Генри Каттнер
Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах

– Как они достанут ее в болоте? Если бы эту тварь можно было уработать привычными способами, мы бы уже сделали это. Утром попробуем выследить еще раз, но толку наверняка не будет. На счету каждая минута, врубаешься? Вдруг она успела еще кого-нибудь слопать, пока мы тут с тобой болтаем. Усек?

Он остановился, пристально глядя на Хартли.

– Усек. Ты думаешь, это все из-за меня. Но… Господи! Я убеждал себя, что эта зверюга – мутант, адский результат скрещивания несовместимых видов. Однако…

– Теперь ты понимаешь, что все иначе, – тихо закончил за него Лиггет. – Ты знаешь, что это такое.

– Нет, – Хартли тупо помотал головой. – Этого не может…

Он запнулся, поймав взгляд Лиггета. Фермер смотрел за спину Хартли, в его глазах застыл ужас, смешанный с изумлением. Он успел выкрикнуть предупреждение испуганным голосом и резко оттолкнул художника. Тот увидел торчавшую в окне блестящую жуткую морду; устрашающую маску, не человеческую и не лягушачью – что-то среднее между тем и тем. Громадный щелевидный рот лениво шевелился, желтые, будто стеклянные глаза таращились на Хартли. Пахну́ло удушливой вонью, и существо заскочило в комнату. Лиггет выстрелил из ружья.

Тварь извернулась в прыжке, и фермер упал под ее тяжестью. Раздался и резко оборвался предсмертный крик. Чудовище оторвало от тела Лиггета морду, покрытую свежей кровью, и издало булькающий горловой звук, страшно похожий на смех. У Хартли закружилась голова; он судорожно нащупал дверную ручку и распахнул дверь ровно в тот миг, когда тварь прыгнула.

Он успел захлопнуть ее за собой, но от мощного удара дверное полотно раскололось. Хартли вылетел в коридор.

Оказавшись снаружи, он на секунду замешкался, с мучительной нерешительностью оглядываясь по сторонам. В холодной предрассветной мгле был виден ближайший дом, футах в двухстах, но Хартли не успел даже дернуться – чудовище преградило ему путь. Судя по всему, оно вылезло из того же окна, в которое запрыгнуло.

Хартли вдруг вспомнил о пистолете, с трудом вытащил его и пальнул в упор, надеясь поразить приближающуюся тварь. Та злобно, грозно квакнула, рот-щель заходил ходуном; из раны на обвисшем, мешковатом горле медленно потек вонючий черный гной.

Но чудовище не остановилось, и Хартли, поняв, что такое громадное существо должно быть весьма живучим, бросился наутек. Тварь перекрывала путь к городу и, словно понимая это, преследовала Хартли по пятам, не позволяя развернуться. Художник невольно подумал, что чудовище загоняет его, как охотничья собака – зверя!

Он услышал скрип оконной рамы и крик. Затем бросился сломя голову вдоль дороги, по которой спасался бегством в ночь после пробуждения жуткого чудовища.

Заметив отворот на дорогу для фермерских повозок, он по наитию свернул туда. Возвращение в город было его единственной надеждой. За спиной раздавалось булькающее дыхание и ритмичные шлепки – признак погони.

Хартли наугад выстрелил через плечо, но промахнулся в обманчивой предрассветной дымке и решил больше не тратить пуль.

Тварь определенно загоняла его! Он дважды замечал тропинки, что вели к городу, и каждый раз чудовище преграждало ему путь, делая большие прыжки и смещаясь вправо, пока тропинки не скрывались из вида. Вскоре луга стали более дикими, пышными и неестественно зелеными. Хартли подумывал о том, чтобы забраться на дерево, но прямо у дороги деревьев не росло, а преследователь был слишком близко. Художник с ужасом осознал, что перед ним раскинулись Северные болота – зловещая трясина, упоминавшаяся чуть ли не во всех страшных местных легендах.

В бледно-серой полумгле вырисовывались очертания восточных гор. Вдали раздался звук, вселивший в сердце Хартли надежду. Шум автомобильного мотора – даже двух! Он вспомнил, что сосед Лиггета звал на помощь, когда он убегал. Наверное, он собрал горожан. Но хриплое дыхание чудовища слышалось все ближе.

