Хаим Калин
Багдад, до востребования

Здесь важно отметить: подполковник примерил платье Иуды неспроста. Суть предыстории измены в том, что, в силу ведомственной специфики, загранпаспорт ему не светил. Выбраться на спасительный Запад, в его случае, можно было лишь по заморскому подложному, либо дипломатическим багажом. Что в первом, что во втором варианте без влиятельного покровителя в лице иностранного разведведомства – не обойтись.

В этом тупике и произросла у Черепанова идея соблазнить «Моссад» уникальными наработками службы по Ближнему Востоку. Его доступ к региональному «пакету» сверхсекретных материалов был особо важен лишь им. Все прочие разведслужбы тянули бы резину, принюхиваясь на предмет подвоха, мудреной западни.

«Какого маху я дал! – тем временем попрекал себя подполковник. – Был бы новичок – другое дело. Ведь чем прочие разведки лучше нас? Те же заезженные небогатой фантазией методы: заигрывание с сильными и циничная „аренда“ допустивших слабину. Меняться следовало лишь баш на баш: „пакет“ на немедленное переселение. Теперь моя участь плачевна: навязывая все более рискованные поручения, отожмут до последнего, пока не засвечусь. К примеру, эта ошарашившая вводная: чистая подстава, прямая дорога под трибунал. В „Моссаде“ же знают: без визы начальства я не то что в Ирак, в Щелково не сунусь. И что значит дать человека? Кого? От одного слова „Ирак“ и прожженный зек в штаны наложит! Оставим побоку, что задача нереализуема даже технически – пусть все расшаталось донельзя. Границы – по-прежнему на амбарном замке, этим все сказано. Кто провернет такое? Разве что… Матиас Руст? Но тот два года как дома, ко мне зачем ломятся?»

– Саша, учти: у тебя несколько дней, – бесстрастно дорисовал задачу Шахар, поворачиваясь.

Черепанов зажмурился, точно ослеплен ярким светом или сбивая оторопь. Сквозь зубы процедил:

– Несколько дней для чего?

– Поехать в Ирак, иначе не имеет смысл… – разъяснил израильтянин.

Инициативник ухмыльнулся, навлекая на себя добродушно-ироничный вид.

– Ты, Давид, с какой горы свалился? Или, может, из Негева после годичной лежки выполз?

Шахар запрокинул голову, давая понять Аллену: переведи. Выслушав перевод, приладился к креслу. Осмотрел утепленные ботинки, которые до командировки в Россию ни разу не одевал, и, приподняв ноги, потер друг о друга контуры подошв.

Взор Черепанова проследовал туда же, подполковник насторожился. Не исключено, высматривал выдвижное жало.

Тревожился между тем он зря. Шахар резко перевернул пластинку – на лицевую, уже звучавшую сторону – любезности, почему-то лишь подбавившей колики страха у соседа.

– Просили тебе сказать, Саша, на твой имя открыли счет – твердые деньги. Если с вещью удача, сто тысяч…

– На какой хрен они мне! – взорвался подполковник, не дав Шахару договорить. Оглянувшись, развил мысль: – Вы что, все оглохли и ослепли?! Без разрешения начальства я в туалет не хожу! Куда ехать? Сплошная стена, в отличие от Берлинской, в пять рядов. Пока рухнет, годы пройдут. А ты говоришь, дни… Но все это так, между прочим… – Подполковник осекся, потупившись.

– Какая беда, Саша? – Шахар струил светлое, как у ребенка, изумление.

– Мы так не договаривались, – пророкотал Черепанов, прежде зло кивнув в сторону резидента-толмача. – Пока не вывезите, пальцем не пошевелю.

Шахар встрепенулся, просигнализировав устремленным ко лбу жестом: надо же, запамятовал.

– Саша, забыл! Просили сказать: заберем – сразу после задание. Через наши друзья… Совсем скоро!

