Гарет Л. Пауэлл
Арсенал ножей

Глава 8
Джонни Шульц

Пока остальные пробирались к шлюзу, мы с Рили Эддисон прокладывали себе путь по разбитому кораблю. Прямой дороги не было: большая часть носовой секции правого борта смялась, сложившиеся гармошкой переборки перекрыли основные коридоры, а передние трюмы были теперь открыты в вакуум. Нам пришлось спуститься в кормовой трюм, чтобы через технический туннель доползти до машинного зала.

Карабкаясь по межпалубным трапам, я радовался, что со мной Эддисон. Мне очень кстати была ее непробиваемая уверенность в себе. Все кругом так быстро посыпалось, что я не успел даже перевести дыхание, не то что разобраться с потерями.

Потратив почти пятнадцать минут, мы сумели без происшествий достичь технического туннеля. Пока Эддисон откручивала винты люка, я через коммуникатор на руке связался с Джилом Дальтоном.

– Мы на месте, – доложил он. – Все в скафандрах, готовы к выходу.

– Отлично. Нам осталось проникнуть в машинный. Найдем Чета – сообщу, как дела.

– Понял. – Его голос, слепленный корабельной системой из сигнала внутришлемного микрофона, звучал монотонно и гулко. – Только один вопрос.

Эддисон отвинтила последний болт и откинула люк, открыв длинный темный ход.

– Скорее, – поторопил я Дальтона.

– Мы собираемся покинуть корабль.

– Да.

– А куда уходим? Разве вокруг не пустой космос?

Вопрос был хорошим. Я в суматохе крушения забыл ввести выживших в курс дела.

– Мы в доступной близости от «Неуемного зуда», – пояснил я. – Можем прыгнуть туда и прорезать вход внутрь, как и планировали, а там уж дожидаться спасателей.

Дальтон что-то ответил, но его голос потонул в шуме помех.

– Извини, не понял, – сказал я.

Опять шум.

– Нет, помехи на связи. Если вы меня слышите, сидите на месте и ждите от нас сигнала.

Эддисон нервно поглядывала на скрипящие стены трюма.

– Если лезть, так сейчас, – заметила она.

Я прервал связь. Палуба под ногами дрожала.

– Давай. – я указал на отверстие. – После вас.

– Ничего подобного, Хосе, – покачала головой Эддисон. – Ты у нас Счастливчик Джонни, ты и лезь первым.

Я состроил ей рожицу и присел, заглядывая в проход. Шириной он был со стальной гроб. По всей длине свисали распахнувшиеся крышки панелей, из них вывалились петли проводов и кабелей.

Все мои инстинкты криком кричали: «Беги отсюда, пока корабль не развалился!» Мне меньше всего на свете хотелось застрять в узкой дыре. Особенно в этой, увешанной проводами и поврежденными трубами, готовыми устроить мне электрошок или ошпарить. Если корабль начнет ломаться, я окажусь в ловушке или меня раздавит, а если не выдержит переборка между нами и носовым трюмом, вряд ли я успею выбраться прежде, чем останусь без воздуха. Будь я один, наверное, с этого места и повернул бы назад. Но я чувствовал на себе взгляд Эддисон.

Я застегнул молнию куртки и пригладил волосы. Потер ладони и прочистил горло.

– Ну хорошо.

Вдохнув, я втиснул голову и плечи в люк. Вытянув вперед руки, в сбившейся, перекрученной куртке, я острее, чем ожидал, прочувствовал тесноту. Но не мог же я теперь струсить. Я пробовал подтягиваться, хватаясь за стенки, однако руки не нашли захвата. Пришлось ползти извиваясь, с опорой на локти.

Преодолев несколько метров, я услышал позади себя возню Эддисон.

– Осторожней тут с решеткой на стене! – крикнул я ей. – Дьявольски горячая.

– Не думай обо мне, – отозвалась она. – Главное, двигайся. Сколько можно разглядывать твои подошвы!

Мы головами вперед вывалились в машинный зал. Драфф лежал в своем гнезде, подогнув под себя все шесть конечностей. Я подполз к нему и тронул ладонью отливающие радугой чешуйки:

– Чет?