Однажды тварь остановилась, и Хартли, оглянувшись, увидел, что она в ярости теребит свою раненую глотку. Вероятно, рана мешала ей вести погоню, иначе Хартли давно был бы разорван острыми когтями. Он прицелился, но чудовище как будто почуяло его намерения и снова прыгнуло вперед – пришлось бежать, чтобы не попасться ему в лапы. Шум моторов в предрассветной тиши становился все громче.

Тропинка петляла через болото. Она поросла сорняками, была покрыта ямами и трещинами и порой сужалась так, что среди болотной жижи оставалась лишь тоненькая ленточка сухой земли. По сторонам раскинулись пышные зеленые мхи, среди которых виднелись зловонные черные озерца. Кругом стояла удивительная тишина: ни единого движения. Ветер не тревожил листву, по воде не бежала рябь. Звуки, издаваемые тварью, и рев моторов казались бесцеремонным вторжением в это мертвое безмолвие.

Тропинка оборвалась внезапно, без предупреждения. На последнем десятке ярдов ее покрывала зеленая слизь. Хартли ступил в ледяную воду, доходившую до лодыжек, одна его нога провалилась в яму, и он тяжело плюхнулся в болото, вывихнув ступню. Падая, он резко дернулся вбок, ощущая движение воздуха – признак близости чудовища.

Хартли выставил перед собой руки, и они вдруг погрузились во что-то мягкое и липкое, начавшее неумолимо всасывать их. Художник с хриплым криком выдернул руки из зыбучей топи и перекатился на твердую дорогу. Он услышал выстрел, увидел, растянувшись посреди слизи, как над ним нависла чудовищная маска воплощенного ужаса. Грохотали моторы. До Хартли донеслись ободряющие крики.

Тварь остановилась и отступила, и Хартли, вспомнив о пистолете, выхватил его из-за пояса. Он выстрелил в упор, и одновременно с его выстрелом грянул залп со стороны машин. Над художником просвистел свинец, плечо обожгла резкая боль.

Внезапно из чудовища, как из громадного бурдюка, пробитого в дюжине мест, хлынула черная тошнотворная жижа. Хрипло хватая ртом воздух, тварь зашлепала в сторону, неуклюже, кренясь набок, прыгнула в придорожную трясину и быстро пошла ко дну.

Трясина поглотила ее. Гигантские задние лапы, черные, блестящие, мускулистые, скрылись почти мгновенно, а за ними – удлиненное, болезненно-белое брюхо. Хартли, едва не теряя сознание от тошноты, почувствовал, как его подхватили и поставили на ноги, услышал голоса, звучавшие словно вдалеке.

Но его взгляд был прикован к жуткой твари, тонувшей в десятке ярдов от него, к перепончатым лапам со шпорами и острыми, как пики, когтями, отчаянно месившими болотную жижу, к страшной бесформенной голове, болтавшейся туда-сюда в агонии. Из распахнутой пасти вырывались зловещее кваканье, ужасное хриплое рычание, в котором вдруг послышались знакомые, внятные и членораздельные слова: бешеные проклятия, которые могли сорваться с языка давно умершего человека.

Люди отступили, побледнев от отвращения, и Хартли опустился на колени. Его тошнило, он мучительно стонал от ужаса. А тварь, захлебываясь болотной жижей, рычала:

– Арррргх… ухх… вы… Будьте вы прокляты! Будьте вы все прокляты! Персис Уинторп проклинает вас, да сгниет ваша плоть, да провалитесь вы все в…

Страшные проклятия оборвал булькающий вскрик, который почти сразу заглох. Трясина ненадолго всколыхнулась, на ее поверхности образовался и лопнул огромный пузырь, и на Северные болота вновь опустилась вековая тишина.

Захватчики

– А, это вы, – сказал Хейворд. – Получили мою телеграмму?

Свет из дверного проема коттеджа очерчивал его высокую, худощавую фигуру, тень от которой, длинная и темная, падала на узкую освещенную полосу песка, доходя до черно-зеленых волн.

В темноте раздался зловещий крик морской птицы, и силуэт Хейворда неожиданно задрожал.

– Входите, – сказал Хейворд, живо отступив.

Мы с Мейсоном вошли в коттедж.