Рот Черепанова в мгновение ока переполнился слюной, которую ему остро захотелось сплюнуть. В поисках урны подполковник осмотрелся. Но ничего не найдя, шумно сглотнул. С видом бывалого дуэлянта изрек:

– Не выйдет, ребята, баста! Надо же куда – Ирак…

– Ты знаешь итальяно, Саша? – как ни в чем не бывало, поинтересовался Шахар. – Почему не сказал? Аллен бы пойти отдыхать…

– Я знаю одно: довелось идти на красный – машину бей, но голову береги, пригодится…

Казалось, Шахар обречен обратиться к Аллену за подсказкой. Помимо нечеткой дикции, Черепанов грешил солдафонскими метафорами, о просьбе облегченного слога позабыв. Между тем разъяснения «Старику» не понадобились, хватило одной интонации. Кроме того, отповедь подполковника он предвидел еще в Тель-Авиве, ознакомившись с подноготной дела. «Абонентом на тот свет» в розницу не торгуют, без массового психоза – дудки. Случай же Черепанова иной – цинично выверенный расчет.

«Отработай его до конца, заартачится – не церемонься, – Шахару вспомнился инструктаж Биренбойма. – Он – на мертвой полосе, между двумя всемогущими призраками – куда денется… Но и не переусердствуй, Черепанов – русский как-никак. Их, дружище, ни с кем не спутаешь – юшкой лицо залито, а фасон держат. Будто сейчас вижу. В общем, по обстоятельствам, как всегда».

Шахар водрузил на спинку кресла руку и с ликом дружеского расположения стал придвигаться к Черепанову, будто намереваясь обнять.

Между тем жест зависшего напряжения не развеял. Напротив, лишь укрепил – Черепанов слегка отстранился. Выглядел готовым дать отпор, случись Шахар замыслил недоброе.

Расслабленная рука израильтянина приподнялась, чтобы, казалось, соседа обнять. Однако приземлилась не на предплечье Черепанова, а проникла подмышку. Молниеносным, почти неразличимым движением Шахар сжал трапециевидную мышцу соседа, но тотчас отпустил.

Глаза Черепанова выкатились, все в сетке красных прожилок, рот приоткрылся и в овале недоумения подмерз – боль ведь исчезла, столь же внезапно, как и явилась. Судя по прежнему виду – следящего за матчем болельщика – даже сидящий наверху Розенберг ничего не заметил

Шахар склонился к подавившемуся «О» Черепанову и, умаслившись, зашептал.

– Брат, подумай хорошо… Сначала подумай, потом говорить… Кто заставлял тебя и меня идти в разведка? И тебе, и мне говорили: раньше подписать, положи на весы, потом будет поздно – себе уже не хозяин… Посмотри, что получается… Твой папа и мама – офис… У тебя нет жена, нет дети, вместо них – задание… Пока ты делаешь хорошо, продолжать работать. Если… – Шахар задумался подбирая слово – сел в вода, пенсия – самая маленькая наказание. Ты… думаешь… я хочу вернуться домой в железный ящик… Или… я хочу тебе горе, совсем ошибка… Я – твой товарищ и помощник, моя голова рискует, наверно, больше… Но, кроме тебя и меня, это сделать никто… Я думаю, ты сам понимаешь… Поверь… мы проверили… У «Аэрофлот» в Багдад еще два рейс, потому я здесь… – Шахар замолк, убирая руку, покоящуюся на спинке соседнего кресла.

Тут живое, переливающееся множеством оттенков лицо тель-авивца претерпело разительную перемену: в считанные секунды осунулось, посерело, будто лишившись кровяной подпитки. Да и весь образ – как подменили. Еще недавно уверенный в себе, артистичный Шахар опустошенно смотрел на площадку в полном отрешении. Легкие, проворные руки отяжелели, казались чужими. Но больше всего бросалось в глаза иное: не замечалось и всполоха былой наигранности, нарочитой перемены ликов, точно засевший в недрах кукловод ловко дергает за ниточки, извлекая, со сменой обстановки, подходящий образ. Так что ничего не оставалось, как поверить, что нашептанный монолог – искренен, если, конечно, не выдохся…

Черепанов тем временем учащенно мигал и могло показаться, что выстраивает озвученные сентенции соседа в удобный для усвоения ранжир. На самом же деле постигал не смысл сказанного, а необычный стиль его передачи.

