Харуки Мураками
Слушай песню ветра. Пинбол 1973
– Слушай, я опять насчет вчерашнего. Что я там говорила-то? – неожиданно спросила она, уже собираясь выйти из машины.
– Да разное…
– Ну хоть что-нибудь вспомни.
– Про Кеннеди.
– Кеннеди?
– Про Джона Ф. Кеннеди.
Она покачала головой и вздохнула:
– Ничего не помню.
Вылезая, она молча засунула за зеркало заднего вида бумажку в тысячу иен.
10
Стояла страшная жара. В раскаленном воздухе можно было печь яйца.
Я открыл тяжеленную дверь «Джейз-бара», по обыкновению навалившись на нее спиной, и глотнул кондиционированного воздуха. Застоявшиеся запахи табачного дыма, виски, чипсов, подмышек и канализации аккуратно накладывались друг на друга, как слои немецкого рулета.
Как обычно, я сел у дальнего конца стойки, прислонился к стене и оглядел публику. Три французских моряка в непривычной глазу форме, с ними две женщины, молодая парочка – и все. Крысы не было.
Я заказал пиво, а к нему сэндвич с мясом и кукурузой. Потом достал книгу, чтобы скоротать время до прихода Крысы.
Минут через десять вошла женщина лет тридцати в безобразно ярком платье. Ее налитые груди напоминали два грейпфрута. Она села через табурет от меня, точно так же оглядела помещение и заказала себе «гимлет»[3]. Отпив глоток, встала и до одурения долго говорила по телефону. Затем перекинула через плечо сумочку и отправилась в уборную. За сорок минут это повторялось три раза. Глоток «гимлета», долгий телефонный разговор, сумочка, уборная.
Передо мной возник Джей.
– Задницу не протер еще? – кисло спросил он. Хоть и китаец, а по-японски он говорил гораздо лучше моего.
Третий раз вернувшись из уборной, женщина огляделась, скользнула на соседний табурет и тихо спросила:
– Простите, у вас мелочи не найдется?
Я кивнул, выгреб из кармана мелочь и высыпал на стойку. Тринадцать десятииеновых монет.
– Спасибо. Очень помогли. А то я бармену уже надоела – разменяй, да разменяй…
– Это вам спасибо, мне теперь тяжестей не таскать.
Она благодарно улыбнулась, проворно сгребла мелочь и убежала звонить.
Я захлопнул книгу. Попросил Джея поставить на стойку переносной телевизор и под пиво стал смотреть прямую трансляцию бейсбольного матча. Матч был серьезный. В одном только четвертом сете у двух питчеров отбили шесть подач, причем два хита принесли по очку. Один из полевых игроков, не выдержав позора, повалился на траву. Пока питчеров меняли, запустили рекламу. Шесть роликов подряд – про пиво, страхование, витамины, авиакомпанию, картофельные чипсы и гигиенические салфетки.
Отшитый дамами французский моряк остановился у меня за спиной со стаканом пива в руке и спросил по-французски, что я смотрю.
– Бейсбол, – ответил я по-английски.
– Бейсбол?
В двух словах я объяснил ему правила. Вот этот мужик кидает мячик, этот лупит по нему палкой; пробежал круг – заработал очко. Моряк минут пять пялился в телевизор, а когда началась реклама, спросил, почему в музыкальном автомате нет пластинок Джонни Холлидея.
– Непопулярен, – ответил я.
– А кто из французских певцов популярен?
– Адамо.
– Это бельгиец.
– Тогда Мишель Польнарефф.
– Merde.
Моряк отошел к своему столику.
Начался пятый сет, и женщина вернулась.
– Спасибо. Давай я тебя чем-нибудь угощу.
– Да зачем, не надо…
– Пока долг не верну, не успокоюсь – такой характер.
Приветливой улыбки у меня не вышло – я просто кивнул. Она поманила Джея: «Ему пиво, мне гимлет». Джей ответил тремя выразительными кивками и исчез за стойкой.
– Что, не приходит?
– Да как-то вот…
– Это женщина?
– Мужчина.
– Вот и ко мне не приходит. Похоже, да?
Я обреченно кивнул.
– Слушай, а на сколько я выгляжу?
– На двадцать восемь.
– Врешь.
– На двадцать шесть.
Она засмеялась.
– Да мне и не важно. А как по-твоему, я замужем или нет?
– А что мне будет, если угадаю?
– Там посмотрим.
– Замужем.
