Джеймс Хэрриот
И все они – создания природы
35
10 августа 1963 года
Не успел я смежить вежды в гостинице над Босфором, как меня разбудил коридорный. Сквозь оконце на уровне тротуара прямо мне в глаза били солнечные лучи.
После завтрака тот же мини-автобус промчал нас по берегу пролива и через город, так что мне удалось еще раз мельком взглянуть на его чудеса. А я-то надеялся посвятить долгие часы неторопливому знакомству с такими жемчужинами Стамбула, как Святая София, Голубая мечеть, и еще многими-многими… Но, быть может, в другой раз.
В аэропорту царила обычная суета. Один за другим взлетали самолеты и тонули в голубой небесной дали, но наш «Геракл» стоял в одиночестве, огромный, видавший виды, с закопченным крылом, с бесполезным мотором. Мне почудилось в нем что-то зловещее. Однако Эд, Дейв и Карл направились к нему, сунув руки в карманы и весело насвистывая.
Я бросился в кассу английской авиалинии, увидел за столом молодого румяного англичанина в знакомой форме, и у меня гора с плеч свалилась.
– Чем могу служить, сэр? – осведомился он с любезной улыбкой.
Я взмахнул чековой книжкой.
– Мне нужны три билета до Лондона. Если можно, на ближайший рейс.
– Вы хотите оплатить чеком?
– Да, пожалуйста.
– Извините, но чеков частных лиц мы не принимаем.
– Как?!
– Мне очень жаль, но таковы правила. – Он все еще любезно улыбался.
– Но… мы в безвыходном положении! – И я коротко обрисовал ему ситуацию.
Он сочувственно покивал.
– Я был бы рад помочь, но не имею права.
Он остался тверд, несмотря на все мои уговоры. Когда он на минуту отлучился, я обратился к другому кассиру, но получил тот же ответ.
Я уныло побрел к моим друзьям в зал ожидания. Они разговаривали с капитаном и дурную новость приняли на удивление спокойно, а если и подумали, что я абсолютная бестолочь, то сумели прекрасно замаскировать свои чувства.
Мы все посмотрели на капитана.
– На вашем месте, – сказал он, – я бы обратился к английскому консулу.
– Вы когда-нибудь имели дело с консулами? – спросил я у фермеров.
Оба помотали головой.
– Ну и я нет. И не представляю себе, как в консульстве отнесутся к нашим затруднениям. Обязательно ли нас отправят домой?
– Ну, конечно!
Капитан ободряюще мне улыбнулся – Я практически уверен, что все будет улажено.
– Практически, но не абсолютно?
Капитан погладил бороду.
– Видите ли, мистер Хэрриот, я, как и вы, сам никогда с консулами дела не имел.
– Когда вы вылетаете?
– Через полчаса.
Я с дрожью представил себе, как мы трое возвращаемся в аэропорт, бесславно изгнанные из консульства, без гроша в кармане, а «Геракла» давно и след простыл.
– Послушайте, капитан, – сказал я умоляюще, – вы ведь единственная наша связь с родиной. А из Копенгагена вы могли бы отправить нас в Лондон?
Он внимательно посмотрел на меня.
– Ну, разумеется. Там ведь наша центральная контора. Но стоит ли вам так рисковать?
– А, пустяки! Как по-вашему, ребята?
Оба энергично закивали.
– Летим, – сказал Джо. – Меня дела дома ждут.
– Но вы отдаете себе отчет, что опасность довольно велика?
– Уж вы-то нас туда доставите, капитан, – ухмыльнулся Джо. – Тут и думать нечего.
Он выразил вслух мои собственные мысли. Капитан Берч внушал доверие.
– Ну, хорошо, раз уж вы так решили. Но, боюсь, вам придется подписать документ, который я оставлю здесь, в Стамбуле. Сейчас я его составлю. Как я вам уже объяснил, самолет находится в аварийном состоянии. Ваша подпись подтвердит, что вы об этом знали и, следовательно, отказалась от права на какую бы то ни было компенсацию, если произойдет худшее. – Он еще раз обвел нас внимательным взглядом. – Подчеркиваю, если вы сегодня погибнете, ваши близкие не получат ничего, даже страховки.
Мне кажется, мы все поперхнулись, и наступило длительное молчание. Прервал его против обыкновения Ноэль, повторив слова своего друга:
– А вы нас туда доставите, капитан!
Теперь задним числом я понимаю, что вели мы себя, как кретины. Ведь опасность-то была вовсе не воображаемой.
