Игорь Николаевич Бабаян
CCP

Не таков был «СС-«Р».

Невзирая на то, что далеко не все участники вновь испеченного сообщества твердо стояли на ногах, было выражено твердое общее мнение продолжить душевное общение. Тем более, что душа (как выяснилось несколько позже) сообщества Вардан, сразу же окрещенный соратниками прозвищем Большой (он был самым высоким из нас) предложил продолжить в заманчивом местечке, как нельзя более подходившем для общения универских дебютантов – в кустах, густо росших за фасадом ереванского храма науки. Белокурая бестия Валера (в дальнейшем Цукер) тут же сгонял за N-ым количеством бутылок недорогого вина (мы без раздумий скинулись для этой цели по рублю с полтиной) в расположенный недалеко от универа (хвала армянским советским архитекторам!) вино-водочный магазин и общение вспыхнуло с новой силой.

Между тем, вино, доставленное Цукером, к сожалению, было не только дешевым, но и сладким и в сочетании с принятым прежде порядочным объемом пива оказало на нас неизгладимое впечатление. Тем более, что пили мы, как и подобало уважавшим себя первокурсникам страны Советов, из горла и без закуси. А потому очень скоро члены сообщества стали время от времени отползать (вопреки названию вина «Гетап»– “Get up” – англ. «вставай») в рядом растущие кусты, откуда, естественно, вскоре доносились соответствующие непотребные звуки.

Таким образом, обряд посвящения в советские студенты был исполнен соответствующим образом.

Необходимо заметить, что наше сообщество было гораздо менее бессмысленным, чем «историческая общность», существовавшая в соцраю, как злые языки на Западе называли советскую действительность эпохи застоя, ибо в отличие от «исторической общности» нас помимо названных уже выше интересов объединяло также неистребимое желание как можно веселее провести грядущие пять лет студенческой жизни. А посему мы в отличие от КПСС не нуждались в строгих корпоративных документах, которые бы регламентировали пребывание в рядах сообщества. Не было у нас и иных обязательств друг перед другом, если не считать таковым право на нескучное времяпровождение, смысл которого был неплохо передан некой молодежной песенкой той поры, а точнее, рефреном, звучавшим словно призыв: «От сессии до сессии живут студенты весело!..».

Старый друг, как и договаривались, ждал у входа на вокзал и, заметив Виктора, слегка прихрамывая, пошёл ему навстречу. Седина в бороду… Борода лопатой… И узнать-то трудно того безбородого острослова и любителя жизни, с которым рассекали в студенческие годы… Глаз, вот только, горит, как прежде.

– Здорово, бродяга!– обнял его Виктор. – А хромаешь-то с каких пор?

– Не бери в голову, дружище. Так, ногу в поезде отсидел…

– Здорово, что позвонил. Сколько лет не виделись? Пять? Нет, шесть… Шесть! М-да… Ну, а нога-то тебе пивка попить не помешает, надеюсь? А то у нас тут хо-ро-о-ший ресторанчик имеется. Хоровац (шашлык), естественно, на углях, а не как-нибудь. И с настоящим лавашем, а не с лепёшками какими-нибудь. К пиву жареных раков подают. Помнишь как в «Крунке» гульванили?

– Да, много гариджура (пива) мы в «Крунке» попили. Ладно, пускай будут жареные, раки твои. Хотя, не твои. Донские! И это в духе времени! Хватит с нас королевских креветок и ещё всяких омаров-лобстеров-шмобстеров! Импортозамещение, однако! Только, подожди, ты ведь за рулём? Или как?

– Или как! Сейчас машину поставлю и, гуляй, Вася!

– … Гуляй, Витя, скорее…

– … с Вартаником…

– А-а, не забыл анекдоты про Вартаника? «Вартаник, что у вас за грохот в квартире был?».

– «Папины брюки совсем упали».

– «А почему с грохотом?».

– «Папа из них совсем вылезти не успел!». Ничего не забыл, брат. Ты знаешь, к старости это что-ли, всё-таки шестьдесят уже, только вот чем дальше, тем больше нашу студенческую житуху вспоминаю. Не поверишь… Буквально по дням…

– Да, ахпер, мы в эти пять лет времени не теряли. Прошку, вижу, не забыл с Вольдемаром?!

– «Не забывается, не забывается, не забывается такое никогда»… А вот и наш прибрежный ресторанчик. Приехали, выгружайся: «Станция Ромоданы – …

– … берегите чемоданы!»,– завершил фразу гость, с любопытством рассматривая фасад ресторанчика, разукрашенный разноцветными воздушными шарами.

