Хэн Лян
Известные горы и великие реки. Избранные произведения пейзажной прозы

Зимняя поездка в Юньнань к «горячему морю»

В конце года, в самый разгар зимы, я приехал в уезд Тэнчун провинции Юньнань с проверкой лесного хозяйства. К моему большому удивлению встретивший меня хозяин заявил, что сначала отвезет меня к «горячему морю». Откуда здесь, среди гор, взяться морю? Как оно может быть горячим?

Дорога вывела нас из уезда, уткнулась прямо в гору и завиляла зигзагами. Машина преодолевала поворот за поворотом и размеренно взбиралась наверх. За одним горным отрезком сразу открывался другой точно такой же. Повсюду были одни деревья. Хребты поднимались и опускались, накладывались ярус за ярусом – черно-зеленые, темно-зеленые, светло-зеленые… Они тянулись до самого горизонта, насколько хватало глаз. Только где-то в самой дали небрежным росчерком светлела полоска неба, как синий берег зеленого моря.

Через некоторое время я обнаружил, что машину окутал легкий туман. В глубине леса показались низко стелющиеся облака.

– Высоко же мы забрались, – сказал я.

Хозяин рассмеялся:

– Как раз наоборот. Мы уже спустились на воды «горячего моря».

Оказалось, что это клубящееся и смутно различимое – вовсе не облако и не туман, а горячий пар. Наша машина, словно лодка, качалась на его волнах.

Так называемое «горячее море» – это геотермальная зона площадью восемь квадратных километров. Уезд Тэнчун расположен возле спящего вулкана. Много лет назад он извергался и оставил после этого обилие следов на поверхности земли. Среди них, например, кратер вулкана, камни застывшей лавы и причудливая столбчатая отдельность – красивые скопления каменных колонн, образовавшихся в момент выброса магмы. Самое удивительное последствие извержения – это подземное горячее море. Похоже, что вулкан хоть и уснул, но не оставил попыток отыскать выход на поверхность. Мало-помалу лава под землей нащупала подходящее место и теперь прорывается где-то на глубине семи-восьми километров. Горячие языки ее пламени безостановочно подогревают землю изнутри. Кипящие подземные воды образуют «котел» огромной площади. Он вполне оправдывает свое название – «горячее море».

Это место называется морем, но о нем не скажешь словами Су Дунпо:

 
Как велик этот водный простор!
Эта – в тысячу цинов вокруг – необъятная ширь!
В колеснице-ладье мы по ветру летим и летим
В пустоту и безбрежность, не ведая, есть ли предел^[74].
 

Не опишешь и словами Цао Цао^[75]:

 
Я, гор Цзеши достигнув на рассвете,
Любуюсь с их вершин лазурным морем.
Его простор в спокойствии безбрежном,
Скалистый остров в отдаленье брезжит^[76].
 

«Горячее море» укрыто глубоко под землей. Взгляду открываются лишь немногочисленные водоемы. Мы будто знаем, что здесь целая шкура леопарда, но видим только несколько пятен. Самое крупное из них – знаменитый «Да гуньго» («Большой котел»). Одно название уже говорит о его мощи. Чтобы увидеть его, надо взобраться на высоко расположенную площадку. Поднимаясь по ступеням, мы услышали звуки кипящей воды раньше, чем увидели сам котел. Над нами повис удушливый горячий пар. Добравшись до места, мы обнаружили выложенный камнем водоем диаметром три метра и глубиной полтора метра. Несмотря на его невеликие размеры, раскаленные волны поднимались на высоту больше одного чи. За годы непрерывного бурления на краях образовался толстый слой накипи. Он усиливал сходство водоема со старым котлом. Перед ним обустроили каменный желоб длиной в несколько метров и шириной в пару чи. Над желобом под бульканье воды в окутанных паром бамбуковых корзинах готовились картофель, яйца, арахис и прочая еда. Пожалуй, это самая необычная пароварка из всех, которые я видел. Туристы могут попробовать эти кулинарные творения, созданные совместными усилиями подземного жара и родниковой воды, как маленькие паровые пирожки, что продаются в придорожных закусочных. Мы привыкли к виду рек, никогда не прекращающих свое течение, но кто из нас видел такой большой котел, в котором месяц за месяцем и год за годом кипит вода? Я поднял глаза. Белые облака и зелень, окружающая котел из скал. На память пришли строки Чжан Жосюя: «Кто был человек, что впервые увидел луну у реки? И когда лунный свет у реки осветил человека впервые?»^[77] Когда возник этот кипящий котел? Когда он впервые повстречался на пути человека? Как много тайн скрывает наш мир!

