Идрис Шах
Сто рассказов мудрости

Детство и юность Руми

Рассказывают, что, имея только пять лет от роду, Мевляна (наш господин) Джалаледдин вскакивал, бывало, и стоял у себя в кроватке в крайнем смятении – внезапно ему представало виденье; ему являлись персоны духовного сонма: Гавриил, Дева Мария, Авраам. Когда на него нападало то состояние, ученики его отца обычно его «унимали». Отец, святой Бахауддин Валад, дал ему прозванье «Тот, кого изваял Бог». Мевляна родился в Балхе (Афганистан) в 6-го раби-ал-аввал в 604 г. от года хиджры.¹ Шейх Бадруддин Накаш ал-Мавлави повествует: «Слышал я от султана Валада, что он видел запись в рукописаниях святого Бахауддина Валада, сделанную собственной его достославной рукой, содержавшую рассказ, что когда Джалаледдину Руми только и было что шесть лет от роду, он однажды играл на плоской крыше своего дома с некоторыми из сверстников. В разгаре игры один из мальчиков, наверное, предложил прыгать с крыши на крышу. Передают, Мевляна сказал, что затеи, вроде этой, не более чем игры кошек и собак, так что стыдно им заниматься забавами ничтожными. "Давайте взлетим на небо и повстречаемся с ангелами!", – вскричал он. С этими словами он исчез на глазах у своих маленьких товарищей. Сбитые с толку мальчики подняли суматоху, отчего все и узнали об этом эпизоде. Через несколько минут он снова появился, бледный и чуть испуганный, и сказал: "Пока я с вами говорил, люди, одетые в зеленые плащи, сошли ко мне с неба, и подняли меня в воздух, и пролетели со мной по небесным кругам, и тут я услышал вашу суматоху и тревогу, которые вы подняли из-за моего полета, и эти создания вернули меня обратно к вам". Уже в столь раннем возрасте, подобно многим святым праведникам, он обычно ел только раз в три-четыре дня или раз в неделю».

Другое предание повествует, что святой Бахауддин Валад, отец Мевляны, говорил, бывало, что сын его «высокого рода, сущий князь, поскольку его бабка Шумсул Аимма -дочь Шумсуддина Саракши, сеида (т.е. потомок Пророка Мухаммада), которую кровные узы родства связывают с Великим халифом Четвертым – Сиедной Али; а его мать была дочерью Хваразма Шаха, правителя Балха». Таким образом, как в физическом, так и в духовном смысле, он (Мевляна) имел высокородных предков.

Как сообщает другое повествование, Мевляна говорил, что с семилетнего возраста он часто произносил строки из Корана², гласившие:

 
Всеми благами тебя одарили Мы,
К Господу обрати же молитвы свои
и жертву принеси.
Враг твой наверняка тот, кто лишен блага,
 

И обыкновенно отчаянно плакал, обращая свое созерцание на эти строки, «пока Господь не ниспослал Свой свет в мое сердце, и Голос не возгласил мне: "Во имя Нашего Величия, о Джалаледдин, отныне и впредь не подвергай себя чрезмерной тягости духовного напряжения, ибо для тебя дверь Сияния уже открыта". И таким образом я приношу несметную благодарность за то, что могу озарить светом познания тех, кто мне встречается».

Стих: Подобно струне духовной лиры стало все мое существо, с тех пор, как рука Мастера тронула главный фибр души, – огромные препятствия я одолел и тем сделал Путь легким для моих друзей.

Фигуры в зеленых плащах

Передают далее, что спустя два года после смерти отца Мевляна не замедлил перебраться в Сирию, чтобы завершить свое ученичество на духовном и материальном кругах знаний, и это было его первым путешествием в Алеппо, где он водворился в семинарии, известной под названием Халавия. Туда приходили к нему на поклон ученики его отца и пеклись обо всех его нуждах. В этом городе он оставался долго, Камалуддин Адим, бывший в то время главой города Алеппо, – муж благочестивый и знающий – стал последователем Мевляны и частенько к нему наведывался. Глава города имел особенную привязанность к Мевляне, потому что знал, что тот сын великого духовного светоча своего времени, и еще потому что Мевляна был достопримечателен в стяжании знания. Наставники Мевляны обычно уделяли отдельное внимание его урокам, так что другие соученики весьма завидовали успехам Мевляны в постижении божественных книг.

