам. Вместе с тем в тех разделах «нетипологической» систематики, которые исследуют таксономическое разнообразие на макроуровне, влияние типологических представлений поначалу остаётся достаточно большим: в классической филогенетике эволюция мыслится в категориях исторических трансформаций всё тех же типов как планов строения (см. 4.3.5).

На первых этапах становления систематики типологического (в самом широком понимании) толка в ней доминировало представление о рядоположенном Естественном порядке, заданном Лестницей существ (см. 3.6.1). Позже возникло (а затем и сменило первичное) представление о Естественной системе, подразумевающее более сложную картину структуры разнообразия, не сводимую к единому тренду (см. 3.4).

Типологическая процедура нацелена на раскрытие этого Порядка или этой Системы как выражения естественного закона, упорядочивающего разнообразие организмов (Любищев, 1982; Любарский, 1996а). Итогом этой процедуры является не классификация, а именно Система, отражающая «внутренний (имманентный природе классифицируемых объектов) порядок» (Захаров Б.П., 2005, с. 49). Типологическая система раскрывает каузальные отношения между организмами, обусловленные всем многообразием аристотелевских категорий причинности, и на этом основании считается более состоятельной в сравнении с эволюционной, которая апеллирует главным образом или исключительно к историческим причинам (Troll, 1951; Любищев, 1982). Поэтому типологическая система нередко противопоставляется всем прочим как синонимичная Естественной (Розова, 1986).

В любой версии типологии естественность таксономической системы определяется через понятие типа (или любого его производного): таксон может считаться естественным, если для него указан некий естественный тип, понимаемый как план строения или иная сущностная характеристика (Troll, 1951; Гарден, 1983). При этом сам тип естественен в той мере, в какой он основан на неких наиболее значимых, а не на произвольно выбранных характеристиках объекта. Соответственно ключевой для систематики принцип таксономического единства (см. 6.1.2) здесь очевидным образом обращается в принцип единства типа. Согласно этому принципу, для воплощения исследуемого разнообразия организмов в таксономическую систему необходимо для каждого выделяемого в ней таксона указать его тип (план строения и т. п.). В рамках объяснительной (каузальной) типологии (Ярцева, 1998) можно выделить два способа интерпретации причин типологического сходства организмов, служащего основанием для их группирования в таксоны (Amundson, 1998). Структуралистский подход акцентирует внимание на единстве типа как плана строения или как закона его трансформаций: здесь речь идёт о формальной или материальной категориях причинности. Функционалистский подход акцентирует внимание на финальных или действующих причинах: основной причиной сходства является единство функций и адаптаций.

Из предыдущего видно, что в типологии таксономическая система в значительной мере изоморфна системе типов (планов строения). Этот изоморфизм имеет несколько разный смысл в зависимости от того, как понимается соотношение между процедурами типологического анализа и собственно классифицирования. Если определение типа явным образом предшествует построению классификации (например, как основание деления), можно говорить о первичности типов относительно определяемых ими таксонов. Такой априорный подход более всего свойствен классической типологии с её склонностью к идеям натурфилософии и отчасти схоластики. В подходах более эмпирического толка, развитых в XX столетии (см. 5.4), подчёркивается апостериорное выявление типов таксонов на основе итеративной процедуры: уточнение таксономического положения организма приводит к уточнению представлений о проявляющемся в нём архетипе, и наоборот – всякое уточнение типа порождает ту или иную таксономическую перестройку (Панова, Шрейдер, 1975; Мейен, Шрейдер, 1976).

Если первичность типа относительно таксона доводить до логического конца, то систему таксонов следует мыслить как некий эпифеномен, надстраиваемый над системой архетипов и не имеющий самостоятельного бытия вне бытия архетипов. Иными словами, таксон объективен в той мере, в какой объективно существует архетип, на котором основан этот таксон (Захаров Б.П., 2005). С точки зрения одной из поздних версий аристотелевского учения, предполагающей иерархию первичных и более высокого порядка сущностей (см. 3.1), онтология таксонов в определённой степени зависит от их положения в иерархии системы: чем выше ранг таксона, тем больше в нём «номинального» и меньше «реального», наиболее реальны виды как наиболее близкие к организменному уровню (Любарский, 1996а; Захаров Б.П., 2005). Эту позицию можно рассматривать как умеренно-номиналистическую, или биономиналисти-ческую (см. 3.2). В тех версиях типологии, которые опираются на понимание типа, близкое по содержанию к платоновской идее, онтология таксонов трактуется в более реалистическом ключе: таксоны признаются объективно существующими независимо от их ранга (Васильева, 1992, 2007; см. 5.4.3).

Особую значимость изоморфизм архетипического устройства организмов и таксономического устройства классификаций приобретает при установлении иерархии последних. Действительно, организменная типология обосновывает таксономическую иерархию ссылкой на иерархию частей организма, в чём проявляется приверженность её сторонников идеям организмической натурфилософии (см. 4.2.5). Основная проблема здесь в том, что классификационный и организменный типы описывают существенно разные аспекты разнообразия: в одном случае это многообразие организмов в пределах таксона, в другом – многообразие частей в пределах организма (об этих и других трактовках понятия типа см. 4.2.1). Это создаёт нечто вроде онтологического разрыва между двумя типологическими конструктами: как утверждает Л. Васильева (2005), организменная трактовка типа (гётевский архетип) не может служить основой для разработки классификаций, этой цели может служить только классификационный (линнеевский) тип. Как представляется, это противоречие преодолевает своеобразный «силлогизм Любарского», со ссылкой на представления Гёте приписывающий структурированному разнообразию организмов статус сверхорганизма-архетипа (Любарский, 19916, 1996а; см. 4.2.3). Эта концепция явно перекликается с океновской натурфилософией (см. 3.7.3): мерономическая структура сверхорганизменного типа оказывается изоморфной иерархии классификационного типа, что позволяет по первой из них судить о второй.