И капитан дал нам здравый совет. Лучше бы мы обратились к английскому консулу! Сколько раз за последние десятилетия читал я в газетах, как консул благополучно отправлял домой футбольных болельщиков, которые, напившись после игры с радости или горя, опаздывали на зафрахтованный самолет. А ведь мы оказались в нашем безвыходном положении не по своей вине! Да, мы сваляли порядочного дурака, особенно я. Оправдание у меня есть только одно: мы все трое были замучены вереницей мелких неудач, провели ночь почти без сна и утратили способность ясно соображать. Перед нами была соломинка, пусть гнилая, и мы за нее уцепились.
Забравшись в самолет, я увидел, что там все чисто выметено, а боковая дверь снята, чтобы отсек получше проветривался. Джо решил сесть впереди, а мы с Ноэлем забрались в хвост, откинули два сиденья, пристегнулись и уставились на зияющую пустоту перед нами.
О том, что происходит вокруг, у нас не было ни малейшего представления, и мы оба вздрогнули, когда внезапно взревели моторы. Открытая дверь словно утраивала и без того невыносимый грохот. Я вытащил из своего чемоданчика клок ваты, сунул половину Ноэлю, и мы заткнули себе уши. Невыносимый шум сразу стих, но у меня возникло ощущение, что я повис в пустоте, отрезанный от остального мира.
Вибрация и толчки сказали мне, что мы выруливаем на взлетную полосу. Потом мы остановились, рев моторов достиг такого крещендо, что даже вата не помогала, и у меня отчаянно зазвенело в голове. Губы Ноэля беззвучно произнесли: «Взлетели?», и я ободряюще закивал. Мы сидели, моторы надрывались, все вокруг содрогалось и вибрировало. Так взлетели мы все-таки или нет? Ноэль недоумение развел руками, и я понял, что его интригует тот же вопрос.
Прошло еще пять минут. Ну, уж теперь-то мы, конечно, летим! Меня невыносимо потянуло удостовериться. Я отстегнул ремень, на четвереньках подполз к дверному проему… Тьфу! Мой взгляд уперся в серый бетон. Змеей проскользнув назад к Ноэлю, я пристегнулся и покачал головой. Да что же это такое? Или капитан перед взлетом решил хорошенько проверить три работающих мотора?
Видимо, так оно и было, потому что внезапно мы двинулись вперед: не распознать причины такого толчка было невозможно. Несколько секунд вибрация продолжала нарастать, а затем она разом прекратилась. Летим! Еще один толчок сказал мне, что Карл, Дейв и Эд благополучно водворили шасси на место. Я откинулся, переводя дух. Ну, хотя бы это позади!
И оглянулся на Ноэля. Повиснув на ремне, он крепко спал. Но мое извечное любопытство оказалось сильнее усталости, и я вновь отправился к проему любоваться панорамой, развертывающейся внизу. Это ведь был не современный реактивный лайнер, из которого ничего, кроме облаков, не увидишь. А я видел горы и море, золотистые полоски пляжей, сухие равнины, скученные здания больших городов и крохотных деревушек. Иногда, рискованно наклоняясь над куском мешковины – единственным барьером между мной и сверкающей морской синевой далеко внизу, я щелкал фотокамерой.
Оторвался я от этих завораживающих картин всего один раз, когда вскрыл белую картонку со съестными припасами – капитан торжественно вручил каждому из нас по такой картонке, перед тем как мы поднялись в самолет. Там оказался кусок мяса неясного происхождения, неизбежное липко—сладкое печенье, треугольник сыра и, к большому моему удовольствию, несколько ломтей восхитительного турецкого хлеба.
Щелкнул я и бездействующий мотор, и уныло-неподвижные лопасти его пропеллера, с радостью убедившись, что остальные три мотора работают со спокойной деловитостью.
Когда я вернулся к проему, впереди маячила огромная темная стена. Альпы! Наступала решающая минута. Мы набрали высоту, и все равно до проплывающих внизу скалистых вершин, казалось, рукой подать. Я различал изъеденные ветрами уступы и в беспорядке валяющиеся каменные глыбы. Но, как и мои приятели-фермеры, не сомневался, что наш бородатый капитан доставит нас по назначению без особых происшествий.
Круг над Копенгагеном мы сделали в сумерках, но я все-таки увидел бронзовую русалочку в заливе, и вскоре Джо уже жадно припал к кружке настоящего пива у стойки бара в аэровокзале.
