Грей
Пантеон

И в Крипстоун-Крик его ждет нечто подобное: они станут завтракать с Чарли, а он начнет тосковать по Артуру. На какое-то время мысли о нем оставляли Эбби этим летом, порой всецело завладевали его разумом и долго не отпускали, но он отмечал, что боль и горечь заметно ослабели – время залечивало его раны. Но в академии он может столкнуться с тем, что память разбередит его шрамы, а те вновь начнут кровоточить под острыми когтями тревог, страха, неверия и горечи потерь. Ведь Артур еще там… Он – наваждение, фантом, слепок памяти, но…

“А учитывая то, что я видел перед отъездом… Видел… Как же! Нихрена я не видел. Разве мог я видеть Артура на заправке? Поди из-за травмы и моих фантазий – крыша поехала!”

Но ведь и Дункан подтвердил, что рыжий парень в спортивной куртке запрыгнул в тачку…

Сомнения и надежда шли рука об руку, направляясь к растерянному путнику, который (вроде как) уже избрал для себя новую дорогу.

“Мало ли таких парней бродит на земле? А если это и Артур… Какая теперь разница?”

Сколько бы сложностей и противоречий не возникло, бросить академию Альберт не мог – тогда он потеряет все деньги… Дядя Бен, придумывающий пункты в документе, не мог представить, что смерть заберет у племянника еще одного дорогого ему человека, а нахождение в идиллическом городке и обучение в элитной академии – обернутся для него сущей пыткой.

Эбби и ранее посещали мысли:

“А не сменить ли комнату? Снять жилье вне кампуса, как сделала Дебора? Но какой смысл? Легче не станет. Меняй одну комнату на другую или нет – ничего не изменится, Артур связан со всем, что есть в Крипстоун-Крик…”

И он по-прежнему ждет Эбби там – в любом закоулке городка, среди полей, в лесу, возле реки и дамбы, в кампусе, в аудиториях, в их общей комнате… Даже если он действительно мертв. Точнее, особенно, если он погиб.

Мало того, до чего странно осознавать, но ему как воздух требовалась болезненная мука – не из-за сострадания и сожалений окружающих, нет, Эбби хотелось страдать в одиночестве, а потому что он ее заслужил, страдание стало его частичкой, как и искусство. И только они у него и остались.

Хоть парень и зарекался перед каникулами, что пора оставить терзания и пустые чаяния, жить настоящим, смотреть в будущее, идти дальше (оказалось не так легко!), он знал – скоро чувство вины вновь охватит его.

А предстоящий путь – выстрадать сохранившееся горе, отчаяние, неверие, – тогда, возможно, он сможет через них переступить, отбросить или попросту не обращать никакого внимания, коль они репьями прицепятся к нему.

Но это лишь установка, внушение, а теория и практика (как часто показывает последняя) – не подружки. Сумеет ли он придерживаться продуманного заранее плана и не сломаться, когда раскроется правда об Артуре?

А ведь так (volens-nolens) наверняка и произойдет.

Еще и дядин завет…

Как бы дожить до конца декабря?

IV. Джоконда

Пятница, полдень, 2 июня 1989.

– Эбби! Да стой ты! – Чарли нагнал его. Джоконда заинтересовалась происходящим, тем более погоня происходила посреди ее негласных владений.

– Отстань, Чарли! Я хочу побыть один! – Но теперь к ним еще шла и вырулившая откуда-то с парковки Дебора, она отринула дорожки и разрезала уверенными и широкими зигзагообразными движениями зелень газона.

Альберт остановился; отчего он бежит и куда?

