Гарик Торосян
Армейские записки. Начало
Нетерпеливый читатель может смело пропустить главу. Как и описание встречи князя Андрея Болконского с дубом – решительно никакой полезной информации не несёт.
Охота на тигра
(ариозо в прозе, Или лирически-аллегорическое)
Каждому, кто хоть раз смотрел "в мире животных", известно, что рёв тигра – самый громкий звук в живой природе. Сразу после слона, детского "купи-и-и!" в магазине, соседа с перфоратором и ночных скрипов у соседки через стенку.
В дикой природе рык тигра слышно за 8 км. Кто раз его услышит – не забудет, звук будто исходит из самой дикой глубины звериной сущности и словно разрывает его изнутри.
Опытные охотники расскажут ещё об одном удивительном феномене. О нём писал Луи Буссенар в "Похитителях бриллиантов"; и у подножия горы Килиманджаро, окрашенной багровым на закате, узнал однажды Хемингуэй: невозможно определить место, где находится тигр. Как и направление с расстоянием до зверя.
Ещё хуже, если тигров больше одного в округе завелось. Их рёв, клокочущее рычание и булькающий рокот – накладываясь друг на друга, перекатываются, дробятся и множатся, отражаясь вновь и вновь. Спать спокойно не дают никому – имеющему уши, да услышавшему!
Разумеется, не только вам не спится, и рядом с вами, может даже за спиной, азартно крадётся в ночи такой же охотник, расхититель гробниц, джентльмен удачи, следопыт, заражëнный древней жаждой крови. И горе той жертве, к которой одновременно с двух сторон устремились звероловы!
•••
Для охоты на тигра в армии нужна лишь подушка.
Важно подобрать правильную, тут нельзя ошибиться.
Она не должна быть очень мягкой, но и не должна быть слишком твёрдой.
Наполнитель для подушки бывает разный: перо, лебяжий пух, овечья шерсть, верблюжья, шерсть альпаки, ламы, мериноса, вискоза, хлопок, кашемир. Мех, пряжа, мелиссы листья, шишки хмеля, поролон, солома, сено, синтепон, лузга гречихи, конский волос, полиуретана пена, койра кокоса, велюр, бамбук, вспененный латекс, вставки геля, холлофайбер, комфорель, волокна эвкалипта. Морские водоросли, сатин, полиэстер, ещё раз поролон и снова синтепон, жаккард, шёлк синтетический и натуральный… Да, много всяких! Вот только – есть у нас лишь перьевая, не более того. Зато из пера ку́ры, не гагары там какой-то! От родины гагарьих перьев не дождались. Ни синтепонов, поролонов, ни прочих мериносов. Не водится такое в армии, на флоте тоже не бывает. Что есть, то есть, наш выбор прост и очевиден!
Взять за уголок, встряхнуть, зажать в кулак. Готово! На охоту!
О, сколько раз я падал жертвою невинной этих негодяев, что следопытами зовутся! Юкагир, лесник, выжлятник, зверобой и траппер – им имя легион.
В коллективе, где две сотни человек, из них храпят – стодевяностодевять…секрет лишь в том, чтоб первому уснуть. Одна проблема – как пóходя не стать невольной жертвой ночной забавы идиотов?
– Ведь я же не храпел, не я был "тигр"! Да блядь, Валера! Ответить за базар? "Пойдем за баню разберемся", скажешь тоже… Ты что, серьёзно?
Ай, больно!
Лазарет.
•••
С тех пор мой по-римски орлиный профиль, с благородной горбинкой, стал похож на обычный куриный греческий. Просто по-викториански выпуклый, безо всякого античного благородства.
Не норманно-тевтонский, а кельтско-франконский.
Из барокко Микеланджело к романтизму Гойя. От истинного вождя апачей к Гойко Митичу.
Впрочем, некоторые утверждают, что мне идёт мой нос, а ночной храп я хитро списываю на искривленную перегородку, а не лишний стакан коньяка вечером, милостиво разрешая будить меня, если начну храпеть. Чем иногда я и пользуюсь, не с благородными целями. Все довольны.
Единственная разница – меня перестали иногда принимать за араба или еврея, и вообще, иностранца, а вот не за кавказца как не принимали, так и не принимают.
Но порой… Я подхожу к зеркалу и силюсь представить, изменилось бы что-то, не облачись мой нос в шинель, будучи перехвачен по дороге из Петербурга в Ригу с фальшивым паспортом?
Ну и да, храпеть я начал после, а не до.