Как известно из другого повествования, глава школы часто жаловался правителю города Алеппо, что Мевляна нередко исчезал из своей комнаты в полночь. Градоправитель Камалуддин потерял покой из-за этих повторных известий о ночных исчезновениях Мевляны. И он твердо решился выяснить, что там было на самом деле. Однажды ночью, когда пробило полночь, заметили, как Мевляна выходит из школы, и Камалуддин крадучись пошел вслед за ним. Когда они добрались до городских ворот, ворота сами отворились, и Мевляна, выйдя за пределы города, беспечно зашагал по направлению к мечети Авраама Халилура Рахмана. И вот Камалуддин увидел перед Собой здание с белым куполом, полное странных человеческих фигур в зеленых плащах. Лицезреть сонм им подобных Камалуддину в жизни не доводилось. Он увидел, как эти странные нездешние люди творили земные поклоны Мевляне. Зрелище оказалось превыше его сил, и градоправитель пал без памяти и пролежал в бессознательном состоянии далеко за полдень этого дня. Когда он очнулся, то не обнаружил ни здания с куполом, ни собрания людей, бывших там ночью. В расстройстве ума скитался он по пустыне в течение всего дня, пока его не обволокла ночная тьма. В таком состоянии духа он оставался два дня и две ночи. Поскольку воины городской стражи не видели градоправителя целых два дня, они, конечно, встревожились о безопасности начальника. На его розыски пустился отряд, руководствуясь тем указанием, что несколькими днями раньше Камалуддин справлялся в школе насчет ночных хождений Мевляны и, вероятно, последовал за ним, когда тот направился к наружным городским воротам. Стремглав стражники полетели к воротам и рассеялись по пустыне за пределами города, и один из них за день исскакал всю пустыню в поисках Камалуддина. Случайно он заметил Мевляну, тоже бредущего окрестностями, а Мевляна, имея предузнание того, что они ищут, велел им идти к мечети Халила.

После долгих розысков поисковый отряд нашел правителя в состоянии истощения, томимого жаждой и усталостью. Его напоили и накормили. Вернувшись к жизни, он спросил у своих людей, кто сообщил им, где он обретается; в ответ на это ему было сказано, что человеком, кто уведомил о месте его пребывания, был Мевляна. Камалуддин, ни слова не сказав своим воинам о том, что он пережил, сел верхом и отправился назад в Алеппо.

Под сильным впечатлением от увиденного градоправитель задал пир в честь Мевляны, на который явилось великое множество народу, и ненавистники Мевляны были посрамлены. Но видя, сколь огромное число людей к нему приходит, не имея притом желания прослыть столь широко, Мевляна отправился на юг в город Дамаск. А поскольку Султан Азизуддин Руми Бадруддин Яхья, глава города Дамаска, уже писал Камалуддину, градоправителю Алеппо, приглашая Мевляну в свои пределы, то и принял его (Мевляну) с большими почестями. Камалуддин из Алеппо уведомил также градоправителя Дамаска обо всем, что стало ему открыто о духовных достижениях Мевляны во время пребывания последнего в Алеппо.

Сеид Бурхануддин передает Руми сокровенное видение

Повествуют также, что шейх Салахуддин, да будет Бог им доволен, сказал, что довелось ему (шейху) один раз пребывать в присутствии святого Божественного сеида Бурхануддина, и умонастрой был на созерцание, когда святой, говоря о Мевляне Джалаледдине Руми и превознося его превосходство в сфере мистичес-ких знаний, сказал: «Когда я знавал дни превеликой славы, когда был ученым наперсником³ султана, двадцать и более раз, взяв юного Мевляну к себе на плечи, в мистической обстановке «возвышения духа» я восходил на наивышнее небо, и таким образом он (Мевляна) взошел на столь неоспоримую ступень сокровенного проницания, и на сей счет он немало обязан мне». Когда этот рассказ дошел до Мевляны, он заметил: «Это было так, и воистину еще сто тысяч раз так. Моя благодарность этому роду несметна».

