И. Барс
Темница миров. Пробуждение

Пролог

Сумерки сползали с дубовой рощи, растекаясь мрачной синью по разбитой дороге. Клочки рваного тумана облепливали увядающие степные травы, напоминавшие пожелтевшие кости скелета, вылезающие из-под влажной черной земли. Ночь спешила обнять этот забытый богами путь, что посоветовали барону У́траку О́йвинду на постоялом дворе во Фра́нчуге, как самый короткий. Милая невзрачная хозяйка уверяла, будто на основном тракте сейчас орудует банда Дикого Рига, и за последний месяц никто не добрался до города-самоцвета с тем же, с чем и начинал свое путешествие. А зачастую и вовсе пропадал.

До барона и правда доходили слухи о разбойниках на тракте. Городская стража и королевские го́рцанты же не спешили избавить народ от этой заразы. Так что, когда молодая женщина посоветовала воспользоваться малоизвестной дорогой, по которой почти никто не ездил, Утрак задумался. Он вез свою среднюю дочь выдавать замуж за герцога Тано́ра – первого человека после короля Вега́рда. Этот брак являлся важным политическим ходом для укрепления отношений между Льё́тольвом и А́льмодом – королевством, по чьим землям сейчас и ехал Утрак с дочерьми. Вместе с ними отправили два экипажа с дарами и приданным, и еще один с наемниками, чтобы защищать их. Несмотря на это, барон всё же опасался нападения разбойников. Поэтому, посовещавшись с начальником своей охраны, он решил отправиться по плохой, но безопасной дороге.

И вот расписная карета Утрака, запряженная тройкой сереброгривых лошадей, скакала по ухабам плохо накатанных колей, едва не переворачиваясь. Три сестры Ойвинд весело повизгивали и громко хохотали, падая друг на друга, когда экипаж в очередной раз взлетал в воздух и жестко приземлялся в ямку. Утрак же успел тысячу раз проклясть советчицу, чувствуя, как все органы в его огромном, затянутом красным бархатом пузе поменялись местами. Ему было дурно. На бледном, покрытом капиллярной сетью лице выступила испарина, а звонкий смех дочерей вызывал желание вставить им кляпы.

– Девочки… – глухо выдавил Утрак, когда раздался новый взрыв противного звонкого хохота.

Никто, конечно же, не обратил внимания на барона, тогда он добавил силы в свой уставший голос:

– Девочки! Ведите себя подобающим образом! Что вы как хапса́рки деревенские… Да упаси вас святой Амина́рис.

Хоть баронессам и не хотелось быть похожими на безродных хапсарок, но задушить веселье для молодых девиц оказалось слишком сложной задачей. Так что булькающие редкими родничками смешки спрятать не удалось. За девятнадцать лет Утрак научился жить в этом женском рассаднике, поэтому и сие крохотное достижение посчитал победой.

Подскочив на очередной кочке, старшая – Мина налетела на свою младшую сестру. Они быстро восстановили равновесие, всеми силами удерживая смех, глядя друг на друга блестящими игривыми глазами. Утрак знал, что младшая Муна едва не лопалась. Поэтому совершенно не удивился, когда самая смешливая из его дочерей очень неблагородно прыснула себе в руку. Словно упавшая костяшка домино, она активировала цепную реакцию, и уже через секунду девушки вновь начали заливаться. Барон лишь закатил глаза и тяжко вздохнул.

«Бессмысленно цыплят просить стать лебедями», – подумал Утрак, отодвинув плотную синюю занавеску и глянув в жутковатый полуночный мрак. Казалось, сизая синь, разлившаяся по забытой степи, что раскинулась справа от дороги, стылым холодом просачивалась в теплую карету. Воистину мрачный пейзаж. Барон даже поежился, поспешив отвернуться от стекла и прикрыть окно шторкой.

–… Мы вплетем тебе белые лилии в прическу. Они красиво будут смотреться на твоих черных волосах… – воодушевленно предложила Мина.

Дочери не переставали щебетать, предвкушая свадебные приготовления. Барон слушал их в пол-уха, надеясь, что они не станут вовлекать его в свою болтовню.