Судя по скорости, с которой с места в карьер кинулись обслуживать новых клиентов, едва занявших места за столиком на веранде, в ресторанчике с видом на Дон, Виктора здесь знали давно.

– Уважают, однако, в Ростове журналистов,– заметил Вардан, кивнув в сторону быстро украсивших столик больших тарелок с лавашем, сыром и свежайшей зеленью. Прошлый раз мы с тобой сидели в другой кафешке. Не на берегу.

– Прошлый раз был зимой, сто лет назад. А это наше летнее местечко. Ты-то как?

– Лепота!..– почти как в комедии Гайдая отреагировал гость, оглядывая величественную реку и закуривая «Ахтамар». – Я? Ничего. Чем занимаюсь? Ну, как тебе сказать… Я, можно сказать, в своём роде доктор. Знаешь ли ты, дружище, что нет на свете благороднее профессии, чем врач? Покойная матушка мечтала, чтобы я стал хирургом, но, увы, не сбылось! Зато я невольно прослушал полный курс педиатрии: первая из моих законных жёнушек училась в мединституте и училась так усердно, что каждый вечер перечитывала вслух записанные днём лекции, а я слушал: жили в однокомнатной квартире, деваться было некуда. И всё же есть во мне самая главная черта, присущая истинному врачу: здоровый цинизм… А вообще, всё путём, ахпер. Мелким бизнесом занимаюсь, ахпер. То, сё и так далее.

– «Покупаем-продаём и немножечко поём?»…

– Можно и так сказать. Свежий анекдот о нас, о лекаришках, хочешь?

– Давай.

– Выходят на улицу после дежурства два эскулапа.

Патанатом: – Смотри, люди! Живые люди!

Гинеколог: – И лица! Лица! Лица!!!

– Хо-ро-шо-о!– расхохотался Виктор. – А дома как? Ты сейчас так же, в Подмосковье?

– Да. «Как мне дороги-и, как мне дороги-и, подмосковные ве-че-ра-а!». Нормалёк, брателло. Дочке уже четыре, сыну – три. Всё путём…

– Не фига себе фига, время летит! Большие какие! Ну-ка, давай, показывай!

Бородач полистал в своём смартфоне и протянул его другу: «Вот мои красавцы – Самвелик и Кристиночка!».

– М-да… Самвел сын Вардана… Символично… Продолжатель традиций древней армянской фамилии… Красавец и красавица! Оба белокурые. Ин-те-ле-э-сно! Ты в молодости вроде бы шатеном был. Стало быть, в маму цветом волос пошли. А вот лицом в тебя. М-да… Слушай, Вард, ты который раз уже женат? Обалдеть! Твоему сыну, как моей внучке!

– Не первый раз, ахпер. Не первый…

– М-да… Время тебя, скромнягу, не изменило! «Узнаю брата Васю!». Подожди, у тебя две дочери от…

– … от Нателлы. Они в Штатах давно уже с матерью.

– Ещё две от…

– … Ларисы. Они так и живут в Ереване.

– Лариса – это мастер спорта по плаванию?

– Нет, ахпер, ты путаешь. Мастер – это Леночка, которая из Подмосковья.

– Ну, да! Ты же звонил как-то раз, рассказывал. Не запутаешься тут. Любите вы, доктора, жениться, однако… Не изменяешь ты себе, Вардо…

– Не только себе, ахпер. Красивым женщинам тоже! Ты будешь очень смеяться, ахпер, только моя Леночка меня сладострастным старикашкой называет…

– М-да… Старикашкой – это точно!– потёр подбородок, взирая на косматую седую бороду друга, Виктор. -Давно пора на тебя санкции накладывать. И куда только Евросоюз смотрит?

Между тем, официант принёс огромное блюдо, на котором дымились обещанные румяные членистоногие. Следом другой вэйтер доставил на подносе с эмблемой данного заведения, два поллитровых бокала ледяного пива и запотевшую бутылку водки.

– А гороха к пиву есть?– с невинным видом спросил у официанта Вард.

– Гороха? Простите, вы что имели в виду?

– О-хо-хо-о-о-о!..– всхлипнул от хохота Виктор. – Знали бы вы, молодой человек, что он имел в виду!..

Бабуль, диалекты давай!

