Гарриет Бичер-Стоу
Хижина дяди Тома

Глава VI. Побег обнаружен

Накануне вечером, после своего затянувшегося спора, мистер и миссис Шелби заснули не сразу и на следующее утро встали позднее обычного.

– Не понимаю, почему Элиза так задержалась? – сказала миссис Шелби, уже не в первый раз дергая звонок.

Мистер Шелби точил бритву, стоя перед зеркалом.

Вскоре дверь отворилась, и в спальню вошел мальчик негр с водой для бритья.

– Энди, – обратилась к нему миссис Шелби, – постучись к Элизе и скажи ей, что я уже три раза звонила. Бедняжка! – со вздохом добавила она вполголоса.

Через несколько минут Энди вернулся, тараща глаза от изумления.

– Миссис! У Лиззи все ящики открыты, вещи разбросаны по всей комнате. Не иначе, как она удрала.

Мистер и миссис Шелби мгновенно догадались о случившемся. Он воскликнул:

– Значит, Элиза что-то подозревала и решила убежать!

– Дай бог, чтобы это было так!

– Вы говорите вздор, жена! В каком я окажусь положении? Гейли видел, что мне не хочется продавать ребенка, и заподозрит меня в соучастии. Тут задета моя честь! – И он быстро вышел из комнаты.

В течение следующих пятнадцати минут в доме не прекращалась беготня, слышались охи и ахи, хлопали двери, всюду мелькали взволнованные лица. И только один человек, который мог бы рассказать кое-что о случившемся, хранил молчание. Это была главная повариха, тетушка Хлоя. На ее лице, обычно таком веселом, лежало облако тяжелого раздумья. Она не говорила ни слова и продолжала жарить оладьи к завтраку, будто не видя и не слыша суматохи вокруг.

На балюстраде веранды уже сидели рядком – ни дать ни взять галчата на жердочке – человек десять черномазых бесенят, которым во что бы то ни стало хотелось первыми увидеть, как примет чужой хозяин свалившуюся на него беду.

– Вот разозлится-то! – сказал Энди.

– А ты послушай, как он ругаться будет! – подхватил маленький Джейк.

– У-ух, здорово ругается! – сказала курчавая Менди. – Я вчера слышала, когда они обедали. Я все слышала: забралась в чулан, где миссис держит большие кувшины, и ни словечка не пропустила.

И Менди, которая вдумывалась в чужие слова не больше, чем котенок, напустила на себя необычайно умный вид и горделиво прошлась по веранде, совсем забыв упомянуть о том обстоятельстве, что хотя она и была в указанное время в чулане, но почивала там мирным сном, свернувшись клубочком между кувшинами.

Когда наконец Гейли подъехал к дому, в сапогах и при шпорах, дурные вести посыпались на него со всех сторон. Маленькие бесенята, торчавшие на веранде, не обманулись в своих ожиданиях и восторженно выслушали поток брани, которой разразился чужой хозяин. Они с хохотом увертывались от его хлыста и под конец повалились в кучу на увядшем газоне у веранды, крича во все горло и отчаянно дрыгая ногами.

– Только попадитесь мне, дьяволята! – пробормотал Гейли сквозь зубы.

– Пока что не попались! – крикнул Энди, торжествующе взмахнув рукой, и, когда незадачливый работорговец отошел на приличное расстояние, скорчил ему вслед зверскую гримасу.

– Это что же у вас творится, Шелби! – сказал Гейли, без доклада входя в гостиную. – Удрала чертовка вместе с мальчишкой?

– Мистер Гейли, здесь находится миссис Шелби! – ответил тот.

– Прошу прощения, сударыня! – Гейли слегка поклонился, не меняя свирепого выражения лица. – Но я еще раз повторяю: странные вести мне приходится слышать, сэр! Неужто это верно?

– Сэр, – сказал мистер Шелби, – если вам угодно побеседовать со мной, будьте любезны соблюдать приличия, как это подобает джентльмену. Энди, прими у мистера Гейли шляпу и хлыст! Садитесь, сэр. Да, сэр, к моему величайшему сожалению, эта молодая женщина, вероятно, подслушала наш разговор или же узнала о нем от кого-нибудь и сегодня ночью скрылась вместе с ребенком.

– Ну, не ждал я от вас такого надувательства! – сказал Гейли.

