Глен Кук
Темная война

– Какие мы стали взрослые! Ладно, иди к своим дружкам.

Кублину все еще хотелось поговорить, в отличие от Марики.

– Дай мне поспать, Куб, – сказала она.

Он оставил ее в покое, но она еще долго лежала, свернувшись на шкурах, и мысли не давали ей заснуть.

Кто-то разбудил ее посреди ночи, отправив на сторожевую вышку. Закутавшись в шкуры, она поднялась на пост и долго разглядывала небо. Тучи рассеялись, и ярко светили звезды, хотя их было немного, и взошли только две самые большие луны, Кусака и Гончая, игравшие в вечную игру в догонялки. Их света не хватало, чтобы затмить даже слабые звезды.

И тем не менее видна была лишь пара десятков.

В простиравшемся над головой море тьмы чувствовалось нечто странное. В книгах говорилось, что звезды – это другие солнца, очень далекие, чтобы до них добраться, не хватит пути и в тысячу жизней – если этот путь вообще существует. Однако, судя по новой книге Саэттл, меты с юга знали, как преодолеть великую тьму, и время от времени путешествовали среди звезд…

Силты. Это название упоминалось в новой книге, хотя там никак не объяснялось, кто такие силты и почему Мудрым следует их столь опасаться. В книге говорилось, будто по океану ночи странствуют именно сестры-силты.

Как Марика и ожидала, пока она стояла на посту, ничего не произошло. Меты не передвигались по ночам, если этого можно было избежать. Темнота – время страха…

Но как тогда эти самые силты ухитрялись преодолевать межзвездные просторы? Как они дышали? В книге Саэттл говорилось, что там, в небесах, нет воздуха.

Марика даже не заметила, как пришла смена. Лишь почувствовав, как скрипит и шатается вышка, она вернулась к реальности, ощутив себя слегка виноватой. Пока она витала в облаках, кочевники могли подкрасться и перебраться через частокол, а она бы и не заметила.

Вернувшись на шкуры, она долго лежала, мысленно блуждая среди звезд. Попытавшись отследить продвижение посланниц, она, к своему удивлению, обнаружила, что этой ночью может уловить даже обрывки их мыслей.

Грауэл уже ушла далеко вниз по течению реки, двигаясь в свете лун, и от крепости ее отделяли всего несколько часов пути. Она могла бы добраться и раньше, но ее местами задерживали глубокие снежные заносы, а иногда приходилось избегать кочевников. Барлог поспевала быстрее, нагоняя первую охотницу, и рассчитывала продолжить путь после восхода солнца.

Воодушевленная своими успехами, Марика попыталась мысленно заглянуть дальше, в саму крепость. Но не сумела ее обнаружить, к тому же там не было никого ей знакомого. Никакого отклика, на который она могла бы настроиться.

Не в силах подавить любопытство, она исследовала близлежащие холмы в поисках кочевников. Несколько раз она наталкивалась на нечто похожее на разум, но, не видя морды, которую могла бы мысленно представить, не сумела приблизиться настолько, чтобы уловить мысли. Один раз, дальше к востоку, она наткнулась на нечто весьма мощное и тут же в страхе поспешила прочь. От него смутно отдавало самцом. Что, если это тот самый верлен, из-за которого всполошились Мудрые?

А потом она перепугалась до настоящего кошмара. Мысленно дотянувшись до пещеры Мачен, она обнаружила ту самую жуткую тварь, которую ощутила прошлым летом. Только теперь тварь бодрствовала, была настроена весьма зловеще и, похоже, осознавала, что за ней наблюдают. Марика попятилась и сбежала, а перед мысленным взором возник образ огромного изголодавшегося зверя, бросающегося из пещеры на мелкую дичь, которой не повезло оказаться рядом.

Дважды за последующие несколько минут ей показалось, будто тварь ее ищет, блуждая вокруг, словно большой, злой, глупый и голодный зверь. Она съежилась, кутаясь в шкуры и чувствуя, как ее бьет дрожь.

Нужно было предупредить Кублина.

Наконец ее сморил сон.