Подземное «горячее море» пробивается озерцами и источниками то тут, то там по всей протяженности горы, от подножия до вершины. Одни журчат и образуют небольшие заводи, другие стекают капля за каплей, свисают тонкими нитями.

«Горячее море» в Тэнчуне

Некоторые то затихают, то выбрасывают струи вверх, наподобие танцующих фонтанов. У всех этих разных водоемов есть одна общая особенность – горячая вода. Простые местные жители превратили часть из них в купальни. Чтобы в полной мере прочувствовать всю прелесть «горячего моря», мы вошли внутрь одной купальни. Пройдя по длинному коридору, мы к своему удивлению не вошли в помещение, а напротив, очутились на открытом пространстве на середине горы. Оказывается, купальни здесь не стоят на ровных участках, а лепятся у стен скал, как балконы жилой многоэтажки. Каково это – где-то высоко в горах в окружении зелени деревьев, под белыми облаками и дуновением легкого ветра отдалиться от привычной суеты? Меня охватило такое волнение, что я не решился сразу войти в воду. Я накинул одежду на плечи и осмотрелся, чтобы сначала «омыть» свою душу. Моему взгляду открылся большой водоем. Как застенчивая красавица, выглядывал из щели между камнями фикус альтиссима. Хитросплетения старой лозы образовали ограду вокруг водоема, по краю хаотично росли цветы и хилая трава, зеленый мох и бамбук. Сквозь прозрачный поток можно было разглядеть дно. Над поверхностью неспешно поднимался горячий пар. Вода втекала в водоем из пасти каменного дракона и медленно вытекала из него, беззвучно скользя вниз вдоль стен утеса. Часть скалы, по которой она струилась, напоминала фонтан в форме завесы, какие иногда можно видеть в отелях. Опираясь на ограждение, я всматривался в легкий туман над верхушками деревьев. Облака ползли по дну раскинувшегося внизу ущелья. Я вдруг испытал гордость генерала, принимающего парад, повернулся и вошел в воду. Купаясь, я любовался белыми облаками на синем небе. Мне казалось, что и сам я плыву рыбой по нему. Это море в самом деле находится на земле?

Помня о фикусе возле водоема, я во время спуска с горы обратил внимание на местные деревья. Фикус альтиссима любит жару и часто встречается в Фуцзяни, Гуандуне или Сишуанбаньна. Здесь, в расположенном севернее Тэнчуне, он растет благодаря подземному теплу. Поняв это, я сразу заметил, что деревья вокруг действительно необычные. Субтропический японский банан и пальмы росли вместе с соснами, кипарисами, елями и коричником. Еще здесь были черные папоротники, которые, возможно, помнили динозавров. Мне попался также вид деревьев, который я никогда прежде не встречал: ветками они были похожи на иву, а листьями – на вяз. Сейчас, в самый разгар зимы, с деревьев свисали мохнатые гроздья красных цветов. Хозяин сказал, что это дерево из семейства ивовых. Здесь его именуют краснопрядной ивой – очень романтичное название.

Ученые выяснили происхождение «горячего моря». По всей горе вода скапливается в деревьях, потом постепенно просачивается в землю, где нагревается и выходит обратно на поверхность. Один такой цикл занимает 75 лет. Получается, что мы идем по густому лесу и одновременно стоим на берегу реки времени. Я уже не знаю, как правильно называть это место – «горячим морем» или «зеленым морем», а может, «морем времен». На самом деле это восхитительное природное море, пышущее подземным жаром и сплошь укрытое зеленью. Его создало само время.