– Нет, лучше желтые! – возразила младшенькая. – Белый такой унылый цвет.

– Это свадьба, Муна, а не маскарад. Белый – цвет чистоты и невинности. Мона прекрасна в белом. Герцог Танор будет от нее в восторге, – снисходительно цокнула старшая сестра. – Ты уже влюблена в него, Мона?

– Да, Мона? Не боишься, что он окажется страшным, лысым и горбатым? – хихикнула Муна.

Средняя сестра звонко рассмеялась, недвусмысленно выражая мнение об умственных способностях младшей. Барона радовало, что боги наделили его красивыми, но не самыми умными дочерьми. Он без труда нашел им всем женихов, и они с радостью подчинились его воле. Хотя у него столько примеров, когда его родовитые друзья мучились со своими великовозрастными девицами, не желавшими покидать отчий дом.

Судьба слишком рано забрала у него любимую жену, зато здесь наградила. Дочери никогда не приносили ему особых хлопот.

Неожиданно карета резко подпрыгнула и встала как вкопанная. Послышался голос с кем-то беседующего кучера. Барон Ойвинд напрягся. Дорога, что должна была быстрее привести их к городу-самоцвету – Дора́нту, наоборот, растянулась до темноты. Может ли быть такое, что их намеренно завели в безлюдную глушь? Он начал думать об этом пару часов назад, и сейчас нехорошее предчувствие громко звонило во все колокола.

Утрак не относился к категории храбрецов, поэтому шикнул на дочерей, отчаянно прислушиваясь к разговору за стенами кареты. Девушки испуганно замолчали, поддавшись собственным страхам.

– Как же вы сюда попали? Эта дорога в несколько лиртов от тракта. Как же вы добрались? – удивленно спрашивал у кого-то кучер И́нокан.

– Мы не знаем… – тихо всхлипнул тонкий голосок.

– Мы так долго шли, – вторил ему другой, еще тоньше.

– Через дубовый лес, пока не вышли на эту дорогу, – присоединился к ним третий.

Сердце Утрака застучало сильнее. Дети? Они наткнулись на детей?

– Страшные всадники напали на нашу карету. Мамочка велела нам бежать и бежала с нами, пока ее не пронзила стрела, прямо вот сюда, – голосок еще раз жалобно всхлипнул, а вслед ему послышался другой всхлип. – Мы испугались и убежали.

– Мы заблудились, добрый господин, и очень голодны.

– Нам очень страшно, помогите нам, пожалуйста.

Карета качнулась, потеряв вес кучера на облучке. Встреченные голоса были детскими, но Утрака это нисколько не успокоило. Что-то настойчиво требовало его немедленно продолжить путь и не останавливаться. Происходящее выглядело слишком подозрительно.

– Ваша Светлость! – крикнул Инокан, пару раз ударив в стекло каретной двери. – Тут девчушки потерялись. Помощи просят. Что делать-то?

– Добрый господин, помогите пожалуйста! – тут же прилетела жалобная мольба.

– По голосам малышки еще совсем, – негромко проговорила старшая Мина.

– Мне тоже так показалось, – поддержала ее средняя Мона.

– Как они сюда забрели? – удивилась Муна, потянувшись к синей шторке.

Утрак тут же перехватил ее руку, не позволив выглядывать.

– Так, сидите тихо, – предупредил он, сам осторожно отодвинув занавеску и глянув в тонкую щелку одним глазом.

Барон замер, непроизвольно полностью открывая окно. Облаченный в черный, расшитый белыми лилиями – символом рода Ойвинд, камзол кучер, обеспокоенно рассматривал трех самых прекрасных малышек, что видел Утрак в своей жизни. Их освещал свет керосинового фонаря, качающегося на вытянутой руке Инокана. Две златовласые девочки походили друг на друга, как две икринки. Белые платья с прекрасными розовыми розами и пышными воланами на руках безнадежно замарались и местами разорвались, подтверждая рассказ непростого путешествия сквозь лес. Золотые локоны близняшек перетягивали пыльные рубиновые ленты. Кукольные же идеальные лица не могла испортить никакая чумазость. Малышки стояли по бокам от еще одной прекрасной девчушки, так похожей на фарфоровую куколку и так непохожей на своих спутниц. Ее завитые локоны сияли голубоватыми бликами на черных, будто сверкающий оникс, волосах. Белая кожа, как и фиалковое пышное платье, замаралось. На длинных пушистых ресницах малышки сверкали в свете фонаря капельки слез, грязными, пыльными дорожками сбегающие по пухлым щечкам.