– Как прикажете понимать ваши слова, сэр? – Мистер Шелби круто повернулся к нему. – Для тех, кто сомневается в моей честности, у меня есть только один ответ.

Работорговец струсил и сказал уже совсем другим тоном:

– Каково же терпеть порядочному человеку, когда его так подводят!

– Мистер Гейли, – продолжал Шелби, – я вполне понимаю вашу досаду и только поэтому и прощаю вам такое бесцеремонное появление в моей гостиной. Тем не менее считаю своим долгом заявить, что я не позволю подозревать себя в столь неблаговидном поступке и бросать тень на мое честное имя. Более того, я окажу вам всяческую помощь при розыске беглецов. Мои лошади, невольники – все к вашим услугам. Короче говоря, Гейли, – добавил он, сразу вернувшись к своей обычной приветливости, – советую вам не терять хорошего расположения духа и позавтракать вместе с нами, а там мы обсудим, что предпринять дальше.

Миссис Шелби поднялась, сказала, что не сможет быть за завтраком, и, поручив почтенной горничной-мулатке подать джентльменам кофе, вышла из комнаты.

– Ваша хозяйка меня что-то невзлюбила, – сказал Гейли с неуклюжей фамильярностью.

– Я не привык, чтобы о моей жене говорили в таком развязном тоне, – сухо ответил мистер Шелби.

– Прошу прощения. С вами и пошутить нельзя! – И Гейли заключил свои слова деланым смешком.

– Не всякая шутка приятна, – возразил Шелби.

«Ишь как осмелел с тех пор, как рассчитался со мной! – мысленно проговорил Гейли. – Не узнать со вчерашнего дня!»

Весть о судьбе Тома вызвала такую тревогу среди его собратьев, какой не вызвало бы в придворных кругах падение премьер-министра. Ни в доме, ни на полях ни о чем другом не говорили. Побег Элизы – случай небывалый в поместье – тоже немало способствовал всеобщему волнению.

Черный Сэм, заслуживший такое прозвище потому, что он был намного темнее всех здешних негров, весьма глубокомысленно обсуждал эти события главным образом с точки зрения собственного благополучия, а его прозорливость в подобных делах могла бы оказать честь любому белому политикану в Вашингтоне.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, вот оно как случается, – провозгласил Сэм, поддернул штаны и, приладив к подтяжкам длинный гвоздь вместо оборванной пуговицы, остался весьма доволен собственной изобретательностью. – Да, не было бы счастья, да несчастье помогло, – повторил он. – Вот теперь Тому по шапке – значит, вместо него поставят другого негра. А почему, скажем, не меня? Том везде разъезжал. Башмаки начищены, пропуск в кармане – сам черт ему не брат. А почему теперь Сэму не покрасоваться на его месте? Вот я что хочу знать.

– Эй, Сэм! Сэм! Хозяин велит седлать Билла и Джерри! – прервал его рассуждения Энди.

– Что там еще стряслось?

– А ты разве не знаешь, что Лиззи убежала со своим малышом?

– Другим рассказывай! – с бесконечным презрением ответил Сэм. – Я раньше тебя узнал. За кого ты меня принимаешь, за несмышленыша?

– Ладно, ладно! Ты слушай, что хозяин велел. Седлай лошадей, и мы с тобой поедем вместе с мистером Гейли ловить Лиззи.

– Вот это я понимаю! Теперь Сэм понадобился. Сэм будет самым главным негром. Уж я ее поймаю, будьте покойны. Хозяин увидит, какой Сэм молодец!

– Подожди, Сэм! – осадил его Энди. – Ты сначала подумай хорошенько. Ведь миссис-то не хочет, чтобы Лиззи поймали. Она тебе задаст.

– Э-э! – протянул Сэм, выпучив глаза. – Откуда ты это взял?

– Сам слышал, что миссис говорила сегодня утром, когда я подавал хозяину воду для бритья. Она послала меня посмотреть, почему Лиззи не идет на звонок, а я прибежал обратно и докладываю: «Нет ее, удрала!» Она как услышала, так и вскрикнула: «Дай-то ей бог!» А хозяин ух как рассердился и стал ее отчитывать: «Миссис Шелби, вы говорите вздор!» Да он перед ней не устоит! Я-то знаю, как дальше будет. Ее сторону всегда лучше держать.