Пока Чарли и Дебора двигались к нему, Эбби рассмотрел черноволосую деву: и лик, и одеяния – свободный кардиган нараспашку, не хватало на нем нескольких пуговиц, оставшиеся пока еще цеплялись к запиллингованной ткани, держались на рвущихся нитях, растянутые карманы утяжелены неким незримым ему содержимым, оттого скособочена эта одежда, покрывающая старую белую футболку под ней, та – такая же застиранная, утопленная не раз в химикалиях Clorox, растянутая и сморщенная – переходила в длинную черную юбку ниже колен, делила Джоконду пополам. Ткани струились по ее голым бледным ногам, еще покачивающимся для дальнейшего рывка, она еще не успела остановиться до конца, как будто думала – а стоит ли это делать? Потрепанные (белые, с въевшейся в швы и прочие мелкие трещинки пылью) кроссовки с безымянной фабрики шаркнули стертыми подошвами несколько раз, и она замерла. Альберт находился столь близко от нее (или она от него, или они друг от друга). Посему красота Джоконды – некоторые картины лучше смотреть издали – поблекла, прямо как ее убогая линялая футболка. Эбби успел заметить на облачении женщины и на ее заскорузлых руках следы краски – белые, красные, синие и зеленые оттиски, их мочили и терли, но они не желали сходить – признак того, что она не оставила живопись и картинный станок.

После их взоры встретились. В огромных глазах он увидел отрешенность, какой не встречал никогда. Интересно, что она сумела разглядеть в нем – родственную душу, возможно?

И показалась она ему не охотницей, а скиталицей трёхдорожья, богиней луны, ночи, колдовства и дурманящих трав – Гекатой. А вот Дебора – что ни наесть соперница, хищница, охотница – Артемида. Она погонит ночную странницу прочь… Не потерпит иной богини. Поклоняться должны лишь ей.

Эбби встрепенулся.

– Привет! – Мисс Флетчер обратилась к здесь присутствующим: Джоконде, Чарли и Эбби. Неожиданно… – Сегодня у меня вечеринка, ну, по случаю завершения цикла учебы… и начала экзаменов, но не будем о неприятном! Еще и пятница, все боги велели оторваться! Вы придете? Места ограничены, как и мои предложения.

– Мы? – Он впервые услыхал голос уличной Джоконды – хрипловатый, надсадный, будто она молчала всю жизнь и впервые издала коротенькое мычание.

– Мы придем! – выпалил Чарли, он уже обнимал и удерживал Эбби, чтобы тот не удрал. – Это, кстати, Дебора Флетчер. – Он галантным жестом представил незнакомок. – А это – Джо! – Одногруппник будто бы знал ее много лет. А Джо наклонила голову, лицо ее просто чуть поплыло в сторону и плавно качнулось в темных водорослях волос. Да, серьезно, ее так и звали?

– Очень приятно. – Девушки обменялись кивками. Парни переглянулись; Эбби с удивлением вывернулся, изучая Чарльза – тот сиял от успеха пуще прежнего: и нервного друга поймал, и милфа эта его ничего поперек не сказала – стояла тут же, а могла бы отречься, уйти прочь, заставить твердь разверзнуться, затем сгинуть в расщелине, ведущей в Аид.

– Тогда увидимся в семь вечера, адрес вы знаете. Можно и попозже, только не слишком. С вас парочка бутылок чего-нибудь, на ваш вкус, для вас же, вы мои предпочтения знаете, не хочется вас разорять, – подытожила Дебора. – А ты, Андерсон, непременно приходи. Отказа я не приму. – Жалость на секунду омрачила всю ее.

– Оки-доки, командир! – Чарли свободной рукой (Эбби снова оказался в его плену) отсалютовал.

– Я буду, – решил Альберт.

Флетчер махнула идеальной прической, руки из карманов она и не доставала, как стояла, так и развернулась, задвигала широкими и сильными бедрами, и (будто олимпийская конькобежица) двинулась куда-то еще – до семи времени еще уйма!

– Мы знакомы? – Джоконда первой нарушила неловкую тишину.

– Чарльз Талли-Торндайк! – Он заулыбался и зачем-то взъерошил волосы Эбби. – И Альберт Андерсон – очень легко запомнить! Его родители не заморачивались. Вот так. Теперь знакомы.

Улыбка. Тень. Отпечаток губной помады на краю фарфоровой чашки.

– А ты с нами? – Чарли обратился к Джо.

– Где встретимся? – сразу же спросила она. – Здесь?

– Можно в городе, у “Лобстера Тюдоров”, – Никакими Тюдорами и лобстерами в этом ресторанчике и не пахло, – знаешь такое местечко?

– Знаю.

– Вот и славно!

– А вы здесь учитесь?