Еще ни разу в его богатой биографии функционера спецслужбы прямая угроза не облачалась в нормальные, если не душевные слова, совсем не ставя цель запугать, лишить веры. Скорее, наоборот. Озвученное замышлялось ту самую пошатнувшуюся, но столь важную для рискового начинания веру упрочить. И не в качестве одноразовой инъекции, беспечно запуская «божественный ветер», а оттого, что человеческое у пришельца его суровым, не терпящим душевных вольностей ремеслом не вытравлено. Более того, оно не банально примазалось к столь знакомому, тысячекратно отведанному за годы жизни в разведке скотству, правящему в епархии бал, а бытует ему вопреки.

Между тем Черепанов не испытывал малейших иллюзий насчет переданного ему посыла, как бы мягко тот ни был в монолог вплетен. «Железный ящик» примеряется именно к нему, потому и упомянут. Случись он улизнет от задания, «спишут», и наиболее вероятно, руками пришельца-златоуста. Ведь жизнь двойного агента до смешного дешева – кому раньше перейдешь дорогу. Тем не менее подполковник испытал какой-то необычный подъем, что повестку в преисподнюю ему зачитали щадящими, если не по-братски выверенными словами, хоть и предварив иезуитски исполненным «щелбаном»…

Черепанов откинулся на спинку кресла, бросая косые взгляды на соседа. К своему удивлению, открыл, что пришелец от действа отпочковался, будто устал или разочарован. Но спустя некоторое время москвич вспомнил, что, собственно, его очередь «вводить в из-за боковой мяч».

Шла пятнадцатая минута баскетбольного поединка, и Черепанов подумал, что в перерыве их пестрой компании лучше ретироваться. Назначая рандеву в столь экзотичном, зато, ему вначале казалось, безопасном месте, он не предполагал, насколько трудным окажется разговор, не преодолевший пока и экватора.

– Давайте, поговорим нормально, – заговорил, сдвигая шторку неловкой паузы, Черепанов, – расскажи все толком и… подумаем.

Шахар продолжал блюсти суверенитет своей «скорлупы», не высовывая носа. Зато Розенберг без всякого уведомления, резко согнувшись, нашептал соратнику перевод. Тем самым выдал, насколько велик у «Моссада» к операции интерес.

– Да-да… – рассеянно откликнулся Шахар, не поворачивая головы, но прислоняясь к спинке. – Конечно, Саша, только нормально, именно…

– Тогда… объясни все сначала, приняв в расчет, что моя поездка в Ирак исключается. Вот что еще: давай… через Аллена, время дорого. А в перерыве уйдем. – Черепанов кивнул в сторону зрителей, давая понять: лучше перебазироваться.

От прямого перевода Шахар между тем отказался, хоть и, по мере детализации вопроса, разок-другой обратился к Розенбергу за терминологической поддержкой. Прежде чем прозвучал свисток на перерыв, Шахар доходчиво, хоть и языком солдатского разговорника, разъяснил, что, по достоверным сведениям, некоторые советские военные и гражданские советники Ирак покидать не собираются, кроме того, из Союза ожидается подкрепление. Да, массовая эвакуация персонала – полным ходом, но она не более чем дипломатический, призванный дезориентировать коалицию маневр – СССР далеко не готов распрощаться со своими интересами в Ираке. Более того, ряд советских ведомств, в обход официальной позиции Кремля, заключили с аналогичным иракскими структурами частные контракты, разумеется, за внушительный «откат».

Суть же задачи: вывести на командируемого в Ирак специалиста, разумеется, не лишенного перспектив вербовки. Каких-либо предварительных переговоров с тем не проводить. Все, что нужно: подбор удачной кандидатуры и полное на нее досье. Остальное – за гостем.

По пути в метро трио хранило молчание, не выказывая и намека на общность интересов: то двигалось случайной цепочкой, то вовсе рассеивалось. Между тем каждый думал о своем. Черепанов о том, какими, помимо него, израильтяне пользуются источниками информации, поскольку весть о советской «пятой колонне», призванной осложнить оккупацию Ирака, его буквально выбила из седла. Откуда пронюхали? Каких-либо очевидных доказательств в пользу ее формирования у подполковника не было, разве что разрозненные, наводящие на гипотезу детали.