Майкл Хейворд был писателем, причем уникальным. Мало кому удавалось создать такую удивительную атмосферу сверхъестественного ужаса, какой были наполнены фантастические рассказы Хейворда. У него, как и у всех великих писателей, были подражатели, но никто не мог передать то четкое и ужасающее ощущение реальности происходящего, которым славились его фантазии, зачастую скандальные. Он выходил за границы человеческих познаний и распространенных суеверий, исследуя неведомые, неземные просторы. Рядом с ним блекли стихийные вампиры Блэквуда, мерзкие восставшие мертвецы М. Р. Джеймса, даже черный ужас мопассановской «Орля» и бирсовской «Проклятой твари».

Но дело было не столько в сверхъестественных существах, о которых писал Хейворд, сколько в мастерском изображении реальности; читатели всерьез пугались того, что он не выдумывает, а переносит на бумагу ужасающие происшествия, случившиеся на самом деле. Немудрено, что уставшая от рутины публика с радостью принимала все его новые истории.

В тот вечер в «Джорнэл», где я работал, позвонил Билл Мейсон и прочитал мне срочную телеграмму, в которой Хейворд просил нас – умолял – как можно быстрее приехать в его коттедж на побережье, к северу от Санта-Барбары. Теперь, глядя на него, я думал о том, чем вызвана такая срочность.

С виду он не был болен, хотя худое лицо казалось костлявее обычного, а глаза неестественно сверкали. Он явно нервничал, и мне вдруг показалось, что он прислушивается к каждому звуку, доносившемуся снаружи. Взяв наши плащи, он предложил нам сесть. Мейсон обеспокоенно посмотрел на меня.

Что-то было не так. Мы с Мейсоном это чувствовали. Хейворд набил трубку и закурил; султан дыма увенчал жесткую копну его черных волос. На висках играли синеватые тени.

– В чем дело, старина? – спросил я в лоб. – Из твоей телеграммы ни черта не понятно.

– Должно быть, слишком торопился, – лицо Хейворда залилось краской. – Джин, понимаешь… впрочем, давай без обиняков: дело плохо, очень плохо. Сперва я решил, что просто разнервничался, но оказалось, что нет.

Снаружи снова истошно закричала чайка, и Хейворд невольно повернулся к окну. Его взгляд был настороженным, и я заметил, как он едва сдерживает дрожь. Затем он, кажется, собрался с духом и повернулся к нам; губы были крепко сжаты.

– Джин, Билл, скажите, вы не заметили ничего необычного по дороге?

– Да нет, – ответил я.

– Ничего? Уверен? Не слышали странных звуков, которым просто не придали значения?

– Чайки орали, – хмуро ответил Мейсон. – Джин, помнишь, я обращал на это внимание.

– Чайки? – резко перебил Хейворд.

– Ну да, – ответил я. – Или другие птицы. Их крики не совсем похожи на чаячьи. Мы их не видели, но они как будто летели за машиной, перекликаясь. Мы хорошо их слышали. Но кроме птиц…

Я запнулся, с изумлением увидев, что на лице Хейворда отразилось полное отчаяние.

– Нет, Джин, об этом-то я и толкую, – сказал он. – Это были не птицы. Это… Нет, вы не поверите, – прошептал он испуганно. – Пока не увидите. А когда увидите, будет уже поздно.

– Майк, – сказал я, – ты перетрудился. Тебе бы…

– Нет, – перебил он. – Я не рехнулся. Если ты думаешь, что от моих странных историй у меня съехала крыша, то ошибаешься. Я, как и ты, в здравом уме. Дело в том, – произнес он очень медленно, осторожно подбирая слова, – что за мной следят.

Я внутренне простонал. Мания преследования – главный признак сумасшествия. Неужели Хейворд потерял-таки рассудок? Почему его глаза так сверкали, а худое лицо так разрумянилось? И почему он постоянно поглядывал в окно?

Я повернулся к окну, собираясь что-то сказать, но остановился.

Передо мной была лиана. Точнее, нечто, похожее на толстую тугую лиану, потому что до этого я не видел на подоконнике ничего подобного. Я открыл окно, чтобы получше разглядеть ее.