Черный Сэм почесал свою кудлатую голову, которая хоть и не была богата умом, зато обладала неким качеством, необходимым для политиканов всех мастей и обличий и называющимся попросту уменьем определять «куда ветер дует». Потом он помолчал минутку, снова подтянул штаны, что, по-видимому, помогало ему думать, и наконец сказал:

– Вот уж правда, в этом мире не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

Судя по ударению, которое Сэм сделал на слове «этом», можно было подумать, что он пришел к такому философскому выводу на основании близкого знакомства с другими мирами.

– А я-то решил, что миссис весь свет готова обыскать, лишь бы найти Лиззи!

– И правильно, – сказал Энди. – А все-таки ты, негр, дальше своего носа ничего не видишь. Миссис не хочет, чтобы мальчишка Лиззи попал в руки мистеру Гейли. Вот в чем дело-то!

– Э-э! – снова протянул Сэм с той неподражаемой интонацией, которая свойственна только неграм.

– Я тебе больше скажу, – продолжал Энди. – Ты поторапливайся с лошадьми, миссис про тебя уже спрашивала. Довольно лясы точить!

Услышав это, Сэм засуетился и вскоре лихо подлетел к дому. Он круто завернул лошадей к коновязи и на полном скаку спрыгнул с седла. Игривый жеребчик мистера Гейли вздрогнул и заплясал на месте, натягивая поводья.

– Хо-хо! – крикнул Сэм. – Не бойсь! – Его черная физиономия так и сияла лукавством. – Сейчас я тобой займусь.

Рядом с коновязью рос огромный бук, и земля под ним была усеяна колючими трехгранниками буковых орешков. Сэм поднял один такой орешек, подошел к жеребчику и стал оглаживать его, будто стараясь успокоить. Потом, поправив для виду седло, он незаметно сунул под него трехгранную колючку с таким расчетом, что как только пугливый жеребчик почувствует тяжесть всадника, это колючка сразу же даст о себе знать, не причинив жеребчику особого вреда.

– Вот! – сказал Сэм, весьма довольный собой, и закатил глаза. – Готово дело!

В эту минуту на балконе появилась миссис Шелби. Сэм побежал на ее зов с подобострастным видом, словно проситель, добивающийся назначения на вакантное место при Сент-Джеймсском дворце или в Вашингтоне.

– Где ты пропадаешь, Сэм? Я уж Энди за тобой посылала.

– Господи помилуй! Разве лошадей ловить – легкое дело? Они, господи, твоя воля, вон куда ускакали – на дальнюю лужайку!

– Сэм! Сколько раз тебе повторять – не упоминай Господа Бога всуе. Это нехорошо!

– Ах ты боже мой! Забыл, миссис, забыл! Больше не буду так говорить.

– Да ведь ты опять так сказал!

– Неужто! Господи, вот… Да нет, я совсем не то хотел…

– Следи за собой повнимательнее, Сэм.

– Буду следить, буду! Дайте мне только дух перевести, а уж потом я послежу!

– Так вот, Сэм, собирайся, поедешь с мистером Гейли. Помоги ему, покажи дорогу, только смотри, Сэм, береги лошадей. На прошлой неделе Джерри немного прихрамывал, так ты их не очень гони.

Последние слова миссис Шелби проговорила вполголоса, но очень внушительным тоном.

– Я, миссис, понятливый, – сказал Сэм, многозначительно вращая глазами. – Богом клянусь!.. Ох! Это не считается! – И он охнул с таким ужасом, что его хозяйка не могла удержаться от смеха. – Нет, миссис, вы за лошадей не беспокойтесь…

– Знаешь, Энди, – сказал Сэм, вернувшись под буковое дерево, – если лошадка этого джентльмена начнет артачиться, когда он на нее сядет, пусть этому другие дивятся, а я не удивлюсь. Иной раз, Энди, с лошадками еще не то случается. – И Сэм ткнул Энди в бок.

– Э-э! – сказал Энди, мгновенно все смекнув.

– Видишь ли, Энди, в чем дело? Миссис хочет оттянуть время. Это всякий дурак поймет. Ну что ж, я ей немножко помогу. Если эти кони сорвутся с привязи и помчат куда-нибудь к лесу, чужой хозяин не скоро отправится в путь-дорогу.