– Помогите нам, умоляем, Ваша Светлость! – сложив руки конвертиком, взмолилась черноволосая девочка так жалостливо, что ее, будто нарисованные, губки-бантиком задрожали.

Сердце Утрака дрогнуло. Эти малышки напоминали ему собственных дочерей в детстве, только намного очаровательнее. Светловолосые, голубоглазые Мина и Муна, пошедшие в его покойную жену, так напоминали этих миловидных близняшек, а темненькой масти Мона, унаследовавшая его южную кровь, нашла отражение в прекрасной маленькой брюнеточке. А если бы такое же горе выпало на долю их семьи? Его бы любимые доченьки также скитались по Аминарисом забытым дорогам? Маленькие и голодные… Барон Ойвинд просто не смог остаться равнодушным.

– Конечно! Конечно! Садитесь скорее! – с чувством воскликнул он, распахнув дверь.

Утрак поспешил выйти из кареты, чтобы помочь девочкам. Любопытные сестры тут же высунули свои носы во влажную холодную ночь.

– Ох! Бедненькие! – запричитали они хором, рассмотрев заблудших путниц.

– Спасибо, добрый господин! Спасибо! – звонко благодарили близняшки.

– Что вы! Что вы! – поднимая на ступеньки одну из златовласок, отмахивался Утрак.

– Отвезите нас, пожалуйста, в Дорант, – тихо попросила малышка, напоминавшая барону среднюю дочь и его самого.

– Конечно, мы туда и держим путь, – доброжелательно улыбнулся он.

– Спасибо, – кротко кивнула девочка и тоже улыбнулась.

На пухлых щечках прорезались глубокие ямочки, очаровав Утрака окончательно. Он поспешил поднять «куколку» на ступеньки и уже сам закинул ногу следом, но застыл, глянув в темноту дороги, что следовала за их каретой.

– Инокан, – со страхом в голосе, позвал барон кучера, успевшего забраться на козлы. – Где другие наши экипажи?

Мужчина непонимающе обернулся через плечо. Его лицо неприятно вытянулось, напитывая черты испугом.

– Должно быть, отстали, Ваша Светлость, – слегка севшим голосом, отозвался Инокан, на ходу придумывая логичное объяснение. – Дорога-то, сами видите, какая. Может, колесо у кого поломалось, остановились, а мы дальше уехали.

– Почему же они не остановили нас? Все бы вместе переждали починку.

– Не знаю, господин. Подождем их?

Напряженно осмотрев туманные пейзажи, Утрак коротко бросил, с трудом забираясь в карету:

– Нет, поехали. Нужно быстрее добраться до города.

Барон захлопнул дверцу, вернувшись в слегка остывший воздух своего экипажа. Заботливыми наседками дочери уже активно пытались привести в порядок гостей, не умолкая ни на секунду, расчесывая их пыльные хвосты и перевязывая ленточки, пока малышки жевали слегка зачерствевшие булочки с сахаром. Близняшки сидели на руках Мины и Моны, а черноволосая девочка расположилась на мягком кресле, между младшей дочерью и бароном. Пока сестры щебетали со своими подопечными, Муна выпытывала подробности у своей:

– Давно вы блуждаете, милая?

– Не знаю, – аккуратно отщипнула кусочек булки девочка, будто была совсем не голодна. – Когда на нас напали, Ория́р ярко сиял на небе.

– Скорее всего, днем, – тихо предположила Муна, глянув на отца, а затем вновь обратилась к малышке: – Как тебя зовут, дорогая?

– Роксалия.

– Очень красивое имя, – с улыбкой озвучила младшая дочь мысль самого Утрака, он даже не слышал никогда такого имени. – Откуда оно? Ты знаешь?

– Да, мама говорит, что это старое намира́нское имя. Так звали мою прабабушку.