Она была толщиной с мою руку, цвета бледно-желтоватой слоновой кости. Ее поверхность была глянцевой, почти полупрозрачной, на конце был свежий обрубок с густыми жесткими волосками. Отчего-то это напомнило мне слоновий хобот, хотя реального сходства не было. Другой конец лианы свисал с подоконника и скрывался во тьме у фасада дома. В целом штуковина совершенно не понравилась мне.

– Что там? – спросил Мейсон из-за моей спины.

Я приподнял эту… эту… чем бы она ни была, и едва не подскочил от испуга, когда она выскользнула у меня из рук! Кто-то потянул ее, и я, растерянно наблюдая за происходящим, позволил ее кончику проползти сквозь пальцы и исчезнуть во мраке. Я высунулся из окна.

– Снаружи кто-то есть! – бросил я через плечо. – Я видел…

Меня схватили и оттолкнули.

– Окно нужно закрыть! – выпалил Хейворд. Он захлопнул раму и запер ее. Тут я услышал неразборчивый удивленный вскрик Мейсона.

Тот стоял в дверях и глядел наружу с гримасой удивления и отвращения на лице.

Из-за двери раздался пронзительный писк, за которым налетел шквалистый ветер. В комнату полетел песок. Мейсон отшатнулся, прикрывая рукой глаза.

Хейворд подскочил к двери и захлопнул ее. Я помог дрожащему Мейсону сесть в кресло. Было страшно видеть, как этот мужчина, обычно непоколебимый, поддается панике. Он грузно опустился в кресло, пуча на меня глаза. Я дал ему фляжку; он побелевшими пальцами вцепился в нее и отхлебнул. Его дыхание было быстрым и неровным.

Подошел Хейворд и с жалостью посмотрел на Мейсона.

– Что случилось, черт побери?! – воскликнул я. Но Мейсон пропустил мою реплику мимо ушей, не отводя глаз от Хейворда.

– Б-боже всемогущий… – прошептал он. – Хейворд, я что, сошел с ума?

– Я тоже их видел, – слабо покачал головой Хейворд.

– Билл, – резко произнес я, – что там? Что ты видел?

Он лишь резко потряс головой, подавляя сильнейший приступ дрожи.

Я повернулся, подошел к двери и открыл ее. Не знаю, что я ожидал увидеть – может, какого-то зверя вроде пумы или огромной змеи. Но снаружи не было никого, только пустой белый пляж.

Впрочем, неподалеку я заметил круг вздыбленного песка, но это еще ни о чем не говорило. Хейворд крикнул, чтобы я закрыл дверь. Я так и сделал.

– Там ничего нет, – сказал я.

– Значит… оно ушло, – выдавил Мейсон. – Дай мне еще выпить.

Я передал ему фляжку. Хейворд принялся копаться в столе.

– Вот, смотрите, – вскоре сказал он, возвращаясь с клочком пожелтевшей бумаги. Он сунул его Мейсону, и у Билла вырвалось нечто нечленораздельное.

– Это она, – с трудом ворочая языком, произнес Мейсон. – Та… штука, которую я видел!

Я перегнулся через его плечо и внимательно посмотрел на листок. Там была карандашная зарисовка того, что можно назвать кошмаром натуралиста. Сперва я увидел сферу, сплющенную сверху и снизу, покрытую, как мне показалось, редкими, но длинными и толстыми волосками. Затем я понял, что это не волоски, а тонкие щупальца. На морщинистой шкуре существа виднелся большой фасетчатый глаз, а под ним – окруженное складками отверстие, вероятно рот. Художник из Хейворда был так себе, но его поспешный набросок четко говорил о том, насколько отвратительна эта тварь.

– Это она, – повторил Мейсон. – Убери это! Она вся… блестела. И издавала этот… этот звук.

– Куда она подевалась? – спросил Хейворд.

– Н-не знаю. Но не укатилась прочь, не нырнула в океан, это точно. Я почувствовал порыв ветра, в глаза полетел песок. А когда я их открыл… ее уже не было.

Я вздрогнул.

– Холодно, – заметил Хейворд. – Когда они приходят, всегда холодает.

Он молча развел огонь в каменном очаге.

– Таких тварей не существует! – убеждая себя, запротестовал Мейсон, после чего в отчаянии добавил: – Но я ее видел, видел!

– Билл, успокойся, – огрызнулся я.