… Вольдемар как-то сразу оказался вне гранфаллона. Возможно, то было некоторое предопределение. Возможно, как утверждали впоследствии эсэсэровцы, то был некий знак свыше. А потому, наверное, случай с Горохом также стал результатом особого расположения небесных светил по отношению к «СС-«Р» и противостоявшему ему Вольдемару. Хотя, если уж быть откровенным до конца, то Вольдемар вовсе и не был Вольдемаром, а был Вовой или Володей, как его ласково называла зеленоглазая Мариэтта…

Всё произошло во время летней студенческой практики. Она случилась после сессии, которую друзья, откровенно говоря, сдали как и подобало советским первокурсникам, нюхнувшим свободной жизни, не лучше, нежели многие их предшественники. Кое у кого из них были «неуды», от которых предстояло избавиться уже в осенне-зимний период. Так или иначе, до означенного периода было еще достаточно далеко, а вот до практики – рукой подать, что грело соратникам сердце, ибо поистине для друзей – филологов нет лучшего занятия, чем собирать диалекты в молоканских селениях близ славного города Кировакана (т.е. града С.М.Кирова).

Нужно заметить, что живописные, если не сказать чистые, пейзажи сего горного местечка явно диссонировали с той мерзкой позицией, которую Вольдемар с первых же дней продемонстрировал по отношению к сообществу. Хотя и раньше на курсе, в ходе учебных действий он, Вольдемар, несмотря на личный интерес к Есенину и Окуджаве, всячески сторонился великолепной «пятерки», дистанцируясь от эсэсэровцев даже на переменках.

Надо ли говорить, что он и не задумывался о возможности совместных с соратниками, ставших для них едва ли не ритуальными, посещениях «Крунка»? И это несмотря на то, что он был замечен в употреблении напитков, которые студенчество предпочитает компоту! Не питал он кроме всего и симпатий к преферансу, чего уж соратники ему и вовсе не могли простить.

А потому случившееся тогда , много лет назад, в Кировакане должно было случиться рано или поздно. Нечто подобное должно было случиться если не в Кировакане, то в Ереване, в универе, в перерыве между учебными действиями, например.

Однако, обо всем по порядку.

… Ах, лето, лето… Дивная пора! Тёплая погода вселяет в студенческие (и не только) души мимолетное блаженство, побуждая поскорее позабыть обо всех весенних невзгодах, не исключая и «двойки» на семинарах. Лето, можно сказать, время неразумных, а порой и недостойных поступков, навеянных ложным ощущением счастья (насколько это возможно в 19 лет), а стало быть вседозволенности (насколько это было возможно в первом государстве рабочих и крестьян). Кстати, теплая погода и стала одной из причин нашей истории.

– Жарко, пива охота, – посетовал, зевая и зачем-то при этом прикрывая огромной ладонью рот, Большой, сев в кровати и свесив босые волосатые и дурно пахнувшие ноги.

– Да, хорошо бы, холодненького! – поддержал со своей, соседней кровати, Цукер, всегда с радостью поддерживавший безнравственные предложения.

Арег, Виктор и Сурен переглянулись, не меняя позы (они отдыхали в личных кроватях), вяло (сказывалась полуденная жара, достававшая даже здесь, в высокогорном городке, несмотря на распахнутые в комнате техникумовской общаги окна) кивая и выжидающе глядя на «душу» сообщества. Сурен при этом зажал нос пальцами.

– Бабку там, в селе, видали, которая возле столовой живет? – продолжил разговор Большой.

– Видели. Она всегда на завалинке возле дома сидит, – ответил за всех Виктор.

– Во-о-т. У неё вчера хотел диалект взять. Знаете что сказала? « Молод ты ещё, сынок, у меня диалехты брать!» Ба-а…

Он любил добрую шутку

Раздавшийся в ответ хохот заставил подобреть и улыбнуться небрито – суровую физиономию «души». Когда гогот стих, он продолжил: – Ладно, кто пойдет? – испытующе взглянув на Цукера.

– Ара, эли кяжа есэм (Эй, я снова рыжий?!)?! – возмутился последний.

– Че, кяж – джан (Нет, рыжий, дорогой), я не тебя имею в виду, – отмёл подозрения Большой, переведя тяжёлый взгляд на Сурена, который все ещё зажимал нос двумя пальцами. – Что, амбре не нравится, да-а? – спросил Большой, чьи ноги, как известно, летом воняли гораздо сильнее, чем в другие времена года. – У вас в Кировобаде ни у кого не воняют, да-а?

Сурен в ответ лишь хихикнул в сторону.

– Суро, Суро, халя ми ачка пхаги! – вдруг попросил Большой. – Серьёзно, закрой один глаз!

Сурен нехотя исполнил просьбу соратника, слегка прикрыв левое веко, но по-прежнему зажимая нос двумя пальцами.