– Да, а ты? – Надо же! Чарли разговорил Джоконду так просто!

– Училась. Давно… – Женщина медленно моргнула, до этого ни одна ее ресница не шевелилась – будто глаза нарисованы.

– Года два назад, да? – Чарли подкинул ей якобы ненавязчивый комплимент. – Мы на втором курсе, ага, вот на третий переходим, – приврал он, по сути они еще не закончили первый.

Снова полуулыбка. Эбби уже чувствовал себя лишним, ему хотелось испариться.

– Десять лет назад, – отвечала Джо. Чарли присвистнул.

– И даже не скажешь! – Что за неумелая ложь? – Десять – какое-то сакральное число! – изрек он, тут уже обращаясь к Эбби. – Да?

Тот промолчал.

– Вы пишите? – поинтересовалась Джо.

– Лекции? Книги? Стихи? Музыку? – Чарли призадумался, перебирая, что еще такое можно писать. – А! Картины-то?

– Они самые.

– Не особо… – Интерес Джоконды таял подобно табачному дыму, невидимая волна начала уносить ее от парней. – Мы на искусствоведов учимся, – поспешил вставить Чарли, чувствуя, что ее манит уже нечто иное. – У нас тут полно курсов, кружков, факультативов и всяких, как их там, лекций со свободным посещением. Ты на такие ходишь? Вход бесплатный, ха-ха!

Это правда, в академии чего только не происходило, во всем принять участие никак бы не вышло, а они еще будут изучать общие предметы и в следующем году. Основной упор для их специалитета – история и теория искусств, но Эбби занимался художественным ремеслом и в практическом виде, в отличие от Чарли, которому и без того хватало английского языка и литературы, латыни, французского, философии и психологии, прочей муры, а еще и физической культуры! Помимо факультета изобразительных искусств в КиКи имелись и прочие: зарубежные языки и литература, писательское, издательское и библиотечное дело, театр – режиссура и актерское мастерство, хореография (даже Чарли заглядывался на парней в столь облегающих балетных трико (“Да блин! Оно так торчит, поневоле взгляд опустишь! Ну, как в общей душевой…” – оправдывался он.), а на девушек в пачках, птичками щебечущих и порхающих по кулуарам, – тем более), еще тут учили музыке – в отдельном здании, чтобы арии, госпелы, хоралы и бесконечная какофония звуков, издаваемых разнообразными музыкальными инструментами, не мешали более тихим и спокойным занятиям. Поэтому первокурсники (почти второкурсники) Эбби и Чарли не только не знали всех и каждого в академии, но и не ведали, чем те еще занимались. Других забот хватало!

– Нет, не хожу… Мне не нужно. – Джоконда отчаливала от их пирса, завидев кого-то еще. – Я пойду. Насчет вашей вечеринки – ничего не обеща…

– Мы пишем картины, – громко сказал Эбби, отчего и Чарли, и Джоконда вскинули брови. – Приходи, как договорились, к Деборе, там и поговорим.

– Хорошо, – согласилась наконец Джоконда. – Полседьмого, у ресторана с лобстерами?

– Нет там никаких лобстеров, но, да, встретимся возле него!

– Тогда до вечера.

– До вечера.

Джоконда прошла по аллее и скрылась за поворотом главного корпуса.

– Вот так Андерсон! – Чарли опять ерошил волосы Эбби. – Вот ведь gigolo! Выручил по полной!

– Отстань, Чарли!

– Вот он мой красавчик, секси мачо Аль Пачино! Ха!

– Ну прекрати…

– А чего ты сбежал-то? Из-за… – Он успокоился, выдержал паузу, – из-за Артура? Ты прости, я сперва говорю, потом… А потом и не думаю даже!

– Никогда не знаешь, что от тебя можно ждать, Чарли…

– Я этого сам не знаю! – загадочно проговорил одногруппник. – Прощаешь меня?

– Тебе не за что просить прощения. Ты ничего такого не сказал, просто вспомнилось, затем нахлынуло.

– Но сейчас ты же в норме, да? Ну, более или менее, разумеется…

– Типа того. Да. В норме.