Монахи Земель Сис

Передают также со слов шейха Синануддина Ак-Шахри Кулахдоза – а он человек значительных духовных достижений, – что когда Мевляна был на пути в Дамаск, и караван достиг земель Сис, путники раскинули шатры в местности, в которой обосновались некие эксцентричные монахи, упражнявшиеся в сверхъестествен-ном искусстве магии, особенно же, посредством магических знаний и волхвований, предсказывавшие грядущее. Волшба их приносила хороший доход.

Едва завидев Мевляну, они, желая произвести на него впечатление, заставили одного юнца подняться в воздух и повиснуть, стоя меж небом и землей.

При виде этого Мевляна склонил голову в созерцании. В тот же миг юнец закричал, чтоб его вызволяли из этого выспреннего положения, а не то он умрет со страху перед человеком, погруженным в богомыслие. Монахи криками велели ему спускаться. Он говорил: «Я не могу спуститься, я чувствую, как будто меня пригвоздили». Какое волшебство и чары ни пробовали монахи, чтобы свести юнца на землю, ничего не действовало. Так он вверху и висел. Поняв, что все их искусство сведено на нет, монахи припали челом к стопам Мевляны и, испрашивая прощения, преклонились с мольбой, чтобы он не покидал их на произвол судьбы. Мевляна ответил, что это невозможно, пока не провозглашена священная формула: «Свидетельствую, что нет Бога кроме Бога, и свидетельствую, что Пророк Мухаммад – слуга его и посланник». Юнец произнес этот стих и в тот же миг спустился на землю. Видя эту манифестацию, монахи так же, как и юнец, стали молить Мевляну, чтобы тот разрешил им сопутствовать ему в странствиях; но Мастер пожелал, чтобы они остались, где были, и сказал, что им просто надлежит посылать ему благие пожелания и творить за него молитвы. Таким образом, перед ними разом открывалось и мирское и духовное поприще, и в том глухом углу земли они обратили себя к тому, чтобы творить благо всем, кто бы ни миновал их края.

Появление таинственного Шамса Тебриза

Когда между тем Мевляна прибыл в Дамаск, ученые мужи и прочие вельможи приняли его с должными почестями и расположили его в медресе Мукадаса – священной семинарии – и он пытливо обратился к стяжанию дальнейших знаний на религиозном поприще. Он пробыл в Дамаске семь лет. В ту пору был он сорока лет от роду.

Рассказывают, что однажды Мевляна прогуливался в садах Дамаска и тут увидел странного на вид человека, явившегося из толпы. Одетый в долгополый кафтан из черного войлока и покрытый своеобразным головным убором, он являл собой личность, непохожую на прочих людей. Оказавшись возле Мевляны, он приложился устами к его рукам и сказал: «О ты, мастер пробы, пытующий золото на оселке мудрости, испытай меня и узнай мою пробу!» В людской сутолоке он тут же затерялся в толпе: а был это Мевляна Шамс Тебриз. Наш Мевляна искал его, но тот исчез, будто его и не было.

Учение сеида Бахауддина

Спустя какое-то время Мевляна Джалаледдин отправился в путешествие в Рум (азиатскую часть Турции) и по его прибытии в Кайсарию с почестями был принят местным вельможеством. Сахиб Исфахани хотел предоставить ему гостеприимство в своем доме, но сеид Бурхануддин заявил, что обычай Мевляны – всегда останавливаться в медресе. Одолеваемый множеством людей, искавших у него просветления, Мевляна спасался в уединении, замкнувшись в своей комнате. Прозрением осознав эту созерцательную сторону Мевляны, великий святой (сеид Бадруддин) сказал Мевляне, что теперь он должен искать в созерцании близости с ним (Бадруддином) и от него воспринять знание божественных и сокровенных манифестаций, поскольку впредь ему (Мевляне), с Божьей милостью, надлежит для того посещать покровительствующего святого. Мевляна, подметив внутреннее томление и жажду великого святого сеида Бахаддина, сел у ног Наставника для дальнейшего просвещения.