В течение последующего дня ничего особенного не случилось. В напряженной тишине стая готовилась к возможным передрягам, и час уходил за часом. Охотницы говорили мало и негромко. Самцы, которых безжалостно гонял Хорват, вообще не раскрывали рта. Мудрые возносили молитвы Всеединому и пытались помогать, путаясь под лапами.

Марика отстояла еще одну смену на вышке и наточила трофейный топор, что мать сочла вполне подходящим заданием для щены ее возраста.

III

Наступила осень, и всеобщее оживление начало спадать. Охотницы уходили далеко в леса, подстерегая кочующую на юг дичь. Самцы с мрачной решимостью коптили и солили мясо. Щенки бродили по лесу, собирая валежник. Мудрые читали предзнаменования в полете летунов, в окраске насекомых, в количестве запасов, накопленных маленькими древесными обитателями, в том, насколько глубокие норы вырыли гурнены для спячки.

Если знаки оказывались неблагоприятными, Мудрые позволяли валить живые деревья и собирать второй или даже третий урожай корней чота. Охотницы внимательнее приглядывались к колониям отеков и других пушных зверей, наблюдая за их приготовлениями к зиме. Именно зимой наступало время, когда их добывали ради мяса и шкур.

По мере того как зима собирала легионы за Жотаком, а меты Верхнего Поната все больше задумывались о возможности внезапных смертоносных бурь, времени для игр и веселых вылазок в лес становилось все меньше. Для любой пары лап, способной внести хоть какой-то вклад в общее дело, всегда находилась работа. В стае Дегнан она имелась даже для едва вставших на лапы малышей.

Порой Марике целых пять дней не удавалось побегать на свободе. Обычно такая возможность представлялась, когда ей поручали собирать валежник. Щенки предпочитали отлынивать от подобной работы, на что обычно прикрывались глаза.

В ту осень Мудрые пришли к выводу, что зима будет суровой, но даже наполовину не предполагали насколько. Впрочем, Дегнаны всегда запасали намного больше, чем рассчитывали использовать. Обычная разумная предосторожность.

В последний раз Марика ускользнула к пещере Мачен в день, когда небо затянуло тучами и дул влажный северный ветер. Мудрые спорили о том, несет ли он с собой запах снега и чьим болям в лапах и суставах можно больше доверять. В тот день Похсит жаловалась на тысячи недугов, и казалось, будто она не в состоянии встать, а уж тем более преследовать щенков по холмам и лугам.

Марика пошла одна. Хорват поручил Кублину отскребать шкуры – эту работу он ненавидел, и именно потому Хорват ее ему задал. Следовало научить щенка, что не всегда приходится заниматься только любимыми делами.

Для Марики это была обычная пробежка по лесу, а затем – несколько часов на склоне напротив пещеры Мачен, где она изо всех сил напрягала свое новое чувство, пытаясь найти спрятанную в земле тень. Из этого ничего не вышло. И какое-то время спустя она не спеша направилась к стойбищу, иногда останавливаясь, чтобы подобрать упущенный древесными обитателями орех и, расколов клыками скорлупу, извлечь сладкую сердцевину. Отметив местоположение редкого позднецветущего лекарственного растения, Марика подобрала несколько упавших веточек, чтобы не казалось, будто она потратила впустую всю вторую половину дня. Когда она добралась до ворот, уже смеркалось.

Там ее ждал Замберлин, скрывшись в тени.

– Где ты была? – требовательно спросил он, но ответа ждать не стал. – Иди-ка лучше прямо к маме, пока тебя кто-нибудь не увидел.

– С чего бы это? – Она заметила, что он дрожит от страха, но боится не за себя. – Что случилось, Замби?

– Иди лучше к маме. Похсит утверждает, будто ты пыталась ее убить.

– Чего? – Сперва она даже не испугалась, лишь удивилась.

– Она говорит, ты столкнула ее со скалы Стапен.

На этот раз ей стало страшно, но не за себя. Если кто-то столкнул Похсит, это мог быть только…

– Где мама?

– У дверей логова Геррьен. Похоже, она ждет тебя. Не говори, что я тебя предупредил.