Энди ухмыльнулся.

– Так вот, Энди, – продолжал Сэм, – допустим, что жеребчик мистера Гейли вдруг начнет артачиться. Что мы с тобой сделаем? А мы бросимся на помощь и уж поможем мистеру Гейли, будьте покойны!

Тут оба они запрокинули головы и, прыснув со смеху, начали прищелкивать пальцами и приплясывать вне себя от восторга.

В эту минуту на веранде появился Гейли. Сменив гнев на милость после нескольких чашек хорошего кофе, он улыбался и говорил что-то, и, судя по всему, расположение духа у него было сносное.

Сэм и Энди напялили на голову пучки из пальмовых листьев, заменявшие им панамы, и кинулись со всех ног к коновязи «помогать чужому хозяину».

Пальмовые листья на голове у Сэма топорщились в разные стороны, словно воинственный убор какого-нибудь вождя с островов Фиджи. Панама Энди тоже обходилась без полей, и ее обладатель, ловко пришлепнув тулью ладонью, с довольным видом посмотрел по сторонам, будто спрашивая: «А что? Скажете, плохо?»

– Ну, ребята, – обратился к ним Гейли, – пошевеливайтесь! Времени терять нечего!

– Ни минуточки не потеряем, – сказал Сэм, левой рукой подавая Гейли поводья, а правой придерживая стремя.

Энди отвязывал двух других лошадей.

Как только Гейли коснулся седла, горячий жеребчик взвился на дыбы и сбросил своего хозяина на мягкую сухую траву. Сэм с громкими воплями кинулся вперед, протянул руку к поводу, но вышеупомянутые пальмовые листья, как назло, угодили жеребчику в глаза, что отнюдь не способствовало успокоению его нервов. Он опрокинул Сэма, негодующе фыркнул, потом наподдал задними ногами и поскакал галопом к дальнему концу лужайки, сопровождаемый Биллом и Джерри, которых Энди, согласно уговору, не преминул отвязать да еще заулюлюкал им вслед.

Поднялась невообразимая суматоха. Сэм и Энди с криками бегали из стороны в сторону, собаки лаяли, Майк, Моз, Менди, Фенни и прочие малолетние обитатели здешних мест визжали, хлопали в ладоши и без устали носились взад и вперед, проявляя услужливость не по разуму.

Серый жеребчик Гейли, конь резвый, норовистый, с большим азартом принял участие в этом спектакле. Имея в своем распоряжении окруженную со всех сторон лесом лужайку чуть ли не в полмили длиной, он испытывал огромное удовольствие, убеждаясь, что преследователей можно подпускать к себе совсем близко, а потом фыркать, брать с места галопом и нестись по тропинке в глубь леса. У Сэма не было ни малейшего намерения ловить лошадей раньше времени, но усилия, которые он прилагал к их поимке, казались со стороны поистине героическими. Его панама из пальмовых листьев, словно меч Ричарда Львиное Сердце, всегда сверкавший в самой гуще битвы, мелькала во всех тех местах, где лошадям не грозило никакой опасности быть пойманными. Он кидался туда со всех ног с криками: «Вот она! Держи! Лови!» – и тем самым только способствовал усилению всеобщей суматохи.

Гейли бегал взад и вперед, бранился, изрыгал проклятия, топал ногами. Мистер Шелби тщетно пытался руководить с веранды действиями Энди и Сэма, а миссис Шелби, стоя у окна своей комнаты, то заливалась смехом, то недоуменно пожимала плечами, в глубине души догадываясь об истинной подоплеке всей этой кутерьмы.

Наконец около полудня победоносный Сэм появился верхом на Джерри, ведя на поводу лошадь Гейли. Жеребчик был весь в мыле, но его горящие глаза и широко раздутые ноздри свидетельствовали о том, что дух свободы еще не угас в нем.

– Поймал! – торжествующим голосом крикнул Сэм. – Если б не я, до сих пор бы ловили, а вот я словчился, поймал!

– Ты поймал! – не слишком любезно буркнул Гейли. – Не будь тебя, ничего бы такого не случилось!

– Да господь с вами, сударь! – сокрушенно воскликнул Сэм. – А я-то старался, бегал! Ведь с меня семь потов сошло!