Когда я вновь вошел в обычную колею, стамбульские мытарства, пусть они весьма мало походили на блаженный отдых, который посулил мне мой друг Джон, ожили у меня в памяти как увлекательное приключение, хотя и несколько перенасыщенное неожиданностями. А вот опасности обратного полета, казалось мне, я сильно преувеличил.
Но они предстали передо мной во всей беспощадной истинности, когда спустя год я услышал, что через несколько месяцев после возвращения из Стамбула «Геракл» со всем экипажем рухнул в Средиземное море. Правда, узнал я об этом из четвертых рук, а времени прошло много, и в душе у меня теплится робкая надежда, что тут вкралась какая-то ошибка, что капитан Берч, два молодых американца и Карл живут не только в моих воспоминаниях.
36
Какие мерзкие собаченции!
Я сам себе удивлялся; обычно мне удается обнаружить симпатичные черты почти во всех моих пациентах, принадлежащих к собачьему племени.
Но Дусик и Пусик Уитхорнов упорно оставались исключением, как я ни старался отыскать в них хотя бы одно достоинство. Сплошные недостатки – отвратительные привычки, отвратительные манеры. Например, встреча, которую они мне неизменно устраивали.
– Лежать! Лежать! – взвыл я, как всегда, но два уэст-хай-ленд-уайт-терьера продолжали, стоя на задних лапах, передними яростно царапать мои голени. (Выше они не дотягивались.) Возможно, кожа у меня на голенях особенно нежная, судить не берусь, но ощущение было мучительнейшим.
Когда я попятился на пуантах, комнату огласил заливистый смех мистера и миссис Уитхорн. Сцена эта им никогда не приедалась.
– Ну какие же они лапочки! – пролепетал мистер Уитхорн, давясь хохотом. – Как мило они с вами здороваются, утютюлечки мои!
Согласиться с ним мне было трудновато. Ведь гнусная парочка не просто пытала меня, нанося некоторый ущерб и тонкой материи брюк, но вперяла в меня свирепые взгляды, весьма недвусмысленно скалясь, подергивая губами и пощелкивая зубами. Да, рычать они не рычали, но я бы все-таки не назвал это таким уж дружеским приветствием.
– Идите к папочке, лапусеньки! – Хозяин подхватил их на руки и нежно расцеловал, все еще похихикивая. – Нет, согласитесь, мистер Хэрриот, это же просто чудо, с какой любовью они вас встречают, а потом не хотят, чтобы вы уходили?
Я ничего не ответил и принялся молча отряхивать брюки. Да, действительно, едва я входил, как эти твари принимались царапать мне ноги, а когда я уходил, всячески старались тяпнуть меня за щиколотки. А в промежутке допекали, как могли. И ведь оба были стариками – Дусику шел пятнадцатый год, а Пусику – тринадцатый. Казалось бы, возраст и опыт могли бы приучить их к сдержанности, но где там!
– Ну, – сказал я, убедившись, что ни ноги, ни брюки серьезного ущерба не понесли, – насколько я понял, Дусик прихрамывает?
– Да, на левую переднюю лапочку. – Миссис Уитхорн поставила страдальца на стол, предварительно застеленный газетой. – С самого утра. Бедняжечка так страдает!
Я осторожно приподнял лапу и тут же отдернул руку: зубы Дусика лязгнули в дюйме от моих пальцев.
– Поосторожней, мистер Хэрриот! – вскрикнула миссис Уитхорн. – Ему же больно! Прелесть ты моя! Он ведь страдает, мистер Хэрриот, а вы так грубо!..
Я только зубы стиснул. Конечно, для начала следовало бы обмотать ему морду пластырем, но я еще не забыл, какой негодующий ужас обуял супругов, едва я посмел заикнуться о своей идее. Ну, ничего, справимся. Игра эта мне знакома, и Дусику не поймать меня врасплох. Видывали мы кусак и попроворней.
Я обвил больную ногу указательным пальцем и успел увидеть все, что требовалось, прежде, чем Дусик завершил второе покушение. Красноватое вздутие между пальцами. Из-за такой пустячной кисты ветеринара вызывают на дом! Но Уитхорны раз и навсегда отказались возить своих любимцев в приемную. Бедняжечки так нервничают!
Я выпрямился.
– Вполне безобидная киста, но боль она, безусловно, причинять может, а потому рекомендую промывать ее горячей водой, пока она не вскроется. Тогда боль пройдет. Многие собаки сами их вскрывают, покусывая между пальцами. Но вы можете ускорить этот процесс. – Я набрал в шприц раствор антибиотика. – Происхождение таких кист точно не установлено. Возбудители не найдены. Но на случай заражения я сделаю ему укол.