– Не беспокойся.

Войдя в стойбище, Марика избавилась от своей ноши у первой же груды дров, отыскала взглядом мать и направилась к ней. Ей все так же было страшно, но намного больше, чем за себя, она боялась за Кублина.

– Мам?

– Где ты была, Марика?

– В лесу.

– Где именно в лесу?

– У пещеры Мачен.

Ответ застиг Скилджан врасплох.

– Что ты там делала?

– Я иногда туда хожу. Когда мне хочется подумать. Никто больше туда не ходит. И я нашла хеннал.

Скилджан, прищурившись, посмотрела на нее:

– А мимо скалы Стапен не проходила?

– Нет, мам. Я слышала, что заявляет Похсит. Ты же знаешь, она чокнутая. Она пытается…

– Я знаю, чего она хочет, щена. Ты что, возомнила себя охотницей и решила добраться до нее раньше, чем она до тебя?

– Нет, мам.

Скилджан прищурилась. Марика решила, что мать ей верит, но подозревала, что та знает нечто такое, в чем никогда не признается.

– Мам?

– Да?

– Можно мне сказать? Я бы предложила какой-нибудь охотнице, столь же искусной, как Грауэл, проследить мой путь по запаху.

– Незачем. Я уверена, что ты тут совершенно ни при чем.

– Она в самом деле разбилась, мам? Или притворяется?

– Половина на половину. Она наверняка упала с высоты, но сумела добраться домой и поднять вонь. Если ее и пытались убить, то весьма неумело. Я склонна полагать, что всему виной ее собственная неуклюжесть, хотя не представляю, зачем мете ее возраста понадобилось карабкаться на скалу Стапен. Иди. И держись несколько дней подальше от Похсит.

– Да, мам.

Марика тотчас же отправилась на поиски Кублина. Она нашла его там же, где и оставила. Он начал было ворчать, но, еще не успев поднять взгляд, едва слышно спросил:

– Как же ты так оплошала, Марика? Почему ты не разбила ей голову камнем, пока она валялась, или еще что-нибудь?

Марика судорожно сглотнула ком в горле. Неужели Кублин думал, будто это ее лап дело? В замешательстве пробормотав, что не имеет к падению Похсит никакого отношения, она поспешно ушла.

Лишь на следующий день у нее возникли подозрения. Но к тому времени никаких следов и доказательств найти уже было невозможно. А Кублин упрямо отрицал свою причастность к случившемуся, хотя Марика могла назвать время, когда никто не видел его в стойбище. Впрочем, настаивать она не стала. Для того чтобы обвинить Кублина, самца, хватило бы и косвенных доказательств.

Со временем даже сама Похсит начала сомневаться, не было ли падение с горы лишь плодом ее воображения. Но даже при всем при этом оно подпитывало ее ненависть, ее беспричинный страх, ее решимость. Марика начала опасаться, что с саганой все-таки придется каким-то образом покончить.

К счастью, в стае Дегнан все больше и больше крепла уверенность, что Похсит впадает в старческое слабоумие. Страх преследования и безумная жажда мести были обычным делом среди Мудрых.

Марика изо всех сил старалась держаться подальше от саганы. А когда пришла зима, куда худшая, чем все ожидали, даже Похсит слегка смягчила свой нрав на фоне противостояния стаи внешнему миру.

Глава четвертая

I

Очередная смена Марики выпала на очень позднюю ночь, или очень раннее утро. Звезды уже гасли, и из-за края мира пробивались первые слабые лучи солнца. Она смотрела на небо и снова грезила наяву, размышляя о прочитанном в новой книге. Кем были эти сестры-силты? Что они искали среди чужих солнц? Она жалела, что родилась в стае на краю цивилизации, а не в каком-нибудь большом городе на юге, где мог выпасть шанс самой пережить подобные приключения.