– Ладно, ладно! – сказал Гейли. – Три часа из-за тебя потерял, растяпа! Ну довольно дурака валять, поехали!

– Что вы, сударь! – взмолился Сэм. – Вы так и нас и лошадей уморите. Мы еле на ногах держимся, а лошади все в мыле. Неужто вы, сударь, захотите уехать без обеда? И лошадку вашу, сударь, надо почистить, глядите, какая она грязная! А Джерри хромает. Миссис забранится, если мы в таком виде отправимся… Да вы не сомневайтесь, сударь, мы Лиззи поймаем. Какой она ходок!

Миссис Шелби с удовольствием прослушала весь этот разговор и решила, что теперь настала пора выступить и ей. Она спустилась на веранду, выразила Гейли свое сожаление по поводу происшедшего и стала уговаривать его остаться обедать, уверяя, что на стол будет подано незамедлительно.

Гейли не оставалось ничего другого, как проследовать в гостиную, что он и сделал с довольно кислой физиономией, а Сэм, скорчив немыслимую гримасу ему вслед, с важным видом повел лошадей на конный двор.

– Видал, Энди? Нет, ты видал? – сказал Сэм, зайдя за конюшню, после того как лошади были привязаны. – Как он ругался, приплясывал, топал ногами, – ну просто загляденье! А я сам себе говорю: «Ругайся, ругайся, старый черт! Сейчас, говорю, тебе лошадку подавать или подождешь, когда поймаем?» Ох, Энди! Забыть его не могу!

И оба они, привалившись к стене конюшни, захохотали во все горло.

– Ты бы видел, как он на меня зыркнул глазами, когда я подвел лошадь. Убил бы на месте, будь его воля! А я стою как ни в чем не бывало – смирненький, знать ничего не знаю, ведать не ведаю.

– Видел, видел! – сказал Энди. – И хитер же ты, Сэм! Настоящая лиса!

– Что верно, то верно, – согласился Сэм. – А миссис стояла у окна и смеялась. Я заметил, а ты?

– Где там заметить – я носился как угорелый! – сказал Энди.

– Вот видишь, Энди, – сказал Сэм, не спеша принимаясь чистить лошадь Гейли. – Я человек замечательный, потому что такая у меня привычка – все замечать. Это очень важно, Энди. И тебе я тоже советую: развивай в себе эту привычку с молодости. Ну-ка, подними ей ногу, Энди. Так вот, Энди, некоторые негры бывают замечательные, а некоторые нет. В этом вся и разница. Разве я не заметил с утра, куда ветер дует? Разве я не заметил, чего нашей миссис надобно, хотя она ни словом об этом не обмолвилась? Значит, я, Энди, замечательный. Ничего не поделаешь – талант! У разных людей и таланты разные – у одних больше, у других меньше, надо развивать их, усердием многого можно добиться.

– Если б я тебе не шепнул кое-что сегодня утром, не был бы ты таким замечательным негром, – усмехнулся Энди.

– Энди, – сказал Сэм, – ты мальчик смышленый, далеко пойдешь. Я тебя, Энди, всегда рад похвалить и ничего не вижу в том зазорного, если позаимствую кое-что у такого, как ты. Каждый из нас может дать промах, Энди, так чего же зря нос задирать? А теперь, Энди, пойдем к дому. Чует мое сердце, что сегодня миссис велит накормить нас повкуснее!

Глава VII. Борьба матери

Невозможно представить себе человеческое существо, более жалкое и одинокое, чем Элиза, когда она направила свои шаги прочь от хижины дяди Тома.

Страдания мужа и опасность, подстерегавшая его ежеминутно, опасность, грозившая ребенку, – все это слилось в ее сознании с гнетущим ощущением риска, которому подвергалась она сама, покидая родное гнездо и лишаясь защиты любимой и уважаемой покровительницы. Ее терзала и разлука с местами, с которыми она так сжилась, – с усадьбой, знакомой с детства, с деревьями, под которыми она играла, с рощей, куда в прежние счастливые времена молодой муж водил ее гулять. Все это вставало теперь перед ней в холодном, ясном свете звезд и словно упрекало ее, спрашивая: куда же ты бежишь из такого дома? Но сильнее всех этих сожалений была материнская любовь, граничившая в минуту такой страшной опасности чуть ли не с безумием.