– Кяж, наи, наи, мэр Сурон точно циклопи нмана (Рыжий, смотри, наш Сурик точно циклоп)! – толкнул в бок примостившегося рядом Цукера Большой, разражаясь ржанием, от которого, вероятно, разом проснулись все кироваканские младенцы.

К хохоту присоединились и остальные, разумеется, за исключением Сурена.

– Ова циклоп (Кто циклоп?!)?! – заорал он, набычив мощную борцовскую шею и угрожающе сжав кулаки.

Несмотря на почти двукратное превосходство в росте, Большой, резво вскочив на ноги и, не надевая шлепанцев, проворно выскочил в коридор, чудом избежав мести маленького борца-классика.

Проворство его было легко объяснимо житейским опытом, а точнее – одной из легенд, вошедшей в золотой фонд ССР.

В первом семестре на одном из первых занятий по физкультуре Большой, быстрее других переодевшись в модный спортивный костюм, стал прохаживаться по борцовскому ковру с видом по меньшей мере чемпиона республики по коху, грозно и вызывающе оглядывая соратников с высоты своего роста (194 см).

Миролюбивый Виктор уставился на мощную фигуру «чемпиона» не без душевного трепета.

Долговязый и тощий, словно баскетболист, побежденный энурезом, Цукер глядел с удивлением, смешанным со страданием.

На лице крепыша Сурена трудно было что-то прочесть.

Ну, а Арег воззрился на Большого, усмехаясь в усы.

– Что, есть вопросы?– налегая на «р», окинул соратников взглядом Давида Сасунского перед очередным поединком с вишапом Большой.

Арег, не удостоив противника ответа , шагнул на ковер.

-А-а-а!– страшно протянул Большой, сделав большой шаг навстречу.

Спустя всего несколько мгновений всё то же: -А-а-а…, он испустил, лёжа на лопатках…

-А-а-а?! – в один голос воскликнули внимательно наблюдавшие за поединком соратники.

-Один раз не в счёт!– взял «фору» «душа». – Давай ещё!

И вновь очень скоро Арег припечатал его лопатками к ковру.

В пылу борьбы и обуреваемый жаждой реванша Большой без долгих раздумий выбрал в качестве жертвы самого маленького соратника, кудрявого Сурена:– Эй, ты, иди сюда!

Сурен скромно ступил на поле брани и тут случилось удивительное: большое, почти стокилограммовое тело Большого вдруг взлетело и, задёргав в воздухе ногами, плюхнулось на ковер, будто куль с мукой.

– Эс инч грамотни «мельница» эс арел, тха– джан (Какую ты грамотную «мельницу» провёл, парень)!– послышался в наступившей вдруг тишине откуда-то сбоку голос препода. –Ереви парапелес (Наверное, занимался?)?

-Да, занимался,– потупив очи долу, негромко ответил Сурен.

-Раньше надо было говорить, грязни животни!– пришел в себя, присев в партер Большой, изумлённо уставясь на соратника.

– А ты не спрашивал,– все столь же скромно ответствовал борец-классик.

Горох уже варится

Арег с Виктором, между тем, успели перехватить устремившегося было вдогонку Сурена, успокаивая его и усаживая его обратно на личную кровать.

– Кто циклоп?! Я циклоп?! – все ещё кипятился Сурен.

– Сурик, успокойся, это он циклоп,– позевывая, предположил Арег.

– Ареша, сыграй что-нибудь, – уже почти миролюбиво попросил Сурен.

Через мгновение снятая со стены гитара успокаивала растревоженную душу эсэсэровца.

– Тише, люди, ради Бога, тише

Голуби целуются на крыше,

Вот она сама любовь ликует,

Голубок с голубкою воркуют …

– Ну, и кто пойдёт? – испортил песню далеким от сантиментов, деловым тоном Цукер.

– Большой уже не пойдёт,– отрезюмировал ростовчанин.

– Пусть только нос высунет, я ему … – отреагировал на упоминание о недруге Сурен.

– Не жалею, не зову, не плачу

Все пройдет, как с белых яблонь дым,

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым…

– Кто пойдёт? – вновь испортив Арегу песню, многозначительно переспросил Цукер, оглядывая собратьев по сообществу, продолживших предаваться отдохновению после очередного похода в Фиолетово.

– Ишак! У самого ноги воняют на всю общагу, а ещё других подкалывает! – всё ещё ворчал Сурик. – Я ему дам подколки кидать!

– Суро, ахпер, ладно! Давай, пиво возьмём, отдыхать будем,– выступил в роли миротворца Цукер, не оставлявший надежды хлебнуть таки холодного пенного напитка.