Она снова попыталась мысленно дотянуться до посланниц, и ощущение оказалось столь же острым, как и в прошлый раз. Обе добрались до крепости, и обе беспокойно спали в каменной келье. Вокруг них перемещались другие разумы. Их было меньше, чем в стойбище, где все мысли перемешивались в невообразимый хаос, но все равно немало. Все взрослые и старые – будто разумы Мудрых. Если точнее – даже будто разумы саган, ибо именно такой в них чувствовался оттенок. Одна находилась возле посланниц, словно наблюдая за ними. Марика сосредоточилась, пытаясь глубже прочувствовать далеких незнакомок, так пугавших Дегнанов.

Тревога!

Чужой разум отпрянул, охваченный внезапным страхом и удивлением. Марика и сама немало озадачилась – прежде никто ее не замечал.

От ответного прикосновения, сперва легкого, затем все усиливающегося и, наконец, похожего на удар молота, Марика заскулила, почувствовав, как обрывки мысли врываются в ее мозг.

«Кто ты? Где? Что?»

Мысли эти окружала тьма, и в них ощущалось нечто похожее на ужас. Марика в страхе ушла в себя, закрывшись от внешнего мира и вонзив в тело когти. Боль вернула ее к реальности, на вершину сторожевой вышки, к одиночеству и холоду под насмешливыми звездами. Она уставилась на рябой диск Кусаки, столь похожей на старую Мудрую, смотревшую на нее с горизонта.

Что она наделала? Та старуха тоже ощутила ее присутствие. Марике стало вдвойне страшно, когда она вспомнила все намеки и перешептывания старших, из-за чего приходилось скрывать свои способности. Она не сомневалась, что большинству соплеменниц крайне не понравились бы ее умения. Похсит хватало одних лишь подозрений для желания убить…

Не зашла ли она чересчур далеко, мысленно коснувшись незнакомой меты? Не выдала ли она себя? И каковы будут последствия?

Она вернулась на свои шкуры и долго лежала, глядя на бревна над головой и борясь со страхом.

Кочевники явились на следующее утро. Все бросились к частоколу, даже испуганно поскуливающие малыши. Стойбище охватил страх, ворвался едким дымом, и развеять его не мог даже северный ветер.

Северян было около сотни, взлохмаченных и оборванных, – именно такими их и представляла Марика. Они даже не пытались застичь стойбище врасплох – это было невозможно. Они лишь стояли поодаль, внимательно его разглядывая.

Небо затянуло тучами, но сквозь них все же пробивались лучи солнца, освещая белую землю и отражаясь в наконечниках копий и стрел кочевников. У них водилось немало железа, и далеко не каждый столь небрежно относился к оружию, как владелец топора, который столь долго точила Марика.

Скилджан обошла стойбище, велев не высовываться. Ей вовсе не хотелось, чтобы кочевники сумели оценить численность стаи. Из-за того, что частокол построили вблизи от логов, стойбище выглядело небольшим. Пусть думают, что оно слабее, чем на самом деле. Может, отважатся на какое-нибудь безрассудство и им переломают хребет еще до того, как они узнают правду.

Марика считала подобные рассуждения не слишком разумными. Вожаки кочевников наверняка допрашивали метов из захваченных стойбищ и, скорее всего, кое-что узнали о стойбище Дегнанов.

Но похоже, она была о них слишком высокого мнения, – казалось, они пребывали в полном неведении. После нескольких часов наблюдения, кружения, набегов небольшими группами на частокол в попытках вызвать хоть какой-то ответ к воротам медленно подошли пятеро, видимо с целью переговоров. Четверо остановились, и вперед вышел старый самец.

– Освободите стойбище! – прорычал он с акцентом, из-за которого его речь почти невозможно было разобрать. – Сдавайтесь Шо вместе со всем имуществом! Станьте единым целым с Шо, и никто не пострадает.

– О чем это он? – переспрашивали друг друга охотницы. – Что еще за Шо?

Старик подошел ближе и, пытаясь тщательнее передать диалект Верхнего Поната, повторил:

– Освободите стойбище, и никто не пострадает.

Скилджан не снизошла до разговора с бродягой. Она многозначительно переглянулась с Геррьен, и та кивнула.

– Стрелы, – приказала Геррьен и назвала пять лучших лучниц стаи Дегнан. – Бей!