В качестве первого урока сеид велел Мевляне семь дней держать пост, но тот ответил, что семи дней слишком мало, что он предаст себя посту и созерцанию на сорок дней, и всецело себя вручает умосозерцательному обществу этого светоча среди мудрецов, Бадруддина; и все, что он ел за это время, это несколько ячменных лепешек, а вместо завтрака пил лишь глоток воды. Предаваясь этой духовной практике, он прозрел неведомые круги со всеми их тайнами, затворясь, как он был, в келье своего созерцания.

По свершении сорока дней поста, когда святой сеид Бадруддин вошел в келью Мевляны, он увидел что тот глубоко ушел в размышление, как если бы воспарил умом в вышние круги Небытия, ибо «все, что ни есть во вселенной, это только то, что есть в твоем собственном Я, – ищи в своем Я, чего бы ты ни искал, ибо все есть ты».

Застав Мевляну опять в состоянии созерцания, он предоставил его этому положению, рассудив, что Мевляна хочет блюсти еще один сорокадневный пост. По истечении второго сорокадневия святой вошел в келью Мевляны и увидел его стоящим на молитве в слезах, орошавших щеки. Тот, кто с таким усердием предавался благочестивому созерцанию, даже не заметил вошедшего к нему в затвор. Святой сеид вновь ушел прочь и предоставил Мевляне завершать третье сорокадневное бдение.

По истечении времени вне себя от страха за здоровье Мевляны святой сеид с размаху распахнул дверь в затвор, Громко изъявляя свою тревогу. Тут святой увидел, как Мевляна появляется из своей кельи с улыбкой на устах и умиротворением на лице. Глаза его были как две «реки радости», и он произнес строки: «Узри в двух этих наших зрачках отраженье небесного Любимого нашего – узри же здесь и образ Господина нашего в танце».

Оценив непреложную ступень просветления, которой достиг Мевляна, святой обнял его и сказал: «Ты был мудрейшим из мудрых в помышленье о всех сводах нравственных правил жизни, как и о всех сферах духовного бытия; но ныне ты проникнул тайну того, что есть самая сердцевина сокровенной жизни, и достиг ступени постижения, которой вполне могли бы позавидовать святые и праведники прошлого; и я полон благодарности, что споспешествовал тебе в достижении этой стадии чистоты и добродетели». Вслед за этим он велел Мевляне взойти на поприще просвещения людей и возжечь огонь божественной любви в сердцах искателей истины. Вот так и случилось, что Мевляна направился в Конию и стал преподавать сокровенное мистическое учение. С той поры он повязывал свой тюрбан на арабский манер и носил свободное одеяние с широкими рукавами, на тот фасон, как было принято у ученых мужей древности.

Спустя какое-то время святой сеид Бадруддин был вознесен в рай, и Мевляна отправился в Кайсарию, чтобы помолиться о его душе, вскоре после чего вернулся в Конию. Как раз в это время предводитель всех дервишей Мевляна Шамс Тебриз во второй раз предстал перед нашим Мевляной.

Кроме того, говорят, что Мевляна Шамс Тебриз был учеником шейха Абу Бакра Тебризи, который был корзинщиком. Этот шейх был повсеместно известен своей святостью и глубоким мистическим проницанием. Великие духовные и мистические достижения Мевляны Шамса Тебриза поднялись, однако, на такую превосходную высоту, что он, Шамс, желал «возлетать выше и выше», чтобы достичь наивысших пределов и сокровеннейших кругов мистицизма. Взыскуя эту цель, он годами бродил по свету, и его прозвали Шамсуддин-Бродяга.