Шахар тем временем продолжал хандрить. Минутами ранее его настигло: план Биренбойма, каким бы дерзновенным и мужественным он не выглядел внешне, по сути, без закладных, ибо построен на неисследованных, теоретических возможностях Черепанова, у которого, союзники-сообщники, столь актуальные для подобной операции, по определению, водиться не могут. Ведь крот – синоним волка-одиночки, питающегося без премудростей – тем, что плохо лежит или бежит. Для Биренбойма, профессионала экстра-класса, эта закономерность не секрет. Стало быть, операция – скорее причуда его буйной фантазии, нежели ушлый замысел. Нечто среднее между неизбывной женской верой в «золотой ключик» и массовым поклонением бессмертному идолу «Авось», каким бы фокусником Дорон ни был…

Тем самым, напрашивалось, что спецагента и инициативника сознательно «разменяли», заведомо зная, что дуэту доведется прошибать лбом корпус самой могучей тоталитарной машины. Оттого Биренбойм и наставлял: «Отработай его до конца…» Но при этом умолчал: им обоим из передряги не выкарабкаться.

На поверку оказалось, что волшебной палочки у подполковника нет и быть не могло. И, судя по его первой реакции, бездумно совать голову в петлю он не торопится. Но, куда не гляди, швартовые отданы и цель – достойнее не бывает. Поборемся…

На эскалаторе Черепанов сблизился с Розенбергом, тихо заговорил:

– Похоже, в Министерстве обороны и правда нечто замышляется, но мои шансы там кого-либо зацепить – нулевые. С кондачка такое дело не осилить. И если честно, то о закулисной игре в Ираке я впервые услышал от вас, хоть кое-что намеками доходило. Но прознав, сразу вспомнил: есть зацепка… по гражданской линии… Завтра сверюсь, если, получится… А вечером, после работы, обсудим…

Черепанову и моссадовцам было не по пути, так что завершив спуск, они бессловесно расстались. Между тем вскоре подполковник боковым зрением заметил: израильтянин у него за спиной.

– Саша, брат, извини, узнать ты должен сегодня… Завтра, утро, в семь, жду тебе здесь. Запомни еще: целый страна на тебе надеются, – сбивчиво проговорил Шахар и испарился.

Добираться до дому подполковнику минут сорок – предпоследняя остановка. Зайдя в вагон, он заметил несколько свободных мест, но даже не сдвинулся – ухватился за ближайший поручень. Ему казалось, что в сидячем положении его будет выдавать мерзкая дрожь, охватившей тело и помыслы едва прозвучало за спиной «страна». Звериным чутьем Черепанова настигло: навязываемая затея – отнюдь не преходящего, тактического свойства. Призвав пафос, израильтянин не актерствовал, а был предельно искренен. И там, в «Олимпийском», и напутствуя минутами ранее на платформе. Причем вопреки всем канонам шпионского ремесла, центральный постулат которого – тщательный камуфляж намерений и движений души. Стало быть, средиземноморского эмиссара в Москву привела не очередная прореха, коих не счесть в работе любого разведсообщества, и даже не государственные интересы – что только под этот ранжир не подводят – а какая-то громадная, национального приоритета проблема. Коль так, то замаячивший в ходе недавней встречи трибунал – весьма мягкая и отдаленная перспектива. Его угораздило вляпаться в сам иракский кризис, но не мелкой сошкой, а наводчиком необыкновенно важного боеприпаса. Но самое трагичное: стань он отлынивать, израильтяне без всяких сантиментов его шлепнут.

На следующей остановке подполковник сошел и пересел в поезд, следующий в противоположном направлении.

Глава 5

30 декабря 1990 г. 14:00 трасса Москва-Владимир

Шахар топтался у обочины шоссе, теряясь в мыслях, куда путь свой держать, – ему казалось, впервые за свою богатую на сюрпризы биографию профессионального авантюриста. Причин сразу несколько, но главная из них – смутно представлял, где находится. Час назад он выехал из Москвы во Владимир на рейсовом автобусе, на первой трети пути в чистом поле ставшем из-за поломки на прикол. Десять перегруженных котомками, проклинающих всех и вся пассажирок и он, единственный мужчина, совершенно ошарашенный, выброшены на обочину. Водитель автобуса запер двери и растворился в густом тумане, перейдя на противоположную сторону шоссе.

