Гульнара Нуркулова
Турсун
Затем, показав всем присутствующим, вручила Умсун байковую бордовую вышитую юбку-белдемчи[17].
– Для нашей девочки ожерелья из серебра и коралла, – продолжила она, ища глазами Турсун в юрте.
– Позовите Т урсун, – сказала кто-то из родственниц, выглядывая из юрты.
– Ой! Чуть не забыла про ваших мальчиков. Это рубашки для них. И, кажется, всё. Моя миссия частично выполнена, – сказала, усаживаясь на свое место, Муваза.
– Спасибо за щедрые подарки, дорогой Юсуф и Муваза эже[18]. Я рад, что наши семьи породнятся. Юсуф уже давно для меня родной человек, а теперь мы с ним станем ещё ближе. Для меня счастье дочери важнее всего, и сегодняшнее событие – только ради этого, – сказал Адыл, пытаясь скрыть свои переживания.
Вскоре пришла Турсун, кивнула всем в знак приветствия и опустилась на колени возле двери. Ей немедля надели коралловые бусы в несколько рядов, серебряный браслет и серьги с кораллами, и когда женщины в юрте начали восхищаться красотой ожерелий и самой девочки, она засияла от счастья. Но, смутившись, Турсун быстро убежала.
После окончания традиционного подношения подарков Муваза пошла отдыхать в дом, мужчины разошлись по своим делам, а женщины получили возможность рассмотреть подарки еще раз. По меркам Ак-Таша подарки были великолепными. Особенно всех поразил тонкий фарфор, из которого была сделана посуда. Жанылай подарила всем женщинам в юрте по отрезу и платку, а их мужьям отрезы на рубашку, поделилась чаем. Родные были довольны, кроме свекрови, которой казалось, что Жанылай слишком расщедрилась.
Юсуф, Адыл и Азамат расположились на тёшоках[19], постеленных на густой траве под старым деревом, росшим недалеко от дома.
Юсуф рассказал, что в Китае неспокойно, вспыхивают то там, то тут восстания. Свергнут император, и к власти пришёл генерал Юань Шикай. В Пекине все еще много иностранцев, особенно англичан, японцев, которые чувствуют себя как хозяева. Общая ситуация в стране на его бизнес не повлияла, наоборот, в начале года он открыл еще две продуктовые лавки в Пекине.
– Что у вас нового? – спросил он у Адыла. – Вчера по дороге видел много русских людей и даже детей недалеко от Ак-Таша, там строятся деревянные дома вдоль дороги.
– Да. Русским разрешили построить хутор недалеко отсюда. Григорий, я знаком с ним, получил разрешение на эти земли и перевез сюда своих родственников. Земля частично принадлежала нам. Но русских больше интересует рыба в озере, чем земля. Отсюда озеро ближе, чем от тех мест, где они жили раньше, – сказал Адыл.
– Там не только родственники Григория, но и чужие для него люди, – вставил Азамат.
– А землю, которую передали Григорию, вы не использовали под посев мака?
– Нет, не успели, – успокоил Азамат, опережая Адыла.
– Адыл, надо бы ускорить встречу с уездным начальником. Он должен принять меня, я кое-что привез по его заказу, – сказал Юсуф.
– Давайте я поеду. Если я потороплюсь, вечером уже буду в Караколе, – предложил Азамат.
Адыл был удивлен, когда уже на следующий день после обеда увидел приближавшегося на коне Азамата. Брату повезло, он сразу же через помощника связался с уездным начальником подполковником Ивановым. Азамат сообщил, что Иванов пригласил Юсуфа на рыбалку в ближайшее воскресенье. Рыбачить он будет на реке Тюп, недалеко от озера.
Через три дня рано утром мужчины – Адыл, Юсуф и один из сопровождавших его людей Ченг – выехали в сторону Каракола. Через три с половиной часа они были на условленном месте. Это был очень живописный берег залива с обильной растительностью. Особенно много было дикой смородины и облепихи с богатым урожаем. Начальник еще не приехал, но трое мужчин уже вовсю готовились. У реки была накрыта белая скатерть, вокруг которой лежали сложенные в длину одеяла и несколько подушек в белоснежных наволочках. Один из мужчин начал выкладывать на скатерть по порядку содержимое корзины: большой круглый хлеб, варёную в кожуре картошку, десяток яиц, пучок зеленого лука, соленые огурцы, сваренные целиком две курицы, свиное сало. Вытащив приличного размера бутылку с самогоном, он показал ее тому, кто занимался подготовкой удочек для рыбалки, и что-то спросил. Кажется, спросил, хватит ли выпивки.