Видение Шамсуддина⁴

Однажды ночью Шамсуддин испытывал великое душевное отчаяние, восплакав о своем внутреннем томлении, и впал в состояние ума, вызванное мистическими чувствами, и тогда взмолился самым истовым образом: «О Боже, дай мне увидеть одного из Твоих великих святых и приведи меня к одному из тех, кого Ты любишь». В ответ на это Шамсуддину было дано наитие свыше, что тот, кого он искал, есть сын предводителя ученых мужей, некоего Бахауддина из Балха. «Покажи мне, о Боже, – молился Шамсуддин, – лицо этого человека». У него было спрошено, с чем он готов расстаться в благодарность, на что Мевляна Табриз ответил, что готов за это отдать свою голову, ибо дороже жизни нет у него ничего. И голос достиг его внутреннего слуха: «Иди в страну Рум, там ты найдешь цель своего искания». Исполненный веры и огромной любви, Шамсуддин Тебриз направился в Рум. Одни говорят, он прибыл в Рум из Дамаска, другие утверждают, что прежде он снова вернулся в Тебриз, а оттуда отправился в Рум.

Пытующий сокровенные сокровища

Когда, в конце концов, он добрался до Конии, то поселился в комнате на улице Сахарщиков. На дверь нанятой им комнаты он навесил богатый замок, а ключ увязал в уголок пышнотканого тюрбана так, чтобы люди почитали его каким-нибудь богатым купцом. На самом деле, он обыкновенно жил в другой комнате, где была лишь соломенная подстилка, полуразбитый глиняный горшок и служивший подушкой кирпич, да еще мерка ячменных отсевков недельной давности, которые он замачивал обыкновенно в воде и пил как единственное средство поддержания жизни.

Сообщают также, что однажды, когда Предводитель мудрых – Шамсуддин Тебриз – сидел у ворот постоялого двора, он увидел Мевляну Руми верхом на быстроногом верблюде, и появился тот со стороны улицы Зеркальщиков. Школяры и ученые мужи пешим ходом сопровождали Мевляну, идя рядом с его верблюдом. Мевляна Шамсуддин Тебриз подбежал, схватился за уздечку верблюда Мевляны и сказал: «О ты, пытующий сокровенные сокровища, скажи, кто более велик: Пророк Мухаммад или Абу-Язид?». Мевляна сразу же ответил: «Нет, нет – Мухаммад, посланник Божий, куда как более велик, ибо он Предводитель пророков и святых», -и процитировал стих:

 
Счастлива страна наша,
и принести себя в жертву – наш долг,
Предводитель нашего каравана – Мухаммад,
и он – слава мира.
 

Но Шамсуддин опять спросил: «Что значат слова Пророка Мухаммада, сказавшего "Хвала Тебе, удостой нас Своего сияния", и слова Абу-Язида, сказавшего: "Да будет хвала, велик мой сан, и я – царь царей"?»

Как только Мевляна услышал это от Мевляны Шамса Тебриза, он сошел с верблюда, испустил крик и впал в беспамятство. В таком состоянии он пробыл целый час, вокруг пребывавшего без сознания мудреца бурлило людское море; и когда он очнулся, то ответил Мевляне Шамсу, говоря: «"Жажду" Абу-Язида утолила одна-единственная чаша, и меру его вместимости наполнил один глоток, и узкая щелка в двери его разума могла впустить лишь малую толику сияния Бога; между тем как "жажда" и вместимость Пророка Мухаммада были бездонны и его ярое желание Божьей благодати безмерно, и -как было сказано в Коране: "Разве Мы не раскрыли тебе твою грудь?.." – это означает, что Бог идет навстречу рабам своим, -и мера Его безмерна; стало быть, томление и желание Пророка было бесконечно большим, нежели у Абу-Язида. Поистине, "благоухание томления по Божественной любви" рождается от великой "жажды"». Сказав это, Мевляна отправился обратно в семинарию вместе с Мевляной Шамсом Тебризом и ушел вместе с ним в созерцательный затвор, где они оставались в уединении сорок дней; но некоторые говорят, они пребывали в созерцательном состоянии три месяца.