– Ну-у-у… Наполовину угадал. В прошлом месяце развелась. Ты когда-нибудь с разведенной встречался?
– Нет. Но зато я встречался с коровой, которая болела невралгией.
– Где?
– В университетской лаборатории. Мы ее впятером в аудиторию затолкали.
Она расхохоталась.
– Ты студент?
– Ага.
– Я тоже когда-то была. В шестидесятые. Хорошее было время…
– А где?
Не ответив, она хихикнула, глотнула гимлета и, точно вспомнив о чем-то, взглянула на часы.
– Опять звонить надо. – Она взяла сумочку и встала.
Мой вопрос повис в воздухе. Выпив половину пива, я подозвал Джея и расплатился.
– Убежать решил? – спросил он.
– Ну.
– Старше себя баб не любишь?
– Возраст тут ни при чем. Да, если Крыса появится, передай привет.
Когда я выходил из бара, женщина закончила телефонный разговор и в четвертый раз шла в уборную.
Всю дорогу домой я насвистывал где-то слышанную мелодию. Название никак не хотело вспоминаться. Совсем старая вещь. Машина стояла на берегу, и, глядя на ночное море, я все же попытался вспомнить название.
То была «Песенка клуба Микки-Мауса». С такими словами:
Вот какой веселый
Есть у нас пароль:
Эм-ай-си –
Кэй-и-уай –
эм-оу-ю-эс-и!
Наверное, и вправду время было хорошее.
11
Вкл
Привет! Всем добрый вечер! Как настроение? У меня настроение лучше некуда. Такое настроение, что половиной поделился бы с вами. Говорит радио «Эн-И-Би», программа «Попе по заявкам»! Сегодня суббота, и мы снова с вами до девяти вечера – целых два часа! Вы услышите массу самой разной музыки. Вы услышите грустные песни, ностальгические песни и веселые песни. Услышите песни, под которые хочется танцевать, песни, от которых хочется плеваться, и песни, от которых хочется блевать. Самые разные песни! Звоните нам. Наш номер вы знаете. Только не запутайтесь в цифрах. Не попадите не туда. Чтобы не вышла ерунда. Или еще какая-нибудь там беда. Эх, нескладно… Кстати: мы тут уже целый час принимаем ваши заявки. Десять телефонов – и ни минуты отдыха. Хотите послушать, как они трезвонят?
Услышали? Ужас, правда? В общем, звоните нам, пока пальцы не отвалятся. Кстати, на той неделе вы так здорово звонили, что у нас тут повылетали все пробки. Но теперь все в порядке. Мы вчера проложили специальный кабель. Не кабель, а слоновья нога. А раньше был не кабель, а какая-то кочерга. Опять нескладно… Короче, спокойно звоните нам до умопомрачения. Даже если у всех в студии помрачатся умы, пробки все равно не вылетят. Договорились? Сегодня на улице опять сущее пекло – так пусть его разгонит рок! Эта музыка для того и создана. Как и чудные наши девчонки. О’кей, первая песня! Просто послушайте ее молча, это отличная вещь. Забудем о жаре! Итак, Брук Бентон, «Дождливая ночь в Джорджии»!
Выкл
…………..Уф-ф-ф-ф………….. Жарища!..……. Ужас!..…..
………..А прохладнее уже никак?………………Нет, это ад какой-то……………Эй, кончай, я и без того потный………….
….Во-во, так по кайфу.
……….Слушай, я пить хочу! Кто-нибудь, принесите холодной колы………Что? В сортир сбегать не успею? Ты моего пузыря не знаешь! У меня всем пузырям пузырь!..…….
………….Спасибо, Митян, ты чудо…… Холодненькая!..
………..А открывашку не принесла?…………..
………….Дура! Мне ее зубами открывать, что ли?
………….. Ой, сейчас песня кончится, не успею!
Кончай свои идиотские шутки!..………. ОТКРЫВАШКУ!!!
………..Черт!..…………….
Вкл
Замечательная песня, не правда ли? Настоящая музыка! Брук Бентон, «Дождливая Джорджия». По-моему, стало даже чуть прохладнее. Кстати, как вы думаете, какая сегодня температура? Тридцать семь градусов! Тридцать семь… Многовато даже для лета. Просто печка. Обниматься с девчонкой и то прохладнее, чем сидеть одному в тридцати семи градусах. Вы можете в это поверить? О’кей, хватит болтать! Ставим следующую. «Криденс Клиэуотер Ривайвл» с песней «Кто остановит дождь?». Поехали, бэйби!