Уездного начальника пришлось ждать долго. Увидев Юсуфа, он издалека начал приветствовать почти без акцента на кыргызском языке.
– О! Дорогой Юсуф, безумно рад тебя видеть.
Приблизившись, он широко обнял гостя.
– Я тоже очень рад встрече, дорогой Василий, – ответил Юсуф.
– Я вижу, здесь уже все готово к пирушке, – потирая руки, пошутил Иванов. – Что, начнем? Коля, наливай!
Подбежавший мужчина налил в два стакана крепкий самогон и подал Иванову и Юсуфу. Иванов залпом выпил и начал с хрустом есть поданный Колей солёный огурец. Юсуфу пришлось повторить за Ивановым, но вместо огурца он взял со скатерти зеленый лук и начал жевать.
– Что, Юсуф, здорово здесь, правда? – сказал Иванов, по-хозяйски оглядываясь вокруг.
– Природа на Иссык-Куле везде замечательная, а здесь особенно, – ответил Юсуф.
– Давай, рассказывай, что привело тебя ко мне, пока я не напился, – сказал Иванов, нарочно уводя его подальше от остальных.
Через полчаса они вернулись назад.
– Смотри, Колян. Пиф! Паф! – как бы стреляя в небо, Иванов показал подошедшему к нему человеку револьвер, подаренный Юсуфом.
– Ого! Это же новейший английский шестикалиберный Веблей! Дай я посмотрю.
Коля взял в руки револьвер, повертел его в руках, нажал на кнопочную защелку.
– Безо всяких усилий перезаряжается! Смотри, ствол револьвера опускается вниз и обеспечивает доступ к барабану для перезарядки, – сказал он, демонстрируя Иванову и восхищаясь. – Вот это вещь!
– Спасибо, дружище! Угодил! – сказал Иванов, обращаясь к Юсуфу, и затем скомандовал. – А теперь за стол! Уха готова?
Мужчины расселись на одеялах, выпили и начали закусывать. Через некоторое время после второго стакана Юсуф попросил разрешения уйти, сославшись на другую встречу. Окликнул Ченга и сказал тому что-то. Ченг ушел и вернулся с курджуном.
– Василий, это подарки из Китая для твоей семьи и патроны для револьвера, – сказал Юсуф.
– Знаю… убегаешь от ухи, а зря вы, азиаты, не едите рыбу. Рыба для вас что лягушка, правда, Адыл? – громко рассмеялся Иванов. – Счастливо вам доехать! Коля, проводи гостей.
Отъехав подальше, Юсуф сказал:
– О-о! Смотрю, тебя тоже развезло от одного стакана. Надо поесть ашлямфу. Я знаю одно место, где очень хорошо готовят, – предложил он Адылу.
За столом Юсуф рассказал, что Иванов не сможет помочь в вопросе возврата земли.
– У твоего Григория есть разрешение из Ташкента, так что землю назад не вернешь, – сказал он расстроенному Адылу, затем, успокаивая, добавил. – Я дал ему достаточно денег. Думаю, защитит, если что. Но он сказал, что тебе необходимо все проблемы выносить на съезд болушей, и тогда ему будет легче оказывать тебе помощь. И еще Василий сказал, что нам нужно сменить маршрут до Турпана. Он обещал выделить своего человека для подстраховки до границы.
* * *
Жанылай созвала женский совет в составе свекрови, свояченицы Уултай, родной сестры Ызат, приехавшей по ее просьбе из соседнего села, и соседки Сакен для обсуждения приданого Турсун. Жанылай вытащила все, что было собрано ею чуть ли не с рождения дочери – шырдак и одеяла из дорогих тканей, необыкновенно красиво вышитый туш-кийиз[20], два деревянных расписных сундука. Женщины решили, что необходимо изготовить еще четыре тёшока и сшить несколько платьев для Турсун. Было также решено, что этой работой займутся Ызат вместе с Сакен.
