Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – гранд

Глава 5

Церемониймейстер прокричал звучно-радостно и с подъемом:

– Его светлость, лорд Ричард!

Я быстро шел по коридору к распахнутым дверям зала, где слышится шорох одежд встающих мне навстречу лордов. У самого входа замерли, как статуи, огромного роста стражи, я перешагнул линию и ощутил на миг, что ошеломлен обилием красок, золота и драгоценных камней, дорогой одежды.

В Сен-Мари одеваются не менее ярко, но там все цветисто и празднично, а здесь при постоянно серых днях и в суровых серых стенах дворца это великолепие бьет в глаза и заставляет радостнее стучать сердце.

Быстрыми шагами я прошел к трону Гиллеберда, прикоснулся к покрытому золотом подлокотнику, но не сел, а повернулся с отеческой улыбкой к собравшимся.

– Я не буду садиться, – сказал я, – из почтения к собравшимся, что олицетворяют все лучшее, что есть в Турнедо: ум, честь и совесть нашего королевства, а также мощь, богатство, великолепие, понимание проблем и нужд нашего славного отечества!.. Прошу всех сесть, вы люди заслуженные, а я еще молод, меня учили в детстве стоять перед старшими и уважаемыми людьми.

Переглядываясь, они начали опускаться, на лицах глубокое удовлетворение, на меня смотрят покровительственно, зато сэр Вайтхолд, Клемент Фицджеральд, Каспар Волсингейн, барон Саммерсет, виконт Рульф, доблестный сэр Геллермин и остальные великие герои Армландии – как один человек поморщились, в глазах недоумение, с чего бы это я прогибаюсь перед побежденными, это мы захватили их королевство, а не они нашу Армландию, как собирались…

– Король Гиллеберд, – продолжал я громко, – поступал очень мудро, и чем больше я узнаю о делах и свершениях этого великого человека, крупнейшего политика и необыкновенного государственного деятеля, тем больше склоняюсь перед его гением!

Лорды довольно закивали, начали перешептываться, поглядывая на меня с одобрением. Всегда приятно, когда чужак признает их превосходство, тем более победивший чужак.

– Он создал лучшую в мире армию, – сказал я с восторгом в голосе. – Подумать только, во всех остальных королевствах, какие я знаю и которые потому и уступают величию Турнедо, что там… ха-ха!.. сеньоры обязаны являться на зов короля со своим войском, которое укомплектовывают и содержат за свой счет! Свинство какое, не правда ли?.. Потому их армии и терпели всегда поражение, сталкиваясь с равными по численности войсками Турнедо!

В зале загалдели довольные голоса, что да, все на их плечи, а короли там только пьют да жрут, отращивая животы, не то что великий Гиллеберд, который даже в свои преклонные вроде бы годы брюхатил женщин и мог запрыгнуть на скачущего коня.

– Конечно же, – добавил я, – глупо и недостойно рушить то, что создал великий Гиллеберд, что возвеличило Турнедо и возвело королевство на вершину славы!.. Я, как и мудрый Гиллеберд, эту грязную работу возьму на себя. Ну, не совсем на себя, у меня есть смышленые простолюдины, которым нравится работать, а не упражняться, как нам, благородным, с оружием. Вот они, простолюдины, и будут собирать рекрутов и комплектовать армию!

В зале снова одобрительно кивали, я даже слышал отдельные голоса, что да, все правильно, они ж тоже в своих владениях тяжелую работу по управлению землями и крестьянством поручают самым смышленым из простолюдинов, те из шкуры вон лезут, только бы угодить им, хозяевам…

Я втихую перевел дыхание, пока все идет как по маслу, в таких делах главное – честный искренний голос, придыхание в нужных местах и блеск в глазах на моем полном благородства и чистоты намерений лице.