– Ты намиранка? – удивился барон.

Намиранцев осталось немного, их сотни лет назад захватили ро́хтары. Они перебели почти всех, а та намиранская кровь, что существовала, давно перемешалась с другими.

– Не знаю, Ваша Светлость.

Да, верно. Такая малышка еще, может, и не знает тонкости своего происхождения. Ей, наверное, не больше шести лет. Ее сестрички выглядят чуть старше, на год-два.

Барон на секунду прислушался к разговору на соседнем диванчике.

– Коли́рия, – ответила на вопрос одна из близняшек, откусывая хрустящее яблоко.

– А меня Люси́рия, – отозвалась вторая девочка.

Карета продолжала прыгать по ухабам. Потихоньку взбудораженные девушки и маленькие гостьи начали успокаиваться, мирно болтая друг с другом. Они рассказывали, что ехали на большой праздник в Дорант. Мама говорила про свадьбу герцога Танора. Она приходилась ему внучатой племянницей. Узнав, что эти крошки почти им родственницы, сестры Ойвинд заохали с удвоенной силой.

Барон удивился, разглядывая маленьких девчушек. Надо же, пути Аминариса неисповедимы. Какое горе! Какая беда!

Он не успел додумать свою мысль. В ночи, пробившись сквозь шум гремящей кареты, разлетелась мелодичная трель незнакомой птицы. В экипаже повисла тишина. Все услышали ее. Трель раздалась повторно, еще ближе. Мина подняла голову к крыше, уловив звук оттуда. И действительно. Третья трель раздалась именно сверху. Все глаза обратились на синий бархат кареты, над головами. Птица села на крышу? Должно быть, какая-то ночная пташка…

Одна из близняшек улыбнулась. Странно улыбнулась. В ее голубых глазах вспыхнуло зло. Душа Утрака застыла, когда он услышал ее тихие слова:

– Раз, два, три, четыре, пять,

Нам велели посчитать.

Утрак станет номер раз,

Мы начнем с него рассказ.

Барон не успел даже вскрикнуть, как близняшки резко дернулись, вытаскивая из белых гольфиков маленькие ножи, и быстро перерезали горло его старшей и средней дочерям. Кровь брызнула на пыльные платья с розовыми розами и рубиновыми каплями оросила красивые личики. Та, что назвалась Люсирией, прыгнула на взвизгнувшую Муну и воткнула окровавленный нож в ее глаз. Последнее, что успел увидеть Утрак, как самая красивая девочка на свете с черными подпрыгивающими хвостиками безжалостно взмахивает рукой на уровне его лица.

Холод полоснул по шее, а за ним взорвалась боль, вытягивающая воздух из его грузного тела. Он бешено задергался, смотря в темные омуты прекрасных глаз, обрамленных пушистыми веерами ресниц, и не верил, что милые крошки убили всю семью.

– Во имя первых душ! – зазвенел откуда-то сбоку голосок одной из близняшек, ватно донесшийся до затухающего сознания.

– За… что… – пробулькал Утрак, и мир вокруг исчез, превратившись в черную боль.

***

Короткий крик мужчины за пределами кареты превратился в сухой свист. Кучер. Ра́нгор убил его. Задача выполнена. Словно во сне, Роксалия смотрела на перекошенное лицо барона. Из его горла толчками вырывалась багровая жидкость. Она заливала бархатный костюм, превращая ткань из красной в черную.

Кровь. Кругом кровь. Противный запах мокрого железа и человеческого страха ударил в нос. Не так… Всё, что говорили Наставники, на деле оказалось не так. В маленьком сердце Роксалии разверзлась огромная дыра, наполняющая ее ужасом. Так не должно быть. Она понимала, что что-то они сделали неправильно. Что-то, что претило самому ее существу.

– Это оказалось даже проще, чем перерезать горло корове, – хихикнула Колирия. – А ты боялась.

– Я? Я не боялась, – обиженно опровергла Люсирия. – Идемте. А то Па́трок будет недоволен.