Времени до отъезда дочери оставалось так мало. Жанылай до сих пор не могла собраться с духом и поговорить с ней. Она пыталась противостоять мужу, но его слова убедили. Они должны позаботиться о будущем своих мальчиков. Упрочение связи с Юсуфом пойдет на благо семьи. Даст бог, вырастут мальчики и подхватят дело отца, а, возможно, и Юсуфа, у него же нет пока своих. Опасений, что Юсуф окажется плохим мужем для дочери, у неё не было. Он щедрый, благородный. К тому же, худощавый и подтянутый, он выглядит моложе своих лет. Вот только сестра у него вредная, хоть бы не была слишком строга к дочери, думала она.
Вечером, после того как помыли посуду, постелили всем постель, Жанылай подозвала Турсун к себе, обняла, поцеловала в обе щеки. Увидев, как мама обнимает сестру, маленький Садыр тут же вылез из своего одеяла и прибежал к ним в надежде получить мамино внимание. Он был прав, мама крепко обняла их обоих и, смеясь, поцеловала сына тоже.
– Как я вас люблю, мои милые, – сказала она, затем обратилась к Садыру. – Кулунум, иди ложись спать, а то замерзнешь. Турсун, накинь чапан, мне надо с тобой поговорить.
Они вышли во двор, Жанылай бросила на пень талпак и села на него. Подвинулась и усадила туда Турсун.
– Отец хочет, чтобы ты поехала с Муваза эже в Китай. Ты должна будешь там учиться китайскому языку, письму и музыке. Нам очень надо, чтобы ты выучилась и в будущем помогала отцу, братьям.
Слова, что она будет учиться, сильно взволновали девочку, а еще больше новость, что она будет учиться музыке.
– Энеке, а как же вы? Вы тоже хотите, чтобы я уехала? Кто же вам будет помогать по дому? – спросила она у матери, недоумевая.
– Ка к-нибудь справлюсь. Я хочу, чтобы моя дочка была грамотная, важная и красивая. Я уже представляю себе, как ты станешь такой, – сказала она, обнимая Турсун.
– А меня Амиртай при Апал, Упол обозвал невестой Юсуфа. Я атаке рассказала, а он сказал, чтобы я не обращала на них внимания, – пожаловалась Турсун маме.
– А ты скажи им, что поедешь в Китай учиться.
Жанылай не смогла сказать дочери про замужество. Язык не повернулся. Она еще совсем ребёнок, в отличие от большинства сверстниц. Может, из-за того, что слишком баловали, ведь она долгожданный ребенок. Жанылай вспоминала себя в её возрасте. Так как она была помолвлена с Адылом чуть ли не с рождения, в возрасте двенадцати лет она твердо знала, что скоро должна выйти замуж.
* * *
Турсун от волнения долго не могла уснуть. Представляла, как она будет жить в Пекине, как говорила эта Муваза, в богатстве и достатке. Но в её мыслях жизнь там не отличалась от жизни здесь. Я буду очень стараться учиться, думала она, и научусь читать лучше воображалы Упол… как бы до отъезда подарить платочек Жолдошу, вышитый ею специально для него, думала она.
Случай представился только на третий день. Утром, после завтрака, она увидела, как Жолдош направлялся с ведрами в сторону ручья. Тут же схватив пустые ведра, она быстрыми шагами пошла за ним. К её счастью, Жолдош присел возле воды и начал отмывать что-то внутри ведра. Она поздоровалась, перешагнула речку и присела на корточки напротив него.
– Хочешь, я помогу тебе отмыть ведро? – предложила она.
– Нет. Спасибо. По чему-то ведро жирное. Мама, наверное, наливала сюда бульон, – с этими словами он набрал полную горсть мелких камешков с землей и начал усиленно тереть ведро изнутри.
– Хорошо, что ты помогаешь маме, – сказала Турсун грустно. – А я скоро уезжаю в Бейджин вместе с Муваза эже и переживаю, кто же будет помогать маме. Бабушка запрещает Самагану заниматься женскими делами, вот он и бездельничает целыми днями.