Выкл
…………..Эй, уже не надо. Я ее подставкой от микрофона открыл…………..
……………О-о-о-о…………… Кайф!..…………
…………………Не бойся. Не будет икоты. Не волнуйся……………
……………А как там бейсбол?………..Его, кстати, должны по другому каналу передавать…………….
………….Погоди, как это? В радиостудии нет ни одного приемника? В тюрьму сажать за такие дела!..………….
…………Понял. Все. Короче, следующим будет пиво. Только чтоб еще холоднее………………
………..Ой, кажется, подступает… Сейчас икота начнется………….
……….Ик!..……………
12
В четверть восьмого раздался телефонный звонок.
В тот момент я сидел развалясь в плетеном кресле и трескал сырные крекеры, запивая их пивом.
– Эй, привет. Говорит радио «Эн-И-Би», передача «Попе по заявкам». Ты нас сейчас слушал?
Торопливым глотком я смыл крекеры, слипшиеся во рту.
– Радио?
– Да, радио. Порождение цивилизации.
…..Ик!..…..Вершина технической мысли. Меньше холодильника, дешевле телевизора и точнее пылесоса. Ты сейчас чего делал?
– Книгу читал…
– Хи-хи-хи!.. Нашел занятие… Надо радио слушать! Когда читаешь, остаешься совсем один. Согласен?
– Ага…
– Вот, скажем, ждешь, пока спагетти сварятся, – в это время можно почитать. Понял?
– Ага…
– Ну ладно…….Ик!..…….С этим закончили. Теперь скажи: ты когда-нибудь слышал диктора, который не может побороть икоту?
– Нет.
– Значит, слышишь впервые. Впрочем, как и все, кто сейчас находится у радиоприемников. Кстати, ты вообще понимаешь, почему я тебе звоню из прямого эфира?
– Нет.
– Тут такое дело… От одной девушки поступила заявка………ик!..…… исполнить для тебя песню. Знаешь, чья заявка?
– Нет.
– Песня называется «Девушки Калифорнии». Исполняют «Бич Бойз». Старая вещь. Ну, понял теперь?
Я немножко подумал и сказал, что не знаю.
– Хм-м-м… Трудно, да? Если угадаешь, пошлем тебе фирменную футболку. Вспоминай!
Я снова напрягся. На этот раз в дальних закоулках памяти удалось что-то подцепить.
– Ну?.. «Девушки Калифорнии», «Бич Бойз». Что тебе вспоминается?
– Лет пять назад я у своей одноклассницы брал такую пластинку.
– И что же это за одноклассница?
– Была учебная экскурсия, и она уронила контактную линзу. Я помог найти – и в благодарность она дала мне послушать пластинку.
– Так… Контактная линза… Да, а пластинку-то ты ей вернул?
– Нет, потерял…
– Ну-у-у, это не дело! Купи такую же и верни. Одно дело девчонкам чего-нибудь давать……….Ик!..….. А другое дело брать! Понял?
– Да.
– Хорошо. Девушка, уронившая контактную линзу пять лет назад на учебной экскурсии! Конечно же, вы нас сейчас слушаете! Да, как ее зовут-то?
Я назвал имя.
– Так вот. Он говорит, что купит такую же пластинку и вам отдаст. Замечательно, не правда ли? Кстати, сколько тебе лет?
– Двадцать один.
– Прекрасный возраст! Студент?
– Да.
– ……..Ик!..……
– Что?
– Я говорю: специальность какая?
– Биология.
– О-о-о… Любишь животных?
– Люблю.
– А за что?
– ……….Ну, может, за то, что они не смеются…
– Вот те на!.. Животные не смеются?
– Собаки и лошади немножко смеются.
– Хо-хо… А когда?
– Когда им весело.
Впервые за много лет я почувствовал раздражение.
– Так значит……..ик!..…….из собаки может комик получиться?
– Из вас точно может.
– Ха-ха-ха-ха-ха!..
13
«Девушки Калифорнии»
На Восточном Побережье
Стильных девушек полным-полно.
А на Юге есть такие – наповал тебя уложат!
У них походка, как в кино…
И ничем не хуже Средний Запад,
Где на фермах столько красоты,
А на Севере девчонки – целоваться мастерицы,
С ними не замерзнешь ты.
Но куда им всем до девушек Калифорнии!..
14
Футболка пришла через три дня по почте.
