И.Д.
Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке
* * *
– Привет! – голос глубокий, приятный.
– Привет.
– Я звоню по объявлению. Меня зовут Ихгорь.
– Очень приятно.
– Я во всем соответствую описанию в хгазете.
– Неужели вы творческий человек?!
– Да. Я барабанщик. Я ихграл в ансамбле, на свадьбах в Союзе.
– А-а-а…
– Мне двадцать три хгода, я в твоей возрастной катехгории, за исключением одной проблемы: я хгомосексуалист.
– И что? Что это такое?
– Ну, ладно… Кончай притворяться… Ты не знаешь, что такое хгомосексуалист?!
– А мы, что уже на «ты» перешли?
– Кончай притворяться. Ладно, можешь считать, что я пошутил.
– Ну и все-таки… что значит «гомосексуалист»?
– Ты серьезно не знаешь?! Вот это дает! Ну это, когда два мужика, хе-хе, любят друхг друхга в задницу, гы-гы-гы.
– Как? Это как понять?
– Ну трахают друхг друхга в задницу. Понимаешь?
– Нет. Что ты имеешь в виду? Говори нормально, а не иносказаниями.
– А я и хговорю нормально. Любят друхг друхга в жопу! Как тебе еще сказать? Я тебя как-нибудь повезу в хгомосексуальный клуб, сама увидишь, может, поймешь. Короче! Не хгомосексуалист я. Это была шутка. Но звоню я тебе с интересным предложением.
– С каким?
– Давай сделаем фиктивный брак. Ты выйдешь за меня замуж, я получу американские документы, заплачу тебе пять штук. Идет?
– Пять чего?
– Ты не знаешь, что такое «штука»? Ну, ты даешь! Откуда ты приехала?
– Это ты откуда приехал? Я приехала из Союза и говорю по-русски.
– Все ясно с тобой.
– Что тебе ясно? Что ясно? – я презирала его со своей стороны не меньше, чем он меня со своей.
Мы взаимно презирали друг друга.
– Ну хорошо, ты подумай, я тебе еще позвоню.
* * *
Не прошло и часа, как Игорь перезвонил снова. – Ну что, ты подумала?
– О чем? – не сразу вспомнила я.
– Ну о браке. Фиктивном.
– А-а-а, а что для этого нужно?
– Ну, нужно, чтобы у тебя был американский паспорт или хгрин-карта.[8]
– Паспорта американского у меня нет, грин-карта есть.
– Ну и нужно состоять со мной в браке около двух лет, возможно, понадобится еще третий хгод. Отложи на всякий случай три хгода.
– Три года?! А если я завтра встречу свою Любовь, я не смогу с ним расписаться?
– Чех-го-о? Кого встретишь? – голос Игоря стал пронзительно писклявым и насмешливым. Лю-ю-бо-о-овь! – передразнил он. – Какая любовь! В современном мире есть секс, есть бардаки и есть травка. Все остальное люди себе сами придумали. Знаешь, есть анекдот: любовь придумали евреи, чтобы не платить деньхги.
– Мне тебя жаль – сказала я.
– А ты себя пожалей: сидишь там, в четырех стенах, капусту не рубишь, да еще у тебя ребенок маленький. (Про ребенка я специально рассказала Игорю, надеясь, что это отпугнет его и он перестанет звонить.) Кому ты нужна со своей любовью?
– Только при чем здесь капуста? – не поняла я.
Игорь опять разгоготался своим пронзительным писклявым смехом.
– Не хговори мне, что ты не знаешь, что такое рубить капусту! – почти пропищал он.
– Не знаю, – спокойно, с полным сознанием своего достоинства ответила я.
Ишь, решил меня чем стыдить: я, видите ли, не знаю, что такое «рубить капусту». Надо же!
– Рубить капусту, это деньхги делать. Поняла?
– Ну поняла.
– Да-а-а… тяжелая ждет тебя жизнь.
– Ты считаешь, что, потому что я не делаю денег и у меня маленький ребенок, меня никто не полюбит никогда?