– Джин, плевать мне на твое мнение! – воскликнул он. – Я знаю, что видел. Да, я всегда смеялся над этим – над легендами, снами. Но господи, когда видишь такое… ох, Джин, я не вожу тебя за нос. Ты наверняка и сам скоро увидишь, – закончил он с непривычной ноткой ужаса в голосе.

Я понимал, что он не обманывает меня. Однако…

– Ты уверен, что это не… мираж? – спросил я. – Скажем, оптическая иллюзия от водяных брызг?

– Нет, Джин, – ответил за него Хейворд. В уголках его рта появились мрачные морщинки. – Это не иллюзия. Это ужасная реальность. Я до сих пор заставляю себя поверить в то, что это какой-то невероятный, фантастический кошмар, от которого я рано или поздно очнусь. Но нет. Я больше не в силах выносить это в одиночку. Твари появились здесь два дня назад. Их несколько – пять или шесть; может, больше. Поэтому я и послал вам телеграмму.

– Пять-шесть кого? – уточнил я, но Мейсон сразу перебил меня:

– Давай просто уедем? Моя машина недалеко, у дороги.

– Думаешь, я не пробовал? – воскликнул Хейворд. – Я боюсь. У меня тоже есть машина. Вчера я рискнул и поехал в Санта-Барбару. Думал, под покровом ночи они меня не заметят. Но звуки – их крики – становились все громче и громче, и я почувствовал, что они готовы напасть. Я остановил первого прохожего и заплатил ему, чтобы он послал вам телеграмму.

– Но что это за твари? – выпалил Мейсон. – Ты не знаешь? Не взялись же они из ниоткуда? Наверное, морские мутанты, ранее неизвестные науке…

Хейворд кивнул:

– Неизвестные науке – это точно. Но не морские, Билл, не морские. Внеземные, незнакомые человечеству. Из другого измерения, другой плоскости бытия.

Это было уже чересчур.

– Хейворд, прекрати, – сказал я. – Ты же не хочешь сказать… это противоречит всякой логике!

– Ты этого не видел, – покосился на меня Мейсон. – Если бы ты оказался на моем месте и сам увидел это жуткое непотребство…

– Послушайте, – вмешался Хейворд. – Мне… не стоило втягивать вас. Глядя на Билла, я понимаю… вам еще не поздно уехать. Может, будет лучше…

Я помотал головой. Убегать от каких-то криков во тьме, от странной лианы и оптической иллюзии? Ну уж нет. К тому же я понимал, скольких сил стоило Хейворду сдать назад. Но не успел я ответить ему, как снаружи раздался странный пронзительный крик. Хейворд мгновенно посмотрел в окно и задернул штору.

– Я передумал, – мрачно заявил он. – Сегодня вам лучше никуда не ехать. Может быть, завтра…

Он подошел к столу, достал коробочку с таблетками, молча подставил ладонь и высыпал на нее несколько круглых темных капсул.

Я взял одну и с любопытством понюхал. Ноздри непривычно защекотало, и я ни с того ни с сего вспомнил давно забытый случай из детства – ничего особенного, просто тайный поход в яблоневый сад с двумя юными приятелями. Мы набили два джутовых мешка…

Почему я вдруг вспомнил об этом? Я давным-давно забыл свое детское приключение – по крайней мере, не вспоминал о нем уже много лет.

Хейворд поспешно забрал у меня капсулу и присмотрелся ко мне.

– С этого все началось, – сказал он спустя несколько секунд молчания. – Да, это наркотик, – добавил он, заметив наше удивление. – Я уже некоторое время принимаю его. Нет, не гашиш и не опиум – уж лучше бы они! Гораздо хуже. Я вычитал формулу в «De Vermis Mysteriis» Людвига Принна.

– Что? – Я был ошеломлен. – Где ты…

Хейворд кашлянул:

– Джин, честно говоря, мне пришлось дать взятку. Книга находится в тайном хранилище Хантингтонской библиотеки, но мне… удалось раздобыть фотокопии нужных страниц.

– А о чем вообще эта книга? – нетерпеливо спросил Мейсон.

– «Таинства Червя», – ответил я. – Я встречал это название в репортажах некоторых наших корреспондентов. Но ссылаться на нее запрещено, любые упоминания газета приказала удалять.