Мгновение спустя кочевники лежали на земле.

– С пятерыми сражаться уже не придется, – как всегда деловито, заметила Скилджан.

Толпа в поле жутко взвыла и неорганизованной беспорядочной волной устремилась вперед. Дегнаны послали им навстречу стрелы. Несколько дикарей упали.

– У них лестницы, – сказала Марика, вглядываясь между заостренными кольями частокола. – У некоторых есть лестницы, мам.

– Что ты тут делаешь? – Скилджан врезала ей по уху. – Иди в логово. Мудрые! Прогоните щенков от частокола! Марика, скажи Рехтерн, что я хочу ее видеть.

Рехтерн была самой старой Мудрой стаи Дегнан и жила в логове Фехсе. Всеединое было к ней милостиво. Хотя Рехтерн и опережала по возрасту других Мудрых на несколько лет, разум ее оставался ясным, а тело подвижным.

Марика слезла с частокола и, потирая ухо, отправилась на поиски старухи. Та присматривала за щенками логова Фехсе.

– Уважаемая, – обратилась к ней Марика, – охотница Скилджан просит, чтобы ты пришла с ней поговорить.

Формально с Мудрыми полагалось разговаривать именно так, хотя на самом деле «просьба» Скилджан была равнозначна приказу. Железное правило общества метов выражалось в простом принципе: «Решает сила».

Тенью следуя за Рехтерн, Марика вернулась к частоколу и услышала, как мать говорит старухе:

– Вооружи самцов. Возможно, нам не удастся удерживать врагов у частокола.

Лишь Мудрые могли дать разрешение вооружить самцов, но охотницы вроде Скилджан или Геррьен вправе приказывать Мудрым. Одно дело – традиции и правила, и совсем другое – реальность. «Решает сила».

Марика подождала в тени, прислушиваясь, дрожа и злясь, что не может видеть происходящее. Сверху и снаружи слышались рычание и треск. Доносились крики боли, яростные вопли и лязг металла о металл. Кочевники пытались вскарабкаться на частокол. Охотницы сталкивали их обратно. На помостах за внутренним кругом частокола старухи, все еще способные натянуть тетиву или метнуть копье, били в любую увиденную цель.

Над головой послышался крик меты, и рядом с Марикой глухо ударилось о землю тело кочевницы, беременной, но худой как скелет. От ее сосков до живота шла длинная глубокая рана. Кишки вывалились, дымясь на холоде. Из ослабевшей лапы выпал металлический нож, который Марика тут же подхватила.

Совсем рядом свалилось еще одно тело – на этот раз старухи из стаи Дегнан, которая со стоном пыталась подняться. Над головой раздался торжествующий вопль, и вниз спрыгнул рослый худощавый самец, занеся для смертельного удара копье с каменным наконечником.

Не раздумывая, Марика метнулась вперед, вонзив нож в спину кочевника. Тот отпрянул, заливая кровью мертвую подругу по стае. С полминуты он бился на земле, издавая булькающие звуки, пока наконец не застыл неподвижно. Марика попыталась выдернуть нож, но тот не поддавался, застряв между ребрами.

Сверху спрыгнул еще один кочевник, оскалив клыки в убийственном рыке. Взвизгнув, Марика попятилась, не сводя взгляда с копья, которое выронила ее жертва.

Кочевник устремился вперед. Упавшая с частокола старуха наконец сумела подняться и прыгнула ему на спину, вонзив клыки в горло. Последнее оружие – так называли меты собственные зубы. Схватив копье, Марика ткнула им во врага, а потом еще и еще, пока кочевник не стряхнул с себя едва живую старуху. Удары Марики не были смертельными, но в итоге они свалили его наземь.

Через частокол перебрался очередной дикарь. Марика бросилась к своему логову, сжимая лапами копье и слыша, как Рехтерн созывает самцов.

В других местах через частокол лезли новые кочевники. Около десятка уже искали, кого бы убить или что бы унести.

Самцы и оставшиеся старухи накинулись на них с ножами для снятия шкур, топорами, молотами, мотыгами и граблями. Марика остановилась возле шкур, закрывавших вход в ее логово, наблюдая за происходящим и готовая метнуться в безопасное укрытие.