Держа Дусика за шкирку, я благополучно справился с инъекцией, но тут мистер Уитхорн водворил на стол Пусика.
– Раз уж вы здесь, так осмотрите и его.
Такая просьба входила в обычный ритуал моих визитов, и я покорно прощупал и прослушал огрызающийся комок белой шерсти, а потом измерил температуру. Естественно, он страдал всеми недомоганиями собачьей старости – артрит, нефрит и прочее, включая шумы в сердце, которые бывало трудновато различить в злобном ворчании, эхом отдававшимся в грудной клетке.
Кончив осмотр, я пополнил запас лекарств, предназначенный для обоих, и попрощался. Оставалось уйти. Мистер и миссис Уитхорн замерли в сладком предвкушении.
Из раза в раз повторялось одно и то же: под злорадное хихиканье хозяев собачонки заняли пост у порога, не давая мне пройти. Они скалились с какой-то ядовитой злостью. Чтобы прорваться, я сделал отвлекающий маневр вправо, а потом подскочил к двери и ухватил ручку. Однако мне пришлось обернуться, чтобы избежать зубов, жадно щелкнувших у самых моих лодыжек. Я запрыгал, но уже не на пуантах, как прима-балерина, а словно отплясывая лихую джигу.
Два-три умелых выпада правой ногой, и я вылетел на свежий воздух, со смаком захлопнув за собой дверь.
Пока я стоял, переводя дух, возле меня затормозил голубой фургончик Дуга Уотсона, молочника.
– Доброго утра, мистер Хэрриот! – Он махнул рукой на дверь, из которой я только что выскочил. – Этих псин навещали?
– Да.
– Вот гаденыши, а?
Я засмеялся.
– Характеры у них не из самых приветливых!
– Во-во! Привезу молоко, а сам так под ноги и смотрю. Чуть дверь открывается, они сразу на меня набрасываются.
– Естественно.
Его глаза расширились.
– Так сразу за ноги и цапают! Ну, и прыгаешь, как полоумный, а все на тебя пялятся.
Я кивнул.
– Мне это по опыту известно.
– Если не остеречься – все! Вот поглядите! – Он высунул ногу из дверцы и указал на резиновый сапог. По бокам каблука я увидел две аккуратные дырочки. – Цапнул-таки, подлюга. До крови прокусил.
– Боже мой! А который из них?
– Да не разобрал я. Как их кличут-то?
– Дусик и Пусик, – ответил я.
– Вот те на! – Дуг уставился на меня, выпучив глаза. Его собаку звали Черныш. Он наморщил лоб, а потом нагнулся ко мне. – Может, вы мне не поверите, только вот что: они ведь очень ласковые были!
– Как!
– Точно вам говорю. Когда только-только тут поселились, знай, хвостами виляли. Еще до вашего времени, конечно. Вот как оно было.
– Поразительно! – сказал я. – Но тогда отчего же?
– Кто его знает! – Дуг пожал плечами. – Только и полгода не прошло, как они озлились. А потом все злее да злее делались.
Я продолжал ломать голову над этим преображением и когда вернулся в Скелдейл-Хаус. Ведь уэст-хай-ленд-уайт-терьеры вообще-то очень дружелюбны и покладисты… В аптеке Зигфрид писал инструкцию на ярлыке бутылки с микстурой против колик, и, не удержавшись, я выложил ему свои недоумения.
– Да-да, – сказал он. – Мне тоже про это рассказывали. Я раза два побывал у Уитхорнов и знаю, почему их собаки так невыносимы.
– Неужели? Так почему же?
– Во всем виноваты хозяева. Они их не только не воспитывали, но все время тетешкали да еще сюсюкали.
– Пожалуй, – задумчиво протянул я. – Конечно, я тоже немножко пляшу вокруг своих собак, но до тисканья и поцелуев дело, слава богу, не доходит.
– Вот именно. Избыток слащавых ласк собакам очень вреден. И еще одно: эта парочка верховодит в доме. А собаки любят подчиняться. Тогда они чувствуют себя увереннее и безопаснее. Можете мне поверить: Дусик и Пусик остались бы очень милыми песиками, если бы их с самого начала держали в определенной строгости.
– Ну, а теперь всем командуют они.
– Бесспорно. И им это страшно не нравится. Если бы только Уитхорны были способны снять розовые очки и трезво взглянуть на истинное положение вещей! Но, боюсь, теперь уже слишком поздно. – Мой партнер сунул бутылку в карман и вышел.