Гарри был уже большой мальчик, и Элиза обычно водила его за руку. Но сейчас ее пугала даже мысль о том, что можно выпустить сына из своих объятий, и, быстро шагая по дороге, она судорожно прижимала его к груди.

Подмерзшая земля похрустывала у нее под ногами, и она вздрагивала от этих звуков. Шелест листьев, колеблющиеся тени заставляли трепетать ее сердце, заставляли ускорять шаги. Она сама не понимала, откуда у нее берется столько сил, ибо каждый новый приступ страха словно удесятерял их, а ноша ее казалась ей легкой, как перышко.

– Господи, помилуй! Господи, спаси меня! – Эти слова то и дело срывались с ее бескровных губ.

Если б это был ваш Гарри или ваш Уилли, сударыня, и жестокий работорговец должен был бы отнять его у вас завтра утром; если бы вы видели этого человека собственными глазами и знали, что все бумаги уже подписаны и вручены ему, а на то, чтобы спастись бегством, у вас остались считаные часы – от полуночи до рассвета, – вы, думается, тоже не стали бы медлить! Сколько миль пробежали бы вы за короткую ночь, прижимая к сердцу свое сокровище и чувствуя, как его головка сонно клонится к вашему плечу, а маленькие нежные ручки доверчиво обнимают вас за шею?

Гарри спал. Он разгулялся было после неурочного ночного пробуждения, но мать не давала ему вымолвить ни слова, обещая спасти его, если только он будет молчать, и мальчик затих, обвив ручонками ее шею, а когда сон стал одолевать его, спросил:

– Мама, мне нельзя спать?

– Можно, родной, спи, спи.

– А если я усну, он меня не отнимет у тебя?

– Нет, что ты! Господь того не допустит! – воскликнула мать, побледнев еще больше, и ее темные глаза вспыхнули.

– Правда, не отнимет?

– Нет, нет! – повторила она, сама испугавшись своего голоса – таким чужим он ей показался.

Мальчик устало склонил голову на плечо матери и скоро уснул. Какой пыл, какая сила сквозили в каждом движении Элизы, чувствовавшей у себя на шее теплые ручки и безмятежное дыхание сына! Нежное прикосновение доверчиво прильнувшего к ней ребенка пронизывало ее словно электрическим током. Велика власть духа над плотью – так велика, что временами наше тело и нервы становятся неуязвимыми, мускулы приобретают твердость стали, и тогда даже самые слабые существа не знают предела своим силам.

Границы усадьбы, парк, роща промелькнули как во сне, а Элиза все шла, не убавляя шага, не задерживаясь ни на минуту, и розовые рассветные лучи застали ее на широкой проезжей дороге далеко от знакомых мест.

Со своей хозяйкой она не раз бывала в гостях у родственников Шелби, живших в маленьком поселке Т. на берегу реки Огайо, и хорошо знала эту дорогу. Дойти туда, перебраться на другой берег – вот как рисовался ей неясный план побега, а дальше… дальше она полагалась только на Бога.

Когда на дороге стали появляться проезжие – верхом и в тележках, – Элиза с быстротой соображения, свойственной человеку в минуту опасности, поняла, что ее торопливый шаг и взволнованный вид могут заинтересовать встречных и возбудить в них подозрения. Поэтому она спустила ребенка с рук, оправила на себе платье и капор и пошла медленнее, стараясь соблюдать спокойствие и чинность. Она успела запастись на дорогу пирожками и яблоками и теперь с их помощью подгоняла ребенка – вынимала яблоко из узелка, катила его по дороге, и мальчик со всех ног бежал за ним. Эта уловка помогла им одолеть не одну милю.

Вскоре они подошли к густому лесу, где журчал чистый ручеек. Гарри уже начинал жаловаться на голод и жажду, и Элиза перебралась вместе с ним через изгородь, села на землю за большим камнем так, чтобы никто не увидел их с дороги, и развязала узелок с завтраком. Гарри удивился и опечалился, видя, что мать ничего не ест, и, обняв ее одной рукой за шею, стал совать ей в рот пирожок, но Элиза не могла проглотить ни куска – спазмы душили ее.

– Не надо, Гарри! Мама не станет есть, пока не успокоится за тебя. Мы сейчас пойдем дальше, дальше… к реке. – И она снова вывела его на дорогу и снова заставила себя идти спокойно, не торопясь.