“China Green Times”, 24 декабря 2010 года

Размышления о море

Если вы никогда не видели море, то вы и представить себе не можете, какое оно.

То, что перед нашими глазами, – разве это море? Это просто сплошь вода: сверху, снизу, везде – вода разных оттенков и форм. Настоящее же море подобно укрытой синевою неба юрте. Ее заполонили волны, поднимающиеся и опадающие, поблескивающие искрами. Бесчисленные звезды капель и влажный плотный туман окружают ее. Волны смеются, вскрикивают, лижут облака, хватаются за песчаный берег, с шумом набегают, кувыркаются, резвятся. Вглядываюсь вдаль, в спускающиеся с высоты ряды валов – мощное войско, идущее в атаку. Пена клокочет и вырывается из глубин, одна белая полоска тянется за другой, подобно цветам хлопка на осенних полях. Волны теснятся, преследуют друг друга, приближаются, растут. У подножия они вздымаются стенами. Кажется, что стадо диких скакунов с развевающимися гривами с шумом наскакивает на берег. Они ударяются о круглые рифовые камни и тут же разлетаются брызгами и пеной. Не дождавшись, когда эти брызги покинут риф, приходит новая стена воды. Снова раскатистый рев, удар за ударом, взрыв за взрывом, без устали, без остановки. Чайки беззаботно рисуют круги в водяной дымке, буравят верхушки волн. Я стою на рифе. Ветер треплет одежду и вздувает рукава. Пенные волны насквозь промочили обувь. Ветер и волны как будто проникают в небо, в землю, в меня и мгновенно уносят с собой все печали и заботы. Грохот и перекатывание волн, музыка их борьбы с камнями будоражат кровь. Вот оно какое, море.

Каждый день я прогуливаюсь по берегу моря. Оно вплетает меня в свой огромный синий невод. Я знаю, что вода и воздух прозрачны и бесцветны. В вышине неба и глубине моря так много этой «бесцветности», что она превращается в синеву – иллюзорную, видимую, но не осязаемую. Она вроде бы есть, но в то же время ее нет. Неуловимое ощущение, полет воображения. Чжу Цзыцин говорил, что швейцарские озера похожи на глаза европейских девушек. Мне безбрежная морская синева напоминает мистический сон.

Постепенно я осознаю поразительную глубину и необъятность моря. Откуда приходят и уходят эти волны? В каких глубинах находят свой приют огромные киты? Как выглядит противоположный берег вдали? Когда-то я читал о Бермудском треугольнике, где исчезают корабли и пропадают самолеты. Я знаю, что на дне Атлантического океана есть горы выше Гималайских и извилистые ущелья глубже североамериканского Большого каньона. На морском дне есть древние города: стены домов, в которых некогда жили люди, заросли зеленой тиной. Невозможно представить, сколько тайн скрывается в этой глубокой синеве. Крупные реки и мелкие речушки азиатского высокогорья и европейского материка соединяются здесь. Сюда стекаются воды источников, в которых купалась наложница императора Ян-гуйфэй^[78], и воды, которые использовались для охлаждения какой-нибудь атомной электростанции. Время и пространство тесно переплетаются в море. Лучи солнца испаряют влагу и запускают ее круговорот в природе. Ветер поднимает, перетасовывает, перемешивает ее. Многолетняя история и цивилизации пяти континентов встречаются, объединяются, сливаются в бездонной синеве. Ученые говорят, что материя вечна. Зачерпните пригоршню морской воды. В ней будет водород времен Великого Юя^[79] и кислород, которым дышал Колумб. Целый поток таких мыслей нахлынул на меня.