– Все-таки это правда, – сказал Жолдош. Турсун не поняла, то ли он задал вопрос, то ли подтвердил то, что давно уже знал.
– Я поеду туда учиться грамоте и музыке, а когда научусь, обязательно вернусь, – сказала Турсун, отстегивая приколотый булавкой к внутренней стороне чапана носовой платочек. – Я хотела подарить тебе на память этот платочек. Сама вышила для тебя. Не забывай меня, пока я буду в Бейджине.
Жолдош долго сидел в одном положении, смотря вслед удалявшейся с ведрами Турсун. «Вот дурак, даже не поблагодарил её! Надо было сказать, что она мне нравится, что я дождусь её и женюсь», – ругал он себя. Слезы побежали из его глаз. Он начал разглядывать подарок – прямоугольный кусок белой ткани, на котором плотно разноцветными нитками были вышиты узоры. Он прикрыл платочком лицо, глубоко вздохнул, стараясь уловить её запах, смыл водой прилипшую с его грязных рук землю, сложил вчетверо и аккуратно положил в карман рубашки.
Несколько дней после этого он пытался поговорить с Турсун, но не получилось, к его огорчению, она все время находилась рядом с Мувазой.
* * *
До отъезда Юсуфа и он, и Адыл были очень заняты и приходили домой только переночевать. Весь день они проводили возле поля в доме, который специально построили для хранения собранного урожая опиума. Часть здания была приспособлена для проживания десяти – пятнадцати человек. Там и остановились люди Юсуфа. Один из них ездил за провизией и готовил еду, в основном китайскую.
Старшим из сопровождавших был Ченг – правая рука Юсуфа. Он отвечал за заготовку и учет опиума. Это был его седьмой приезд, поэтому он всё знал. В порядочности Ченга Юсуф был уверен и полностью доверял ему.
Сбор опиума почти заканчивался. Люди Юсуфа перекладывали опиум в специальную плотную тканевую тару, привезенную из Китая. Много времени занимала утрамбовка. Опиум взвешивали и заносили в другую комнату того же здания, которая запиралась на несколько замков.
В этом году не пришлось докупать опиум на стороне, так как урожай был хорошим.
Когда работы с опиумом почти завершились, Юсуф с Адылом съездили на скотный рынок, где купили пять арабских скакунов для продажи. В Китае они ценились, их можно было продать втридорога. Кроме того, Юсуф купил несколько тюков хлопка и кое-какие продукты, которые укладывались в мешки поверх опиума.
Как и договаривались, в назначенный день прибыли погонщики верблюдов и четыре человека для охраны, они должны были сопроводить караван Юсуфа до города Торугарт.
Жанылай подготовила приданое Турсун. Оно получилось богатым. Даже бабушка осталась довольна и похвалила сноху при родственниках, чего никогда не позволяла себе раньше.
За день до отъезда в доме началась суета. Надо было опять зарезать лошадь, пригласить родственников. Приехала мамина родня из соседнего села и пришлось ставить вторую юрту.
В день отъезда все встали очень рано для того, чтобы успеть погрузить вещи к назначенному времени. Долго не могли определить, как погрузить деревянные сундуки. Их взвалили на верблюда, потом на коня, в итоге решили положить на повозку, но так как они занимали слишком много места, было решено оставить их, к большому огорчению Жанылай.
Когда подготовка наконец-то была завершена, старейшина рода попросил всех зайти в большую юрту.
– Турсун, балекетинди алайын[21], сядь сюда, – распорядился он, указывая место напротив себя. Как только Турсун присела, он начал читать молитву, и как принято, завершил бата[22]: «О Аллах, оберегай этого ребёнка от неблагодарности за милость, оказанную тобой, дай ей счастья, оберегай её от злых глаз и напастей, оберегай от искушения и обмана, сделай её дорогу легкой, дай ей терпения и силы в трудную минуту, сделай так, чтобы честь нашего рода не была осквернена её поступками. О Аллах, защити её от унижений и оскорблений, где бы она ни была. Аминь!»
Начало светать, когда Муваза и Турсун взобрались в повозку. Уже в повозке женщины одна за другой попрощались с Мувазой и Турсун. Дошла очередь до мамы.