– Тогда пойдем назад, м? – Он тут же заорал другим студентам, покусившимся на их столик: – Эй, а ну пошли вон! Это наше место! Не видите, там вещи лежат? И они – не ваши, – Книги и сумка Торндайка остались на скамье – он бросил их, погнавшись за Эбби, – а следовательно, что, mes chères putes, место занято!

***

Послеполуденные занятия поражали Эбби какой-то невесомостью, некой бессмысленностью и праздной торжественностью, а Чарли это только радовало – часы, объятые летними дуновениями с ароматом цветов, сочащимися в аудитории сквозь широко распахнутые витражные окна, протекали столь непринужденно, что и не верилось – ведь ранее, в этих комнатах, они ломали головы, стонали и пыхтели от напряжения, гневно вздыхали из-за ошибок и критики, даже боялись, тряслись зайцами. Но сегодня все преобразилось: и дух академии, и довольные разморенные студенты, и даже преподаватели. Их самые строгие наставники вышли из амплуа тиранов и надсмотрщиков, какими их считал Чарли и многие другие. La fin! Хватит! Теперь они предстали перед учениками не закостенелыми мастерами, ярой палатой консерваторов, талантливыми и неугомонными безумцами – поэтами, художниками, зодчими, мэтрами, требующими и от них всепоглощающего самопожертвования ради искусства, знаний, престижа, карьеры и чего там еще… Эбби видел в них обычных людей, наслаждающихся, предвкушающих наступление погожей поры, отпуска, поездки, дальних странствий, возвращения домой, заслуженного покоя.

Эти весьма взрослые (а кто-то уже возраста почтенного) люди вдруг превратились в мальчишек и девчонок – румяных, пышущих жизнью, алчущих свободы, беспробудного и беззаботного сна до обеда или даже ужина (кстати, поужинать не помешало бы им с Чарли тоже!), грядущему празднику живота предстоит совместить в себе несколько пропущенных приемов пищи разом, еще и запоздалый aperitivo впридачу. После профессора и прочий персонал включили бы громкую музыку, она бы гремела после одиннадцати, а те – танцевали до беспамятства! Кого-то бы ждала внезапная безобидная и обоюдно забытая поутру интрижка. Лился бы смех – звонкий гимн юности, не знающий преград, приличий и возрастных рамок. И длилось бы сие свободолюбивое безумство до поздней ночи! И все сегодня подвластно, мыслимо и возможно!

Эбби почти видел чьи-то голые пятки, крутящие педали во тьме; некоего полуночного приключенца, велосипедиста, и его легкий транспорт уносила к реке Крипстоун-Крик сила тяготения, как он несся с горки, отпустив руль, сперва ослабив хватку, а потом и без рук… А те обратились крыльями, и счастливец взлетел… Вместе с велосипедом? Да, не бросать же его?! Где-то он уже видел такой образ… но где и когда? Он не мог вспомнить. Да и не хотел. Луна – не солнце, она не обжигала наглеца Икара, тот добрался до земного края – к крутому берегу моря, а затем и до океана, до чарующего места, где смешиваются воды! Звезды указали ему путь в эту заводь. Почему-то у этого человека лицо Артура. Эбби не спешил прогонять видение…

– Здесь конец моего пути. – Он еще помнил его голос.

Но путь Эбби пока еще продолжался. Для него наступил (и то не окончательно) лишь конец учебного года. Большинство тестов и практических защит уже остались позади. Впереди их ждал последний экзамен по истории искусств – с теорией и демонстрацией; до него неделя, которую займут – подготовка, консультации и дополнительные занятия – хотелось верить в таком же легком и непринужденном формате. А затем лето, долгожданное лето!

Но это после. После. Сегодня их ждет вечер у Деборы. Чарли не переставал болтать про дражайшую Мону Лизу, а тот внимал и не спешил делиться результатами неутешительных наблюдений касательно этой женщины.

“Пусть Чарли прочувствует на себе, коль хочет… Вмешиваться не стану… А если он увидел в ней нечто такое, чего не заметил я?”