Я плыл на катере, покидая залив. Ветер стих, волны успокоились, в небе светила луна. Катер легко скользил по поверхности, сотканной из лунного света и волн. Я лежал на койке и слушал, как шепчутся ветер с морем. Мягкое покачивание катера невольно напомнило мне материнское баюканье и мелодию колыбельной песни. Когда-то на нашей планете не было жизни. Океан, великая мать, миллионы лет тихонько напевал и без устали качал колыбель. Он вырастил планктон, из которого появились рыбы, а следом за ними – земноводные, позвоночные, обезьяны, человекоподобные обезьяны и, наконец, люди. Вот так, шаг за шагом, мы вышли из морских пучин. Неудивительно, что человек так сильно привязан к морю. Он приезжает сюда, чтобы развеяться, отдохнуть, сделать снимки или даже написать картину. Он думает, что ищет здесь вдохновение, а на самом деле – свое родство, тень, след. Каким бы усталым или опечаленным он ни был, прибрежный ветер и бурление волн сразу ставят все на свои места. Он снова обретает чистоту и смелость. Только в этом темно-синем зеркале человек может разглядеть себя настоящего.

Спускаясь с катера по трапу, я бросил на волны прощальный взгляд и вдохнул полной грудью соленый воздух. Море, ты в моем сердце.

Октябрь 1983 года

Море в Чандао

Хотите узнать море? Отправляйтесь на какой-нибудь остров, разыщите лодку и выходите в плавание. Масса впечатлений гарантирована!

В августе я был на конференции в уезде Чандао, напротив города Яньтай. Управляющим гостиницы оказался очень радушный человек, которого звали Ликсон (похоже на фамилию американского президента Никсона). Как-то он сказал:

– Если я найду лодку, то как насчет того, чтобы выйти в море?

На другой день после завтрака мы на машине отправились к морю. На берегу лодочники заявили, что в такой ветер они в море не пойдут. После некоторых уговоров Ликсон махнул рукой, приглашая садиться в лодку.

– Раз уж ты приехал, то не будем отступать, а то так и не узнаешь, каково это – ходить на лодке в море, – сказал он.

И я решился рискнуть.

Моторная лодка, высоко задрав нос, разрезала белоснежные шапки волн. Перед нами раскинулся безбрежный морской простор. Тяжелые изумрудные волны разбивались о борт. В какой-то момент я почувствовал себя оторванным от дерева листочком, который потерялся в бесконечной водной дали. Ветер поутих, и волны сгладились. Под оживленные беседы и шутки мы добрались до Мяодао – острова с храмом. У него удобное расположение – это гавань, укрытая от волн и ветров. Всю свою историю остров процветает. На нем стоит древний храм морского божества; здесь ее зовут Морской нимфой, а в Фуцзяни – Мацзу. Мацзу – это девушка по фамилии Линь. Когда-то она действительно жила на острове Мэйчжоу провинции Фуцзянь. У нее было доброе сердце, и она всегда помогала мореходам. После смерти Линь ее стали почитать как морское божество. В эпоху Сун^[80] ее нарекли Госпожой Шуньци («Благоприятные [путешествия]»), в эпоху Юань^[81] – Тянь Фэй («Богиня моря»), а в эпоху Цин – Тай Хоу («Императрица»). И простые люди, и высокопоставленные чиновники обращались к ней с просьбами о спокойствии и безопасности.

В правом крыле задней части храма есть выставка, на которой показаны модели самых разных кораблей всех эпох. В основном экспонаты подарены людьми, живущими на джонках и торгующими с них разными товарами. За павильоном находится специальная площадка, где можно делать подношения богам и взрывать петарды. Каждый раз перед выходом в море моряки поджигают здесь ленту петард, молятся божеству и обретают душевное спокойствие. Землю устилает слой из ошметков от петард толщиной в несколько чи.