– Муваза эже, доверяю вам свою дочку. Пожалуйста, позаботьтесь о ней, – почти рыдая, просила Жанылай.
– А как же! Не беспокойтесь, все будет хорошо с помощью Аллаха, – успокоила Муваза.
– Секетин кетейин, будь счастлива и береги себя.
– Энеке, вы сами берегите себя! – разрыдалась вслед за мамой Турсун.
– Ну все, трогаемся! Дорога дальняя, не задерживайте! – сказал Адыл, и повозка тронулась с места.
Самаган и Садыр бежали за повозкой, пока отец не остановил их.
– Эжеке, счастливого пути! – сказал Самаган.
– Эжеке, счастливого пути! – повторил за братом маленький Садыр.
– Самаган, Садыр, я буду по вам скучать. Помогайте маме! – напутствовала Турсун братьев.
Турсун оглядывалась по сторонам в надежде увидеть Жолдоша, но его нигде не было. Лишь отъехав метров пятьдесят, увидела его на крыше дома. Он стоял и махал ей рукой. Ответить ему Турсун не отважилась.
* * *
Как только попрощались с Адылом и другими мужчинами, провожавшими их на конях до конца села, Муваза легла на мягкое теплое одеяло, попросила укрыть её другим одеялом и вскоре задремала.
Турсун сидела в конце повозки и смотрела на уходящую дорогу. Она впервые за свою сознательную жизнь выехала из родного села. Ей было интересно. Дорога была неровная и разбитая, отчего повозка оставляла после себя облако пыли. С правой стороны простиралось голубое озеро, упиравшееся на горизонте в белоснежные горы, а с левой стороны чуть вдалеке от дороги бесконечные, сплошь усеянные зеленой елью горы. Вдоль дороги росли кустарники, в основном облепиха, одетая в жёлто-оранжевые плоды. Дорога шла вдоль берега озера то приближаясь, то отдаляясь от него. Селения вперемежку с белыми нарядными юртами и небольшими глинобитными домиками, женщины, пекущие с утра хлеб в печах возле своих жилищ, лающие собаки, громкоголосые петухи, блеющие овцы – всё напоминало родной Ак-Таш.
Стояла середина осени, но погода была все еще солнечная. С утра небо было ясное, без единой тучи, но было прохладно.
Караван передвигался довольно быстро. Даже верблюды, на удивление, шли, не отставая от коней и повозки. «Может, оттого, что почти месяц лежали, жевали траву, вот и набрались сил», – подумала Турсун.
Примерно часов через шесть караван остановился отдохнуть. Мужчины тут же разгрузили скот, повели его к реке напоить и оставили пастись на берегу, где трава всё ещё оставалась зелёной и сочной. Пока скот пасся, путники поели мясо, хлеб, завёрнутые в дорогу Жанылай, и попили чай из самовара, приготовленный поваром китайцев. Муваза с Турсун поели отдельно, в повозке. У Мувазы разболелась голова, и она раз пять или шесть отправляла Турсун за очередной пиалой горячего чая.
Турсун прогулялась вдоль реки, собрала немного дикой переспелой ежевики, росшей в обилии на берегу, и вернулась назад. Все уже было готово к отправке.
Она села на свое место. Настроение было подавленное. Все говорили на непонятном ей языке, никто не обращал на неё внимания. От этого девочка почувствовала себя одинокой. Сердце ныло. Она была растеряна и только теперь поняла, что теряет самых дорогих для неё людей – родителей, братьев, бабушку, с которыми никогда не расставалась прежде. Поняла, что прошло детство. Вспомнила отца и слова, сказанные на прощание: «Прости меня и не осуждай, дочка. Надеюсь, поймешь меня когда-нибудь потом. Помни, у тебя всегда есть мы, твоя семья. Будь счастлива. Юсуф тебя в обиду не даст». Отец, конечно, не заплакал, как мама, но он все это сказал с дрожью в голосе, и у него были очень грустные глаза.
Караван обогнул озеро с запада и через некоторое время свернул в сторону гор, все больше удаляясь от него.
Слова Мувазы «Прощай, Иссык-Куль! Увижу ли тебя снова?» стали последней каплей для Турсун, она горько заплакала и долго не могла успокоиться.