Во вспыхнувшей между водителем и спешившимися дамами перебранке Шахар открыл: разговорный, привязанный к местным реалиям, русский, да еще на повышенных тонах, он понимает слабо, однозначно разбирал лишь слова «милиция» и «давай». Все же, несколько успокоившись, склонился к мысли: «Киржач», «Покров» – названия населенных пунктов, судя по развороту события, близлежащих. Именно эти звукосочетания чаще всего звучали в торопливой речи водителя, отбивавшегося от норовивших взять его в клещи дам. Но, в какой связи они упоминались, а главное – куда отсылали – направление Москвы или Владимира? – он не представлял.

Впрочем, подумал он, какая разница? Владимир – прежним курсом, на восток, кровь из носа до шести туда добраться. Но крайне важно: ноги и душу дерзкого лазутчика не промочить. Советская виза Шахара обязывала зарегистрироваться не позже, чем сегодня, в тбилисском ОВИРе, запрещая малейшее отклонение от маршрута Москва-Тбилиси-Москва. «Кустанаец» даже не взял ее с собой – передал вместе с паспортом на хранение Розенбергу, совсем недавно провожавшему его на Щелковском вокзале. Лучше без роду и племени, чем с грозящим северным лагерем ярлыком. Без компрометирующей визы, при задержании, хотя бы под психа косить может…

Между тем с самого утра в Подмосковье валил снег, сменив дождливую, явно не по сезону, погоду. Видимость на глазах ухудшалась: пелерина из мохнатых белых хлопьев на фоне густеющего тумана. Идеальная погода для скоропалительных заговоров – в стране, снаряжающей без рации междугородние автобусы…

Потеряв трусливо дезертировавшего водителя из виду, рассвирепевшие «мешочницы» принялись за Шахара. В словесном потоке вновь замелькали «милиция» и «давай», в ответ он лишь сипел, симулируя потерю голоса и отчаянно вспоминая как по-русски «охрип». Тут его стали хватать за рукава и осыпать относительно краткими, но как и прежде усваиваемыми лишь интонационно тирадами: «не мычит не телиться», «как с козла молока», «мужик ты или кто?» Заложник знаменитого русского бездорожья тем временем с опаской поглядывал на проходящий транспорт: под разбор, не дай бог, желтый цвет патруля, зазываемый горе-попутчицами…

Шахар незаметно выскользнул из круга обращенных скорее к Господу, нежели к нему призывов и потопал к передней двери автобуса. Прощупал стыки и почти незаметным нажатием распахнул ее настежь. От несогласия отточенных движений с недавним мычанием «тюти», как Шахара окрестила одна из попутчиц, дамы поначалу дружно замолчали, но вскоре споро – друг за дружкой – забились в автобус обратно. «Тютя», точно швейцар, деловито загружал их поклажу и так же, как и водитель, четвертью часом ранее, в снежном тумане растворился. Тем не менее сторону дороги не поменял: по обочине продвинулся метров сто во владимирском направлении, присел на корточки. Собирался с мыслями, наблюдая за движением транспорта. Отметил про себя: средняя скорость ежеминутно падает. Непогода.

Нечего околачиваться, встряхнулся он, в таком виде точно примут за психа и в какую-нибудь каталажку упекут. Голосуй, перебирать нечего. Шахар вскочил на ноги и, развернувшись к движению анфас, призывно выбросил руку.

Из-за обильного снегопада лица водителей проносившихся мимо автомобилей почти не просматривались, вследствие чего Шахар склонился к выводу, что, не исключено, его попросту не замечают. Далее он обратил внимание, что линия шоссе за ним резко уходит вправо – автомобили притормаживают, зажигая тормозные огни.