Ну, может, какой-нибудь инвалид отъехавший и полюбит тебя кохгда-нибудь. Все в жизни бывает. Только тяжело тебе будет такого найти. Вот о чем я.
– Отъехавший? Куда отъехавший? – меня страшно бесили как сам Игорь, так и эта его циничность. И эта вечная манера говорить какие-то непонятные мне слова с таким умным видом, как будто это не он был шпана из подворотни, а я была – неуч и бездарь, не знавшая элементарных азов русского языка.
– Отъехавший? Это значит чокнутый немного, тю-тю. Вот, как ты, например.
– То есть меня может полюбить только чокнутый? – Все же он смог сделать мне больно, этот кретин.
– Не пойми меня неправильно: выступить с тобой каждый захочет, но я не об этом. Ты же хговоришь о лю-юб-ви-и! Кто повесит тебя на свою шею, да еще вместе с маленьким ребенком?! Какая любовь, бля!
– Выступить? Где выступить? Здесь есть русские театры? – заинтересовалась я.
И опять насмешила Игоря.
– Ты не знаешь, что такое «выступить»?! Хгде ты росла? Я хотел бы побывать в том ухголке Советского Союза, где выращивают таких отъехавших девчонок! Трахнуть тебя, бля, каждый захочет!
– Знаешь что?! Ты, кажется… забываешься. Иди-ка ты… Я повесила трубку. Не могла сдержать раздражения, которое Игорь вызывал во мне. В то же время мне было жаль Игоря. У каждого своя правда. Для Игоря своя правда, для меня – моя.
* * *
…Заколдован невидимкой,
дремлет лес под сказку сна,
словно белою косынкой,
подвязалася сосна…
Просто налетают фрагменты, словно видения, – коснутся души, душа подымет голову, а видение уже исчезло, будто оно призрак.
* * *
Не прошло и двух дней, Игорь позвонил опять, как ни в чем не бывало, как будто это не его я послала накануне и, кажется, он даже ничуть не обиделся.
– Ну что, отъехавшая! – говорит он в трубку. – Все сидишь взаперти, любви ждешь? Сиди, сиди. А я только что из борделя!
Вмиг я почувствовала раздражение, с трудом удерживала себя, чтобы не нагрубить ему и не бросить трубку.
– Зачем мне знать про твои бордели? – не очень приветливо сказала я.
– Ох, какой расто-о-рч! Такие корейки, бля! Такие отсосы делают! Это можно умереть от удовольствия!
Моя первая реакция: возмущение – как он смеет говорить со мной так! Затем – смущение: зачем я все это слушаю, надо бы повесить трубку. Следом за этим: любопытство – это уникальный шанс узнать подробности «шикарного секса», и с Игорем, которого я презираю, я могу узнать все, что меня интересует о сексе, а именно – что есть в понятии мужчины шикарный секс. Поэтому я не повесила трубку, а продолжала слушать, не смея, однако, задавать вопросы. Игорь сам все рассказывал.
– У кореек есть какое-то звериное чутье, они так чувствуют мужское тело. Ох, корейка-а-а, бля!
– А что именно насчет мужского тела? – не выдержала я.
– Ну это невозможно объяснить. Пришел, принял душ, пыхнул. Ох, хорошо, бля-я!
– А матом обязательно?
– А ты что, маменькина дочка?
– Нет.
– Ну, так расслабься, я ж тебя не съем по телефону! Я вообще только по корейкам специализируюсь: мне нужен только секс, тебе Любовь! Нам с тобой не по пути. Разве что, если ты со мной пыхать будешь. Будешь?
– Что?
– Пыхать, бля! Будешь, спрашиваю?
Сказать ему опять, что я не понимаю его дурацкого жаргона, значит, снова вызвать его насмешку. Молчу, соображаю, а он уже сам так спокойно мне говорит.
– «Пыхнуть» – значит курить травку. Знаешь, травку?
– Конечно, знаю. Марихуана? – спокойно, как о чем-то давно известном сказала я.
