Ганс Айзенк
Эксперимент. Самые жестокие исследования в психологии

© Г. Айзенк, К. Бартол, 2021

© Перевод: В. В. Гуринович, А. Боричев, А. Можаев, Л. Ордановская

© ООО «Агентство Алгоритм», 2021

* * *

Психология: Смысл и бессмыслица

1956 г.

Детекторы лжи и сыворотки правды

Если правда, что на небесах и на земле существуют такие вещи, которые и не снились нашей философии, то несомненно, в равной степени, последней грезятся такие вещи, которые на небесах или на земле не существуют. Среди этих вымыслов воображения – такие разные понятия, как философский камень, служивший для превращения неблагородных металлов в золото; эдипов комплекс, подразумевавший превращение человека в дерганого неврастеника; гурии, чья красота и сладострастная чувственность предназначались для успокоения мусульманского воина, отдавшего жизнь в борьбе за веру в пророка; архетипы Юнга, предназначенные для того, чтобы мучить наше современное сознание мистическими напоминаниями о мудрости наследованной, сознательно или бессознательно от ушедших поколений.

Немного более научно доказуемым фактом, чем вся эта ложь, является довольно странное явление, достаточно широко изучавшееся в последнее время, под общим названием психосоматические расстройства. Под этой малопонятной фразой подразумеваются просто некоторые расстройства тела, или сомы, которые могут быть вызваны психологическими событиями, такими как сильные эмоции, и, следовательно, излечение от соматических расстройств может быть достигнуто прежде всего психологической «очисткой». Эта настойчивость на тесной взаимосвязи между телом и сознанием и взаимодействии между ними рассматривается как самая современная тенденция. Часто открытие того, что многие люди рассматривают как жизненно важную истину в медицине, приписывается Фрейду и психоаналитикам.

Это не исторический взгляд на факты. Общая теория психосоматического взаимодействия стара, по меньшей мере, так же, как человеческие размышления о сознании и материи, и в этих современных теориях можно отыскать весьма немногое из того, что может быть найдено у греческих или даже более ранних философов. Также нет ничего нового в особенном применении принципов, связанных с медицинской диагностикой и лечением. Чтобы привести только один пример, мы можем рассмотреть историю, изложенную в хорошо известном персидском произведении «Ахлак-и-Джалали» в XV веке. Автор рассказывает, как великий доктор Рашез был вызван в Трансоксиану для осмотра Амира Мансура, страдавшего ревматизмом суставов, который придворные медики вылечить не могли. Подойдя к реке Оксус, Рашез отказался переправиться через нее в предоставленной лодке, потому что она была слишком маленькой и хрупкой. Посланники царя связали его по рукам и ногам, бросили в лодку и силой перевезли через реку. Рашез объяснил им причину своего сопротивления: он, дескать, знает о том, как многие тысячи людей каждый год безопасно пересекают реку. Но случись ему утонуть, люди говорили бы, каким глупцом он был, подвергнув себя такому риску по собственной воле, а вот если бы он погиб, когда его перевозили через реку силой, то люди бы не осуждали, а жалели его.

Достигнув Бухары, Рашез перепробовал различные способы лечения Амира, но безуспешно. Наконец, он сказал царю: «Завтра я попробую новое лечение, но это будет стоить тебе твоего лучшего коня и лучшего мула из твоих конюшен». Животные были предоставлены в его распоряжение. Рашез привел Амира в натопленную баню за городом, привязал оседланных и взнузданных коня и мула снаружи и наедине со своим пациентом вошел в парилку. Затем он вынул нож и стал обвинять Амира, напомнив тому об унижении, которому он, Рашез, подвергся, когда был насильно перевезен через Оксус. Он угрожал в отместку за это лишить Амира жизни. Амир был взбешен, и в результате – отчасти от страха, отчасти от ярости – он встал на ноги. Рашез мгновенно выскочил наружу, где его ждал слуга с лошадью и мулом, поскакал во весь опор и не останавливался, пока не пересек Оксус и не достиг Мерва, откуда написал Амиру следующее: «Да продлится жизнь царя во здравии и власти! Согласно моему обязательству я лечил тебя, стараясь изо всех сил. Однако из-за недостатка природного тепла это лечение сильно затянулось, поэтому я предоставил его психотерапии, и когда нездоровые настроения подверглись достаточному воздействию в бане, я намеренно спровоцировал тебя на усиление природного тепла, вызвав таким образом значительную силу, чтобы устранить уже смягченные умонастроения. Но встречаться нам впредь было бы неблагоразумно».