Вот такая:
15
На следующее утро я напялил обновку – она приятно покалывала тело – и пошел бродить по окрестностям порта. Мне встретился маленький магазин грампластинок, и я зашел. В магазине не было ни души – лишь девушка-продавщица сидела за стойкой и со скучающим видом проверяла чеки, отхлебывая из банки колу. Я поглядел на полки с пластинками и вдруг понял, что знаком с девушкой. Та самая, без мизинца – неделю назад она упала в умывалке у Джея.
– Привет! – сказал я. Опешив, она поглядела на меня, потом на футболку – и допила остатки колы.
– Как ты узнал, что я здесь работаю?
– Чистая случайность. Пластинку зашел купить.
– Какую?
– «Бич Бойз». С «Девушками Калифорнии».
Подозрительно взглянув на меня, она встала, сделала три шага к полке и, как хорошо выдрессированная собака, вернулась с пластинкой.
– Вот эта пойдет?
Я кивнул и, не вынимая рук из карманов, оглядел магазин.
– Еще Бетховена. Третий фортепианный концерт.
Она принесла две пластинки.
– В чьем исполнении, Глена Гульда или Бак-хауза?
– Глена Гульда.
Она положила пластинку на стойку, другую отнесла обратно.
– Что-нибудь еще?
– Майлза Дэвиса. Где есть «Девушка в ситце».
На этот раз она искала дольше – но тоже нашла.
– Что дальше?
– Пожалуй, все. Спасибо.
Она разложила на стойке три пластинки.
– И ты все это будешь слушать?
– Нет, это для подарков.
– Широкая у тебя натура.
– Казалось бы…
Она неловко повела плечами и назвала цену, 555 иен. Я заплатил и взял пакет с пластинками.
– Вот как получается… Благодаря тебе я сегодня три пластинки до обеда продала.
– Замечательно.
Она вздохнула, села за стойку и взялась за следующую стопку чеков.
– Ты тут все время одна сидишь?
– Еще одна девушка есть. Сейчас на обеде.
– А ты?
– Она вернется и меня сменит.
Вытащив из кармана сигареты и закурив, я смотрел на ее работу.
– Слушай, может, нам вместе пообедать?
Она оторвала взгляд от чеков и покачала головой:
– Я люблю обедать одна.
– И я люблю.
– И ты?
Она поморщилась, отодвинула чеки и поставила на проигрыватель последнюю пластинку «Харперз Бизарр».
– Чего это ты меня приглашаешь?
– Надо изредка нарушать традицию.
– Нарушай один. Хватит ко мне приставать.
Она придвинула к себе стопку чеков и снова взялась за работу.
Я кивнул.
– Кажется, я тебе уже говорила – ты негодяй, – сказала она. Потом поджала губы и с треском прошлась четырьмя пальцами по обрезу стопки.
16
Когда я вошел в «Джейз-бар», Крыса, облокотясь на стойку и нахмурясь, читал роман Генри Джеймса с телефонную книгу толщиной.
– Интересно?
Крыса оторвался от книги и покачал головой.
– Не очень. Хотя я сейчас только и делаю, что читаю. После того разговора. «Убогой правде я предпочту красивую ложь». Слышал такое?
– Нет.
– Роже Вадим. Французский кинорежиссер. А вот еще: «Развитый интеллект состоит в успешном функционировании при одновременном охвате противоположных понятий».
– А это чье?
– Не помню. А ведь похоже на правду?
– Не похоже.
– Почему?
– Ну, вот скажем, ты просыпаешься голодный в три часа ночи и лезешь в холодильник – а там пусто. И что ты тогда будешь делать со своим развитым интеллектом?
Крыса немного подумал и расхохотался. Я позвал Джея и заказал пива с жареной картошкой. Потом достал пакет с пластинкой и вручил Крысе.
– Это что такое?
– Подарок ко дню рождения.
– Он у меня через месяц.
– Через месяц меня уже не будет.
Не выпуская из рук пакета, Крыса задумался.
– Да?.. Жалко, что тебя не будет. – Он открыл пакет и некоторое время смотрел на пластинку.
– Бетховен. Концерт для фортепиано с оркестром номер три. Глен Гульд, Леонард Бернстайн. Хм-м-м… Я этого не слышал. А ты?
– Я тоже.
– Ну спасибо… Вообще говоря, я очень рад.
17
Я искал ее три дня. Девчонку, которая дала мне пластинку «Бич Бойз».