– Марихуа-а-а-на… растение всех растений! Это то, чему нет конкуренции. Спроси меня: десять телок или трава? Я выберу травку. Спроси меня: десять кореек или трава?
– Ты выберешь травку, – с презрением и вместе с тем с жалостью к нему сказала я.
– Трава – это царь всего!
– И давно ты так – пристрастился к траве?
– С пятнадцати лет курю, – с гордостью заявил Игорь.
– Ох, несчастный! Ты же инвалидом станешь!
Инвалиды те, кто не знают, что это такое! Вот ты осуждаешь всех, кто балуется этим, да? А ты же не знаешь даже, в чем ты обделена! Люди, которые ни разу в жизни не курили траву, не знают даже, что они пропустили. Ты попробуй один раз! А потом хговори!
– Не буду я пробовать! Мало ли, даже если это мне понравится, это деградация!
– Ох, отъехавшая, отъехавшая… Ладно, поехал я, у меня очередная смена. Восемнадцать часиков отпаши, бля, по этим дорохгам! Я уже скоро импотентом стану! А ты сидишь себе там – Лю-ю-бо-о-овь, бля! Какие у тебя проблемы?! Все, я пошел, будь здоров.
После звонков Игоря мне хочется удавиться еще больше, чем до того, как он звонит. Он раздражает меня страшно. Сама не знаю, почему я с ним говорю?
* * *
Позвонила Людмила и со священным восторгом прошептала, горячо дыша в трубку:
– У меня для тебя есть такой парень! Миллионер! Этот-то уж не может тебе не понравиться: на этого спрос такой, что уже не его, а он выбирает. Смотри, моя милая! Не упусти этот шанс! Такой шанс раз в сто лет бывает. Поняла меня?
– Поняла.
Я неисправима: все-таки предварительно поговорила с ним по телефону. Ничего особенного он мне не сказал: зовут Женей, тридцать два года (о-о-о, старик), родом из Ленинграда, в Америке двенадцать лет (а это для меня плохо, значит, далек от всего русского), и все-таки голос его мне понравился. Голос очень много значит. Помимо того что голос может быть обаятельный или отталкивающий, голос может быть умный или глупый, ленивый или целеустремленный, сосредоточенный или расхлябанный.
Голос или, скорее, манера говорить, очень много может сказать о человеке. Порой звонит человек, и только еще он сказал: «Здрасте, меня зовут так-то, я хотел бы то-то», – по одному тому, как он сформулирует и произнесет только это вступление, можно определить, глуп человек или смышлен, воспитан или не воспитан, образован или нет… Многое можно определить.
Так вот, у Жени голос был обаятельный, смышленый, воспитанный. Я могла сразу определить, этот человек не валялся в безделье и апатии сутками в кровати. Я решила с ним встретиться по двум причинам: первая меня вдохновляла энергия жизни, исходившая от него, которая чувствовалась даже по телефону и заряжала погибающую от хандры меня, вторая – меня все-таки заинтриговало вступление Людмилы. Неужели я познакомлюсь с настоящим миллионером?! Все-таки велика сила общественного давления!
В пять часов вечера, после долгого пустого мучительного дня, который я провела большей частью в постели, я встаю, чтобы идти в душ и начать собираться. Слегка подпухшее от долгого лежания в постели лицо мое мне противно. Отвратительны мне мои вялые руки, слабость в ногах, отвратительно это измученное выражение лица, эта гниющая мрачная квартира, эти шкурки от апельсинов, засохшие кусочки недоеденного хлеба, сыра, стаканы с коричневыми пятнами от чая у моей постели.
Но, встав и сознавая, что через час я, одетая, свежая и красивая уйду из этой квартиры, что на улице меня будет ждать другой человек – живой, активный, бодрый, я чувствую, как бодрость мгновенно приливает к моему телу.
Я быстренько убираю весь мусор из спальни, всю посуду сваливаю в раковину и, вымыв ее до блеска, вытираю со стола на кухне. Затем, вытряхнув простыни и взбив подушки, заправляю свою постель, распахиваю окно, и в квартире у меня сразу становится свежей, просторней и светлей.