Этот пример «психотерапии» в подлиннике книги был назван действительно так и закончился не меньшим вознаграждением материального плана, чем это бывает в современной психотерапии. Амир, обрадованный вернувшимся здоровьем и возможностью свободно передвигаться, одарил Рашеза почетным халатом, мантией, тюрбаном, рабами и прекрасными рабынями, конем со всей сбруей и вдобавок назначил ему ежегодное жалованье в 2000 золотых динаров и 200 мер^[1] зерна.

Очень похожая история рассказана величайшим мусульманским врачом Авиценной, родившимся приблизительно в 980 году, в его редком и неопубликованном сочинении «Книга происхождения и возвращения». В этом случае пациентом была женщина из домочадцев царя, которая, накрывая на стол, неудачно согнулась и ее поразил внезапный ревматический приступ суставов так, что не смогла принять вертикальное положение. Царский врач, которому было поручено вылечить ее и который не имел под руками лекарств, обратился к помощи психотерапии (снова автор называет ее именно так). Он призвал на помощь «чувство стыда» и стал снимать с женщины одежду. Тогда, по словам автора: «…в ней произошла вспышка гнева, которая устранила ревматические симптомы», и она выпрямилась, совершенно излеченная.

Примеры подобного рода можно привести из исторических документов многих стран. Все они говорят о том, что знания об основных принципах, управляющих связью тела с сознанием, существовали с незапамятных времен. Один из таких принципов лежит в основе современного метода обнаружения лжи. И хотя это достижение мы приписываем современности, на самом деле подобные методы были известны за сотни и даже тысячи лет до нашего времени и применялись людьми, к которым мы относимся, как к неграмотным дикарям.

Подобное применение, за которое ручаются современные антропологи, уходит во времена, находящиеся за пределами человеческой памяти. Использовавшийся способ можно проиллюстрировать следующим примером. Был убит вождь племени. В его смерти подозревались пять человек, которым он в прошлом нанес вред. Каким образом можно было найти виновного? Племя выстроилось в виде огромного полукруга на берегу реки. Пятеро обвиняемых стояли лицом к племени и спиной к реке. Колдун, устрашающе одетый и раскрашенный, скакал вокруг под ритмичные удары барабанов. По мере приближения момента истины напряжение неуклонно возрастало. Наконец, танец закончился. Колдун торжественно выложил на пять тарелок, сделанных из пальмовых листьев, рис из чаши. Затем он произнес перед племенем длинную речь о несправедливости убийства вождя и о магии, которая изобличит убийцу. Невиновные, объяснил он, съедят рис без труда. Виновный же, чье преступление так велико, что даже звери и растения не захотят иметь с ним дело, не сможет проглотить и нескольких зерен и таким образом будет разоблачен в своем преступлении. Будучи хорошим практическим психологом, какими является большинство колдунов (если бы они не были таковыми, то не смогли бы долго оставаться в живых!), он снова и снова «вдалбливал» это внушение, вслух перечисляя предыдущие разбирательства, когда данный метод оказывался безошибочным и приводил к признанию. Затем он эффектно передал каждому из обвиняемых его тарелку с рисом. И вот четверо из них стали есть рис, если и без явных признаков удовольствия, то по крайней мере без видимого труда. Но пятый, мертвенно-бледный, едва держась на дрожащих ногах, отчаянно двигал челюстями в тщетной попытке проглотить хотя бы немного риса. Картина вины не могла бы быть красноречивее, и когда его, по приказу колдуна, с трудом поволокли прочь на съедение крокодилам, он во все горло прокричал свое признание.

Использованные в этом случае психологические приемы достаточно ясны. Всем нам известно, как от ужаса во рту пересыхает. Сильное переживание подавляет пищеварение и взаимосвязанное с ним слюноотделение. Без слюны пережевывание и глотание пищи затрудняется или же вообще становится невозможным. Таким образом, мы легко можем представить, что происходило с несчастной жертвой в описанной выше сцене. Зная о собственной вине и суеверно боясь могущества колдуна и его способности установить правду, подозреваемый безусловно верит в те трудности, которые испытывает виновный человек при попытке съесть рис. Таким образом, страх перед последствиями неизбежного разоблачения делает его рот сухим, и осознание этого изменения еще более усиливает его страх в связи с неизбежным разоблачением. Когда рис уже передан ему, то жевать он не в состоянии, и снова субъективное осознание испытываемых при глотании трудностей усиливает его страх, загоняя виновного в замкнутый круг собственных эмоциональных реакций. Какой бы варварской ни казалась эта история, в современных методах обнаружения лжи нет ничего принципиально нового по сравнению с тем, что, несомненно, имеет место в данном случае. Мы можем обнаружить определенные усовершенствования в регистрации проявления эмоций, но, с другой стороны, наши современные методики вызывают гораздо меньше эмоций, чем был способен вызывать колдун, и, в противовес, нет уверенности в том, что наши современные технологии имеют больше преимуществ.