– Благородные люди должны думать о том, – сказал я, – что они являются хребтом королевства, на котором оно держится!.. Мы должны быть образцами чести, благородства и хороших манер… перечислять долго, вы сами знаете, чем отличаемся от черни. Благородного человека должно быть издали видно!.. А теперь давайте займемся текущими делами и тактическими вопросами…

Я, наконец, сел в тронное кресло, опустил руки на подлокотники, поза державного мужа, и приготовился выслушивать жалобы, предложения, просьбы, советы, а также принимать прошения и разрешать возникающие споры.

После долгого приема, что длился пять часов без перерыва, я чувствовал себя выжатым, как мокрая тряпка в руках умелой поломойки, зато даже самые скованные в начале лорды переговариваются в зале и поглядывают на меня с явным одобрением, кивают друг другу, враждебности пока не вижу вовсе.

Как водится, в честь прибывших закатили пир. Я посидел, выслушал громогласные тосты, затем пожелал всем хорошего аппетита и как можно более вальяжной походкой, мол, в Багдаде все спокойно, вышел через царскую дверь во внутренние покои, а оттуда уже во двор.

Мои лорды, еще раньше получив сигнал, что я скоро покину пир, уже там стоят группками, окружив посланцев из Варт Генца. Некоторые прогуливаются парами, степенно обсуждают, что же там такое их лорд говорил и в чем его хитрость.

Барон Саммерсет, самый знатный из прибывших из Армландии лордов, но вовсе не дурак, взял меня за локоть и провел в задумчивости несколько шагов.

– Думаете, – проговорил он с сомнением, – проглотят сладкого червячка? Не дураки же в самом деле, отказываться от собственных армий!

– Ну дураков не так уж и много, – пояснил я свой мудрый ход. – Конечно, вы правы, на них все и держится, но… во-первых, большинство все же работать не любят, а содержать собственные войска, пусть даже дружины – накладно. Во-вторых, Гиллеберд уже и так у большинства отнял это право полунезависимости от короля. В-третьих, эти самые умные и проницательные видят, что я не уступлю Гиллеберду в крутости, а так как за мной все еще право победившей стороны, то вполне могу пройтись по королевству казнями и конфискациями…

Он подумал, кивнул:

– В этом случае да, пожалуй.

– Речь была убедительной?

– Вы умеете подбирать доводы, – сказал он одобрительно. – Хотя вот этот жест… ну, когда они сидели, а вы перед ними стояли… это ни в какие ворота!

Я небрежно отмахнулся:

– Сэр Саммерсет! Разве для того постоять не стоило?.. Я должен делать все, чтобы здесь у каждого снова не появилась своя армия. Если учитывать, что Турнедо все-таки не наша Армландия, а завоеванные нами земли, то таким захватчикам, кем являемся мы, вскоре пришлось бы весьма несладко, в том смысле, что снова завоевывали бы отдельно каждый клочок земли, каждое хозяйство!

Он вздохнул:

– Да-да, вы правы. Пока две армии Гиллеберда сейчас несут охрану в Тарасконе…

– Уже отправлены в Гандерсгейм, – сообщил я.

– Тем более, так далеко! Здесь, конечно, не должны появляться ни у кого собственные вооруженные отряды. Вы правы.

Я раскланялся, поулыбался.

– Барон, вы настоящий стратег! Все видите насквозь!.. Жаль, с удовольствием общался бы с вами весь день, припадая к вашей глубинной, можно сказать без преувеличения, мудрости, но сэр Вайтхолд заготовил для меня кучу бумаг на просмотр и подписание…

– Идите, – сказал он отечески, – обязанности есть обязанности.

Я с самым деловым видом отправился во дворец, бумаги сэра Вайтхолда пока подождут, кивком подозвал сэра Дарси и сэра Герарда, они неотрывно следили за мной взглядами и подбежали тут же.

– Я всю ночь думал, – сообщил я, – и проникновенно размышлял о высоком и просветленном, входил в Астрал и получал оттуда… да, получал. Потом меня догоняли, чтоб я получил еще. И вот в тягостном размышлении о падении нравов и покупательного спроса я пришел к выводу, что если человек тонет и кричит о помощи, то, видимо, его надо бы вообще-то спасать, хотя это для нас и нехарактерно, но закономерно.

