Капля крови в снегу. Стихотворения 1942-1944 – Геннадий Гор

Я девушку съел хохотунью Ревекку

И ворон глядел на обед мой ужасный.

И ворон глядел на меня как на скуку

Как медленно ел человек человека

И ворон глядел но напрасно,

Не бросил ему я Ревеккину руку.Гор, конечно, в некотором роде «вторичен» по отношению к обэриутам, вплоть до заимствования отдельных «иероглифов» – естественно, с точки зрения литературного или биографического мифа было бы эффектнее, если бы это все «само собой» из него поперло, этакий прорыв в архетипическое, но из песни слова не выкинешь – Гор довольно активно пересекался с их кругом, работал с архивом Хармса после его смерти и т.д. Однако эти стихи (помимо их самостоятельной ценности, конечно) важны, по-моему, в том числе и именно как одна из первых попыток развить и переосмыслить находки обэриутов уже после ОБЭРИУ. Тогда как большинство первых «продолжателей» рассматривали их творчество прежде всего в ключе абсурдистской (черной) комедии, Гор, практически непосредственный наследник, одним из первых распознал (и начал разрабатывать) «трагический» потенциал обэриутского «абсурда». Если тот же Введенский обращается к бедному языку в попытке выразить невыразимость трансцендентного («времени-смерти-Бога», согласно его же формуле), то для Гора использование «бедного языка» становится единственным способом говорить о предельно конкретном, далеком от любых высоких абстракций травматическом опыте, который – в силу своего ужаса – оказывается таким же невыразимым, невербализуемым и не поддающимся рефлексивному осмыслению (примечательно, что первые стихотворения из этого цикла Гор начинает писать не во время своего нахождения в блокадном Ленинграде, а уже в эвакуации). Причем, как отмечает Лев Оборин, «язык, изобретенный Хармсом, Введенским, Заболоцким для трансгрессии, у Гора… оказывается инструментом „реального“ искусства, как бы перевоплощая эстетическую программу ОБЭРИУ» – здесь мотивы смерти, расчленения, каннибализма, примитивного («животного») эротизма, «замедленного» или «остановившегося» времени, характерные для обэриутской поэтики, парадоксальным образом «приобретают» референты в реальности (хотя это, конечно, ни в коем случае не «реализм»).