Типологические школы, которые рассматривают тип в структурном аспекте как отражение аристотелевской усии, в идеале стремятся к монотетическому определению таксонов: необходимо, чтобы (а) все представители данного таксона обладали как минимум одним общим для них существенным признаком или единым синдромом таких признаков и (б) этот признак (синдром признаков) отсутствовал у всех организмов вне этого таксона. Оперирование динамическим типом допускает политетическое определение таксонов: объединяющим является не совпадение признаков как таковых, а их подчинение общему закону трансформации (Захаров Б.П., 2005). Данное обстоятельство подчёркивает концепция wr-гомологии, рассматривающая возможность сведения в общую систему организмы, существенно различающиеся планами строения, на основе гётевского архетипа (Williams, Ebach, 2008; см. 4.2.3).

В большинстве типологических исследований классического толка признаётся необходимость дифференциального взвешивания (оценки таксономической значимости) признаков, включая и их ранжирование. Ключевым критерием является интерпретируемость признака с точки зрения базовых положений типологической доктрины: может или нет он быть включён в типологическое описание организма или труппы организмов – в частности, в план строения или в трансформационную серию. Понятно, что таковы прежде всего морфологические (анатомические) признаки, им в типологии придаётся наибольший вес. Но так сложилось исторически, никакой особой теории здесь, по-видимому, нет: понятие (архе)типа может быть расширено до включения в него генетических механизмов морфогенеза (Шаталкин, 2002).

В типологической систематике связывание «веса» признака с аристотелевским учением о сущностях подразумевает априорный характер взвешивания. Некоторые классификационные трактовки типа в большей мере связаны с апостериорными оценками значимости признаков, определяемыми в ходе итеративной процедуры классифицирования (Мейен, 1978; Васильева, 1989, 1992). Ранжирование признаков представлено как восходящий к Чезальпино принцип субординации признаков (Cuvier, 1829) или правило единого уровня (Скарлато, Старобогатов, 1974; Старобогатов, 1989) или принцип координации рангов (Васильева, 1989, 1992, 2007), согласно которым таксоны одного ранга должны выделяться по однотипным признакам (см. 4.2.2).

Критерии дифференциального взвешивания признаков в типологии бывают двоякого рода: одни из них можно считать организменными, другие – классификационными. В первом случае речь идёт о существенности структур, характеризуемых признаками, для отправления жизненных функций организма: этот критерий восходит к усиологии Аристотеля. Понятно, что такое взвешивание по большей части относится к области неявного знания: систематик-типолог в основном руководствуется своей интуицией, накопленной по мере изучения своей группы. Этот критерий – априорный, его применение ведёт к хорошо известному из истории систематики обстоятельству, что разные исследователи, по-разному оценивая значение (значимость) одних и тех же структур, задают разные основания для разработки классификаций и соответственно получают разные типологические системы (Канаев, 1963). Классификационная значимость признаков определяется как постоянство признаков при группировании организмов в таксоны (критерий Жюсьё-Кювье, см. 4.2.2). В данном случае чем больше организмов из разных таксонов обладает данным свойством и в этом смысле чем более оно постоянно, тем выше таксономическая значимость и ранг описывающих его признаков. Если какие-то признаки не поддаются оценке с точки зрения присущих типологии весовых критериев, им неизбежно приписывается второстепенное значение, что делает типологию весьма консервативной в отношении некоторых фактологических новаций (Sokal, 1962). Последнее, в частности, относится к проблемной типологической интерпретации новейших молекулярных данных (Шаталкин, 2002).

Формы разрабатываемых в типологии классификаций бывают трёх основных вариантов – иерархические, табличные и сетевые схемы. Считается, что типологические видения разнообразия организмов более совместимы именно с иерархическими схемами, чем с какими-либо другими (Winsor, 1976; Stevens, 1984а). Они либо заимствуются из схоластической традиции (родовидовая схема, см. 3.2), либо из организмической натурфилософии и обосновываются ссылкой на иерархическое устройство организма как прообраз таксономической системы (см. 3.7.3; Любарский, 1996а, б; Захаров Б.П., 2005). Этому способствует освоение систематикой в XIX столетии палеонтологических и эмбриологических данных, которые формируют понимание связей между планами строения как диахронных, выражаемых иерархической системой разноранговых таксонов. Иные формы представления классификаций более присущи тем поздним школам типологии XX столетия, которые позиционируют себя как по преимуществу эмпирические (см. 5.4.2).

Развитие типологии начиная со второй половины XIX века находится под сильным давлением эволюционной концепции, проигрывая ей. Основная причина в том, что эта концепция, предложила новую интерпретацию Естественной системы, более привлекательную, нежели типологическая, в рамках материалистической онтологии. При этом некоторое значение имело то обстоятельство, что классическая филогенетика перехватила часть типологических конструктов, дав им своё толкование (см. 4.3.5). Это выразилось, в частности, в интерпретации прототипа «по Дарвину», т. е. как конкретную предковую форму (см. 4.3.4). Некоторое усиление получила, пожалуй, лишь та практическая систематика, которая активно использует эмпирический метод типа (см. 4.2.4).