Места, в которых ее знали, остались далеко позади. Теперь, если случайно и встретится знакомый человек, он не подумает, что она убежала от своих хозяев, доброта которых была всем хорошо известна. А чужой, глядя на их светлую кожу, вряд ли сразу заподозрит в ней и Гарри негритянскую кровь.

Около полудня они подошли к чистенькой ферме, и Элиза решила отдохнуть там немного и купить еды себе и ребенку, ибо чем дальше уходила она от опасности, тем больше и больше спадало страшное нервное напряжение и тем сильнее давали себя знать голод и усталость.

Хозяйка фермы, женщина добродушная, разговорчивая, обрадовалась случаю поболтать с гостьей и приняла на веру слова Элизы, сказавшей, что тут неподалеку у нее живут друзья и она хочет погостить у них с недельку. («О, если бы так было на самом деле!» – мелькнуло в мыслях у несчастной беглянки.)

За час до захода солнца Элиза, усталая, но по-прежнему полная решимости, вошла в поселок Т. Первый взгляд ее был обращен к реке, словно Иордан, катившей свои воды, которые отделяли этот берег от берега обетованной земли, где ее ждала свобода.

Наступила весна, река вздулась, течение было бурное. Огромные льдины, крутясь, плыли по мутной воде. В этом месте извилистый берег штата Кентукки дугой вдавался в реку. В узком проливе образовались заторы. Льдины громоздились одна на другую, и этот барьер, напоминавший огромный зыбкий плот, заполнял собой почти все пространство между обоими берегами.

Элиза сразу поняла, что о пароме нечего и думать, и вошла в стоявшую на берегу небольшую гостиницу.

Хозяйка, хлопотавшая у плиты, на которой что-то шипело и жарилось, услышала нежный и жалобный голос Элизы и выпрямилась, не выпуская вилки из рук.

– Вам что? – спросила она.

– Скажите, есть тут паром или лодка? Мне нужно попасть в Б., на тот берег.

– Какие там лодки! Они теперь уже не ходят, – ответила женщина, но, заметив, какой разочарованный и удрученный стал вид у Элизы, спросила: – Вам надо на ту сторону? Кто-нибудь заболел? Вы торопитесь?

– У меня ребенок в опасности, – сказала Элиза. – Я узнала об этом только вчера вечером и сегодня весь день была в дороге, думала попасть на паром.

– Вот беда-то! – воскликнула женщина, материнское сердце которой сразу откликнулось на чужое горе. – Не могу вам не посочувствовать… Соломон! – крикнула она, выглянув в окно.

В дверях небольшого сарая появился человек в кожаном фартуке и с запачканными руками.

– Слушай, Сол, – обратилась к нему женщина, – поедут сегодня на тот берег?

– Говорят, опасно очень, но все-таки хотят попробовать, – ответил Сол.

– Здесь есть один фермер, который собирался ехать в Огайо с овощами, если только река позволит. Он придет сюда к ужину, так что советую вам подождать его… Какой у вас хорошенький мальчик! – добавила она, протягивая Гарри пирожок.

Усталый, измученный ребенок расплакался.

– Бедняжка ты мой! Он никогда столько не ходил, а я ему и поспать не дала! – вздохнула Элиза.

– Уложите его в этой комнате, – сказала женщина, отворяя дверь в маленькую спальню, где стояла удобная кровать.

Элиза положила на нее усталого мальчика, взяла его руки в свои и не отходила от него до тех пор, пока он не заснул. О своем отдыхе она и не думала. Мысль о погоне жгла ее огнем, побуждая идти дальше, и она с тоской смотрела на угрюмую, бурную реку, которая лежала между ней и свободой.

А теперь мы на время покинем Элизу и посмотрим, что делают ее преследователи.

Хотя миссис Шелби и обещала не задерживать обеда, но, как говорит старая пословица, «один в поле не воин». Соответствующее распоряжение было отдано в присутствии Гейли и доведено до сведения тетушки Хлои. Однако эта важная особа, выслушав по меньшей мере пятерых юных посланцев, вместо ответа сердито фыркнула, вскинула голову и продолжала свое дело с необычайной для нее медлительностью и кропотливостью.