Кроме того, повествуют, что Мевляна сказал: «Когда Шамс Тебриз задал мне тот вопрос, в темени у меня раскрылось нечто вроде окна, и воспарение изошло оттуда в небо».

Этот удар узнавания, вызванный Мевляной Шамсом Тебризом и его вопросом, привел к тому, что наш Мевляна перестал на время давать лекции в семинарии, равно как и не стал временно читать проповедей, но все свое глубокое прозрение обратил в тайны мистического учения; и он написал следующие стихи:

 
Подобно звезде Утарид [Меркурий],
элементы моего существа рассеялись врозь;
хотя в это время я мирно сидел – но когда
узрел я тайнопись на челе виночерпия, я
опьянел и сломал свой калам⁵ в экстазе.
 

Учитель из Тебриза исчезает

Сообщают, кроме того, что когда эта близость двух искателей сокровенного знания превзошла все границы. Тех, кто раньше стал последователями Мевляны, забрала ревность и они зароптали: «Кто он такой, этот новоявленный, чтобы так захватить все время и внимание нашего наставника?» И тогда Мевляна Шамс взял и исчез. Целый месяц его искали, но где там было его найти! Никто и не знал, куда он пропал. С того времени Мевляна Руми завел себе особого вида шапку и нечто вроде длинного архалука⁶, распахивающегося спереди до самого низу, и это было так, как было заведено одеваться у древних мудрецов. Кроме того, он заказал себе лютню, у которой имелось шесть струн и шесть бочков в нижней ее части. Прежде же инструмент имел только четыре сторонки. Что до того, чтобы сделать лютню о шести бочках, он объяснил это так: «Наша лютня о шести бочках, потому что каждая сторонка представляет одну сторону света, и прямонатянутые струны, каждая изображает Алеф, первую из арабских букв, а эта буква – первая в имени Аллаха, и Алеф – это дух души». «Таким образом, – добавлял он, – прослышьте Алеф Аллаха сквозь струны, если у вас отверзнут слух сердца, и провидьте отверстым зрением души имя Аллаха в том Алефе – в прямых чертах струн».

После этих слов влюбленных через край переполнила музыка души, и они впали в громогласные экстатические восторги: так что, сильные и слабые, ученые и неучи, мусульмане и немусульмане, люди всех народов и стран прибегли к милости и вниманию Мевляны, и стали его приверженцами, и читали вслух мистические стихи, и пели песни сокрытого смысла. Так они делали днем и ночью. Но завистники и отступники от мистического знания осуждали эти практики и говорили: «Что это такое, что происходит – странные какие-то манифестации!»

Люди имущие и праздные, и даже некоторые из царского рода, кто из-за напряженной практики созерцания и упражнений оккультных бросили свою прежнюю жизнь в роскоши, столь сильно подвергались воздействию, что даже повреждались в уме – на взгляд здравомыслящего простонародья. Один князь, по причине чрезмерных духовных упражнений и впадений в мистический транс, внешне сделался сумасшедшим, а те неверные, кто хулили Пророка, сходили с ума по-настоящему. Все это было, конечно, благодаря влиянию Мевляны Шамси Тебриза… Как сказал Пророк, «никто не сможет обресть в своем сердце истинной веры в Бога, пока люди от мира сего не назовут его сумасшедшим…», и когда реальность Реальности этого великого Мевляны проявилась в манифестациях, те, кто стяжал благодать Божью, сделались его учениками, а те, кто пошел путем прегрешенья [против Истины], были брошены и покинуты – ничего, кроме превратностей, не остается богооставленному; и, как сказано, не питай неверия к праведным и устрашись бесстрашных боголюбивых, а не то терпенье таких людей наверняка тебя уничтожит.