Будто ничего не произошло, близняшки выпорхнули из кареты. Роксалия же с трудом оторвала взгляд от кровавой дыры вместо глаза девушки по имени Муна. Она была добра к ней. Дала еду, искренне интересовалась их ложной историей. А теперь девушка не дышала, пока ее тело вздрагивало, выжимая из себя последние капли жизни, как называл это Наставник Тик. На соседнем кресле, упав на стену кареты, застыла черноволосая баронесса. Светлая же рухнула на пол, между сидениями, где тоже подергивалась слабыми конвульсиями.

– Рокси, быстро. Вылазь, – показался в проеме затянутый в угольное доро́ти, плотно обтягивающее всё тело, голову и половину лица, Рангор – один из четырех Хранителей их группы Бабочек. – Скоро охрана барона сюда доберется. Мы должны быть далеко, когда это случится.

С трудом оторвав взгляд от барона и его дочерей, Роксалия послушно полезла к выходу. Пятнадцатилетний парень ловко подхватил ее под подмышки и спустил на землю.

– За мной, – скомандовал он, задав направление в сторону леса, где их должны были ждать остальные Хранители.

Колирия и Люсирия возбужденно обсуждали подробности и свои эмоции от первого задания. Их долго готовили к этому. И вот сегодня день Посвящения, прошедший без сучка, без задоринки. Они ликовали, время от времени пытаясь растормошить свою третью наперсницу. Но близняшки были так взбудоражены, что не дожидались ответов на свои вопросы. С абсолютным чувством неправильности и ломанности происходящего, Роксалия передвигала ноги, не видя, куда идет, постоянно отвлекаясь на коричнево-алые пятна на своем фиалковом платье и на липкие руки, покрытые кровью барона. Так не должно быть… Не должно! Ужас начал сжимать маленькое горло. Нос и глаза больно защипало. Стекло слез зарябило, размывая и без того сожранную мраком землю. В ушах поднялся шум. Роксалии показалось, что она задыхается.

– Лия. Эй, Лия. Всё хорошо. Лия, посмотри на меня, – самый дорогой голос – голос Йо́рана – пробился к ее разуму.

Плечи больно сдавили мальчишеские пальцы и несильно встряхнули. Роксалия моргнула, пролив слезы на щеки, и увидела обеспокоенное лицо своего лучшего друга. Он являлся одним из Хранителей их группы из десяти Бабочек, но с самого начала больше всех оберегал Роксалию.

За спиной беловолосого Йорана остальные Хранители уже рассаживали близняшек на лошадей, дабы поскорее отправиться обратно в родную Школу Спящей справедливости. Он быстро глянул через плечо, проверяя далеко ли его напарники, а затем вновь посмотрел на девочку.

– Не реви, – негромко приказал восьмилетний мальчишка, спешно размазывая слезы по щекам. – Никто не должен видеть, как ты ревешь. Тебя раздавят, как только увидят, что ты слабая. Потерпи. Будешь одна, поплачешь. Хорошо?

– Я убила его… – тихо промолвила Роксалия. – Он даже не понял, за что… И я не поняла, за что. Йоран… Йоран, за что мы их убили?

В синих глазах мелькнуло сострадание. Мальчик крепко прижал к груди свою маленькую подружку, успокаивающе погладив ее по голове.

– Не думай об этом, Лия. Не думай, – шепнул он. – Я вытащу нас с тобой отсюда. Мы уйдем. Обещаю. Выкупим наши жизни и покинем Башни Справедливости. Не бойся, я всегда рядом. Ты же знаешь.

– Знаю.

Глава 1

Глас звезд

Агартания,

мирантол Воландрий

А́гнар Орм заметил золотые шпили дворца, пронзающие багровые облака, задолго до того, как подлетел к столице Вола́ндрия. Они тянулись сверкающими пиками так высоко, что многие агарта́нцы, не имеющие крыльев, никогда не видели их вершин. Дворец Воландрия был такой один во всей Агарта́нии, вызывая зависть остальных мира́нов. От его золотых стен разбегались разноуровневые особняки воландри́йцев из чистейшей бирюзы. С высоты птичьего полета город казался настоящим драгоценным цветком.