Уитхорны продолжали меня часто вызывать, и я вновь и вновь проделывал балетные па и отплясывал джигу. А потом Дусик и Пусик издохли почти одновременно. Причем оба скончались очень мирно: Дусика нашли утром бездыханным в его корзинке, а Пусик устроился в саду подремать под яблоней и больше не проснулся.
И хорошо, что так. Конечно, они обращались со мной не слишком по-дружески, но мне было приятно, что их миновали испытания, которые делают тягостной работу с мелкими животными – они не угодили под машину, не таяли от долгой мучительной болезни, их не пришлось усыплять. Казалось, кончилась одна глава моей жизни.
Однако вскоре мне позвонил мистер Уитхорн.
– Мистер Хэрриот, – сказал он. – Мы приобрели двух щенков той же породы. Вы не приехали бы сделать им прививку от чумы?
До чего же приятно было войти в комнату, где приветливо завиляли хвостами два милых щенка! Им обоим было по три месяца, и они глядели на меня умильными глазенками.
– Какая прелесть! – сказал я – А как вы их назвали?
– Дуснк и Пусик, – ответил мистер Уитхорн. – Нам хочется сохранить живой память о наших незабвенных милашках. – Он подхватил щенят на руки и осыпал их поцелуями.
Я сделал прививки, а потом у меня долго не было причин навещать очаровательную парочку. Видимо, оба отличались завидным здоровьем. Во всяком случае, миновал без малого год, прежде чем меня пригласили осмотреть их для профилактики.
Когда я вошел, Дусик и Пусик номер два сидели бок о бок на диване в странно застывшей позе. Я направился к ним, оба смерили меня ледяным взглядом и, словно по команде, оскалились с легким рычанием.
У меня по спине побежали мурашки. Неужели – опять? Едва мистер Уитхорн поставил Дусика на стол и я достал из футляра ауроскоп, как мне стало окончательно ясно, что судьба перевела стрелки часов назад: белая шерсть поднялась дыбом, еще недавно дружелюбные глаза смотрели на меня со злобным недоверием.
– Придержите ему, пожалуйста, голову, – сказал я. – Начнем с ушей.
Я нежно зажал ухо между большим и указательным пальцами, осторожно вставил ауроскоп, приложил глаз к окуляру, начал осмотр внешнего слухового прохода – и тут собаченция показала себя. Я услышал злобное рычание, невольно отдернул голову, и острые зубы сомкнулись где-то рядом с моим носом.
Мистер Уитхорн откинулся и захохотал.
– Ах, шалунишка! Не терпит никаких с собой вольностей! Ха-ха-ха! – Он ухватился за край стола, еле держась на ногах, потом смахнул с глаз слезы – Боже мой, боже мой! Вот проказник!
Я был потрясен. Его словно забавляло, что он мог бы сейчас любоваться безносым ветеринаром. Я покосился на его жену: она заливалась восхищенным смехом. Какой был смысл что-то втолковывать подобным людям? Если они видят только то, что хотят видеть? Мне оставалось лишь продолжить осмотр.
– Мистер Уитхорн, – сказал я сквозь стиснутые зубы, будьте добры, подержите его опять. Только возьмите покрепче за шею, справа и слева.
Он опасливо поглядел на меня.
– А я не сделаю бо-бо моему лапусику?
– Конечно, нет.
– Ну, хорошо! – Он прижался щекой к собачьей морде и нежно зашептал.
– Папусик обещает быть осторожненьким, ангел мой. Не бойся, мой миленький!
Он ухватил складня кожи на шее, как я просил, и ауроскоп водворился в ухо. Осматривая слуховой проход, слушая сладкое сюсюканье мистера Уитхорна, я с напряжением ждал следующей атаки. Но когда мой пациент с рычанием сделал выпад, я обнаружил, что боялся совершенно напрасно: он нашел себе другой объект.
Бросив ауроскоп, я отскочил и увидел, что Дусик погрузил зубы в основание большого пальца своего хозяина. И не просто тяпнул, а повис у него на руке, все крепче смыкая челюсти.
Мистер Уитхорн испустил пронзительный вопль и кое-как высвободился.
– АХ ТЫ ПАРШИВЕЦ! – визжал он, прыгая по комнате и страдальчески тряся кистью. Потом взглянул на две алые струйки, льющиеся из двух глубоких проколов, и вперил в Дусика свирепый взгляд. – АХ ТЫ МЕРЗКАЯ ТВАРЬ!
Мне вспомнился наш разговор с Зигфридом. Ну, может быть, теперь Уитхорны все-таки снимут розовые очки!