Он дернулся от прикосновения – значит, жив.

– Чет, это я, Джонни. Со мной Рили. Мы пришли тебе помочь.

Одна конечность развернулась, как разбуженная змея, подняла ко мне ладонь-лицо. Пальцы раскрылись, показав черные жемчужинки глаз и маленький ротик с чувствительными щупальцами вокруг.

– Джонни…

– Идем, дружище. Корабль разваливается. Надо уходить.

Я обхватил его, попробовал поднять, но такую тяжесть мне в одиночку было не сдвинуть.

– Чет остается, – сказал он.

Я оглянулся на Эддисон и дернул подбородком, призывая ее на помощь.

– Чет остается, – повторил драфф.

– Нельзя Чету остаться, – пропыхтел я. – Если Чет останется, корабль бабах – и Чет умрет.

– Чет уже умирает. Протекает внутри. Скоро сон.

– Нет! – Я еще раз потянул его и, не удержавшись, завалился на спину. – Мы сумеем помочь. Но прежде надо вытащить тебя с корабля.

– Чет не пойдет. Не может двигаться. Слишком большая неисправность внутри. Нельзя починить.

Развернулась еще одна конечность, ее пальцы обхватили мое запястье.

– Но… – хотел возразить я.

– Чет возвращается к Мировому Древу, – перебил он меня. – Работа сделана, теперь отдых. – Он сильнее сжал мне руку. – Ты передашь сообщение.

Я постарался не вырываться из его хватких пальцев.

– Какое сообщение?

– Сообщение другим драффам. – Тело в гнезде совсем обмякло. Чешуйки как будто теряли блеск. – Скажи им: Чет умер.

– Скажем, – ответила Эддисон.

Чет развернул лицо к ней, как кобра, разглядывающая второго нарушителя ее владений.

– Это важно. Скажите им: белые корабли – кузены.

– Что? – смешалась Эддисон.

– Кузены, – настойчиво повторил Чет. – Очень важно сказать.

Его охватила дрожь. Где-то на верхней палубе что-то отвалилось, пустив трещины по потолку над нами.

– Я тебя здесь не брошу, – воскликнул я. – Даже если ты умираешь, я не могу так уйти и оставить тебя.

Пальцы его разжались, и он снова убрал под себя руку. Только ладонь-лицо покачивалась на виду.

– Ты им скажешь?

– Конечно. Но как же ты?

– Я доволен. – Пальцы стали смыкаться вокруг его лица, как лепестки вянущей розы. – Есть гнездо. Хорошее гнездо. Работа сделана. Вся работа сделана. Теперь сон. Спать и видеть Мировое Древо.

Лицо драффа скрылось в неплотно сжатом кулаке и втянулось в глубину гнезда. На палубу струйкой, словно перевернули песочные часы, посыпались пыль и обломки. Что-то упало на спину Чету, прозвенело по его чешуе, но он не отозвался. Я ладонью чувствовал, как замирает его дыхание. Паузы между вдохами увеличивались, пока натужные жужжащие хрипы не стали походить на усталое пыхтение паровой машины с остатками пара.

А потом прекратились.

Я пытался проглотить подступивший к горлу горячий ком отчаяния.

Эддисон тронула меня за плечо:

– Он?..

– Да.

Я убрал ладонь с остывающей спины и рукавом вытер глаза. Потолок над головой издал новый протяжный скрежещущий скрип и прогнулся в одном месте, словно под непомерной тяжестью. Эддисон опасливо взглянула вверх.

– Здесь нельзя оставаться, – сказала она.

Глава 9
Она Судак

От удара флайера о волны меня мотнуло так, что ремни впились в тело, выбив дух и соображение. На несколько секунд я забыла, где я и что происходит. Потом в кабину хлынула морская вода, и ужас привел меня в чувство. Мы тонули, а мужчины и женщины вокруг меня и не думали спасаться. Я попробовала заорать на них, но сама себя не услышала из-за дыхательной маски и шума потока.