– Такие вещи всегда стараются засекретить, – добавил Хейворд. – Во всей Калифорнии мало кто знает, что эта книга есть в Хантингтонской библиотеке. Она не для широкой публики. Видишь ли, ее автором предположительно был средневековый фламандский колдун, владевший запретными знаниями и злой магией. Он написал эту книгу, пока сидел в темнице в ожидании приговора за колдовство. Во всех странах, где выходила книга, власти тут же запрещали ее. Помимо прочего, в ней содержится формула этого наркотика. – Он покатал капсулы по ладони. – Это… что скрывать, это источник вдохновения для моих невероятных историй. Наркотик чрезвычайно стимулирует воображение.

– И как он действует? – спросил я.

– Он влияет на время, – ответил Хейворд и посмотрел на нас в ожидании реакции. Мы, в свою очередь, уставились на него. – Я не имею в виду, что он позволяет перемещаться во времени. По крайней мере, физически. Но, приняв его, я вспоминаю то, чего со мной не случалось. Наркотик дает доступ к наследственным воспоминаниям, – быстро, откровенно продолжил он. – Что в этом такого уж удивительного? Я вспоминаю свои прошлые жизни, прежние воплощения. Вы наверняка слышали о переселении душ – в него верит больше половины жителей Земли. Согласно этой теории, в момент смерти душа покидает тело, чтобы переселиться в другое – как краб-отшельник меняет раковины.

– Это невозможно, – отрезал я. Но тут же вспомнил, какой фокус выкинула моя память, когда я осматривал таблетку.

– Почему? – возразил Хейворд. – Безусловно, у души, у этой живой сущности, есть память. Что, если эту скрытую, потерянную память можно переместить из подсознания в сознание? Джин, у древних мистиков имелись удивительные знания и способности. Не забудь, я ведь сам принимал этот наркотик.

– И каковы были ощущения? – с любопытством спросил Мейсон.

– Я почувствовал… как в мой разум хлынул поток воспоминаний. Похоже на то, как в кино сменяются кадры. Точнее не объясню. Сперва я очутился в Италии времен правления Борджиа. Я отчетливо вспомнил заговоры и контрзаговоры, затем переместился во Францию, где я – точнее, мой предшественник – был убит в кабацкой драке. Все было очень натуралистично, очень естественно. Я продолжил принимать наркотик, хотя зависимости он не вызывает. Его действие обычно длится от двух до четырех часов, и всякий раз, когда оно заканчивается, я выхожу из подобного сну состояния и чувствую себя свежим, свободным, раскованным. И принимаюсь писать. Вы даже представить не можете, как далеко уходят эти унаследованные воспоминания. На поколения, сотни, тысячи лет! Во времена Чингисхана, Египта, Вавилона и еще дальше, в эпохи легендарных затонувших цивилизаций Му и Атлантиды. В тех первобытных воспоминаниях, в стране, что ныне существует только в мифах и легендах, я и встретил впервые этих существ – этих ужасных тварей, которых вы сегодня увидели. Они населяли Землю бесчисленные тысячелетия назад. И я…

Его перебил все тот же пронзительный крик. На этот раз он, казалось, раздался прямо над коттеджем. Мне вдруг стало холодно, словно температура резко упала. Прибой накатывал на берег с тяжелым, зловещим рокотом, напоминавшим перестук военных барабанов.

На лбу Хейворда выступили капли пота.

– Я призвал их сюда, – невнятно пробормотал он и весь поник. – В «Тайнах Червя» указано, какие меры предосторожности необходимо принять перед употреблением наркотика. Пнакотический пятиугольник, каббалистические защитные символы, – впрочем, вы в этом не разбираетесь. В книге также содержатся предупреждения о том, что может случиться, если не принимать меры, и отдельно упоминается о появлении этих тварей, так называемых обитателей Скрытого мира. Но я… пренебрежительно отнесся к предупреждениям. Я не мог предвидеть… я думал, что без этого наркотик подействует сильнее, поможет улучшить мои рассказы. Я открыл врата и призвал их обратно на Землю. – Он тупо уставился куда-то вдаль и пробормотал как бы про себя: – Проявив невнимательность, я совершил ужасный грех.