Все больше кочевников прорывались за частокол. Марика вдруг подумала, что они попросту дураки, совершившие роковую ошибку. Им следовало расправиться с защитниками частокола, прежде чем проникать внутрь. Когда охотницы, понесшие небольшие потери, поняли, что атака снаружи им больше не угрожает, они развернулись и натянули тетивы луков.

Судьба кочевника, в которого попала стрела, смазанная ядом Блаза, была предрешена. Жертва билась в судорогах, визжа и пуская пену изо рта, а несколько секунд спустя мышцы сокращались и тело деревенело, пока не приходила смерть. И даже тогда оно не расслаблялось.

Самцы и старухи спрятались в логовах, защищая входы, пока охотницы вели обстрел с частокола.

Выживших захватчиков охватила паника. Они поняли, что угодили в смертельную ловушку, и теперь пытались из нее выбраться. Большинство погибали, не успев перебраться через частокол.

Марике стало интересно, планировала ли мать подобное с самого начала, или они получили подарок от Всеединого? Не важно. Нападение отразили, и стойбище его пережило. Дегнанам ничто не угрожало.

Не угрожало – на какое-то время. Были и другие кочевники. И они могли воспринять поражение как повод для кровной мести.

За частоколом свалили в кучу семьдесят шесть трупов кочевников. Семьдесят шесть зловеще оскаленных голов украсили собой колья – как предупреждение каждому, решившемуся снова атаковать стойбище. Лишь девятнадцать членов стаи погибли или же их добили из-за ран – в основном старухи и самцы, слишком слабые или плохо вооруженные. Удалось захватить немало превосходного оружия.

Скилджан повела группу охотниц в погоню за сбежавшими кочевниками, которые были ранены или слишком слабы, чтобы прорваться за частокол. Скилджан считала, что сумеет расправиться с ними без особого риска для себя или своих охотниц.

Мудрые постановили, что траурный обряд следует серьезно сократить. Не было ни лишних дров для погребальных костров, ни времени для церемоний, обычных в тех случаях, когда кто-то из Дегнанов воссоединялся с Всеединым. Чтобы достойно проводить столь многих, потребовалась бы неделя. И перед ними в очереди была еще троица погибших возле скалы Стапен, до сих пор не оплаканная.

Тела решили сложить в пристройках у частокола, пока у Дегнанов не найдется время, чтобы отдать почести мертвым. На таком холоде они все равно не испортятся.

Марике вдруг пришло в голову, что в случае долгой осады они могли бы послужить и другой цели. Да и груда вражеских трупов, сваленная снаружи, могла стать вызовом, в котором содержался некий подтекст, еще не осознанный ею в полной мере.

Впрочем, отвращение к граукенам, которое ей внушали, было столь сильным, что при одной мысли о чем-то подобном ее затошнило.

Она вызвалась подняться на вышку, чтобы посмотреть вслед уходящей Скилджан.

После того как мать скрылась за вершиной близлежащего холма, идя по горячим следам кочевников, смотреть стало не на что. Самцы бродили вокруг, отрезая головы врагам, приводя в порядок ограду и о чем-то неразборчиво переговариваясь. Щенята постарше мучили нескольких кочевников, слишком тяжело раненных, чтобы убежать, и пинали тела, проверяя, не нуждается ли кто-нибудь в последнем поцелуе ножа. Самой Марике крови не хотелось.

Она и так ее уже пролила, и этого вполне хватило.

Но если бы не кровавый снег, день мало чем отличался бы от любого другого зимнего дня. Как всегда, ревел и стонал ветер, высасывая тепло с яростью вампира. Ярко блестел снег там, где его не истоптали и не залили кровью. Потрескивали на морозе деревья в близлежащем лесу. Пронзительно кричали летуны, кружа над головой при виде богатой поживы, и по снегу скользили их тени.

Где нечего терять, нечего и желать. Мудрые столь часто учили щенят этим словам, что уже почти никто их не слушал и не запоминал.