– И чего ты такой молчун? – Друг тормошил его, а Эбби в полудреме смотрел в окно; сиденья в аудитории будто нарочно сделали такими неудобными, жесткими, аскетичными, чтобы студенты не расслаблялись, но ему сейчас его место казалось довольно комфортным, – тело и скованные позы он оставил, уносясь мыслями куда-то за пределы Крипстоун-Крик. Теперь он знал, где нашел последний приют Артур, и мог легко отыскать туда дорогу.

– Если я молчу, это не значит, что мне нечего сказать. – Эбби медленно возвращался из астрала мыслей к Чарли.

– Так занятия уже кончились, приятель! Почти пять часов!

Эбби, открыв рот, огляделся, точно оказался в лекционном зале впервые. Они остались тут только вдвоем, остальные, включая лектора, уже ушли.

Взяли и убежали прочь, а Чарли остался. Он остался с ним.

– И что бы я без тебя делал? – Альберт улыбнулся.

– Вот и я о том же! Пойдем, нам еще надо прикупить вина… Или что мы сегодня будем? Джин? – Он принялся перечислять наименования алкоголя подряд: – Виски? Ром? Текилу? Пиво? Темное? Светлое?

– Безалкогольное? – в шутку предложил Эбби.

– Ну уж нет! Мы просто обязаны напиться!

– Ничего мы не обязаны.

– Только пообещай мне одну вещь, Эб. – Наш интриган замолк.

– Какую?

– Сегодня ты напьешься, но не будешь рыдать.

– Не буду.

– Напиваться или рыдать, м?

– Чарли…

– Да, да, так меня и зовут. – За их спинами скрипнула дверь. Талли обернулся первым. – А вот и господин уборщик пожаловал, нам пора! Лето, юность, Джоконда! Мы идем к вам! – Он поклонился хмурому бритому наголо парню (чуть старше их) в невзрачной спецовке (будто у заключенного), опирающемуся на швабру. – Хорошего вечера. – Странное пожелание, тому ведь предстояло драить огромную аудиторию. Еще и отскабливать незаметно припрятанные под столешницами жвачки и наклоняться, чтобы оттереть черные следы обуви от пинков сотен пар ног в разнообразнейших местах и прочее, прочее… Работы – валом. Никто из них – ни уборщик, ни припозднившиеся студенты – не знали, когда эти двери вновь откроются – в понедельник на следующей неделе или уже осенью, в новом учебном году.

Но Чарли сразу же выбросил прочие мысли из головы, как ненужную скомканную бумажку, что слишком долго валялась в кармане. Поддавшись его лихому, в чем-то взбалмошному настрою, Эбби уступил сии размышления и предположения уборщику. Тот, насвистывая лишь ему ведомый мотив, принялся вальсировать, оставляя пенные разводы на полу.

V. Лобстер Тюдоров

Пятница, вечер, 2 июня 1989.

В столовой устроили небольшой фуршет (вот куда все спешно отправились), шведский стол избавил сотрудников от лишних хлопот, а голодающих студентов и некоторых преподавателей якобы от очередей. Только вот, чтобы подобраться к чаше с пуншем (безалкогольным) или к тарталеткам с сырным кремом (никакой икры, паштета из утки или кусочков лосося) и сэндвичам с ветчиной, арахисовой пастой или джемом, требовалось ждать и довольно долго.

Чарли ловко просочился сквозь вавилонское столпотворение и умыкнул парочку сэндвичей, разделил эту скупую трапезу с другом, а после они решили не тянуть (без того потратили минут двадцать) и отправляться в город пораньше, намереваясь перекусить в “Лобстере Тюдоров” или в каком-то ином месте.

– Посидим там, а как явится наша Джоконда, тогда…

– Если явится, ты хочешь сказать. – Эбби возвращал однокурсника в действительность.

– Она придет, вот увидишь. Обязательно придет. Ах, Андерсон! “Мы пишем картины!” – весьма похоже передразнил он его.

Парни шли по улице с однообразными (относительно новыми для архаичного городка, влюбленного в готику) домами в стиле 70-ых в маленький и замызганный супермаркет, притаившийся среди кирпичных кубов, он находился в отдалении и совершенно не по пути. Но (уже не в первый раз) решили закупиться именно тут.