Мы были далеко в океане, за краем континентального шельфа. Если уйдем здесь под воду, тяжесть флайера увлечет нас на самое дно – и даже дыхательные маски не спасут от нарастающего давления на такой глубине.

Я захлебнулась вдохом, чувствуя, как флайер заваливается набок, а вода, подступив к ногам, пропитывает штанины тюремной робы. Через несколько секунд мы целиком оказались под водой. Я машинально задержала дыхание. Уши заполнил гул. Маска защищала глаза, и я видела, что остальные по-прежнему неподвижно сидят на местах. Да что это с ними?

Желудок потерял вес – началось падение. Мы словно застряли в кабине затопленного лифта и проваливались в глубокую темную шахту. Я принялась раскачиваться взад-вперед в надежде растянуть прижавшие меня к сиденью ремни. Если бы успеть высвободиться, вылезти через люк и толкнуться к поверхности…

На нас легла тень, и сердце у меня в груди будто запнулось. Нас поглощал черный зев какого-то морского чудовища. Я видела, как мимо скользнули края пасти. Еще несколько секунд мы падали в непроглядной тьме, а потом с лязгом остановились.

Загорелись лампы, осветив кабину. Она опрокинулась, и мы повисли на ремнях – вниз головой. В люк я видела, что лежим мы на плоской поверхности. Послышался стук и бурчание насосов, и вода стала отступать. Ноги обсохли первыми, за ними бедра и руки. Кожу кололи иголочки холода.

Наконец освободилась и голова. Люди отстегивались и выбирались в люк, за которым их встречали дружеские объятия.

Женщина, сидевшая напротив, распустила мои ремни и вытащила меня из кресла, хохотнув:

– Неплохо прокатились, да?

Она подтолкнула меня к люку, и я выползла на четвереньках – на знакомые палубные пластины.

Передо мной стоял офицер в форме Конгломерата. Когда я поднялась на подгибающихся ногах, он отчетливо отсалютовал:

– Добро пожаловать. Я командор флота Вронский. Вы понимаете, где находитесь?

Я обвела взглядом стены:

– Предположительно, в носовом челночном отсеке фрегата класса «гиена».

– Отлично, капитан, – одобрительно кивнул он. – Совершенно верно.

Группа, устроившая мне побег, стягивала маски и очки. Десант Конгломерата выстроился у люка, ведущего из отсека в основную часть корабля.

– Но что вы делаете здесь, внизу? – спросила я, и мои руки задрожали от отсроченного шока и распада выплеснутого в кровь адреналина. – Какого черта «гиена» торчит посреди океана? И на кой нам понадобилось разбиться, чтобы добраться сюда?

– Извиняюсь за некоторую грубость доставки, – сказал Вронский, склонив голову. – Смерть буквально дышала нам в спину. Как только была назначена дата вашей казни, мы поняли, что должны вас вытащить.

Я сжала кулаки, чтобы прекратить дрожь. Морская вода капала с костяшек пальцев.

– Стрелять в священника было необязательно.

– В какого священника?

– Со мной в камере находился военный капеллан, – пояснила я, вспоминая, как смертельная пуля разворачивает беднягу вокруг себя. – Незачем было его убивать.

Вронский нахмурился:

– Нельзя было оставлять свидетелей. Но если вам от этого будет легче, ваш капеллан умер на своем посту ради блага Конгломерата. Уверен, его боги охотно его примут. Что до вас, история запомнит вашу гибель при неудачной попытке побега. Флайер разбился в море. Если станут искать, обнаружат его обломки на дне, но тела – ваши и ваших сообщников – окажутся унесены течением.

По его кивку десантник шагнул вперед и набросил мне на плечи полотенце.

– Теперь позвольте проводить вас вниз, – сказал он, – и давайте подыщем вам сухую одежду.

Двое десантников провели меня внутрь судна. «Гиены» невелики, их трапы и помещения гораздо теснее, чем я привыкла на «ятагане», которым командовала большую часть своей службы. И все же приятно было снова оказаться на военном корабле. Знакомая форма, знакомое оборудование, и даже воздух так же навязчиво и привычно пахнет горячим металлом, свежей краской, сапожной мазью и потом.