Слюноотделение как показатель эмоции вообще не используется современными специалистами в области обнаружения лжи. В наши дни мы больше обращаем внимание на кровообращение, дыхание и некоторые электрические явления в коже, которые будут описаны в свое время. Несколько менее страшная история, чем о колдуне, может проиллюстрировать, что и эти методы также были хорошо известны тысячу лет назад. Она опять связана с Авиценной и в качестве примера приведена в его шедевре «Канон врачебной науки» в разделе, посвященном любви. Он классифицирует это чувство как умственное или психическое расстройство, наряду с сонливостью, бессонницей, амнезией, манией, гидрофобией, меланхолией и тому подобным. Когда Махмуд из Газны пытался похитить Авиценну (короли и правители в те времена проходили большие расстояния, чтобы воспользоваться услугами хорошего консультанта!), тот спасся бегством и тайно прибыл в город Гиркания на Каспийском море. Родственник правителя этой провинции страдал болезнью, приводившей местных докторов в недоумение. Авиценну попросили высказать свое мнение. Тщательно осмотрев пациента, он попросил помощи кого-нибудь, кто хорошо знал все округи и города провинции и смог бы повторять их названия, пока Авиценна держал руку на пульсе пациента. При упоминании одного из городов он почувствовал, что пульс участился. «Теперь, – сказал он, – мне нужен тот, кто знает все дома, улицы и кварталы этого города». Снова при упоминании определенной улицы появилось изменение пульса, и еще раз, когда были перечислены все члены одной из семей. После этого Авиценна сказал: «Все. Этот юноша влюблен в такую-то девушку, которая живет в таком-то доме, на такой-то улице, в таком-то квартале такого-то города, а лекарство для юноши – это лицо девушки». В выбранный Авиценной счастливый день была торжественно отпразднована свадьба, и лечение завершилось.

В этом случае мы снова имеем пример непроизвольного эмоционального отклика, выдающего тайну, которую по той или иной причине субъект эксперимента хочет скрыть. И этот непроизвольный отклик является сопутствующим элементом сильной эмоции. Тесная взаимосвязь между эмоциями, испытываемыми людьми, и физиологические изменения, происходящие в человеческом теле, являются основой нашей технологии обнаружения лжи. С ней имеют дело, как на экспериментальном, так и на теоретическом уровне, многие психологи и физиологи. Возможно, один из самых известных американских психологов, Уильям Джеймс, брат писателя Генри Джеймса, вместе с норвежским психологом Ланге, дал название закону, который определяет основу, в той или иной форме, большинства современных работ в области эмоций. Этот закон Джеймса – Ланге «переворачивает» то, что мы считали нормальным ходом вещей. Что, согласно обычному мнению, происходит, когда мы переживаем эмоцию?

Мы несчастны, следовательно – мы плачем; мы испуганы – и наше сердце бьется чаще; мы в ярости – и надпочечники выделяют адреналин в нашу кровеносную систему. Другими словами, нами осознанно ощущается, что вначале возникает эмоция, а затем приходят сопутствующие физиологические явления. Джеймс и Ланге утверждают, что это означает ставить телегу впереди лошади. В ответ на определенную ситуацию надпочечники выделяют адреналин в кровеносную систему, и поэтому мы чувствуем гнев. В определенной ситуации наше сердце бьется чаще, и это заставляет нас испытывать чувство страха. Определенная ситуация вынуждает нас плакать, и нашим субъективным чувственным ответом на слезы является чувство печали. Другими словами, внешний ситуативный стимул (S) порождает определенные физиологические отклики (страх, адреналин, учащение сердцебиения), которые мы можем обозначить PR. Эти физиологические отклики, в свою очередь, порождают ощущение эмоции (Е). Итак, формула Джеймса – Ланге выглядит следующим образом: S → PR → E, тогда как обычно мы представляем себе существующую последовательность скорее как S → E → PR.