Если и есть шанс кого-то остановить, решил он, то за поворотом, где скорость мала. Вперед. Поглубже натянул шапочку, зашагал по снежной каше. По мере продвижения определился: «Голосую – четверть часа. Не получится – возвращаюсь к мешочницам. Сплошные поля, признаков жилья нет и в помине. Ногам уже мокро, с непривычки раз плюнуть заболеть. Угроблю себя и задание».

Он продвинулся еще полтораста метров, за поворотом остановился. Движется фура с прицепом, замахал, но вновь без толку – мимо. Сверился с часами: до установленной квоты «плавучести» – десять минут. Тут его губы искривились в подобии улыбки. Сообразил: то, чем он сейчас занимается, по-русски «ловить попутку». Водитель рекомендовал именно это, прежде чем с концами исчез. Странно, подумал он, почему сразу не догадался? Ведь все так просто: по пути…

Появилась легковушка, угадываемая скорее треском двигателя и зажженными фарами, нежели габаритами. Шахар взмыл обе руки над головой, замахал, надвигаясь на проезжую часть. Сердце заколотилось, вздымая адреналин в крови, – авто, вместо разгона, следуемого за поворотом, начало притормаживать. Увидев, что водитель берет вправо, отскочил на обочину.

Легковушка остановилась. Густой белый дым из выхлопной трубы, казалось, лишь нагнетал белое безумие, спеленавшее окрестности. Шахар бросился стремглав вслед, скользя по жиже из снега и грязи. Но равновесие сохранял.

Авто – двухдверное, на заднем сиденье почему-то два костыля. Шахар дергал за ручку правой двери, сраженный мыслью, не бредит ли он. Вместо водителя – лишь дымчатый силуэт за запотевшим стеклом, зато костыли сомнения не вызывают.

Подобной конструкции дверного запора он не встречал, все же с третьей попытки дверь подалась.

Его смутили рычаги у руля, совершенно нехарактерные для конвенционального автомобиля. Но странная машинерия – не более чем деталь, маленькая дырочка на перфокарте осмысления. Главное – перед ним весьма располагающий к себе человек: открытое, хоть и чуть ироничное лицо.

Шахар запрыгнул на пассажирское сиденье, захлопнул за собой дверь и с виноватой улыбкой стал разворачиваться. Но тут, к своему изумлению, открыл, что правая нога водителя ампутирована до колена, и тот, с явной опаской в лике, замер. Как несложно было догадаться, не ожидав столь бесцеремонного вторжения без спросу.

Виноватая улыбка обратилась в глуповатую. Шахара вновь потревожила мысль, не сыграло ли с ним злую шутку, вызвав химерические видения, ненастье. Между тем, кроме как упросить соседа из этой промозглой, фантасмагорической пустоши вывезти, иной альтернативы – вернуться на тропу задания – не предвиделось.

– Ты что, с того автобуса? – обратился к Шахару астронавт модуля на колесах, внешне чем-то напоминавшего луноход. По крайней мере, в восприятии пришельца из теплых, не ведающих снежных фата-морган краев.

– Да-да… – сбивчиво подтвердил Шахар.

– Тогда вылезай! – скомандовал одноногий, после чего, чуть смягчившись, разъяснил: – Здороваться, может, научишься…

Шахар уставился на пульт ручного управления, подумав, что освоить его – дело плевое. Помимо традиционной схемы «сцепление-передача-газ-тормоз», – никаких премудростей, за минуту разберется. Однако выбрасывать безногого в кювет не то что ни в какие ворота – рука не поднимется, притом что скольких на уровне рефлекса доводилось…

Случалось, правда, в Европе, где дорожная полиция – всего лишь заржавевшая табличка на двери истеблишмента, отдавшего пол-общества на откуп страховщикам. Здесь же, в России, дорожный полицейский чуть ли не каждом перекрестке. И впрямь страна-тюрьма. Хорошо хоть, что без паспорта билеты на железнодорожный и автобусный транспорт отпускают.

– Брат, дарагой, извыны! – залебезил вольный толкователь норм автостопа. – Холодно, беда…

Водитель внимательно оглядел Шахара, спросил:

– А ты как здесь оказался? Ваш брат автобусами не ездит…

– Сломался автобус… – открестился Шахар, не разобравшись с контекстом «ваш брат». Развел руками, но спустя мгновение постиг: подразумевается грузинский акцент, им задействованный.