Чарли взял на себя обязательства договариваться об этой сделке века, ведь продавали алкоголь в Крипстоун-Крик (как и во многих городах почти всех штатов) с двадцати одного года. Но кого это останавливало? Вот именно. Им обоим, конечно, еще (эх, пока) девятнадцать – в этом возрасте можно побаловать себя пивом и вином (и то не везде), на том и порешили с продавцом, который застал, думалось, великое множество изменений, касавшихся алкоголя.

Андерсон сперва беспокоился, что ничего не получится, придется просить старшекурсников помочь (за мзду, без этого – никак) или шуровать в какое-нибудь братство качков, занимающееся скупкой и перепродажей алкоголя. Но вопреки его опасениям, покупка прошла сегодня без накладок. Ах, Чарли, Чарли! Как итог, две бутылки бургундского (Est-ce fabriqué en France?) красного нес Торндайк, еще две (белого) – Эбби.

В остальном – каких-то жестких ограничений не наблюдалось, кроме завершения продажи нектаров радости пораньше в будние дни, исключая пятницу. А сегодня как раз она самая! В городке, полном творческих студентов с жаждой вдохновения, не требовали “негласного сухого закона”: ограничения количества в одни руки или продажи лишь в специальных винотеках (А наличествовали ли такие в Крипстоун-Крик?), многие из них позакрывались еще во время нефтяного кризиса 1973, как и прочие не столь популярные или узконаправленные отрасли бизнеса, на смену им пришли функциональные и нашпигованные от пола до потолка товарами на любой вкус и бумажник магазины. Супер? Супер. Бары и рестораны тоже без дела не сидели. Да хоть и запрети им разливать, они бы это делали подпольно.

Бутылки порой звякали в бумажных пакетах, которые скрывались под накинутыми на них пиджаками – жарко ведь, а еще с целью конспирации – не хватало только, чтобы какой-нибудь молодой ретивый полицейский привязался. Парни смеялись: Чарли громко, Эбби – потише, наслаждались глотком свободы, движением и окружением, грядущей пьянкой и сонными, ленивыми и спокойными выходными.

Некоторые из студентов CCAA (Дабл Си Дабл Эй – еще одно дико непопулярное, но ходящее среди городских, название для академии КиКи, а официальное – Creepstone Creek Academy of Arts. Эбби с Чарли иногда называли это место Crêpe (на французском – блинчик) Stone) тоже отправились на прогулку – они встречали тут и там уже набившие оскомину лица: одни пили кофе и сливочные коктейли в уличных кафе, других несло в полутемные бары, в этих глубоких пещерах, полных летучих мышей и прочих ночных тварей, они укроются до сумерек. Два друга шагали к Тюдорам без лобстеров, а кто-то спешил на прочие вечеринки академических общин и обществ: элитарные и закрытые или доступные для всяк желающих и входящих в их двери.

Ни Эбби, ни Чарли в таких группах не состояли, они едва ли разобрались с выбором предметов и допзанятий (требовалось набрать определенное количество как дисциплин, так и кредитных часов – это сказывалось на дальнейших возможностях после окончания базы и на стоимости обучения уже прямо сейчас. Первогодке в такую систему сложно вникнуть, поэтому Эбби не обошелся без помощи Артура), чтобы еще метаться между братствами, членство в которых подразумевало не только пугающую адскую неделю, в этот период старшие члены всячески издевались и измывались над новобранцами (якобы производя инициацию согласно правилам), но и последующую верность этому обществу подобно рыцарям Круглого Стола, его лидеру и братским идеям. В Крипстоун-Крик, правда, отринули классицизм ковенов из двух или трех греческих букв, вроде: Пи Гамма Дельта или Эпсилон Пи; местные братства и сестринства носили более конкретные и символичные названия, а еще они не занимались использованием вульгарной студенческой символики, футбольным фанатизмом, распитием пива в шлемах викингов и всем таким прочим, представляя собой воистину британский “Мужской клуб” или русский (скорее, французский) “Дамский салон Анны Шерер” прямиком из “Войны и Мира”, с уклоном на различные предпочтения в искусстве, музыке и литературе, не обходилось и без заведения полезных связей и знакомств разной степени близости. Но основой, как не назови, (“Общество Хамнета” – да, КТП (Каппа Тау Пи) – никогда!) каждого из студенческих сборищ являлись правила и ограничения, соблюдать которые – из-за учебы и личных проблем (особенно у Эбби) – не имелось никакого желания. Для бедных стипендиатов вступление в такую секту открывало некие двери с момента принятия их кандидатур, например, можно смело приехать в другой дом братства на краю страны, пользоваться там холодильником, душем и спальней, ах! Но состоятельным, успешным, красивым и находчивым джентльменам, к тому же – индивидуалистам (это Чарли, разумеется, о себе) – такая ерунда – как братство – что рыбе зонтик.