Морское побережье Китая тянется до Юго-Восточной Азии, соединяет страну даже с Европой и Америкой, и в любом приморском местечке, где живут китайцы, обязательно найдется храм Мацзу. На острове Мяодао его построили возле горы, а над входом расположили красивую надпись: «Храм Сяньин». Говорят, что этот храм – чудотворный. По бокам от входа стоят два «охранника» – генералы Хэн и Ха. В центре двора находится большой якорь крейсера «Чжиюань» времен Ялуцзянского сражения^[82]. И этот якорь, и сам корабль напоминают о слабости государства в то время, о горькой и печальной истории, которая тогда произошла. Проявление воли стоило кораблю и его команде жизни: в попытке протаранить вражеское судно крейсер ушел на дно вместе со своим противником. Спустя более полувека в память об этом событии здесь установили якорь. Его вес достигает одной тонны, высота – двух с половиной метров. Огромная скоба венчает мощное веретено. Морской ветер со свистом прорывается сквозь ворота. Пятна ржавчины и свисающая тяжелая цепь делают якорь похожим на тысячелетнее дерево. Я коснулся его рукой и всмотрелся вдаль за ворота: небо и вода были одного цвета, дымка тумана стлалась по бескрайней водной глади. Я представил, как выглядела эта акватория во время сражения. Пушечные орудия ведут шквальный огонь. Вода окрашена в красный. Корабли уносят с собой на дно невыразимую ненависть к врагу. Герои испускают последний вздох. Я перевел взгляд вглубь двора по другую сторону ворот. Генералы Хэн и Ха хранили невозмутимость; за ними сидело морское божество. В храме царила полная тишина. Генералы Хэн и Ха обычно охраняют ворота буддийских храмов – за могучую силу их поставили здесь на страже святого места. Якорь крейсера – наследие морского сражения. Это знак мужества и стойкости, его поместили сюда в угоду божеству. Люди обожествляют свои идеалы, связанные с морем, и приносят их в священное место. Храм – это книга, пронесенная с древности до наших дней, а море – ее чернила.

Чандао

От острова Мяодао наша лодка направилась в открытое море. Оно становилось беспокойнее. Сначала вода была гладкой, как зеркало, и бескрайней, как поле, но потом мы словно выехали из равнины и попали на холмистую местность. «Почва» под ногами ожила. Море стало похоже на широкий отрез зеленого шелка. Казалось, где-то в небе за один край его держал великан и встряхивал. По шелковой ткани одна за другой непрерывно бежали волны-складки. Нос лодки задрался еще выше, она с бешеной скоростью скользила по водяному шелку. Ликсон сказал, что если есть пена, то это просто волны, если нет – то это прилив. Мне стало страшно. Однажды в Бэйдайхэ я застал прилив: тогда даже военные корабли не решались выходить в море. Сейчас мы были в открытом море на маленькой моторной лодке. Остров Мяодао все отдалялся, прилив нарастал. Оживленные разговоры и шутки сменились тревожным молчанием. Руки крепко вцепились в борта. Лодка взбиралась на волны, как машина – на крутые холмы. Гребни волн еще выше подталкивали ее и без того высоко задранный нос. Мы уже не видели, куда она направляется. Нам было не по себе. Казалось, незримый великан сначала подбрасывал нашу лодку к самому небу, заставляя нас обмирать от ужаса, а потом без усилий ловил ее. Если он промахивался, судно падало на воду, и взрывались пена и пузыри. Корпус угрожающе дрожал, будто вот-вот развалится на части. Прилив набирал скорость, толкал нас вперед и тут же тянул обратно. Лодка двигалась неловко, как малыш, который только недавно научился ходить и постоянно спотыкается и падает. Так мелкий жучок ползет по изгибам смятого покрывала, которое встряхивает хозяйка, заправляя кровать. От тревоги и испуга мы совершенно растерялись. Я не знал, насколько здесь глубоко, что за шум раздается под лодкой, как далеко до берега и что заставляет воду подниматься. Больше всего я боялся, что невидимая ручища раздавит нашу лодку, как арахисовую скорлупку. Нигде больше нельзя так прочувствовать величие природы, как в море. Когда взбираешься на гору, то какой бы высокой и крутой она ни была, под ногами всегда есть опора. В любой момент можно остановиться и перевести дух. На вершине чувствуешь гордость за то, что сумел одолеть подъем. В море ты всегда игрушка в руках стихии. Только тут осознаешь всю ничтожность человека перед природой. Здесь вдруг понимаешь, что люди создают божеств для того, чтобы компенсировать свое бессилие.