– А что пиво? – недовольно сказал Сурик. – Рыбы нет. Ничего нет. Что это за пиво? Вот у нас пиво с горохой пьют…

– С чем– с чем? – переспросил Цукер? С «горохой»?! «Студент, ты же филолог, инженер слов-а-а-а», – протянул он, цитируя универского препода по гражданской обороне.

Услышав цитату, соратники, не исключая потерпевшего, т.е. Сурена, разразились неподражаемым хохотом, ибо сей препод, полковник в отставке, прошедший II Мировую, являл собой фигуру поистине трагикомическую. Отставной полковник радовал эсэсэровцев оба первых семестра, читая пламенные лекции. Причем он особо воодушевлялся, что соратники относили на счёт его фронтовой контузии, при рассказе о возможных боевых действиях потенциального врага. Лекции и семинарские занятия были пересыпаны, кроме уже процитированного Цукером, также и иными перлами, которые соратники не без удовольствия вспоминали в ходе монотонных учебных будней, скрашивая ими какую-нибудь очередную лекцию по современной советской литературе. Несомненно, словечки и выражения от контуженного полковника представляли собой альтернативу исследованию, допустим, «Цемента» или «Брусков» .

Право дело, соратникам было что вспомнить: «Гражданская оборона – это вам не картошка и не противогаз!» – назидательно говаривал полковник. Всякий раз, отчитывая непослушного студента, а надо заметить, что эсэсэровцы не отличались прилежанием , он неизменно произносил: «Вот у меня на войне был ординарец – узбек. Тот был тупой, но преданный. А вы и тупые, и непреданные!..»

Соратники не обижались на неинтеллигентные замечания контуженого полковника, ибо на фоне большинства других преподов , как правило, читавших лекции по истрепанным с пожелтевшими страницами тетрадкам , полковник был ярким лучом света в темном царстве отечественной науки. А потому, в отличие от остальных предметов они гражданскую оборону старались не пропускать – смешнее бывало разве что на концертах Аркадия Райкина.

Особо они любили задать полковнику каверзный вопрос: «Что делать, если начнется атомная война?» На что старый вояка без тени улыбки регулярно ответствовал следующим образом: «Лечь на живот и крепко держать яйца!»

… – С горохой! – хмыкнул Цукер.

– У них пьют пиво с вареным горохом, – постарался избавить Сурена от дальнейшей лингвистической экзекуции Виктор. – Только где его взять? И где сварить?

– Проблему нашли, – воздел к потолку указательный палец правой руки Сурен. – Я в гастрономе вчера видел. Сварить… Вон на этаже общая кухня, там электроплита здоровая, как в столовой. Бери, вари.

– Можно подумать, мы всю жизнь только и делали, что варили твою «гороху», – упрекнул соратника Арег. – Как варить? Что добавлять? Асумес – эли (Говоришь…)…

– Если вы мне скажете где этот узун – ахмах (длинный дурак – тюрк.) прячется, я сварю, – предложил сделку Сурен.

– Как только узнаем, Суро-джан, сразу скажем , – заверил Цукер, оживляясь от пьянящей перспективы. – Хеч чи мтацес (Не бери в голову). Сколько там, казначей-джан, общих денег осталось?

– Есть пока, – был немногословен Сурик, он же – держатель «общака» (перед началом практики друзья внесли в фонд ССР взносы в размере месячной стипендии – 40 руб.).

– Тогда давай червонец, пожалуйста, керосинку покупать будем, – почти как в «Джентльменах удачи» изрек Цукер. В общем, мы, втроем, за пивом, а ты – за своей «горохой».

Примерно через час гранфаллонцы вернулись с трофеями.

– Только не торопите меня, – воздел к потолку указательный палец Сурен. – Долгое дело. Гороху сперва замочить надо, потом …

– Лав – эли! Ты что будешь всю неделю свою «гороху» варить? – оборвал его Цукер, устремив свой указательный палец в сторону гастрономовского ящика, в котором красовались 20 бутылок «Жигулевского». – Гижа, ара!

Спустя несколько минут они уже расположились в личных кроватях с «Жигулёвским» в руках.

– Хорошо-то как Вася!– куда-то в потолок умиротворённо произнёс Цукер.

– А я не Вася!– умиротворённо в свою очередь изрёк Виктор.

– А, всё равно хорошо!– продолжил традиционную перекличку Арег.

– Ещё бы баб несколько, было б ещё лучше,– традиционно завершил Виктор.

– Самим пива не хватит, ну их, баб этих,– не согласился с ним Цукер.