Они слушали меня напряженно и внимательно, хотя нить моих мудрых размышлений потеряли почти одновременно со мной. Однако в лицах все то же нетерпеливое ожидание ответа на философский вопрос: как обстроить Варт Генц?

– Отправляйтесь немедленно взад, – посоветовал я. – Мы изволим выехать через час, но я обгоню вас и прибуду в Варт Генц раньше.

Сэр Дарси вскрикнул счастливо:

– Ваша светлость! Спасибо!

Я сказал устало:

– Вы еще не знаете, с какими предложениями прибуду.

– Мы уверены, – заверил он клятвенно, – народ Варт Генца будет счастлив.

– Надеюсь, – пробормотал я, ибо для народа мои предполагаемые реформы будут в самом деле, да, а вот феодалам ох как не понравятся. – Но без вашей помощи, дорогие друзья, и вашего пламенного энтузиазма что я могу сделать?

– Мы в вашем распоряжении! – воскликнул сэр Дарси и повернулся к юному Герарду: – Вели седлать коней! Чем раньше выедем, тем быстрее узнаем, как и что задумал сэр Ричард…

– Я сам еще не знаю, – признался я скромно, – но с вашей помощью мы вытащим Варт Генц из полыньи!

Сэр Дарси козырнул и поспешил вслед за Герардом. Я проводил взглядом уже не их, с ними все ясно, а барона Саммерсета, что вальяжной походкой вернулся в зал. Он и не предполагает, что мое продолжение политики Гиллеберда – только первые ягодки. Мне своя королевская армия нужна не только для того, чтобы не поднимали головы турнедские лорды.

Придет время, и армландские лорды тоже потеряют свои воинские формирования, а также право собирать самим налоги, судить и карать собственным судом в своих землях. Но об этом не должна знать даже моя подушка, а если узнает – сожгу.

Виконт Рульф и виконт Каспар проверяют охрану, люблю полевых командиров, хоть война и закончилась, но все равно начеку, готовы отразить любое нападение.

Оба счастливо заулыбались, я вяло махнул рукой. Рульф сказал виноватым голосом:

– Ваша светлость, это дело Ортенберга, знаю, но проверить не мешает. Все-таки он из местных, и хотя я его уважаю…

Я покачал головой:

– Не извиняйтесь, сэр Рульф. Человек за все отвечает. Вот я, например, за что только не отвечаю, потому что это право и обязанность мужчин. У меня даже перед эльфами есть, вы не поверите, обязанности! Через часок, а то и раньше, планирую отправиться к ним в лес…

– Бог в помощь, – пожелал сэр Каспар с глубоким сочувствием.

– Да уж держитесь, сэр Ричард, – поддержал его Рульф сурово и мужественно.

Каспар подумал и добавил громыхающим голосом:

– Если нужна помощь, сэр Ричард…

Я сказал с благодарностью:

– Друзья мои, я растроган! Но это надо выполнять самому, никто не должен отвечать за меня или закрывать меня грудью… Есть вещи, которые мужчина должен сам, такова наша суровая жизнь.

– Да, – согласился сэр Каспар.

– Иногда не только за себя, – сказал я, – но и за того парня. Так что если надо, то… надо.

Я похлопал их по плечам и отправился в свои покои. Изаэль отпрыгнула от окна и в божественном испуге обернулась на стук открывшейся двери вся с распахнутым ртом и вытаращенными глазами на пол-лица, где второю половину закрывают длинные и густые ресницы.

– Как ты меня напугал!

– Еще не то будет, – пообещал я.

– Ой, я уже боюсь…

– Ну, что там увидела?

– Все, – ответила она, – но ничего не поняла. Зачем они это все?.. И почему все вот так, они что?.. Нич-ч-чего не понимаю, они все дурные, да?