Вот так море подкидывало нас, трясло, жарило и парило на своей сковороде примерно полчаса. Затем мы увидели небольшую гору – это была Лунчжуашань («Лапа дракона»). Ее утесы походили на архитектурный ансамбль. Из воды выступали многоярусные слои бурой породы – один в один чешуя на когтистых лапах дракона. На беспрестанно омываемых волнами и обдуваемых ветрами склонах не росло ни деревца, ни травинки. Огромные волны с грохотом разбивались о скалы. Внизу горы лежал камень, который рассекла пополам глубокая трещина. С приходом каждой волны она доверху заполнялась водой. Пена и водяная дымка окутывали гору, мешая хорошенько ее рассмотреть.

По словам Ликсона, в нижней части горы была пещера Инь-сянь, некогда служившая домом для восьми небожителей. В хорошую погоду на лодке можно зайти внутрь, но сегодня точно не получилось бы. Меня осенило: легенда о том, как восемь небожителей переплыли море, берет свое начало отсюда. В древности Мяодао назывался Шамэньдао, тогда на него ссылали преступников. Беглецы неизменно находили свою смерть на дне. Только однажды восемь заключенных смогли переплыть море и вернуться на материк. Люди сочли их небожителями, а из истории их бегства сложили легенду.

Сейчас мы плыли, покачиваясь на волнах. Гора небожителей то появлялась, то скрывалась в тумане, словно стояла на самом краю света. На море чувства обостряются. Когда море спокойно, чувствуешь себя небожителем. «Как велик этот водный простор! / Эта – в тысячи цинов вокруг – необъятная ширь!» Когда стихия бушует, крушит корабли и топит лодки, чувствуешь себя маленькой песчинкой. Небожитель ты или песчинка – зависит от настоящего момента. Когда ты сильнее природы – ты небожитель. Когда природа подчиняет тебя себе – ты песчинка. Сотни и тысячи лет люди ищут поддержки. Посмотрите, как много на побережье и рифах храмов морского божества и ванфуши^[83].

Оставив Лунчжуашань позади, мы поплыли к рифу-«пагоде» Баотацзяо. Это отдельно стоящий в море рифовый камень высотой с шести-семиэтажное здание, который по форме напоминает пагоду. Море выточило в нем поперечные канавки. Аккуратную конструкцию из каменных слоев будто сложили руки человека. Основание «пагоды» сильно заужено. Издалека кажется, что тонкая ножка переломится при первом же порыве ветра, но вблизи основание оказывается очень прочным. Этот шедевр появился в результате противостояния воды и камня. Я смотрел на него и восхищался силой природы. Большинство творений, созданных водой из камня, которые я видел на материке, были в карстовых пещерах. Капли падают на камни, содержащийся в воде карбонат кальция застывает на них – так растут сталактиты со скоростью около 0,1 миллиметра в год. Пещеры постепенно заполняются каменными ростками, деревьями и даже башнями. Сегодня я увидел, как вода может использовать свое гибкое и мягкое тело в качестве напильника и ножа. День за днем, ночь за ночью она без устали трудилась над этой каменной скалой. Влага вытачивала рельеф, разделяла слои, гравировала узоры. Финальным штрихом она обточила основание «пагоды» больше, чем нужно, – это придало скале рискованности. Затем появилась верхушка для большей высоты. У подножия «пагоды» вода расчистила площадку, и теперь на нее могли высадиться те, кому посчастливится переплыть море. На этом работа не завершилась. Море стало тщательно создавать фон для своей «пагоды». На расстоянии в сотню с лишним метров тянулась горная впадина, соединяя скалы и укрываясь ими с обеих сторон. Между рифом-«пагодой» и скалой были разбросаны причудливые камни. Я прислонился к одному, с поперечным разломом, и сделал снимок на память. Муаровые узоры испещрили камни. Повсюду струились потоки воды. Ветер поднимал волны и плутал меж скал и ущелий, невыразимый, как путаные мысли. Один валун лежал под углом, и казалось, будто это сушится отрез только что выстиранного узелкового батика. На его красно-розовой нижней части проступали неясные извилистые линии. Они напоминали тонкие ветки ивы в лучах весеннего солнца. Между ними виднелись вкрапления черного: оттенки у них были теплыми, а линии – мягкими. «Снова ласточек крик, мы в разлуке еще один год»^[84]. Ни одному художнику не под силу создать такую красоту. Море пишет свои картины совсем по-другому. Человек сначала делает набросок, потом слой за слоем добавляет краски. Море в момент, когда рушится небо и трескается земля, выплавляет на каменных заготовках точки, линии и цвета. Затем оно приправляет их солью волн, шлифует ветром и омывает, пока картина не будет готова. На самом деле работа над созерцаемой нами картиной продолжается. «Мона Лиза» провисит в Лувре веками и останется без изменений. На море через десятки и сотни лет уже не будет того, что мы видим сейчас. Камеры для высокоскоростной съемки способны фиксировать даже молниеносные движения спортсменов на соревнованиях. Может, в будущем изобретут камеру и для сверхмедленной съемки, тогда станет возможно запечатлеть процесс формирования таких пейзажей. Подобный фильм можно будет показывать в школах искусств на уроках совершенного «природного искусства».