В эти минуты, я чувствую в себе столько вдохновения и энергии, что обещаю себе, что хоть сейчас и уйду на свидание, зато завтра весь день, с самого утра буду работать. А пока я иду в душ. Вымывшись, обливаюсь холодной водой. Я чувствую себя проснувшейся, ожившей. Затем я долго кручусь перед зеркалом, соображая, что надеть. Наконец, я останавливаю свой выбор на белом свитере, туго обтягивающих джинсах и бежевых туфлях на высоких каблуках.
Запрокинув голову вниз, я массирую ее двумя щетками, и через минуту мои волосы становятся пышными и блестящими. Кровь приливает к лицу от опущенной вниз головы и массажа. Уложив волосы вокруг лица в легкий художественный беспорядок (я люблю свободный, естественный стиль), я принимаюсь за косметику. Румяна, пудру, тени для глаз: все это я накладываю лишь настолько, чтобы слегка освежить лицо и придать ему нежную «естественную» яркость.
Семь часов тридцать минут вечера. Белая роскошная машина, как из голливудских фильмов, подъезжает к моему подъезду. Сигналит. Пунктуален. Я, на каблуках, сбегаю вниз по лестнице и, открыв дверцу, сажусь в автомобиль сказочного принца. Улыбаюсь, немного робею.
– Привет!
– Привет!
В машине свежо и чисто. Мягкие сиденья, обтянутые новехонькой кожей, звездные экраны табло, мерцающие ярко-алые огни на спидометре, похожем, скорее, на пульт управления космического корабля, чем на спидометр автомобиля. Невольно восхищаешься техническими достижениями здешней цивилизации. Тихо играет музыка, но и так заметно отличное качество стереозвука. Звезда нашей эмиграции Люба Успенская поет своим хрипловатым соблазнительным голосом:
Мамочка, мама,
прости, дорогая,
что дочку воровку на свет родила!
С вором ходила,
да вора любила,
вор воровал, воровала и я….
Средний рост. Упитан. Не молод. Русые, коротко постриженные волосы. Одет прилично. Внешне… м-м-м… так себе, но разве это важно?
– Ну, куда поедем?
– Пить кофе? – неуверенно говорю я.
– Кофе? Есть товарищ лейтенант! – и, поведя рукой, как фокусник, Женя привел машину в движение.
От него пахло жизнью, энергией, и я это остро чувствовала после могилы своей квартиры. От всей его фигуры исходило какое-то ощущение размятости, какое исходит от человека целый день что-то делавшего. Еще от его посадки за рулем, от манеры крутить руль исходило некое ощущение молодецкой удали. Все в этом мире мне по плечу, и море мне по колено! – словно говорили его большие руки, небрежно поддерживающие руль и одним пальцем управляющие автомобилем.
Мы приехали на традиционный канал, где было расположено множество ресторанчиков и кафе, куда, как правило, ездит вся русская молодежь Бруклина. На канале было безлюдно. Фонари отражались в воде. Огромные корабли стояли причаленные к бортам. Парочка целовалась, стоя у пристани, и ветер развевал их волосы. Я невольно засмотрелась на них, а Женя, заметив это, но по-своему истолковав, сказал:
– Да, «боуты» это прекрасно. Я думаю, что в один прекрасный день… и этот день совсем недалек – I can afford to buy myself a bout like that.[9]
Я хотела сказать, что смотрю не на «боутс», а на парочку, но передумала и сказала:
– О чем вы говорите, Женя? Это же сумасшедше дорогие корабли!
– So, what?[10] – он игриво улыбнулся.
У моего нового знакомого была привычка все время смотреть исподлобья и поминутно воровски оглядываться по сторонам. Глядя на него, казалось, что он сейчас отобьет чечетку и затем скажет, приподняв свой цилиндр и взмахнув тростью: «Ша! Я из Одессы! Сдрасьте!»