– Еще какие, – заверил я. – Слушай сюда. Я еду по срочному и безотлагательному делу в Варт Генц. По дороге могу заскочить в Эльфийский Лес, раз уж мчимся прямо мимо и сбоку, если смотреть сверху. Сумеешь хорошо попросить и подластиться, хвостиком помахать, лапками постучать – могу и тебя захватить вместо второго седельного мешка. Это Боливар двоих не мог, а Зайчик и троих, ему что. Не заметит в благородной рассеянности высокорожденного арбогастра это вот мелкое и ушастое.

Она подпрыгнула, завизжала:

– Да, да, хочу!.. Подлащиваюсь. Скажи как, я все сделаю!

– Умница, – сказал я покровительственно, – все правильно делаешь.

– Правда? Так я ж ничего не делаю!

– Выражаешь готовность, – пояснил я. – На этом зиждется… зиждутся отношения сюзерена и вассала. Сюзерену обычно ничего не нужно от вассала, но он ценит готовность…

Она надула губки и посмотрела с укором, а когда вот так глядят прекрасные эльфийские глаза, то это да, сразу чувствуешь, что отнял у ребенка конфету.

– Но я хочу, – заявила она, – чтобы ты что-то хотел от меня!

– Молодец, – одобрил я. – Все верно крякаешь. Да и вообще… все мы хотим быть кому-то нужными, верно?

Она подумала, кивнула:

– Ну да. Я хотела бы стать ему нужной…

Я насторожился.

– Кому?

Она ответила с глубоким вздохом:

– А тому страшному чудовищу… что меня в дамы сердца…

Я уточнил несколько уязвленно:

– Сэру Клементу?.. Ну, ему это будет тоже весьма, да… Конечно, он нас удивил, кто бы на него такое мог подумать… ты его сразила наповал… Аленький цветок, гм… Ладно, надевай плащ, не будем народ распугивать или припугивать, уж не знаю, что больше получится, но я человек осторожный, рисковать не люблю и не буду.

Она быстро сдернула плащ, закуталась, как в одеяло, капюшон опустился краем до подбородка, и снова стала серым таким неприметным столбиком, который не заметить, пока не споткнешься и не сшибешь.

– Не отставай, – велел я строго.

Из плаща пропищало испуганное:

– Ни за что!..

Мы прошли коридорами, затем через небольшой боковой зал. В углу на скамьях расположились придворные дамы, а на небольшом помосте на простом стуле сидит очень изящно одетый бард с лютней и, щипая струны, красиво и томно поет о вечной и страстной любви, тоске и верности, желаниях и страсти…

Мое существо в плаще и под капюшоном начало было прислушиваться, я с досадой замедлил шаг, мог бы и сделать вид, что не заметил, но это мое королевство, мой огород, я остановился у самой двери, развернулся и пальцем поманил к себе барда.

Он, как и дамы, все это время не сводил с меня глаз, и едва я вытянул руку и сделал пальчиком, тут же вскочил, извинился перед дамами и подбежал бегом, часто и суетливо кланяясь.

– Поёшь хорошо, – сказал я сурово.

Он поклонился и воскликнул счастливым голосом:

– Я безмерно польщен, ваша светлость!

– Но нужны некоторые коррективы в репертуаре, – сказал я. – Искусство должно быть плановым. Я хочу, чтоб к копью приравняли перо, с чугуном чтоб и выделкой стали… В общем, стихи и песни – великая сила. Нехорошо, когда красный слон пищит мышиным голосом, он должен реветь, а ты разве ревешь? Ты пищишь, говоря иносказательно и доступно, а это разбазаривание таланта и Господом данных возможностей, как глупо и бесцельно делал Онан, дурак такой, хотя понять его можно, но не нужно…

Он пролепетал ошалело:

– Ваша светлость, но… я же поэт! Оно не получается по приказу. Ведь прежде чем начать петься, долго ходит, разомлев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения…

Я отмахнулся:

– Знаю, слышал. Но это сказал суперпрофессионал, а у тебя слова какого-то там любителя!

– Но, господин, искусство не терпит насилия!