Глава II. Юсуф
«Бедная моя девочка! Как же помочь тебе?» – думал Юсуф, глядя на распухшие и, раскрасневшиеся от слез глаза и нос Турсун. Он надеялся, что Муваза успокоит её, но она сидела рядом, время от времени посматривая в её сторону, и ничего не говорила. Может быть, решила, что ей нужно выплакаться. Слезы облегчают душу, не раз говорила сестра раньше.
У дунган, как и у других народностей в Азии, не было принято, чтобы мужчины выражали какие-либо чувства к женщине при людях. Придерживаясь этого, Юсуф не мог заговорить с Турсун при сестре. К тому же он почему-то чувствовал себя неловко перед этой девочкой. Подъехав вплотную к сестре, сидевшей в повозке, спросил на дунганском:
– С ней все нормально?
– Успокоится. Любая девушка на её месте плакала бы. С завтрашнего дня начну учить нашу Турсун дунганскому. Может, это отвлечёт её от страданий разлуки с родителями. Ей нужно внимание… а так девочка хорошая, покладистая. Даст бог, будет хорошей женой… Ты говорил, что к нам присоединится человек русского начальника. Где мы с ним встретимся?
– Там, где остановимся на ночевку. Но туда мы прибудем очень поздно.
– Уже темнеет. Кругом горы. Провожатый хорошо знает дорогу? Дорога узкая, боюсь повозка перевернётся.
– Не переживайте. Я попрошу заменить вам извозчика. Дорога только здесь узкая, дальше будет шире и ровнее. Опустите ширму, а то холодает.
Он понимал переживания Мувазы и только для её успокоения предложил заменить извозчика. Проехав вперед, к началу каравана, сделал распоряжение об этом.
Воспоминания нахлынули на Юсуфа. Тяжелая жизнь была у них с Мувазой. Родители умерли, когда Мувазе было около двенадцати лет, как Турсун сейчас, а ему всего два года. Он, конечно, не помнит, но сестра не раз рассказывала, как погибли родители.
Родители жили в Семиречье, около Токмока, когда в 1875 году родился Юсуф. Жили они тогда, как и многие, бедно, и приглашение единственной сестры матери приехать в Китай из желания помочь им родители приняли сразу. Человек, который принёс весточку от сестры, сказал, что знает их, живут они хорошо, и у них есть собственное дело, связанное со строительством. Он объяснил, как найти их в Китае. Месяца через два после этого, в начале лета, продав небольшой участок собственной земли и домик, доставшийся им от родителей отца, они выехали в Китай. Но в дороге с ними случилось несчастье, произошло это, когда до Турпана было еще далеко.
Мать с Юсуфом на руках, Муваза и две женщины-попутчицы ехали в телеге по ущелью, а отец шёл рядом с телегой. Дорога была горной, и в одном месте из-за большого наклона телега внезапно перевернулась и придавила отца, а людей выбросило из телеги. Все, кроме отца, остались живы. Спасло людей то, что телега перевернулась один раз и застряла, ударившись о дерево, которое росло ниже. Может, и отец остался бы жив, если бы не ударился головой о камень. Чуть позже выяснилось, что мать при падении сломала ногу.
Люди, с которыми ехала семья, похоронили отца и через некоторое время двинулись дальше.
Вся остальная часть дороги до Турпана была сплошной мукой как для матери, так и для Мувазы. У матери были сильные боли, нога распухла, а Муваза была занята Юсуфом, который без конца плакал и просился к маме.
В Турпане нашли лекаря, он осмотрел ногу, сказал, что кость сломана в нескольких местах, наложил жгут и дал ей для обезболивания опиум. Мать положили в постель в одной комнате с другим больным. Мувазу с Юсуфом приютила кыргызская семья, снимавшая у богатого уйгура коровник, приспособленный под жилье, куда был перенесён весь скарб, который везли с собой в Китай.
Первые дни мать все время спала. Муваза почти не отходила от неё, кормила жиденькой смесью из жареной в топленом масле муки, которую готовила приютившая их семья.