Старухи приказали устроить засаду в открытом поле. Они посадили там двух опытных лучниц и притащили несколько трупов туда, где стервятники чувствовали бы себя в безопасности. Когда они спустились на пиршество, лучницы их перебили, затем прибежали щенята и унесли тушки в логово. Самцы дали им остыть, после чего разделали и добавили к имевшимся запасам еды.

Работы вполне хватало, чтобы занять лапы, но не мысли. Один за другим, иногда тайком, Дегнаны поднимались на частокол, с тревогой глядя на восток.

Скилджан вернулась далеко за полночь, при свете Кусаки, нагруженная трофеями и захваченным оружием.

– Сбежать удалось пятерым, не больше, – с гордостью объявила она. – Мы преследовали их до самого ручья Тэрне, приканчивая по одному. Если бы мы осмелились забраться дальше, может, расправились бы со всеми. Но слишком уж близко был дым костров.

И снова все собрались в логове Скилджан. Снова охотницы, старухи, а теперь даже несколько самцов, которых сочли достаточно надежными, обсуждали, что делать дальше. К удивлению Марики, перед собранием выступил Хорват, хотя он ничего особенного не сказал, кроме того, что самцы логова готовы взять в лапы оружие. Как будто у них имелся выбор.

– Оружия у нас теперь достаточно вместе с захваченным, – встав, заметила Побуда, – так что даже щенкам можно дать по хорошему ножу. То, что случилось сегодня, не должно повториться. Никто из Дегнанов не пойдет с мотыгой против копья. Распределим добычу, чтобы лучшее оружие получил тот, кто лучше всего умеет им пользоваться. И пусть так и остается, пока опасность не минует.

Побуда была второй в стае после Скилджан. Марика знала, что та сейчас произносит слова, которые вложила ей в уста Скилджан, – несмотря на всю свирепость, Побуда никогда в жизни не думала самостоятельно. Скилджан намеревалась прекратить возможную ссору из-за добычи еще до того, как та начнется, – или, по крайней мере, ее отсрочить. С грызней и перебранками следовало подождать, пока кочевники полностью не уйдут из Верхнего Поната.

Никто из глав логов не возражал – даже Логуш, которая не питала к Скилджан ни малейшей любви и часто спорила с ней чисто из чувства противоречия.

– Побуда говорит разумно, – сказала Скилджан. – Да будет так. Я видела среди трофеев несколько щитов и десяток мечей. Отдадим их охотницам на внешнем частоколе. – Она оскалилась, довольно ворча. – Усложним жизнь и облегчим смерть любителям карабкаться по лестницам.

Подняв меч, она исполнила короткий боевой танец, изображая, будто пронзает кочевника, атакующего ее снизу.

Марика удивленно уставилась на меч. Этого длинного клинка она во время схватки не видела. Он мерцал в свете очага, отбрасывая красноватые отблески. Ее пробрала дрожь.

Она впервые увидела оружие, предназначенное исключительно для убийства себе подобных. Любое другое использовалось главным образом для охоты.

– Но нового оружия все равно не хватит, – продолжала Скилджан. – В этом можно не сомневаться. Слишком много пролилось крови. Мы посмели уничтожить тех, кого послали уничтожить нас. Если хваленый верлен кочевников, правитель над многими стаями, в самом деле столь безумен, как говорят, он этого не оставит. Не сможет. Ибо даже небольшое поражение подорвет его власть, ослабит хватку, которой он держит охотниц, что следуют за ним. Любая неудача для него подобна смерти. Так что завтра или послезавтра мы снова увидим кочевников. Он явится сам с куда большими силами, чем сейчас, – может, даже со всей своей ордой.

По рядам метов пробежал полный гнева и страха ропот. Скилджан отошла в сторону, предоставив Мудрым высказать свое мнение.

– Жаль, что мы ничего не знаем про этого верлена, – прошептал Кублин Марике. – И почему нам обязательно нужно быть врагами? Интересно было бы выяснить, кто он такой, какова на самом деле его цель? И почему он не может – как любая охотница – просто взять, что надо, и уйти?

Марика озадаченно взглянула на него. Что бы это значило?