За семьдесят с лишним лет Агнар слишком привык к этому зрелищу, чтобы им любоваться. Черной тенью он накрыл голубые домики, похожие на резные коробки́. Ему пришлось подняться в холод подкрашенных закатом облаков, наслаждаясь его ледяными поцелуями. Каждый крылатый агартанец любил холод и с трудом переносил жару. Именно этим и объяснялась необычная архитектура дворца Воландрия. Шпили были открытые, запуская небесные ветра в свое бесконечно длинное нутро с десятками этажей.

Агнар привычно спикировал в глубину самой высокой центральной пики, проходя незримый магический барьер, уберегающий обитателей от дождей и гроз, и камнем рухнул в середину башни. Мимо проносились миранские уровни с покоями, библиотекой и игровыми залами. Достигнув спирали золотых перил, вьющихся виноградными лозами к тонким столбам, Агнар мощно взмахнул крыльями, останавливая свой стремительный полет. На несколько секунд зависнув в воздухе, он вспорхнул и приземлился на белый мрамор.

Его тяжелые шаги гулко врезались в холодные блестящие стены, пока Жнец шел к высоким дверям тронного зала. Сквозь этот гром до острого слуха, помимо голосов прислуги и воландрийской знати с нижних этажей, доносились крики, брань, смех и невнятные разговоры, вспыхивающие за пределами дворца на голубых улицах.

Миран Отюрми́р вызвал Агнара, сорвав с западного фронта. Они почти взяли Эсфиро́нтию – стратегически важный портовый город, принадлежащий вражескому мирантолу Ру́нфаст. И если Отюрмир прислал за своим главным Жнецом, значит, случилось нечто.

Белоснежная кость высоких дверей отворилась, подчиняясь магическому узнаванию посетителя мирана. Тронный зал поражал своим величием, возносясь сквозь все этажи до самых облаков, золотым каскадом открывая взору правителя Воландрия каждый уровень его дворца, но скрывая от любопытных глаз обитателей. Десятки резных стульев стояли по кругу стеклянных стен, за которыми можно было увидеть, в зависимости от воли хозяина, либо непосредственно этаж, либо зеленые поля и сапфировые реки, раскрасившие земли за голубым городом. В центре же располагался белый костяной трон. Перед ним неровной гигантской лужей «растекался» стол-карта всей Агартании с объемными горами, низинами, лесами, городами, морями и океанами. Толщина стола впечатляла – не меньше двух локтей. Это объяснялось просто. Стол был с секретом. Карта мира Агартании скрывала под собой еще один мир. Мир низших. Мир людей. Ота́нию.

Агнар терпеть не мог этот грязный мир, в который ему приходилось спускаться раз в семь лет, когда планеты, существующие близ их родного Огато́на, отходили, и преграда между Агартанией и Отанией истончалась. Тогда Хозяева со своей мощной магической энергией могли снизойти к рабам, почтив их своим святым присутствием. Во всяком случае, так думали рабы. Истинные же Хозяева никогда не спускались в Отанию. Только Жнецы. Но видят боги, если бы не необходимость, и их ноги бы не было в этом мерзком пыльном мире. Агартанцам нужны люди для пробуждения магии, а затем для расширения потенциала. Точнее, не люди, а их души. Бесконечные души, что по мере жизни человека расширяются и наполняются. Они превращаются в миры. Миры разные – богатые или бедные, красочные и яркие, либо тусклые и серые, слепые, но наполненные миллиардами прекрасных мелодий, темные, светлые, мощные и слабые, жесткие и неподатливые или бездонно-гибкие. Их миллионы. И каждый способен напитать магию агартанца невероятными магическими способностями! Главное, найти сильную душу с глубоким миром, вот в чем сложность. И вот в чем заключается миссия Жнецов. Отыскать среди невзрачных плоских мирков, не дающих почти никаких полезных ростков, настоящий бриллиант, способный влить в агартанца новые витки граней его магии. Боевой магии.

Таких очень сложно отыскать, ведь время пребывания в Отании ограничено. Сегодня магические способности, пригодные для поля боя, на вес золота. Двести двадцать лет никак не затихает кровопролитная война между Воландрием и Рунфастом, борющихся за гегемонию Агартании. Каждый из правителей этих мирантолов желал диктовать условия. Каждый жаждал власти и лучших душ для культивации магии своего народа. И никто не хотел сдаваться.