Зайдя в дирекцию школы, я попросил список выпускников и нашел номер ее телефона. Но позвонить по нему не удалось – автомат ответил, что номер больше не действителен. Я позвонил в справочную – телефонистка пять минут искала ее имя, после чего сказала, что такого имени в ее книгах нет. «Такого имени» – это мне понравилось. Я поблагодарил и повесил трубку.
На следующий день я звонил бывшим одноклассникам и спрашивал, не знают ли они что-нибудь про нее. Никто ничего не знал, а большинство и вовсе не помнило о ее существовании. Последний из них сказал, что не желает со мной разговаривать, и повесил трубку. Даже не знаю, почему.
На третий день я еще раз сходил в школу и узнал, куда она поступила после выпуска. Захудалый женский вуз где-то на окраине, отделение английского языка. Я позвонил туда, представившись агентом по сбыту салатной приправы «Маккормик»: мол, девушка нужна мне для анкетного опроса, не могли бы вы сообщить ее адрес и телефон? Извините, конечно, но дело крайне важное. Поищем, ответили мне, перезвоните минут через пятнадцать. Я выпил банку пива и перезвонил. Мне сообщили, что в марте этого года она подала на отчисление. По болезни. А что за болезнь? – Она уже поправилась? – Салат может кушать? – Совсем ушла, не в академку? – на все эти вопросы ответов я не получил.
– Меня и старый адрес устроит, – сказал я. – Может, вы поищете?
Старый адрес нашли – пансион недалеко от вуза. Я позвонил туда. Ответил, судя по голосу, комендант. Съехала весной, куда – не знаю, – буркнул он и бросил трубку. Точно хотел сказать: «И знать не желаю».
Так порвалась последняя ниточка от нее ко мне.
Я вернулся домой, открыл банку пива и стал слушать «Девушек Калифорнии».
18
Зазвонил телефон.
Я полудремал в плетеном кресле с раскрытой книгой. Только что прошел короткий ливень – деревья в саду вымокли. После дождя задул сырой, пахнущий морем южный ветер. Задрожали листья растений в горшках на веранде, а следом задрожали шторы.
– Алло, – прозвучал женский голос. Будто кто-то ставил хрупкий стакан на кособокий стол. – Помнишь меня?
Я изобразил легкое раздумье.
– Как пластинки? Продаются?
– Да не очень… Кризис… Пластинки никто не слушает.
– Ага.
Она побарабанила ногтями по трубке.
– Пока нашла твой телефон, чуть с ума не сошла.
– Да?..
– В «Джейз-баре» спросила. А бармен спросил у твоего друга. Высокий такой и странный немножко. Мольера читал.
– Понятно.
Молчание.
– Все спрашивали, куда ты делся. Неделю не приходишь, так они уже думают: может, заболел?
– Даже не знал, что меня так любят…
– Ты на меня сердишься?
– Почему?
– Я тебе гадостей наговорила. Хотела извиниться.
– Насчет меня не беспокойся. Но если тебя это так волнует, то не покормить ли нам в парке голубей?
Она вздохнула, и я услышал, как щелкнула зажигалка. На заднем плане пел Боб Дилан – «Нэшвилльский горизонт». Наверное, звонит из магазина.
– Да дело вообще не в тебе. Просто я не должна была так говорить, – торопливо сказала она.
– А ты к себе строга.
– Ну, стараюсь, по крайней мере.
Она помолчала.
– Сегодня мы можем встретиться?
– Давай.
– «Джейз-бар», восемь вечера.
– Хорошо.
– Я просто… попала в переплет.
– Понимаю.
– Спасибо.
Она повесила трубку.
19
Мне двадцать один год. Говорить об этом можно долго.
Еще молодой, но раньше был моложе. Если не нравится, можно дождаться воскресного утра и прыгнуть с крыши «Эмпайр-Стейт-Билдинг».
В одном старом кино про Великую Депрессию я слышал такую шутку:
«Когда я прохожу под Эмпайр-Стейт-Билдинг, всегда открываю зонтик. Люди сверху так и сыпятся».
Мне двадцать один, и помирать я пока не собираюсь. Спать же мне доводилось с тремя девчонками.
Первая училась со мной в одном классе. Нам было по семнадцать лет, и мы решили, что любим друг друга. Ближе к вечеру забирались поглубже в лес; она сбрасывала коричневые туфли, белые носки, светло-зеленое платье и странные трусы, явно не по размеру. Потом, чуть поколебавшись, – часы. И мы обнимались на воскресном номере «Асахи Симбун».