На третий день у матери поднялся жар, и она начала бредить. Иногда казалось, сознание возвращалось к ней, и она без конца повторяла адрес тёти в Китае, кого найти, что спросить, и говорить, что они не дунгане, а китайцы из Хэбэя. Потом она потеряла сознание. Через несколько дней нога стала почти фиолетового цвета и начала издавать запах гнили.
Пролежав у лекаря около трех недель, она умерла, не приходя в сознание.
Муваза дала лекарю часть денег, которые нашла у мамы, еще какую-то часть потратила на похороны.
Через неделю после похорон она решила ехать в Китай и найти тётю, которую никогда в жизни не видела. Приютившая их семья договорилась с людьми из каравана, направлявшегося в Пекин. Муваза поблагодарила главу семьи, дала деньги, но он категорически отказался. «Когда-нибудь, может, и мне понадобится помощь, и мне встретятся бескорыстные люди. Тогда и сочтется Аллахом мое добро, сделанное для вас. Береги Юсуфа», – сказал он.
Дорогу от Турпана до Пекина преодолели без больших трудностей. Юсуф не капризничал, как будто чувствовал, что наступили трудные времена, и он теперь сирота.
Приехав в Пекин, Муваза поняла, что весь груз, который был у неё, одной с ребенком на руках нести тяжело, поэтому она решила первым делом избавиться от ненужных вещей. Так как место прибытия каравана было очень людным, она разложила тут же на земле вещи, в основном одеяла, кое-что из посуды, одежду отца и мамы для продажи. Коротко проконсультировавшись о возможной цене с мужчиной, который взял её в свою повозку в Турпане, она начала продавать вещи ровно за половину от предполагаемой стоимости, а некоторые вещи еще дешевле. Через час она распродала почти все, за исключением старого маминого платья. Но оно ей пригодилось. В подол платья она завернула Юсуфа, подняла на спину, а концы платья перекинула через плечи и завязала рукава крест-накрест в районе живота. У нее сразу освободились руки от Юсуфа, и она смогла нести оставшиеся вещи в обеих руках. Несколько раз кули[23] в жалких лохмотьях предлагали свои услуги, но она боялась их.
Как наказывала мать в бреду, в первую очередь, надо было найти на рынке, что был на окраине татарского квартала, мясника по имени Жакуп. Расспрашивая прохожих, Муваза через несколько часов нашла рынок и без проблем отыскала там Жакупа.
– Вы Жакуп? Я племянница Хахар, жены Арса. Я приехала из Семиречья. Я ехала с родителями, но по дороге случилось несчастье, и я потеряла родителей. На спине сидит мой братик. Пожалуйста, помогите мне найти моих родственников.
Жакуп, услышав историю, оставил свой прилавок для мяса и подошёл к Мувазе.
– Ай-ай-ай! Сколько страданий на земле! Сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– Дай помогу снять братика. Он спит. Ты дошла из Тяньцзиня до рынка пешком?
– Да.
– Как же у тебя хватило сил нести все это, да еще ребёнка?
Муваза промолчала. Действительно, у неё болели спина, ноги и особенно руки.
– Давай сделаем так… Ты посиди здесь, отдохни, пока я не продам остатки мяса, а потом я сам отвезу вас к тёте.
Он положил Юсуфа на свернутое одеяло, которое лежало на скамейке за прилавком.
Муваза присела и начала разглядывать местность вокруг. С самого приезда она была потрясена пыльными пекинскими улицами, множеством шумных экипажей, разгонявших людей громкими криками, и бесчисленным количеством людей, заполнявших улицы, и зданий в городе. Было такое ощущение, что всех жителей города разом выгнали из собственных домов на улицу. Шум и грохот стояли невыносимые.
* * *
– Есть кто дома? – громким голосом спросил Жакуп, заглядывая в дверь небольшого домика на окраине Пекина.
Вышла женщина лет сорока и поздоровалась с Жакупом.
– Вот привез вам родственников, – сказал он, показывая на Мувазу с ребёнком на руках.
Женщина была похожа на маму, поэтому Муваза, поставив ребенка на землю, бросилась к ней, обняла её и зарыдала. Внезапно её тело начало дрожать так сильно, как будто кто-то взял её за плечи и начал трясти.
Женщина растерялась. Детей видит первый раз. Ей показалось, что Жакуп перепутал её с кем-то.