– Терпит, терпит, – заверил я. – Все профессионалы сочиняют через «не хочу». По велению души пишут одни аматоры и такую дикую хрень несут, ибо души у них понятно какие, а вобла так и вовсе с червяка… А ты профи или так себе, погулять вышел?

Он поклонился.

– Мои песни распевают даже в дальних уголках королевства.

– Прекрасно, – одобрил я, – значит, все понимаешь…

Я говорил многозначительно, он потупился и шаркнул ножкой.

– Ну… опыт у меня кое-какой есть…

– Не буду спрашивать насчет опыта, – сказал я строго, – вы, люди искусства – зело развратный народ, всех бы вас на костер, только вот сами сочинять не умеем. Так что да, мы изволим руководить этой идеологической отраслью по зрелому размышлению.

– Да, господин?

– О бабах песни отставить, – велел я. – И так уже обо мне поговаривают, что слишком уж им много уделяю времени и пространства, это я-то, практически целебатник!.. Но раз говорят, надо реагировать, даже будь ты, в смысле я, монарх потомственный. Так что завязывай с бабами, давай больше про войну и подвиги. Нам нужно готовить молодую смену к защите отечества, которого еще нет, но которое будет, как сказал прозорливо один из великих бардов. И мы его должны защищать заранее и заблаговременно еще на чужих территориях. Особенно если там есть полезные ископаемые.

В его глазах появилось и разрастается угнетенное выражение, все-таки о бабах петь проще, да и отклик гарантирован, все мы о бабах, да, и умные тоже дураки в этих вопросах, ниже пояса мы все одинаково умные, а петь о воинских подвигах – это же для узкой целевой аудитории, массового охвата сейчас можно ждать только в Варт Генце с его интересной ситуацией.

– Ваша светлость, – пробормотал он, – моя популярность упадет…

– Вот так и упадет?

– Рухнет, – заверил он. – Вы не знаете коллег! Улыбаются, а тайком слухи распускают. А простые слушатели решат, что я стал сочинять хуже.

– Не хуже, – объяснил я, – а нужное. Нужное всегда делать труднее, чем ненужное. Ты вот поешь, как сладко ходить тайком к жене соседа и творить с нею всякие безобразия… ха, а то мы не знаем!.. а вот попробуй воспой, как хорошо учиться читать и писать!

Он сразу помрачнел и осунулся.

– Ваша светлость!

– Что, не нравится? – спросил я.

– Дык человек же свинья, – сказал он с сердцем, – даже про любовь им надо не про вздохи и трепет сердца, а чтоб сразу за сиськи!.. И чтоб их было много. А вы хотите за любовь к отечеству!..

– И к учебе, – сказал я строго. – Понимаешь, надо. Я бы, вон, тоже мог по бабам, у меня теперь возможности, но весь с головой в построении светлого будущего для всего человечества, хочет оно того или отбрыкивается от такого счастья!.. А что рейтинг снизится и будут меньше платить – разницу восполним да еще и сверху накинем. Служенье муз не терпит суеты, мы все на службе у Будущего!

Он сказал с надеждой:

– Ну, если восполнят все потери… и косвенные…

– Восполним, – пообещал я. – Только учти, поддержка со стороны государства и дотации не должны снижать уровень творчества! А то о бабах со всей душой… ну, или не душой, но с чувством, а об отечестве лишь бы отмазаться и бежать за пряником, чтобы пропить побыстрее… Пьешь сильно?

Он посмотрел честными глазами.

– А как же, ваша светлость? Если не пить, то вроде и человек не творческий. Не хочется, а надо. Как, вон, мечи у придворных. Не знают, как за рукоять браться, а носят! Пить и распутничать – это то же самое.

Я махнул рукой:

– Да знаю, знаю. Ладно, мелочи утрясем. Пой дальше, а ты, существо, за мной! И не топай так.

Зайчик просто не поверил своим глазам, когда я протянул руку и вздернул к себе трепещущую от ужаса эльфийскую разведчицу. Я хотел посадить ее сзади, потом подумал, что сдует ветром, такую легонькую, как бы ни цеплялась тонкими лапками, и посадил впереди, где вся уместилась в пространстве между моими руками.