В былые времена Жнецы приводили в Агартанию людей с самыми разными и удивительными мирами, наполняясь исключительными дарами магии. Этому способствовали души великих человеческих музыкантов, художников, писателей, строителей-архитекторов, необычных уникальных ремесленников, ученых, лекарей и целителей, хитрых плутов, промышляющих поразительными обманными махинациями. Сейчас мираны требуют иного. Им не нужна магия созидания. Воюющим правителям подавай то, что позволит развить очередную веху разрушающего колдовства. Обычно такие стороны пробуждались от миров, выросших в человеческих воинах и убийцах. Однако существовала проблема. Души воинов и убийц мощны, злы, агрессивны, но без глубины. Только мрак без смысла. Они забирали чужие миры без сожаления и понимания ценности чужой жизни. Магия, полученная от таких душ, оказывалась слабой и недостаточно разрушительной.

Возможно, Отюрмир отказался бы от своей навязчивой идеи найти человека-воина с глубоким темным миром, что способен напитать поистине устрашающей магией, после такого количества неудачных попыток, которые еще и случались раз в семь лет, если бы не удача в стане врага. Жнецу правителя Рунфаста повезло, он нашел такого человека. Человека не просто с миром внутри, а с целой вселенной. Душа воина подарила ему способность управлять воздушной стихией, создавая бури и смерчи. Самая сильная армия Агартании всегда принадлежала Воландрию, но после того, как в рядах Рунфаста появился повелитель Ветров, чаша весов выровнялась, и война перешла в бесконечное перетягивание каната двух титанов.

Еще одной проблемой являлось то, что поглотить магию человеческой души можно лишь в Агартании. В Отании это сделать невозможно. Сами земли защищали людишек. Даже сильнейший Пожиратель душ не мог высосать ни капли чужого эфира в Низшем мире, поглощая его в свое Пла́до. Поэтому Жнецам приходилось забирать спешно отобранных кандидатов и поднимать их в мир Агартании.

Правитель Воландрия стоял возле стола, упираясь руками в ребристую поверхность, опустив смоляную голову. Тонкие проволочки угольных кудрей падали на бронзовый лоб, скрывая желтые, точно полуденный Орияр, глаза. Его черные крылья обмякшими лепестками упали на серый гранитный пол, по которому ползло огромное изображение серебряного крылатого змея – Аустмадха́ра. В каждом дворце Агартании есть изображение этого величественного ящера. По преданиям, именно от них брала исток современная магия.

– Мой миран, – склонился в низком поклоне Агнар, ловя блаженный холод тронного зала каждой клеточкой своего тела.

Отюрмир поднял хищное лицо, будто состоящее из сплошных острых углов. В глубине янтарных глаз плескалась лютая ярость. Агнар хорошо знал своего повелителя, читая его эмоции по самым незначительным изменениям, даже по углубившимся заломам возле губ, и точно знал, что миран Воландрия сейчас в гневе.

– Дошли ли до тебя последние новости, Орм? – вопреки бушующим в нем эмоциям, спокойно спросил главный представитель династии Санда́р.

– Нет, мой миран. В Эсфиронтии не было гонцов из столицы уже пару седмиц.

– Проклятый Глоди взял в плен мою сестру и ее дочь, Агнар, – с непонятной усмешкой на тонких губах произнес правитель Воландрия. – Представляешь?

Он хрипло рассмеялся. Стоявший с другой стороны стола Жнец сжал кулак. На крылатую племянницу Отюрмира, покоряющую многих мужчин мирантола своей волнующей красотой, у Агнара имелись далекоидущие планы. Как и у самой Тра́нии, с удовольствием принимающей знаки внимания главного Жнеца Воландрия. Как могли их захватить в плен? Они же не покидали столицу.

– Прямо из сердца голубого города! Из-под носа нашей непревзойденной стражи! Можешь в это поверить? – продолжал странно посмеиваться Отюрмир, но его лицо резко исказилось, и он в бешенстве приподнял громадный стол, несколько раз от души ударив им гранитный пол, так что по нему зазмеились уродливые трещины. – Хронов Глоди украл мою сестру!! Украл Транию! Едва ли не на моих глазах!!