•••
Охота на тигра – резкий удар, обычно по лицу спящего человека. Чаще – подушкой наотмашь, иногда – не только ею.
Обычно оправдывается тем, что спящий храпел. "Тигр" – жертва, храпящий человек.
Лазарет
Бравый матрос Перетëркин
– Можешь мне ногу сломать?
– Бля, ты чё, ебанутый? Иди нахуй!
– А руку можешь?
– …
– Перетёркин, отъебись от человека, а то мы тебе хуй сломаем!
Перетёркин ужасно не хотел служить. Как и все мы. Но он зашёл дальше всех. Вечно всклокоченный, дëрганый, будто под «спидами». Подобное я видел потом в дурке, но Перетёркин был сам по себе шебутной и шибанутый, без всяких препаратов. Он даже спал, как будто в любую секунду ждал голос с неба: «встань и беги».
В конце концов он всем надоел, мы решили сломать ему ногу.
– Сука, ровно клади! Нет, бля, не поворачивай костью на изгиб, а то спружинит и не сломается! На, закуси полотенце.
– Да какое полотенце? Я ж его порву, как Тузик грелку! Надо деревяшку! – Перетёркин вскочил с кровати (рундука) побежал на улицу. Мы наблюдали в окно, как он пытается сломать ветку, потом, заметив на ней ягоды, начал их жрать горстями, но, поскольку на одном месте находиться долго не мог, оторвал её и потащил. Ветка в человеческий рост, с листвой и «урожаем» серебристых ягод, мелких, душистых, в это время года почти несъедобных из-за терпкости. Мы называли дерево: паслён, маслина, иногда олива. Никакой оливой, конечно, оно не было: лох серебристый. Ветка застряла в двери. Дурак нёс её в зубах.
– Пацаны, из оливок можно чётки сделать! А из палки вырежу трость!
– Ебанько, ногу ломать будем или что? Вынеси нахуй метлу и иди сюда, а то мы сейчас тебе уши отломаем!
В итоге он снова укладывается, вытягивает ногу.
План был таков: рундуки, то бишь кровати, в палате двухъярусные, Перетëркин ложится внизу, кладёт ногу на соседний рундук, с верхнего яруса прыгает Славкó. Хрясь. Пополам.
Славон весит за сотню кг, на второму году его будет решительно не узнать, он вытянется и похудеет, станет рослым красавцем, кровь с молоком, спокойным и уверенным в себе. Он откуда-то с Волыни, говорит со странным для нас акцентом, на каком-то неясном диалекте. Сейчас он пока стеснительный, прыщавый, толстый, отзывается на Кабана и на Борова, а на Дабона категорически обижается. Вроде как, в их местности это значит: "кастрированный хряк". Прицепившиеся к нему Кабан и Боров его не обижали, для него эти слова ничего не означали. Поначалу он едва понимал нас, как и мы его, но молодость, взаимное любопытство и доброжелательность Славкá помогла быстро наладить контакт.
Славон прыгает, Перетëркин отдëргивает ногу, Славко с грохотом валится оземь, с размаху заезжает кому-то из любопытствующих локтем в глаз, отдавливает мне ногу, головой бьет в пах кого-то стоящего в проходе, ещё кто-то отшатываясь, теряет равновесие, хватается за металлическую стойку кровати, она с грохотом падает сверху на всю эту кучу-малу́. Перетëркин, поджав ноги, как будто ни при чём, сидит, лупает невинными глазами на вызванный им хаос. Надавали по ушам.
<…>
– Перетëтеркин, тише будь, что ноешь?
Поскуливая, качая руку, неуëмный "больной" забежал в палату. Больше никто ему не помогал, но за цирком иронично наблюдали, всё равно делать нечего:
– Так ты руку не сломаешь, надо под другим углом!
– Надо её обернуть мокрым полотенцем, тогда на раз сломается.
– Не полотенцем, а газетой, и в бассейне, а газета на воде должна лежать. И не руку, а ногу.
– А мой батя раз, бухой, захлопывал дверь машины, сломал себе два пальца.
Казавшиеся надёжными способы – тут же испытывались. Беспокойный пациент наловчился ломать рукой кирпичи, до трёх штук. Погнул быльце железной кровати и металлическую раковину в гальюне. Безрезультатно.
Из-за последней попытки дверь в палату висела на одной петле, вторую вырвал с мясом Перетëркин, пытаясь захлопнуть дверь с зажатыми в косяке пальцами.
– Да пиздёж, не мог твой батя пальцы так сломать! Чуть припухли и всë. Меня же скоооро выпишууут!
Он аж подвывать начал в конце фразы.