Мне выделили каюту, где дали время принять душ и переодеться в хрусткую форму капитана и оставленные на рундуке ботинки. Я не носила капитанского мундира с тех пор, как бежала из рубки «Праведного гнева» после пелапатарнского инцидента. И уж конечно, мне не позволили предстать в мундире перед судом, заменив его неряшливой тюремной робой. А теперь шершавая материя, жесткий воротничок и тяжесть знаков различия напомнили мне то, что я четыре года пыталась вычеркнуть из памяти.

Приведя себя в порядок, я изучила свое отражение в зеркале на внутренней стороне двери. Но вместо той себя, от кого я отказалась в конце войны, – более молодой версии, с которой мысленно так и не рассталась, – увидела новое лицо, лицо поэтессы в непривычной и неуместной военной форме.

Пока я разглядывала это полузнакомое лицо, в углу зеркала появилось другое. Золотистая кожа, андрогинные и поразительно чувственные черты, полные губы и прикрытые веками глаза, смотревшие на меня с надменностью юного бога.

– Добрый день, – поздоровалась я. – Как тебя зовут?

Лицо улыбнулось.

– Фрегат Конгломерата «Запутанность». Разрешите приветствовать вас на борту.

– Благодарю. – Я запустила палец за воротничок, стараясь поправить его поудобнее. – Мое имя ты, как я понимаю, уже знаешь?

– Конечно, – чуть заметно склонила голову аватара. – Но какое обращение вы бы предпочли?

Уместный вопрос. Для всего мира военная преступница Аннелида Дил погибла при крушении флайера.

Я встретила собственный взгляд в отражении зеркала.

– Можно ли мне остаться Оной Судак?

– Не вижу причин возражать.

– Хорошо.

Это имя я выбрала сама и была поэтессой три года – от битвы Пелапатарна до момента, когда сдалась властям Конгломерата.

– Тогда я буду обращаться к вам «капитан Судак».

– Спасибо.

Я одернула подол кителя, расправила складки.

– Прости, – продолжила я, – но «Запутанность» мне не припоминается. Ты служила во время войны?

– На этапе конфликта я была приписана к разведке. – Златокожая аватара лениво повела рукой. – Но об этом не имею права рассказывать.

– Ты и сейчас действуешь в том же качестве? То есть работаешь на разведслужбу Конгломерата?

Пухлые губы изогнулись в озорной улыбке.

– Думается мне, вы уже и сами догадались?

Бойцы ждали меня в коридоре. При виде мундира они вытянулись по стойке смирно, и я ответила на их приветствия.

– Проводите меня к командору, – приказала я.

Глава 10
Сал Констанц

Мы дошли до порта, как раз когда «Злая Собака» заходила на посадку.

– Хорошо смотришься, – заметила я, глядя, как она зависла над ограждением периметра.

Тяжелый крейсер, подсвеченный снизу посадочными огнями, напоминал огромную бронзовую пулю, только ее плавные обводы были нарушены пузырями первичных и вторичных сенсорных установок и орудийных систем. Своей десятитысячетонной тушей она распугала мелкие гражданские суденышки.

– Хорошо? Что значит «хорошо»? – Взвизгнув гравиустановкой, она медленно ложилась на бетон. – Пора бы тебе усвоить, что я выгляжу великолепно!

В нескольких метрах от поля она спустила грузовую платформу. Мы с Альвой Клэй прошли по асфальту, заслоняя глаза от пыли и крупных песчинок, выбитых ее гравиустановкой, и шагнули на площадку.

По краям летного поля столпились ротозеи, привлеченные размерами «Злой Собаки». Лайнеры и торговые суда, доставлявшие в систему туристов и товары, бывали и масштабнее, однако редко входили в атмосферу, предпочитая отсылать свой груз на планету орбитальными челноками. Зрелище нависшего над портом тяжелого крейсера было здесь внове и стало бесплатным аттракционом для зевак.

Я им помахала.

Клэй показала им средний палец.

А потом мы поднялись на корабль, и я наконец позволила себе расслабиться. Три дня в пыли и зное пустыни я чувствовала раздражение и держалась настороже. А сейчас, в жилых помещениях «Собаки», напряжение отступало, как разжимается тугой кулак.