Стоит упомянуть, академия находилась не в какой-нибудь лесной глухомани на границе с Канадой, а в благодатной городской среде, а Крипстоун-Крик хоть и не Лос-Анджелес или Бостон (в десятки раз меньше и провинциальней – но в этом его очарование!), тут есть чем заняться – те же кафе и бары, роллердром, кинотеатр, прокат авто и кассет, можно в прачечную сходить и провести там пару часов за стиркой, в конце-то концов! В общем – любые удовольствия современного мира к вашим услугам! И скучать не придется, чтобы тратить время на какие-то клубы (общества, ордена, обители, братства, содружества, секты, церкви, что еще?), что бы они там не превозносили – Иеронима Босха, Артемиду Эффескую, Джерома Дэвида Сэлинджера и “Ловцов во ржи” или куда менее сложные радости одноклеточного существования – пиво в пластиковых стаканах, джакузи, буфера из Playboy и… и все.

В прошлом году, пообжившись и притеревшись к роли студентов академии искусств, они с Чарли (парни принялись общаться буквально сразу, по дороге сюда) уже поднимали “братский” вопрос, тогда Эбби мало что заботило (Эх, славные деньки!), кроме учебы – а она шла весьма хорошо.

– Никаких братств, Эбби! – отрезал Талли-Торндайк.

– Никаких? Эм, а давай… создадим новое? – озвучил мысли Альберт. Ведь предложить – не значит жениться.

– И сколько членов в него вступят? Два? Ты и я?

– Я бы мог пригласить моего соседа по комнате, Артура Марлоу… Ну, есть еще Дебора.

– А они согласятся?

– Почему нет?

– Вот именно, Андерсон. Первое: почему? Имеется в виду – зачем им соглашаться… Второе: нет. Тут, надеюсь, ясно?

– Вечно ты так, – буркнул низвергнутый президент несуществующего еще пока общества.

– Зато честно. У тебя ж ни названия, ни манифеста… Зачем тебе это?

– Ладно. – Эбби с сожалением, хоть и пытался это скрыть, вздохнул.

– Нам не нужны никакие эти потерянные общества, – приободрил его Чарли. – И давай больше не будем об этом. Кстати, дашь списать задание по истории искусств?

– Ты прав. Дам, конечно. Только измени там некоторые формулировки и подбери хотя бы парочку синонимов.

– Вот она сила братьев! – ликовал Торндайк.

Но после этого разговора Эбби даже посещал две встречи в братствах, но без Чарли не решился заполнить анкету (еще и взнос требовался – пятьдесят долларов в первом клубе, сто пятьдесят – во втором), прослушал лекцию о чудесах вступления, поглядел на дома и их общие залы, сказал, что подумает, посовещается с другом, мол, и его уговорит. Больше он не переступал пороги ни этих обществ, ни каких-то других, а при Чарли о тех нелепых попытках обрести братство даже не заикался. Торндайк, к счастью, об этом ничего не прознал, а потом как-то все улеглось и выветрилось.

Эбби вспомнилась эта история с обществами оттого, что они как раз проходили мимо одного из домов (с двумя башнями тот напоминал замок, не меньше), парень тут тогда и побывал – это те, которые требовали полторы сотни за возможность играть в гольф, сквош, шахматы и даже заниматься конной ездой. Сейчас там намечалось празднество – в черных мантиях с изображением колесницы на спинах и в золотых бабочкообразных карнавальных масках по лужайке перед зданием носились члены элитного спортивного и игрового клуба “The Chariot of Parthenos”, как ломовые лошади тащили парочку тяжеленных кегов пива, скамейки, столы и жаровни для барбекю.