– Тебе куда? – осведомился автомобилист.

– Владымыр, – сообщил Шахар, вновь уставившись на рычаги.

– Я – в Покров. Если хочешь, до поста ГАИ подвезу. Выручу, так и быть.

Смысл «ГАИ» Шахару внушил еще «дедушка Калинин» в Тель-Авиве, так что, прочитав аббревиатуру на первом пригородном посту, «кустанаец» усмехнулся. Ныне, тем не менее, задумался, но не надолго. Полез в боковой карман пальто и, повозившись, извлек две двадцатипятирублевые банкноты. Протянул их соседу со словами:

– Владымыр, дарагой, памагы. Очэнь нужно.

– Ты что, русского не понимаешь? Сказал ведь: до поста ГАИ! – возмутился безногий, отстраняя протянутую руку. Но тотчас осекся: замышленную, почти у речевого бойка, фразу «Здесь тебе не Грузия» как бы приморозило. Рука пришельца не поддалась, будто его плечевой сустав неподвижен.

Тем временем пришелец улыбался, заискивающе глядя на водителя и решая весьма любопытную задачу. Официальный обменный курс советского рубля был известен ему издавна. Статус агента спецпоручений «Моссада» требовал широкой эрудиции и непрерывного совершенствования так называемого «походного минимума» или, иными словами, социоэкономических основ базирования шпиона. Соотношение валют – один из его немаловажных компонентов. При этом Шахар знал, что официальный курс рубля 0.6 за доллар – не более чем показатель для межбанковских расчетов. Как «Калинин», так и Розенберг, вручивший ему сегодня утром две банковские упаковки четверных, успели разъяснить, что курс рубля к доллару на черном рынке – в десятки раз дороже. Тем не менее, определяя на вскидку мзду за подвоз, он неосознанно оттолкнулся от «выставочного курса» в пересчете на приблизительный тариф, который бы отстучал счетчик такси в Европе, – где-то восемьдесят долларов. Но поскольку он рассчитывался не валютой, а рублями, то по курсу черного рынка предложил не бог весть что.

Между тем жесткая реакция визави подсказывала: деньги здесь ни при чем. Так что мелькнувшее предположение – удвоить куш он осадил в зародыше: не заскочить бы в собственные силки.

– Послюшай, – заговорил Шахар, в упор глядя на самого необычного автомобилиста, с которым когда-либо сталкивался, – не можешь Владымыр, нэ беда. Едь к остановка автобус. Если мало дэнги, скажи – я добавлять. Сколько сказать, столько добавлять. Но нэ будь злой, выдышь погода какая. Хочэшь, что я здэсь умер?

– Вот народ, чуть что, умер! – запричитал автомобилист. – Мы раньше скопытимся, а вы жировать будете. Мандарины, цветочки, Сухуми-Батуми… – Он запнулся, насупился, после чего нехотя молвил: – Ладно, до автостанции Киржача довезу.

Откуда-то позади донесся крик – Шахар с автомобилистом в недоумении переглянулись. Спустя секунду-другую – новое послание, будто «ждите», и тембр голоса – женский.

Обитатели модуля обернулись и всматривались в мохнатую пелерину, казалось, ставшую и вовсе непроницаемой – точно безразмерная овечья шуба-ширма раскаталась из небес.

Вдруг ее пронзила крона елки. Замелькали руки, ноги и… чем-то знакомые Шахару котомки. Но в центре мельтешащей, надвигающейся композиции – ель. Шахар тотчас вспомнил: среди багажа его рейса замечался и этот атрибут.

– Это кто еще?! – пророкотал автомобилист. – С твоего автобуса? Да что б вас…

Проступили округлости женской фигуры, чуть позже румяные щеки – композиция одушевилась: на всех парах несется миловидная женщина лет тридцати. В одной руке две котомки, а во второй, подмышкой, – небольшая ель.