– Тетя Хахар, я Муваза, дочка вашей сестрёнки Фатимы.
– А где сама Фатима?
– Мама умерла в дороге к вам, и папа тоже.
– Что?! Да что ты такое говоришь?!
Жакуп коротко рассказал, что он сам узнал от девочки. Хахар была потрясена услышанным. Она обняла племянницу, и вместе они начали причитать во весь голос. Успокоила их женщина из соседнего дома, которая стала свидетелем всей этой сцены. Она завела их в дом. Увидев, что девочку все еще колотит, принесла горячий чай и заставила выпить.
Немного успокоившись, Муваза рассказала всю грустную историю, которая случилась с семьей на долгом пути из Семиречья в Пекин.
По словам же Хахар, она действительно три года назад попросила малознакомого ей человека, который иногда бывал в Семиречье, найти там младшую сестру. Она уже забыла о своей просьбе, поэтому для неё приезд родни оказался полной неожиданностью. Она была очень огорчена, что стала причиной гибели сестры и её мужа.
– Хахар, не вини себя. Так угодно было Всевышнему, – успокаивал Жакуп. – Ты лучше накорми детей. Они два с лишним месяца были в дороге. Отмой малыша, а то он черный, как печник.
– Да, да. У меня как раз горячий ужин, – соскакивая с места, сказала Хахар и стала накрывать низенький столик в центре комнаты. – Сейчас согрею воду для малыша.
Соседка и Жакуп ушли. За едой Муваза спросила:
– А где дядя Арса?
– Еще не вернулся с работы. Он работает допоздна. Сейчас он строит дом недалеко отсюда.
– А вы когда видели мою маму?
– Давно. В год смерти бабушки. Тебе тогда, наверное, лет пять было. Ты разве не помнишь?
Муваза покачала головой. Она не помнила. На похороны бабушки приехало много родни. Хахар опять разрыдалась.
– Я так хотела помочь вам, а сделала непоправимое… Три года назад, когда выдали нашу единственную дочь замуж, мы остались вдвоем с Арса… Как раз в это время Арса искал себе помощника. Посоветовавшись, мы решили пригласить твоих папу с мамой. Я знаю, твой покойный отец был работящим человеком и справился бы. И мне хорошо, родной человек был бы рядом. Здесь в се-таки лучше, чем у вас. Глядишь, поднялись бы на ноги.
Посмотрев, как уплетает Юсуф горячую еду, она продолжила:
– Про него я не слышала. Очень похож на маму. Бедные мои, сколько же горя вы натерпелись.
Они уже помылись, переоделись в чистую одежду, когда Арса вернулся с работы. Увидев его у двери, Юсуф побежал к нему со словами «Ада».
Арса узнал новость от Жакупа, с которым встретился по дороге домой.
– Он принял тебя за отца. Конечно, за два месяца ребенок забыл лицо родного отца, – опять прослезившись сказала Хахар.
Хахар с мужем жили в небольшой деревушке недалеко от Пекина, на берегу канала, по которому с утра до ночи сновали небольшие лодки для перевозки людей или грузов. При появлении идущей навстречу лодки человек за рулём громко кричал: «Дорогу, дорогу!», таким образом предотвращая столкновение. Улочка между домами и рекой была очень узкая, так что в доме были слышны не только голоса лодочников, но и всплеск воды от вёсел.
Муваза не сидела без дела, помогала со стиркой, уборкой и другими делами по дому, а через неделю попросила помочь найти работу. Она понимала, что вечно сидеть с малышом на шее у родственников не может. Благодаря усилиям и связям тёти Муваза пошла работать в поле, на уборке риса, правда, женщинам и детям платили мало. После завершения сбора урожая риса она нанималась на разные работы. Все жалованье Муваза отдавала тёте. Эта была ничтожно малая сумма, не возмещавшая то, что тратилось на них из семейного бюджета тёти. Юсуф оставался дома под присмотром тёти или соседки. Так и жили два года, пока не призвали в армию зятя, мужа дочери Хахар. Дочка вынуждена была с тремя детьми переехать к родителям. Стало тесно в доме, и Муваза сама решила съехать в съёмное жильё.