А ведь тут мог возиться и Эбби. Он отвел взгляд от блеска колесниц и бабочек, хоть и остановился на миг. Торндайк со скепсисом окинул взором данное мероприятие и двинул дальше, даже словом не обмолвившись. Эбби сделал вид, что поудобней обхватывает бутылки в пакете (под наброшенным на них пиджаком), и последовал за ним.

День пребывал в самом разгаре – солнце и не думало клониться к горизонту, жар не уступал место предвечерней прохладе, шеи и подмышки влажнели. А они шли и шли. Все это казалось столь долгим и насыщенным путешествием, но путь занял каких-то полчаса. Они еще успевали перекусить до явления музы Чарли, поэтому (недолго думая) забурились в “Лобстер Тюдоров”, мультикультурный, а по словам Чарли – следовательно абсолютно бескультурный, ресторанчик, никак не связанный ни с лобстерами, ни с королевской английской династией.

Они тут оказались впервые, до этого их привлекало название, но как-то зайти не находилось времени. Долго не копались, Чарли регулярно смотрел на часы, как бы не прозевать полседьмого. Заведение представляло собой заурядный (даже для захолустья) ресторанчик с весьма завышенными ценами, но делать уж нечего – пришли, сели, будьте любезны. Заказали что подешевле: яичницу с кровяной колбасой, чипсы и светлое пиво (репетиция для желудков перед более знатной попойкой). Документов у них никто не спросил, отчего оба парня заулыбались и подмигнули друг другу. Прикончили ужин, сидели еще некоторое время с наполовину полными стаканами, рассматривали полутемный донжон.

И тут Эбби привлекла рамка, ничем не примечательная рамка, среди прочих рамок на имитации каменной кладки, в которые поместили всякие журнальные вырезки, открытки и фотографии. Среди этого мусора затесалось групповое фото футбольной команды КиКи, небольшое, цветное, еще не успевшее поблекнуть, практически новое.

– Ты куда? – удивился Талли, потому что Андерсон вдруг встал и двинулся в другой конец зала.

“Нет, мне не показалось. Нет”.

– Хочу поглядеть.

– А, ну ладно. – Чарли сел в пол оборота и отхлебнул пива.

Как Эбби и предполагал, а точнее, надеялся, это оказалась команда Артура. Тогда он еще играл… Вот и он – рыжий, довольный, стоит по левому краю, выше остальных, крупнее, улыбается так, будто увидал его издалека. Тут и там виднелись автографы маркером и им же приписка: “Победа, Лобстер, 86”.

И тут у него возникло непреодолимое желание сорвать эту рамку, забрать ее с собой. По какому праву она висит здесь? Зачем? Для кого?

– Еще пива, парни, эм, джентльмены? – поинтересовался медлительный и не слишком вежливый официант – на вид лет не больше шестнадцати – кто его вообще такого взял сюда на работу? Он-то и отвлек Эбби от этого внезапного приступа, жажды клептомана – похитителя фотографий.

– Нет, благодарим, – отказался Торндайк, отодвигая от себя к грязным тарелкам, которые никто вовремя не убрал, уже опустевший стакан.

За спиной сотрудника заведения Эбби указал на фотографию, потом на официанта, прося Талли отвлечь парня. Тот вроде понял, почесал подбородок, едва кивнул – якобы парнишке. А он гадал – успеет ли сорвать рамку, спрятать ее? Не видит ли еще кто-то? Эта часть зала пустовала, народ сгрудился у бара, но мало ли… Сердце подпрыгивало до кадыка.

– А скажи-ка нам… – Чарли снова чесал подбородок, но галантно, кончиком фаланги. Официант неотрывно таращился на посетителя, явно пытаясь разгадать значение этого непрекращающегося нервозного жеста – не понравилось меню? – А почему лобстеры и Тюдоры, м?

Малец от вопроса не растерялся:

– Так вот же… – Парнишка заложил за ухо карандаш, которым записывал любые заказы, даже такие: “Один фирменный суп за пятый столик”, и указал на плакат у стойки, где ссутуленным спинам в пиджаках что-то рассказывал пожилой бармен. – Это и есть роза Тюдоров, а на ней…