Бобик подпрыгивал и хватал ее, играя, за ноги, она визжала и подтягивала их повыше, так что вскоре чуть ли не сидела у меня на голове.

– Слезай, – велел я.

Она мотала головой, я стащил ее на холку и держал крепко, Зайчик пошел быстрым галопом, Бобик принял вызов и помчался вперед, часто оглядываясь, черная такая туша с длинным ярко-красным, как огонь, языком.

Изаэль мелко дрожала, как пойманная в ладони птичка, потом начала косить испуганно-удивленным глазом по сторонам, а когда мы вынеслись за ворота города и Зайчик начал наращивать скорость, пугливо чирикнула:

– Оно что… и летать может?

– Оно нет, – ответил я. – Это Бобик умеет.

Она зябко вздрогнула и попыталась зарыться в меня, как в норку, но грудь моя плотная, как древесина дуба, руки толстые и крепкие, и она, надрожавшись, начала медленно успокаиваться, по сторонам смотрела хоть и со страхом, но и с растущим любопытством.

– А чего ты такой горячий? – спросила она.

– Я человек, – пояснил я, – не то что ты, лягушка.

Она обиделась:

– Я не лягушка!

– Но ты же лягалась?

– Все равно я тепленькая. Ты же сам говорил!

– Мало ли что я говорил, – ответил я нагло. – Иногда можно говорить все, что угодно, греха в этом нет, потому что не сам говоришь, а кто-то из славных и великих кистеперых рыб, наших дедов-прадедов, варежку разевает… Тебе вот сюда не дует?

Она в ответ двинула локтем в ребра. Я сказал с огорчением:

– Вот так и проявляй заботу, а оно еще и укусит…

– Я тебе не оно!

Зайчик проносится в стороне от дорог, мимо мелькают леса, зеленые холмы, потрескавшиеся от времени скалы, один лишь раз промелькнуло вспаханное поле, но всего однажды, мир все еще не заселен…

Изаэль совсем расхрабрилась, вертится так, что едва не выпадает из гнезда. Я постоянно придерживаю, чтобы не унесло порывом ветра, а она, похоже, усматривает какие-то поползновения на ее свободу и женско-эльфячью независимость, бурчит и отпихивается.

Когда Эльфийский Лес появился на горизонте и начал стремительно приближаться, я велел Зайчику сбросить скорость, а ей сказал деликатно:

– Не хочешь перебраться ко мне за спину?

Она изумилась:

– Это зачем?

– Сейчас въедем в Лес, – пояснил я. – Я же славный и благородный рыцарь… не лягайся, меня таким считают вполне искренне, не пойду же против мнения народа!.. и потому не хочу, чтобы твоя безупречная и незапятнанная, незатоптанная репутация пострадала. Здесь ты как бы в моих объятиях…

Она фыркнула:

– Ничего подобного!

– Конечно, – согласился я. – Но эльфы такие благородные с виду и такие странноватые на самом деле…

– Это люди странноватые!

– Вот-вот, о нас чего только не говорят, и как бы не подумали всякое такое и разное. А когда ты сзади, то вроде бы вне подозрений насчет чего-то там и тут.

Она подумала, я видел, как пытается чисто по-человечьи морщить лобик, но у эльфов это невозможно, наконец сказала с великим подозрением:

– А почему это сзади? Это чтоб обидеть?

– Так ты обидистая? – спросил я.

– Нет, – заверила она, – я вообще-то золото и сокровище. А ты – гад и обижатель.

– Так пересядешь? – спросил я.

– Зачем?

– Будешь выглядеть значительнее, – объяснил я. – И хозяйкой положения.

– Правда? – обрадовалась она. – Ой, я люблю быть хозяйкой!

Зайчик остановился, я пересадил ее себе за спину, и тут же Лес ринулся нам навстречу бодрыми прыжками и с веселым гавком.