По каким-то непонятным причинам у всей прислуги создалось впечатление, что хозяйка не будет очень сетовать на задержку, и приходилось только дивиться, сколько всяких помех замедляло ход дела! Одно злосчастное существо ухитрилось опрокинуть соус, и соус пришлось делать de novo^[3] с должной тщательностью и с соблюдением сложнейших правил его изготовления. Тетушка Хлоя не сводила с него глаз, еле-еле помешивая в кастрюле ложкой, на все просьбы поторопиться строго отвечала, что «она не собирается подавать на стол недоваренный соус по милости тех, кому понадобилось кого-то ловить». Другой из ее подручных упал с ведром, и к колодцу пришлось идти второй раз. Третий пролил масло. Время от времени на кухню прибегал кто-нибудь и, хихикая, сообщал, что «мистер Гейли сам не свой, не сидится ему на стуле, ходит взад и вперед, то в окно взглянет, то на веранду выбежит».

– И поделом! – негодовала тетушка Хлоя. – Сейчас сам не свой, а дальше ему еще хуже будет, если не образумится. Владыка небесный когда-нибудь спросит с него за все грехи, посмотрим, что он тогда запоет!

– Быть ему в аду, это как пить дать! – сказал маленький Джейк.

– Туда ему и дорога, – мрачно подтвердила тетушка Хлоя. – Сколько сердец из-за него кровью обливается! Попомните мое слово, – и она подняла руку, в которой держала ложку, – все сбудется по Писанию, как нам мистер Джордж читал: души убиенных плачут пред жертвенником и взывают к Господу об отмщении! И настанет час, когда Господь услышит их! Услышит!

Тетушку Хлою, пользовавшуюся большим уважением на кухне, всегда слушали с открытым ртом, и теперь, когда обед был уже подан, все внимали на свободе ее словам и по мере сил участвовали в беседе.

– Гореть такому на вечном огне! Ведь правда? – сказал Энди.

– Вот бы полюбоваться, как это будет! – воскликнул Джейк.

– Дети! – раздался голос.

И, услышав его, все вздрогнули. Это был дядя Том, который, остановившись в дверях, слушал их разговор.

– Дети, – повторил он, – вы сами не знаете, о чем говорите. «Вечность» – страшное слово, дети мои. О ней и думать нельзя без ужаса. Вечные мучения. Этого никому нельзя пожелать.

– Такие кровопийцы не в счет, – сказал Энди. – Им, злодеям, все этого желают.

– Сама природа против них вопиет, – сказала тетушка Хлоя. – Разве они не продают младенцев, не отрывают их от материнской груди? И постарше ребятишек тоже продают, те плачут, цепляются за материнскую юбку, а этим извергам хоть бы что – отнимут у матери и продадут. А разве им не приходилось разлучать жену с мужем? – Тетушка Хлоя всхлипнула – Ведь это все равно, что жизни человека лишить. Им-то горя мало – веселятся, вино пьют, трубочку покуривают. Если и сатане до них дела нет, так зачем он тогда нужен! – Она закрыла лицо клетчатым передником и заплакала навзрыд.

– Священное Писание говорит: молись за врагов своих, – сказал дядя Том.

– Молись за врагов! – воскликнула тетушка Хлоя. – Нет! Это мне не по силам. Не могу я за них молиться!

– Ты говоришь, Хлоя, «сама природа против них вопиет». Да, природа сильна в нас, но милость господня преодолеет и ее. Ты только подумай, какая у него душа, у этого человека, и благодари Бога, что он сотворил тебя иной. Да пусть меня продадут еще десять раз, только бы мне не иметь его грехов на совести!..

– Я тоже так думаю, – сказал Джейк. – А ты, Энди?

Энди пожал плечами и недоуменно свистнул.

– Хорошо, что хозяин никуда не уехал сегодня, – продолжал Том. – Мне было бы очень тяжело перенести это, тяжелее, чем то, что меня продали. Правда, ему-то легче бы уехать. А каково мне? Ведь я его с детских лет знаю… Все-таки повидались мы с ним, и теперь я покорился воле божией. Хозяин наш ничего другого не мог поделать и рассудил правильно. Боюсь я только, как бы тут без меня не пошло все прахом. Ведь он не станет приглядывать за каждой мелочью, входить во все, как я входил. Народ у нас неплохой, только очень уж беспечный. Вот я о чем тревожусь.