Мейсон вдруг вскочил на ноги, весь дрожа:

– Не хочу больше здесь оставаться! Мы все с ума сойдем. До Санта-Барбары ехать всего час – лучше так, чем ждать непонятно чего, пока эта тварь над нами!

Перед лицом неведомой угрозы, какой бы она ни была, Мейсон начал терять самообладание. Или рассудок?

Я убеждал себя, что причиной испуга Мейсона были всего-навсего морские птицы, водяной мираж и, возможно, люди.

Но в глубине души я понимал, что простой страх не довел бы двух моих друзей до истерики. И чувствовал, что не слишком хочу выходить на мрачный, молчаливый темный пляж.

– Нет, – сказал Хейворд. – Нельзя… так мы натолкнемся на тварь. Дома мы в безопасности…

Но голос его звучал неуверенно.

– Я не могу сидеть и ничего не делать! – воскликнул Мейсон. – Так мы все спятим, точно говорю. Чем бы ни была эта тварь, у меня есть пистолет. Готов поспорить, пули ее возьмут. Я ухожу!

Он был не в себе. Еще недавно его пугала сама мысль о том, чтобы выйти из коттеджа; теперь же он был готов на это, лишь бы сбежать от терзающего нервы бездействия. Достав из кармана плоский, грозного вида, автоматический пистолет, он двинулся к выходу.

Хейворд в ужасе вскочил.

– Бога ради, не открывай! – крикнул он.

Но Мейсон не обратил на него внимания и распахнул дверь. На нас подул ледяной ветер. Снаружи поднялся туман и маслянистыми щупальцами потянулся к дверному проему.

– Закрой дверь! – закричал Хейворд, бросаясь к Мейсону через всю комнату. Я поспешно ринулся за ним, но Мейсон уже скрылся в темноте. Мы с Хейвордом столкнулись и едва не упали. Снаружи раздался хруст шагов Мейсона по песку – и еще кое-что.

Пронзительный, протяжный крик. Гневный и, как мне показалось, торжествующий. Издалека в ответ понеслись другие, будто высоко над нами, в тумане, кружили десятки птиц.

Я услышал еще один тихий звук, который не смог опознать. Похожий на резко оборвавшийся вопль. Завыл ветер, и я увидел, как Хейворд цепляется за дверь, ошалело глядя наружу.

Мгновение спустя я понял почему. Мейсон исчез без следа, словно его унесла огромная хищная птица. Перед нами раскинулся пустой пляж, слева тянулись пологие дюны, но Билл Мейсон как сквозь землю провалился.

Я был ошеломлен. Он не мог убежать так далеко и полностью скрыться из вида, пока я ненадолго отвел глаза. Не мог он и спрятаться под домом, ведь тот был выстроен не на сваях, а прямо на песке.

Бледный как смерть Хейворд повернулся ко мне.

– Они его сожрали, – прошептал он. – Почему он не послушался? Теперь у них есть первая жертва, и одному Богу известно, что будет дальше.

Тем не менее мы продолжали высматривать Мейсона. Тщетно. Билл исчез. Мы даже дошли до его машины, но и там его не оказалось.

Если бы ключи остались в замке, я попытался бы уговорить Хейворда уехать со мной подальше от проклятого пляжа. Мне тоже становилось страшно, но я по-прежнему отказывался это признавать.

Мы медленно вернулись в коттедж.

– До рассвета осталось недолго, – сказал я, когда мы сели и молча уставились друг на друга. – Может, тогда Мейсон найдется.

– Не найдется, – тупо ответил Хейворд. – Он в какой-то невообразимой адской дыре. Может, даже в другом измерении.

Я упрямо помотал головой. Мне ни за что не хотелось в это верить. Происходящему должно было найтись логическое объяснение. Скепсис и недоверие были моей защитой, и я не осмеливался отказываться от нее.

Через некоторое время снаружи снова раздался протяжный крик. Затем еще раз, затем – сразу в нескольких местах. Дрожащими пальцами я зажег сигарету, встал и принялся нервно мерить шагами пол.

– Чертов наркотик, – пробормотал Хейворд. – Он открыл врата… я совершил тяжкий грех…

Вдруг мое внимание привлек текст на листке бумаги, вставленном в печатную машинку Хейворда. Я вытащил листок.