Разумеется, ни цилиндра, ни трости не было, к тому же я знала, что он из Ленинграда, просто я так его видела, мое воображение дорисовывало. Чем-то его образ напоминал Остапа Бендера, но не того, что из фильма, а того, что из книги, может, потому что был ловкий такой же, а может, потому что носил шарфик на шее. А еще он немного напоминал фокусника в цирке: какие-то ловкие, плавные движения – и постоянно все возникало, как будто из воздуха.
Мы зашли в уютное кафе, расположенное прямо напротив воды. В окно кафе видны были причаленные к пирсам корабли. Белокурая официантка (здесь все норовят выкраситься в блондинок) с мешками под глазами, морщинами на лице, но, несмотря на преклонный возраст, в мини-юбке, едва прикрывавшей ее трусики, провела нас к столику и подала меню.
– Расскажите мне что-нибудь о себе, – сказала я, когда мы уселись и официантка, записав наш заказ (мне коктейль из мороженого, а ему напиток: brendy on the rocks),[11] убежала, виляя задом.
За столом я могла лучше рассмотреть его лицо. Серые, маленькие постоянно бегающие глаза. Странная манера постоянно держать голову слегка втянутой в плечи, как если бы он скрывался от кого-то, и поминутно стрелять глазами по сторонам, как если бы он постоянно опасался появления кого-то и боялся, чтобы этот кто-то его не узнал.
– Я строю свою империю в Америке.
Я подняла брови, глядя с вопросом.
– Видишь ли, Америка это страна, где все строится на купле-продаже. Это огромный механизм, без которого Америки, как таковой, вообще быть не может. – Он стрельнул глазами вокруг, глядя исподлобья, как будто он был прячущийся шпион, выдающий мне важную тайную информацию. – Так вот, вопрос состоит в том, как продать подороже, а купить подешевле. Этот вопрос занимает, пожалуй, всю деловую Америку.
Я слушала своего собеседника с любопытством.
– Здесь возможностей делать деньги – немерено! – он опять стрельнул глазами по сторонам. – Как эти самые называются? Ну, эти, что дети сосут? Соски! Соски, да, так вот эти самые соски, можно смазывать витаминами и продавать как новинку! Ничего не стоит наладить систему снабжения сосок витаминами, а цену, благодаря этому, можно увеличить вдвое!
Женя рассказывал увлеченно, видно было – он понимал толк в бизнесе, умел делать деньги. Я знала, как это ценили все вокруг, понимала, что такого жениха надо бы уважить… но… увы, не для меня это все. Мне его миллионы, как козе баян. Не нужно это мне. Он хороший парень. По-своему, даже творческий. Живой. Я бы хотела с таким просто дружить. А влюбиться… нет, это совсем не тот человек.
– Ну, а ты? Чем ты занимаешься? – спросил меня Женя, глотнув из своего стаканчика бренди и закуривая, не забывая при этом прочесать быстрым взглядом все углы вокруг.
– Я? – невольный вздох вырвался у меня и на мгновенье этот вопрос отравил мне вкус моего мороженого и приятного вечера. – Не спрашивайте даже.
– Почему? Что такое? – Женя выпустил дым, стрельнув опять глазами вокруг, воровски глядя исподлобья.
– Не знаю. Никак не могу найти свое место. Вообще, я хочу заниматься литературой, кинематографом, но вы же понимаете, здесь это очень трудно.
– О-о-о! Девочка, искусство, ты это забудь! Здесь уже это никому не нужно. Здесь нужно поменять курс. Отчего бы тебе не заняться… – он перечислил какую-то традиционную муру, типа косметолог, программист, медсестра…
– Что значит, нужно поменять курс? Зачем нужно? Чтоб деньги зарабатывать? А зачем они мне нужны, если для того, чтобы заработать деньги, я должна превратить свою жизнь в каторгу?
– Ты, девочка, еще молоденькая. Многого еще в себе сама не понимаешь. Тебе в Союзе мозги промыли, ты и поверила. Ты знаешь, зачем тебе искусство? Творчество – зачем?
– Как, зачем? Мне нравится. Я в этом вижу смысл.