Клэй, буркнув, что честно заслужила несколько часов в койке, ушла. Я, оставшись одна, содрала с себя пропитанное пылью тряпье, сбросила очки и шарф и отправилась в свою каюту нагишом, наслаждаясь прохладным воздухом из кондиционера.

Позже, надев старую уютную рабочую форму и привычную бейсболку, я сунулась на камбуз, где застала Престона Мендереса, поедавшего овсяные хлопья в отсветах экрана цифрового учебника.

– С возвращением, капитан.

Престон сменил Джорджа на посту судового медика. К сожалению, он добился места мошенническим путем и не мог похвастать ни опытом, ни знаниями. Разрешение остаться на борту он получил с условием, что станет прилежно учиться и доведет свою квалификацию до положенного уровня. И еще потому, что я чувствовала себя в ответе за парня – после того как во избежание новых потерь в Галерее всадила снаряд в голову его папаши.

У стойки я налила себе чашку кофе и сказала Престону:

– Думаю, пора тебе как следует познакомиться с кораблем.

Он ответил мне озадаченным взглядом:

– По-моему, я уже выучил, где тут что.

Кофе был горячим и крепким, ничего подобного на оставленной планете мне пробовать не доводилось.

– Я говорю о другом.

Позвав Престона, я провела его по баранке с каютами, опоясавшей «талию» «Собаки», до маленького, не всеми используемого трапа «наверх», во внутренности корабля.

– Что там?

– Подожди, увидишь.

Металлические перекладины привели нас в складское помещение, где раньше хранилось снаряжение приписанных к кораблю десантников. Теперь «Собака» использовала его для своих целей. Когда мы поднялись по трапу, загоревшиеся лампы осветили обширное внутреннее пространство. Вдоль белых стен тянулся двойной ряд полок, такой же двойной ряд витрин шел по центру, и все полки были заняты.

Престон завертелся, озираясь вокруг:

– Что здесь?

– Зал трофеев «Злой Собаки».

– Зал трофеев?

На дальней стене загорелся экран с корабельной аватарой. Этим утром она предстала в режиме богини, со светящейся смуглой кожей, с длинной, украшенной самоцветами серьгой в ухе и вплетенными в темные кудри золотыми нитями.

– Я бы выразилась иначе, – сказала она.

Престон разглядывал содержимое ближайшей витрины.

– Что это?

Перед ним лежал зубчатый осколок закопченного стекла, выставленный на пурпурной шелковой подушечке под прозрачной крышкой.

– Часть бывшего витражного окна в соборе Гавани Мораг, – пояснила «Злая Собака».

– Гавань Мораг? – нахмурился Престон. – Та, которую разбомбили в начале войны?

– Это была моя первая боевая операция.

– А здесь? – Он повернулся к следующей полке с кучкой блестящих серебряных жетонов, какие цепляют к собачьим ошейникам.

– В сражении у Ворот Измены я перевозила войска.

– И все это…

– Осталось от погибших.

Престон обвел комнату взглядом. С места, где мы стояли, видны были витрины с неразорвавшимися гранатами, старыми снарядными ящиками, ржавыми кортиками, детским плюшевым кроликом, боевой перчаткой со встроенным огнеметом и еще несколько предметов, не определявшихся с первой догадки.

– А остальное? – спросил он. – Все это сувениры твоей карьеры?

«Злая Собака» потупила взор:

– Нет, это не сувениры.

– А что же?

– Памятки, напоминание.

– Не вижу разницы.

Аватара прихлопнула в ладоши:

– Тебе видна предпоследняя полка?

– Та, на которой цветочный горшок?

– Это росток дерева. Он живой. Через несколько лет придется пересадить в контейнер побольше.

Я уже бывала в этой комнате и знала символическое значение каждого из выставленных здесь предметов. Сейчас я попыталась взглянуть на саженец глазами Престона: голубовато-розовый стволик ростом с тюльпан, с нераскрывшимся бутоном на верхушке. По всей его длине дрожали тонкие волоски, а простой стеклянный террариум защищал росток от пересушенного кондиционированием воздуха.