– Идеи для рассказа, – услышав звук, с горечью объяснил Хейворд. – Я начал писать набросок два дня назад, когда ко мне впервые пришли воспоминания. Я говорил, как работают эти чертовы таблетки. Днем я… вспомнил, а вечером сел, чтобы сложить воспоминания в единый сюжет. Но меня прервали.

Я не ответил. Меня заворожили эти полстраницы текста. Пока я читал, меня все сильнее окутывала, словно холодным влажным туманом, зловещая аура ужаса. В жуткой легенде, сложенной Хейвордом, упоминалось то, от чего мой разум отворачивался, хотя мне уже доводилось слышать о нем.

Вот что говорилось в рукописи:

Я жил в незапамятные времена. В стране, давно забытой еще во времена расцвета Атлантиды и Киммерии, в стране настолько древней, что спустя века о ней не сохранилось ни одного упоминания.

Первые люди жили в первобытной Му и поклонялись удивительным, забытым богам – громадному Ктулху из водяной бездны, змееподобному Йигу, Сияющему Охотнику Иоду, Ворвадоссу из Бел-Ярнака.

В те времена на Землю прибыли существа из другого измерения, не похожие на людей чудовища, жаждавшие стереть с лица планеты всю жизнь. Эти существа хотели переселиться на Землю из своего умирающего мира и застроить юную, плодородную планету своими исполинскими городами.

С их прибытием разгорелась жесточайшая война, в которой дружественные людям божества сразились с враждебными захватчиками.

В этой циклопической битве в первых рядах сражался самый могущественный из земных богов, Пылающий Ворвадосс из Бел-Ярнака, и я, верховный жрец его культа, поддерживал…

На этом рукопись обрывалась.

Хейворд наблюдал за мной.

– Джин, это то, о чем я… грезил, когда в последний раз принимал наркотик времени. Обычно грезы бывали четче этой, в ней есть слепые пятна и провалы, с которыми моя память почему-то бессильна справиться. Но наркотик показал мне, что происходило в моей доисторической жизни, множество воплощений назад. Мы победили – точнее, наши боги победили. Этих захватчиков, этих тварей… – Его перебил протяжный крик, раздавшийся очень близко. Голос Хейворда сорвался, но он закончил фразу: – Прогнали обратно в их мир, в их измерение, и запечатали проход, чтобы они не смогли вернуться. Все эти тысячелетия он оставался закрыт. Он был бы закрыт до сих пор, – с горечью продолжил Хейворд, – если бы я не открыл его в ходе экспериментов, если бы соблюдал описанные в «Тайнах Червя» меры предосторожности. Теперь они сожрали Мейсона, и этого хватит. Не спрашивай, откуда я знаю. Чтобы отворить врата между нашим миром и их жутким измерением, нужна была жертва, и теперь полчища тварей хлынут на Землю… Именно так они попали сюда в первый раз. Посредством человеческой жертвы…

– Послушай! – Я жестом заставил его замолчать. Пронзительные крики прекратились, но снаружи слышался слабый писклявый стон. Хейворд не шелохнулся. – Может, это Мейсон?

Я вскочил и бросился к двери. На миг я замешкался, но потом распахнул дверь и шагнул на песок. Стоны стали громче. Хейворд медленно подошел ко мне. Его зрение было острее моего, и он вдруг удивленно воскликнул, заметив что-то в густом тумане.

– Боже милосердный! – Он показал рукой. – Ты только посмотри!

Я увидел, на что он указывает, и в оцепенении замер, не в силах отвести взгляд.

На тихоокеанском берегу, рядом с желтой полосой света, падавшего из открытой двери, было нечто неправильное, бесформенное. Оно кое-как двигалось к нам по песку, тихо постанывая. Когда оно оказалось прямо на свету, мы отчетливо увидели, что это такое.

Хейворд зашатался и захрипел, будто хотел закричать, – но не смог выдавить из себя ни звука. Я отпрянул, от ужаса прикрыв рукой глаза.

– Не подходи! – хрипло закричал я. – Бога ради, не подходи! Ты… ты… ты не Билл Мейсон… стой, где стоишь, черт возьми!

Но существо ползло к нам. В тусклом свете на месте глаз виднелись черные слепые провалы. С него заживо содрали кожу, руки оставляли на песке красные следы. На окровавленной голове зловещей тонзурой блестел белый участок голого черепа.