Первой заговорила Мудрая Рехтерн.

– Мне почти нечего сказать, – заявила она, – но у меня есть вопрос. Где кочевники Жотака раздобыли мечи? А? Мы захватили двенадцать мечей, и все они принадлежали охотницам в расцвете сил. Мечи прекрасной работы. Но мы, живущие между севером и городами, где производят подобное оружие, никогда не видели таких клинков. Собственно, мы знаем про мечи лишь из героических эпосов, которые рассказывают нам Саэттл и другие. И снова вопрос: где кочевники раздобыли столь прекрасное оружие, предназначенное исключительно для убийства метов?

Марика поняла, что все ее выступление носит лишь риторический характер. Никто не ответит ей со знанием дела или даже умозрительно. Старуха хотела просто поднять вопрос, посеять семя в преддверии лета.

Среди метов Верхнего Поната не было кузнецов. Никто не слышал о таковых и среди кочевников. Все металлические орудия привозились из южных городов, и их покупали у торговцев.

Когда торговцы появятся снова, их будут ожидать непростые вопросы.

После Рехтерн по очереди выступили почти все Мудрые, включая многих, кому было нечего сказать. Таков был обычай старух – они могли говорить очень долго, приводя примеры из древних времен и сравнивая их со случившимся сегодня. Искать прецеденты для обоснования каких-либо действий давно вошло у Мудрых в привычку.

Обычные набеги не имели с происшедшим ничего общего. Стойбища редко уничтожались полностью, и то только в случае кровной мести, после внезапной атаки. Последний раз нечто подобное случилось в Верхнем Понате во времена Зертан. Меты предпочитали обходиться без массовой резни.

Масштабы убийства поразили стаю, но не потрясли ее. Смерть и убийство были для них обычным делом. Их озадачило поведение врага, казавшееся полностью непостижимым. Хотя кочевников и гнал голод, те, кто сейчас лежали мертвыми за частоколом, явились в стойбище не только ради поживы.

Затем последовали уроки. Саэттл, даже раненная, не собиралась давать щенкам передышки. Марика попросила почитать о чем-нибудь похожем на случившееся.

– На то, что здесь случилось, нет ничего похожего, щена. По крайней мере, в наших книгах. Может, в летописях силт, которые ведут Темную войну и чья история уходит в прошлое на десятки тысяч лет. Но мы собрались не для обсуждения того, что и так уже обсуждалось много часов. Мы собрались, чтобы учиться. Так что вернемся к нашим задачкам.

– Что еще за Темная война? Кто такие силты? – спросила Марика, но ее не услышали.

Если уж Мудрые что-то решили, спорить с ними было бесполезно – как бы она ни настаивала, к ней все равно останутся слепы и глухи. Вскоре она бросила свои попытки.

За спиной учеников продолжался спор насчет возможной тактики. Перед ними и на стороне самцов передавалось из лап в лапы оружие, которое точили и снова смазывали ядом. Все это длилось до тех пор, пока Марика не легла на шкуры и заснула, несмотря на любопытство и страх.

В какое-то мгновение она в панике проснулась, ощутив, будто что-то коснулось ее разума, но прикосновение не повторилось. Охваченная тревогой, она мысленно потянулась к крепости, пытаясь отыскать посланниц стаи Дегнан. В каменной келье их не оказалось.

Она нашла их спешащими в лунном свете по дороге домой. Ее охватила надежда, но вскоре сменилась отчаянием. Глубже проникнув в мысли Грауэл, она поняла, что их сопровождают лишь трое из крепости. Марика испуганно прижалась к Кублину, который что-то пробормотал во сне, но не проснулся.

II

Суматоха внизу вызвала суматоху наверху. Марику разбудили толчки лап перебиравшихся через нее щенков. Кублина рядом не оказалось.

Была все еще середина ночи. Другие, не столь расторопные щенки потирали глаза, спрашивая, что случилось. Марика подползла к верху лестницы, где уже занял наблюдательную позицию Кублин. Марика втиснулась возле него, не обращая внимания на ворчание тех, кого она отталкивала.