Тут Шахара охватило занятное состояние – конфликт жесткой выучки и проснувшегося в нем романтика, оппонирующего искусственной надстройке. Ему одновременно хотелось, чтобы молодуха куда-то подевалась, и… приголубить раскрасневшиеся, нежного овала щечки или, по меньшей мере, затаив дыхание, ими любоваться. Между тем, с позиций ремесла, ситуация диктовала: любой попутчик ему сейчас поперек горла, едва удалось автомобилиста уломать. Кроме того, секретный агент – безнадежный одиночка, для оного любой непродуктивный контакт – обуза.

Тем временем румяная девуля поравнялась с авто и, побросав пожитки с елкой в снег, потянулась к двери. Шахар нажал на рычаг – дверь отворилась. Но прежде обратился к хозяину: «Открывать»?

– Куда денешься… – посетовал, вздохнув, тот.

– Вы во Владимир?! Подбросите?! – протараторила девуля, пробившись через учащенное дыхание.

Рассредоточенный внезапным замутнением цели Шахар отметил по себя «Во Владимир» и… еще больше заметался – уже как профессионал, вне всякой романтики. На уровне инстинкта прорезалось: «Ты, так или иначе, выберешься, но во Владимире, где кости бросишь? Отель-то тебе, без паспорта, не грозит».

И к этим румяным щечкам с ямочками так и подмывало прикоснуться…

– Еще одна… – скорее фыркнул, нежели вымолвил водитель. – Как и первый, не здоровается.

– Я разве?.. – запнулась краснощекая. По резкому обрыву голоса, казалось, – не от смущения, а разглядев, наконец, культю хозяина авто. Растерянно потупилась.

– Во Владимир – нет, но до автостанции тебя, кралю, подброшу, – изъяснился, оборвав неловкую паузу, автомобилист. – Только… с елкой можешь попрощаться.

– Как? Я Витьке обещала, из Москвы везу – особая она… – Голос и очи девули увлажнились.

– Вот, пусть Витька тебя и везет! – посоветовал хозяин модуля. – И вообще, гоните сюда весь автобус. Мне костыли в руки – и толкай всю честную компанию. До Владимира самого!

Напустив на себя лик профессиональной сводни, Шахар вкрадчиво обратился:

– Дарагой, послюшай, какая проблэма?

– Это у вас проблема, друзья-нахлебники! Елку мне куда? В карман? – взорвался, указывая куда-то, в сторону обочины, автомобилист.

Шахар выглянул из авто и, уткнувшись взглядом в ель, сообразил, из-за чего весь сыр-бор.

– Дэрэво можно в багаж – савсэм маленький, – как можно деликатнее призвал к компромиссу «кустанаец».

– У меня там все под завязку, понимаешь? Да и по-любому не влезет! – Автомобилист с невыразимой тоской в лике отмахнулся. Будто его невосполнимый изъян – все, что от него осталось.

Шахар взглянул на склонившуюся, внимающуюся каждому слову девулю с трогательной, прилипшей ко лбу челкой, после чего перевел взгляд на автомобилиста, вдруг осунувшегося и, казалось, заскочившего в колдобину личной драмы.

– Давай, я тэбэ помогу, брат. Все сдэлаю, – предложил кандидат в попутчики, а может, в сочувствующие. – Дэрэво можно сгибать и… нэ расстраивайся.

Сосед промолчал, но, слегка пожав плечами, дал знать: делай, что хочешь.

Шахар проворно выбрался из авто, при этом дверь не захлопнул – оставил открытой на треть. Подхватив елку, заторопился к багажнику, которого, к его изумлению, не оказалось. На его месте, неким непостижимым образом, тарахтел двигатель. Стало быть, ничего не оставалось, как предположить, что его нет вовсе, либо все происшествие – каприз взбаламученного непогодой сознания. Между тем через секунду-другую он сообразил: немыслимого уродства модуль, по своей конструкции, все же стандартный легковой автомобиль. Значит, багажное отделение должно присутствовать. Ищи.

Но не успел Шахар и шага ступить, как встревожился: пока он тратит драгоценное, гремящее для его страны набатом время на сущую бессмыслицу, водитель может дать тягу. Какое тебе дело до рождественской елки, подумал он, нарушаешь золотое правило разведки: избегать путанных решений, какие бы дивиденды те не сулили.