– Смысл, да? А какой смысл? Через искусство величия своего ты ищешь. Тебе в Союзе внушили, что люди искусства – гении, чуть ли не боги! Слава у них была там и почет. Через искусство – ты власти ищешь. В Союзе высшая мера власти и почета – это, если ты кто? Гений! Великий поэт! Скульптор, композитор. Здесь, девочка, смена власти. Здесь твои стихи и песни на фиг никому не нужны. Здесь нужны деньги! И только через деньги ты будешь иметь ту силу, тот почет, ту власть, к которым ты стремишься.
– Какая ерунда! Вы всех судите по себе. Какая еще власть? Слава, еще да, но это потому, что мне нужна любовь людей. Создать красоту, проникнуть в сердце, это да. А кому нужна власть, которую можно купить деньгами?! Без любви – власть мне неинтересна.
На прощанье, я задала ему свой традиционный вопрос:
– Почему ты уехал из Союза?
– У меня в Союзе было все: власть, деньги, связи! Одно было плохо, если бы я не уехал, я бы сейчас сидел. Женя опять стрельнул глазами по сторонам. То, что здесь называется коммерцией и бизнесом, они там называют спекуляцией и нарушением закона. Зачем мне всю жизнь дрожать и бояться быть пойманным, когда здесь, в Америке, я могу открыто делать то же самое и быть уважаемым бизнесменом? Возил я дубленки из одного города в другой, всю дорогу дрожал. Накроют мой товар, мне наручники наденут. А все за что? Я покупал в одном городе дешево, вез продавать в другой дорого. Это, ни дать ни взять, бизнес! А у них – это статья! За это там сажали.
– А здесь, вы попали в свою стихию?
– Здесь тоже все не так просто: пока эти зелененькие заработаешь, сам позеленеешь. Моего друга и партнера по бизнесу убили. А на его месте мог быть и я. Здесь тоже все не просто.
* * *
После кафе Женя, не спрашивая, хочу ли я, привез меня к своему дому и был очень удивлен тому, что я отказывалась зайти к нему в гости.
– Девочка, мне никто еще никогда не отказывал! – сказал он мне с раздражением. – Ты знаешь, сколько стоит мой час? Я потратил на тебя почти три часа своего времени, и теперь ты будешь строить из себя целку?
Я покраснела от возмущения.
– Отвезите меня домой, – твердо сказала я.
– Ты уверена? – угрожающе спросил он.
– Да, я уверена.
– Я взрослый человек, девочка! Я же не пацан, к которым ты там привыкла. Вась-вась! У меня нет времени вась-васькаться. Я деловой человек!
– Тем более что у вас нет времени, отвезите меня домой.
– Ну, смотри! Ты, надеюсь, понимаешь, что я тебе больше не позвоню?
– Потому что я не согласилась переспать с вами после двух часов знакомства? Ну и не звоните: туда вам и дорога!
– Хорошо, я отвезу тебя. Только смотри, не пожалей.
* * *
– Ты не хочешь миллионера???!!! – возмущалась в трубку Людмила. – Нет, вы подумайте! Кто ты такая думаешь ты есть? У тебя вообще с мозгами все в порядке? Миллионер (!!!) тобою заинтересовался! А она носом вертит!
– Я не верчу. Просто он мне не подходит. У нас интересы разные. Нам с ним не о чем говорить. Меня его соски с витаминами и дубленки не интересуют, а его мои художники и композиторы. Он отличный парень, я согласна, но он не для меня! Мне нужен тонкий, возвышенный, творческий человек. Неужели нет ни одного творческого человека?
– Есть один. Я тебе уже о нем говорила, в нашем доме живет. Скульптор. Очень талантливый…
– А! Тот старик, которому тридцать с лишним лет? Не, за тридцать – это уж совсем! Я хочу парня. Ну хотя бы до тридцати!
– Ты никогда никого не найдешь! Ты летаешь в облаках! Такого мужчину, как Женя (!), отбросить! Ну, знаешь, нечего тебе после этого сказать.