Часть изображения страшной пасти Аустмадхара откололась. С грохотом опустив стол, миран шумно дышал, сверкая блестящими глазами. Заметив кусок гранита, он с силой пнул его и крайне отчаянным движением запустил пальцы в свои смоляные волосы, сжав тяжелые кудри. Отюрмир всегда отличался сдержанностью, и этот неконтролируемый приступ бешенства правителя даже остудил собственный гнев Агнара. Он знал, насколько миран близок со своей старшей сестрой. Она являлась его главной советницей, оплотом и опорой, хоть и не входила в Совет Света.

– Он требует вывести мои войска из О́ринда, Тува́за и Прили́ты… – после недолгого молчания, безжизненно проговорил Отюрмир, вновь уперевшись ладонями о стол. – Он не вернет их мне… Оли́ния и Трания станут его личными марионеточными нитками, за которые Глоди теперь будет дергать, чтобы управлять мной.

– Вы уже созывали Совет, мой миран? – искренне надеясь на положительный ответ, спросил Агнар.

Прежде чем ответить, Отюрмир посмотрел в витраж прозрачной стены, что состоял из всех оттенков золота. Он невидящим взором скользил по гладкому горизонту спаянных неба и земли.

– Нет, – коротко бросил миран Воландрия, отрываясь от созерцания и твердо посмотрев на своего Жнеца. – Я говорил только с Це́рером.

Рваный выдох вылетел из груди Агнара, железом священного страха заковав ее так, что не сразу удалось вновь наполнить легкие воздухом. Церера избегали не просто так. Он имел странное и пугающее проявление магии, пробуждая нечто темное и незримое. То, что могло долго преследовать в ночи, а после безжалостно разорвать, накрыв тенями. Никто не понимал, чем владеет Церер и какие силы призывает. Но, помимо дружбы с детьми мрака, он видел и чувствовал, что происходит со звездами и планетами. Слушал их шепот и видел недоступное даже для самого острого зрения, которое имели Пожиратели душ.

Церер вот уже несколько сотен лет жил отшельником в глубине каменной долины, в сырой пещере. Он не выносил энергии жизни рядом с собой. Говорят, этот древний агартанец не всегда был такой. Таким его сделала потеря связанного с ним даровика.

Ритуал пробуждения магии агартанцев проводится рано, в течении первого года жизни. Для этого необходим первенец людей. Всегда, в момент рождения дитя в Агартании, в Отании тоже появляется на свет первый ребенок человеческой женщины. Этому ребенку предназначено стать связанным даровиком Хозяина. Священное правило нерушимо. Люди добровольно отдают своих первенцев Посланникам богов, зная, что их будет ждать лучшая жизнь в великой Агартании. Это была… лишь отчасти правда. Человеческая душа являлась мощным катализатором пробуждения магии. Во время ритуала агартанское дитя выстраивало мост с людским первенцем, привязывая его суть и энергию к себе. Изначально считалось, что уровень пробужденной магии зависел лишь от Хозяина. Однако, как выяснилось значительно позднее, это являлось серьезным заблуждением. Магическая мощь зависела от силы двух душ. Чем сильнее энергия человеческого дитя, тем велика вероятность углубления изначального резервуара агартанца. И тем выше вероятность того, что даровик переживет ритуал.

Да, в Агартании жили люди. Хозяева любили своих даровиков. Они искренне привязывались к ним, зачастую становясь с ними ближе, чем с кровными родственниками. И живя значительно дольше, агартанцы неизменно теряли их, порой не в силах преодолеть горе утраты. Бессмертная привязанная душа продолжала сопровождать до заката дней Хозяина, в конце концов с годами сливаясь в единое целое. С агартанцем оставалась энергия, но самое близкое создание исчезало навсегда. С Церером произошло именно это. Его даровик умер, и он покинул мир вслед за ним, скрывшись в долине. Именно благодаря душе связанного с ним человека Церер обрел столь уникальное направление своей магии. Говорят, его даровик имел редчайшие способности, проявляющиеся даже в слабом человеческом теле. Ему под силу было слышать мертвых.