Генри Ким
Отец
Он рвал и рвал, дёргал и тащил, а дом трясся и замок портился. Я схватился одной рукой за ручку, а другой за косяк двери, и потянул на себя. Теперь ему уже не так просто было трясти дверь, но он не прекращал.
− Кппуссстии! – расслышал я от отчима.
− Иди спать в баню! – громче, чем хотел, проорал я, и мать с сестрой, наверняка, услышали нотки истерики.
Пока я тянул дверь, у него не получался ни Щёлк, ни Дзынь. Тогда я испытывал самые странные искажённые эмоции в жизни. Я ощущал себя сильным, в голову приходили мысли о защитнике, и от этого ненормального задора подёргивался уголок рта – так и просилась улыбка. А ещё я ощущал некое чувство безопасности, возможно, мать с сестрой его чувствовали тоже. Пока отец не взялся за лом.
С первым ударом вся радость ушла. Со вторым на пол посыпалась штукатурка. С третьим сердце чугуном упало в пятки. Мать вскрикнула, а сестра заревела.
− Открой ему, чёрт с ним! – истерично взвизгнула мать.
− Кпуссктии, сууккаа! – прочавкало с веранды существо, ломающее дверь. Отчим не мог говорить вообще, только пыхтел, и от этих звуков становилось по-настоящему жутко. Слушая его тогда, нельзя было наверняка сказать, на каком языке он пытается что-то сказать.
Словно дробил уголь, он бил большим двуручным ломом по замку двери. Бум, бум, бум. Я подставил плечо под дверь, и оно в раз онемело. Я не понимал, как замок ещё держался.
− Пусти его, он дверь сломает, − просила, покачиваясь, словно в трансе, мама.
Бум, бум. Лязг железа по замку. Бум.
− Ой, да что же это, дверь новую покупать! Что же происходит такое? – плакала мама, поглаживая сестрёнку по голове.
Бум, бум.
Я был в ступоре. Не мог пошевелиться, ни слова сказать, даже дышать нормально не получалось. Дыхания как будто не было. Сердце яростно стучало где-то глубоко внутри, но воздуха, наполняющего лёгкие, я не чувствовал. Вытаращенными, пустыми глазами в атрофированной голове я смотрел на пульсирующую дверь. Бум, бум. Господи, какой ужас!
На пороге моего дома стояло зло, а на плечах лежала огромная ответственность. Я не мог шелохнуться.
− Аааааааа! – заорал монстр из-за двери, и швырнул лом на пол. Никогда не думал, что человек может превратиться в такое.
На некоторое время всё затихло. Я слышал, как шаги удалились с веранды, а затем вернулись. Щёлк-щёлк, дзынь-дзынь – дверь снова ожила. Теперь отец рубил её топором.
− Уходи! – кричал я ему. – Иди, спи в баню!
Я держал дверь, чтобы он не вырвал крючок, попеременно дёргая и стуча топором.
− Иаакхаауэр! – рычало чудовище и продолжало рубить. Я не поворачивался, не желая видеть, что происходит с матерью и сестрой. У мамы был уже окрепший ум, но для ребёнка в таком возрасте, наблюдать подобное – минимум одна психологическая проблема на оставшуюся жизнь.
И это, именно это представление, ужас, крошащий нервы, страх за родных разожгли в моих глазах пламя. В сумраке забитого, законопаченного, словно в щели общественной бани, людского непонимания сверкнула искра. Щелчок по огниву, и огонь. Гореть будет всё!