– А он что представляет? – спросил Престон.

– Ты видишь перед собой одного из немногих уцелевших представителей пелапатарнских джунглей, – ответила «Злая Собака».

У мальчишки глаза полезли на лоб.

– Это мыслящее дерево? Я думал, они все погибли.

– Стараниями моих родичей и моими – почти все.

– Так эта комната…

– Памятник моего позора. Здесь представлены все причины моего ухода из флота Конгломерата.

Последняя полка была новой. На ней в прозрачном стеклянном кубе блестела крошечная серебряная искорка.

– А это что?

– Мне не хотелось бы говорить.

– Но…

– Мне кажется, ты еще не готов.

У Престона покраснели щеки.

– К чему не готов? Я не ребенок!

– Тем не менее я полагаю, с твоей стороны было бы неразумно настаивать на объяснении.

У парня покраснело все лицо – от стыда и негодования. Он обернулся ко мне в поисках поддержки, но я только плечами пожала:

– Тебе решать.

«Злая Собака» мрачно взглянула на меня со стены.

– Ты бы лучше посоветовалась, прежде чем вести его сюда, – сказала она.

Я второй раз пожала плечами:

– Рано или поздно это должно было случиться.

– Позже было бы предпочтительней.

– Нет, я думаю, ему нужно с этим встретиться.

Престон слушал с плохо скрываемым нетерпением.

– С чем встретиться? – спросил он. – Что вы от меня утаиваете?

«Злая Собака» на экране закатила прекрасные глаза.

– Да ради бога! – проговорила она. – Престон, это чешуйка серебряной краски с обшивки «ятагана» твоего отца. Она отлетела от корпуса, когда мы бурили в нем дыру, чтобы убить его одиночным снарядом в голову.

Все замерло. Престон заморгал. Беззвучно открыл и закрыл рот. Пальцы его повисших рук сжались в кулаки. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

У меня самой частил пульс.

– Мы не первый месяц молчим об этом, – выдавила из себя я.

Ответом мне был лишь полный ужаса взгляд. Я протянула руку к плечу мальчишки, но он отшатнулся.

– Престон…

Он развернулся и с шумом скатился по металлическим ступеням трапа, а когда скрылся, «Злая Собака» издала вздох и произнесла:

– Думаю, теперь мы квиты.

Пришла моя очередь удивиться.

– Чем он заслужил такое обращение?

– А ты забыла? – Она вздернула подбородок. – На станции Камроз, впервые явившись на корабль, он назвал меня древностью.

– С тех пор год прошел! – схватилась я за голову.

– Все равно напрасно он это сказал.

Я взвесила на ладонях стеклянный куб.

– Знаешь, иногда ты бываешь настоящей стервой.

«Злая Собака» не смутилась.

– Он первый начал, – надувшись, заявила она.

Я подняла куб с серебряной искоркой выше.

– Могла бы сообщить ему помягче. Я собиралась поговорить с ним о том, что случилось, удостовериться, что он с этим справился. Так нет, тебе надо было ткнуть его носом.

Корабельная аватара подняла брови:

– Ты хочешь сказать, я виновата?

– Могла бы не переть напролом.

– Я – военный корабль, капитан. «Переть напролом» – моя работа. – Она изобразила обиженную мину. – А теперь не вернешь ли мой куб на место?

– О, именно на место и верну, не сомневайся.

– Как это понимать?

– А так, что я выброшу его из шлюза. Престону сейчас совсем ни к чему мысль, что эта штука на борту.

Я шагнула к трапу. За моей спиной «Злая Собака» окликнула:

– Подожди!

– И не желаю больше об этом говорить.

– Я тоже. – Ее тон изменился, стал деловитым. – Я приняла сигнал с Камроз.

У меня замерло сердце. За две недели я привыкла к самостоятельности и свободе вести корабль, куда мне вздумается. Вызов из дома мог означать только, что этой свободе конец и меня возвращают на службу.

Забыв о гневе, я поставила стеклянный куб на полку.

– Дай связь.