Через какую-то пару месяцев после окончания школы мы вдруг расстались. Причину забыл – такая была причина, что и не вспомнишь. С тех пор не встречался с ней ни разу. Иногда вспоминаю, когда не спится, – и все.
Вторая девчонка хипповала. Шестнадцатилетняя, без гроша в кармане, без крыши над головой и к тому же плоскогрудая – глаза при этом у нее были умными и красивыми. Я встретил ее у станции метро «Синдзюку», когда там бурлила мощная демонстрация, парализовавшая все движение вокруг.
– Будешь тут торчать, полиция заберет, – сказал я ей. Она сидела на корточках между стойками перекрытого турникета и читала спортивную газету, выуженную из мусорного ящика.
– Пусть забирают, – сказала она. – Там кормят.
– Ну ты даешь!
– Привыкла.
Я закурил и угостил сигаретой ее. От слезоточивого газа щипало в глазах.
– Ты ела сегодня?
– Утром…
– Слушай, я тебя накормлю. Пошли к выходу.
– Чего это ты будешь меня кормить?
– Ну… – Я не знал, что ответить, но выволок ее из турникета и повел по перекрытой улице в сторону Мэдзиро.
Эта до крайности неразговорчивая девица жила в моей квартире с неделю. Каждый день просыпалась к обеду, что-то ела, курила, листала книжки, пялилась в телевизор, а иногда без видимой охоты занималась со мной сексом. Все, что у нее было, – лишь белая холщовая сумка, а в ней плотная ветровка, две майки, джинсы, три пары грязных трусов и коробка тампонов.
– Ты откуда? – спросил я ее как-то раз.
– Да ты не знаешь, – только и ответила она.
В один прекрасный день я вернулся из магазина с мешком продуктов, а ее и след простыл. И ее белой сумки тоже. И еще кое-чего. На столе лежала горстка мелочи, пачка сигарет и моя свежевыстиранная футболка. А еще записка, нацарапанная на клочке бумаги. Из одного слова: «противный». Боюсь, про меня.
С третьей своей подружкой, студенткой французского отделения, я познакомился в университетской библиотеке. На весенних каникулах следующего года она повесилась в чахлой рощице у теннисного корта. Труп обнаружили лишь к началу следующего семестра, а до того он целых две недели болтался на ветру Теперь, когда темнеет, к рощице никто не подходит.
20
Она сидела в неловкой позе за стойкой «Джейз-бара» и болтала соломинкой в стакане джинджер-эля, гоняя по дну остатки льда.
– Уже думала, не придешь, – облегченно вздохнула она, когда я сел рядом.
– Я ведь обещал. Просто дела задержали.
– Какие дела?
– Обувь. Я чистил обувь.
– Вот эту, что ли? – Она подозрительно покосилась на мои кеды.
– Да нет, отцовскую обувь! У нас в семье традиция. Дети непременно должны чистить отцу ботинки.
– Почему?
– Ну… Ботинки – это ведь некий символ. Представь: отец, как приговоренный, каждый вечер в восемь возвращается домой. Я чищу ему ботинки и со спокойной совестью иду пить пиво.
– Хорошая традиция…
– Да?
– Ну конечно! Отца ведь надо уважать.
– Я очень уважаю. За то, что у него только две ноги.
Она прыснула.
– У тебя замечательная семья.
– Да уж… Если забыть про деньги, то такая замечательная, что хоть плачь.
Она все возила соломинкой по дну стакана.
– Ну, моя-то семья была еще беднее.
– Откуда ты знаешь, кто беднее?
– По запаху. Богатый чует богатого, а бедный – бедного.
Джей принес бутылку пива, и я налил себе.
– Где твои родители живут?
– Не хочу говорить.
– Почему?
– Приличные люди не любят рассказывать другим, что у них дома творится.
– А ты – приличный человек?
Она думала секунд пятнадцать.
– Хотелось бы стать. Если серьезно. А кому не хотелось бы?
– Нет, ты все-таки расскажи.
– Зачем?
– Во-первых, ты все равно должна об этом кому-нибудь рассказать, а во-вторых, я не проболтаюсь.
Она улыбнулась, закурила и три раза выпустила дым, молча разглядывая древесные волокна на стойке.