После полудня мы приплыли в Цзючжанъя. Это часть морского побережья на острове Бэйчаншань. Название места переводится как «Утес в девять чжанов^[85]», но на самом деле оно тянется больше чем на сотню чжанов. Спускаясь со скалы, ощущаешь энергию, с которой море и горы соединяются, складываются, как кусочки головоломки, и борются друг с другом. Мы прошли к берегу по южному склону и сделали полный круг, держась подножия горы. Справа море сливалось с небом. Волны поднимались в человеческий рост и мчались, как быстроногие скакуны по широкой степи. Они перекатывались, фыркали и ударяли где-то совсем близко. Слева высились холодные каменные стены. Они перемежались частоколом, заходили одна за другую, как клыки в волчьей пасти, и исключали любую возможность отступления. Волны, похоже, вознамерились расплющить нас о твердь скал. Мы искали путь среди узких расщелин. То, что находилось у нас под ногами, было сложно назвать дорогой – мы шли среди беспорядочно разбросанных каменных плит и высеченных в скале ступеней. Нам приходилось с большой осторожностью просчитывать каждый шаг. Опасность представляли и налетающие сбоку волны. Ликсон громко крикнул:

– Считай до трех! Раз, два, три! После третьей волны будет затишье, и тогда быстро проходим!

Мы сгибались в три погибели и двигались перебежками, как по линии вражеского огня. Иногда волны все-таки настигали нас и обдавали с головы до ног соленым душем. Как же хорошо после этого было добраться наконец до подножия и, задрав голову, ловить ртом падающую с неба сладкую росу. Оказывается, с вершины Цзючжанъя непрерывно капает вода. Она сладка ровно настолько, насколько горька морская влага. Она просачивается сквозь щели между камнями и летит жемчужинами с порванной нити бус. Капли преломляют лучи солнечного света и сверкают чудесными красками. Мы выискивали глазами наверху эти разноцветные кометы и ловили их ртом, смакуя. Глядя на утес снизу вверх, я остро ощутил величие этих гор. Они высились в синеве неба, задевали верхушками облака, упирались подножием в море, тянулись бесконечными изгибами, являли диковинные виды. На горах лежало немало огромных валунов. Они держались на волоске, словно покосившееся аварийное здание. Внизу рифовые камни были разбросаны по побережью, как отступающие солдаты разбитого войска. Посередине гору опоясывала полоса розоватой породы шириной в несколько метров. Она извивалась, повторяла изгибы горного рельефа, будто ветер трепал полоску, выпавшую из радуги и зацепившуюся за эти скалы. За спиной с шумом бились о берег волны, под ногами катился их прерывистый рокот. Чем мощнее скала, тем она опаснее. Я повернулся и вдохнул воздух, в котором перемешались горные и морские запахи. Насколько этот мир наполнен жизнью! На миг я растворился в нем и почувствовал себя наполовину божеством, наполовину человеком.

Январь 1996 года