– Отец умер пять лет назад от опухоли в мозгу. Целых два года мучился, просто ужас. Мы на него все деньги истратили, начисто. Вдобавок вымотались до того, что семья развалилась. Хотя это обычное дело.
Я кивнул.
– А мать?
– Живет где-то. На Новый год открытки присылает.
– Не любишь ты ее, похоже?
– Похоже…
– А братья, сестры?
– Одна сестра. Мы близнецы.
– И где она?
– За тридцать тысяч световых лет отсюда.
Она нервно засмеялась и положила свой стакан на бок.
– И чего это я про семью гадости говорю? Даже тоскливо становится.
– Да ничего особенного. У каждого есть что-нибудь такое.
– И у тебя есть?
– И у меня. Бывает, обниму любимую игрушку – и плачу…
– А какая у тебя любимая игрушка?
– Крем для бритья.
Тут она засмеялась уже веселее. Как не смеялась, наверное, уже несколько лет.
– Слушай, – сказал я, – что ты пьешь какой-то лимонад? У тебя сухой закон?
– Хм, вообще-то я сегодня не собиралась… Ну ладно, уговорил.
– Так что ты будешь?
– Белое вино, только похолоднее.
Я подозвал Джея и заказал еще пива и белого вина.
– Скажи, а как себя чувствуешь, когда есть близнец?
– Странное ощущение. Одинаковое лицо, одинаковый коэффициент интеллекта, одинаковый размер лифчика… Надоедает.
– Вас часто путали?
– Часто. До восьми лет. Потом у меня стало девять пальцев, и нас больше никто не путал.
Сосредоточенно и аккуратно, как пианистка перед концертом, она положила рядышком обе руки. Я взял левую, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Маленькая рука, прохладная, как стакан с коктейлем. Четыре пальца на ней смотрелись красиво и совершенно естественно – будто их и было четыре с самого рождения. Такая естественность казалась чудом. По крайней мере, шесть пальцев выглядели бы куда менее убедительно.
– В восемь лет я сунула мизинец в мотор пылесоса. Оторвало тут же.
– А где он теперь?
– Кто?
– Мизинец.
– Не помню. – Она засмеялась. – Такого вопроса мне еще не задавали, ты первый.
– А беспокоит, когда мизинца нет?
– Если перчатки надеваю – беспокоит.
– И всё?
Она покачала головой:
– Нельзя сказать, что совсем не беспокоит. Но не больше, чем других – толстая шея или волосы на ногах.
Я кивнул.
– А ты чем занимаешься? – спросила она.
– В университете учусь. В Токио.
– На каникулы приехал?
– Ага.
– И что изучаешь?
– Биологию. Животных люблю.
– Я тоже люблю.
Допив пиво, я взял горсть картофельных чипсов.
– А вот знаешь… В Бхагалпуре был знаменитый леопард – за три года он съел триста пятьдесят индусов.
– Неужели?
– Далее: английский полковник Джим Корбетт по прозвищу «Гроза леопардов» за восемь лет застрелил, считая этого, сто двадцать пять леопардов и тигров. А ты все равно будешь любить животных?
Она потушила сигарету, отпила вина и восхищенно посмотрела на меня:
– Нет, ты оригинал!
21
Пару недель спустя после смерти моей третьей подруги я читал «Ведьму» Жюля Мишле[4]. Великолепная книга. Там был такой пассаж:
«Верховный судья Реми Лоренский отправил на костер восемьсот ведьм и очень гордился своей политикой устрашения. Один раз он сказал: «Я славен своей справедливостью настолько, что шестнадцать схваченных на днях пленниц удавились сами, не дожидаясь палача».
«Я славен своей справедливостью»… Просто потрясающе!
22
Зазвонил телефон.
Я не мог оторваться от важного занятия: протирал специальным лосьоном лицо, докрасна обожженное солнцем в бассейне. Лишь на десятом звонке смахнул с лица ватные разводы в решеточку, поднялся со стула и взял трубку.
– Здравствуй, это я.
– Привет.
– Ты что сейчас делал?
– Ничего.
Все лицо горело; я вытер его висевшим на шее полотенцем.
– Спасибо за вчерашний вечер. Давно так не отдыхала.
– Это хорошо.
– М-м-м… Ты мясо любишь?
– Люблю.
– Я тут столько натушила, что мне и за неделю не съесть. Поможешь?
– Чего б не помочь.
– Тогда через час приходи. Если опоздаешь, выкину все в помойное ведро. Понял?
– Ага.
– Просто я ждать не люблю.
Она бросила трубку, не дав мне даже раскрыть рта.
Я повалился на диван и минут десять глядел в потолок, слушая по радио хит-парад. Потом залез под душ и чисто выбрился. Надел рубашку и бермуды только что из химчистки. Вечер стоял замечательный. Я проехал вдоль морского берега, любуясь закатом, а перед самым выездом на шоссе купил две бутылки охлажденного вина и пачку сигарет.
Пока она освобождала стол и расставляла на нем посуду, я откупорил бутылку ножом для фруктов. Всю комнату заволокло горячим паром тушеного мяса.
– Даже не думала, что будет так жарко. Просто ад какой-то…
– В аду жарче.
– Ты что, там был?
– Люди рассказывают. Когда там становится жарко до того, что крыша едет, тебя переводят в место попрохладнее. Чуть отойдешь – и опять в пекло.
– Как в сауне.
– Именно. Но есть и такие, которых обратно не посылают, потому что они уже чокнулись.
– И что с ними делают?
– Отправляют в рай. Стены белить. В раю ведь как – стены должны быть идеально белые. Чуть какое пятнышко, уже непорядок. Это ведь рай! Вот они и белят их с утра до вечера, портят себе бронхи.
Больше она вопросов не задавала. Я выудил кусочки пробки, плававшие в бутылке, и разлил вино по стаканам.
– Холодное вино – горячее сердце, – сказала она вместо тоста.
– Это откуда?
– Из рекламы. Холодное вино – горячее сердце. Не видел?
– Нет.
– Телевизор не смотришь?
– Редко. Раньше часто смотрел. Больше всего нравилось кино про Лэсси. Пока самая первая собака играла.
– Ну да, ты ведь животных любишь.
– Ага.
– Если б у меня время было, я бы с утра до вечера смотрела. Все подряд. Вот, скажем, вчера показывали диспут между биологом и химиком. Не видел?
– Нет.
Она отпила вина и покачала головой, как бы вспоминая.
– Там было про Пастера. Он обладал силой научной интуиции.
– Силой Научной Интуиции?
– Ну, короче… Обычно ученые рассуждают так: А равно В, а В равно С – значит, А равно С. Что и требовалось доказать. Правильно?
Я кивнул.
– А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что А равно С. Без всяких доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное множество ценнейших открытий.
– Ну да, прививки от оспы…
Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.
– Прививки от оспы – это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?
– А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.
– Правильно.
Она торжествующе рассмеялась, не показывая зубов. Допила вино и налила себе еще.
– В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?
– Практически нет.
– А если б была?
– Ну, наверное, пригодилась бы для чего-нибудь. Например, когда с девчонкой спишь, может понадобиться.
Она засмеялась и ушла на кухню. Вернулась с кастрюлей тушеного мяса, миской салата и нарезанной булкой. Из широко раскрытого окна повеяло, наконец, прохладой.
Мы принялись не спеша ужинать под пластинку. Она задавала вопросы – в основном про университет и жизнь в Токио. Разговор выходил не самый содержательный. Про эксперименты на кошках («Мы их не убиваем, ты что! Это психологические опыты!» – врал я, за два месяца умертвивший тридцать шесть кошек и котят), про демонстрации и забастовки… Был показан зуб, сломанный полицейским.
– А отомстить ему ты не хочешь? – спросила она.
– Вот еще…
– Почему? Я бы на твоем месте его отыскала и все зубы повыбивала молотком.
– Во-первых, я – это я. Во-вторых, дело давнее. А в-третьих, у них там все рожи одинаковые – как я его найду?
– Выходит, и смысла нет?
– Какого смысла?
– Что тебе зуб выбили?
– Выходит, что нет.
Она разочарованно замычала и отправила в рот кусок мяса.
После кофе мы вместе вымыли на тесной кухне посуду, вернулись к столу и закурили под «Modern Jazz Quartet».
На ней были просторные шорты и рубашка из тонкой ткани, сквозь которую отчетливо проглядывали соски. Вдобавок наши ноги несколько раз сталкивались под столом – и я все больше краснел.
– Как ужин? Понравился?
– Очень.
Она слегка прикусила нижнюю губу.
– Почему ты сам ничего не говоришь, пока тебя не спросят?
– Да как-то… Привычка… Вечно забываю сказать самое важное.
– Можно дать тебе совет?
– Давай.
– Избавляться надо от такой привычки. Она может тебе дорого стоить.