По поводу этой теории ведется множество дискуссий, проводятся эксперименты. К сожалению, очень немногое из сделанного можно расценить как проливающее некоторый свет на эту проблему – проблему связи тела и сознания вообще. Мы можем только решать, что порождает что: эмоция – физиологический отклик или физиологический отклик – эмоцию, выясняя, что из них приходит первым, но сделать этого мы, к сожалению, не можем. Эмоции субъективны. Для определения времени мы должны полагаться на интроспективные сообщения наших субъектов, которые не могут считаться очень точными, особенно когда дело касается долей секунд. С другой стороны, физиологический отклик не является внезапным (есть – нет) событием. Его формирование также требует некоторого времени. Эти трудности наводят на мысль, что тогда как решение, пожалуй, не является невозможным, то оно определенно невозможно лишь в настоящее время. Следовательно, мы можем не обращать особого внимания на этот вопрос. Давайте просто отметим: обнаружено, что эмоциональные события, которые ощущаются индивидуумом, и определенные типы физиологических нарушений, которые подтверждаются записями специального электронного оборудования, всегда происходят вместе. Следовательно, можно использовать данные о появлении одного как доказательство существования другого. По сути дела, это принцип, на котором основано обнаружение лжи. Нет сомнений, что он является совершенно надежным и достаточным научным принципом. Немного позже у нас будет возможность рассмотреть трудности, которые могут возникать при использовании данного принципа.

Прежде всего, давайте выясним точно, чем же являются физиологические реакции, свидетельствующие о наличии эмоции. В значительной степени они могут быть идентифицированы потому, что передаются по специальной части нервной системы. Говоря в общих чертах, мы можем предположить, что люди (а также, конечно, и высшие животные) имеют две нервные системы. Одна, так называемая центральная нервная система, ответственна за передачу импульсов к скелетной мускулатуре. Последняя, в свою очередь, отвечает за выполнение произвольных движений. Удар по мячу, написание сонета, прыжок в озеро или начертание крестика напротив имени кандидата – все это произвольные действия, выполняемые нашим скелетом, кости которого приводятся в движение мышцами, принимающими приказы из коры головного мозга через центральную нервную систему. Вторая же нервная система – более «древняя» и сравнительно независимая от центральной нервной системы. Она называется самонастраивающейся, или вегетативной, нервной системой, которая по сути дела связана с определенными, крайне необходимыми, но неосознаваемыми действиями, поддерживающими наше тело в хорошем состоянии. Мы дышим; наше сердце бьется; осуществляется пищеварение; в нашу кровь выделяются гормоны; количество крови, проходящей через различные части тела, точно регулируется в соответствии с температурой; наш зрачок расширяется и сужается в зависимости от яркости – и все это происходит без какой-либо сознательной регулировки. Это и есть самонастраивающиеся, или вегетативные, отклики, которые так тесно связаны с эмоцией. Некоторые из основных самонастраивающихся изменений, сопровождающих эмоцию, знакомы каждому, и для их обнаружения не требуют измерительных приборов. Эти изменения включают покраснение или бледность лица, чрезмерную потливость, учащение сердечного ритма, сухость во рту, множество неопределенных интуитивных ощущений и так далее. В лабораторных условиях можно наблюдать множество других, более тонких физиологических изменений: повышение кровяного давления, увеличение потребления кислорода, расширение легочных бронхов, увеличение числа красных кровяных телец и тромбоцитов в циркулирующей крови, выделение глюкозы в кровяное русло, секрецию адреналина, снижение электрических характеристик кожи, подавление перистальтики в желудочно-кишечном тракте, увеличение содержания сахара в крови и многие сотни других, достойных упоминания. Большинство из этих изменений явно имеют адаптивное назначение. Основные эмоции вроде страха и гнева обычно являются предшественниками активного действия, которое может быть борьбой или бегством. Для той и другой требуется сильное кровоснабжение. Следовательно, сердце бьется быстрее для удовлетворения предполагаемых потребностей; кровь отливает от желудка, тормозя, таким образом, пищеварение; некоторое количество энергии, запасенной телом, высвобождается в кровь, что делает организм более дееспособным. Кэннон в своей книге «Мудрость тела» во всех подробностях прослеживает способность к адаптации, которую продемонстрировали наши тела при реагировании на срочные ситуации такого рода и которая обязана всем не сознательному мышлению, а обязана всем унаследованной системе реакций, развившейся в течение миллионов лет эволюции.

К сожалению, многие из возникающих таким образом эмоциональных реакций слабо адаптированы к современному обществу. В цивилизованном мире ни драка, ни бегство не являются реакциями, определяющими выживание. Это обобщение не применимо для исключительных обстоятельств, а во время войны в особенности. Реакции, которые были нужны нашим предкам, когда они жили в джунглях, могут снова стать полезными. Но даже это становится все менее и менее справедливым, поскольку современные войны – деперсонализированы, рукопашное сражение заменяется битвой машин. Нет оснований считать, что сильные эмоции и высокая активность самонастраивающейся системы помогают бомбардиру-наводчику тогда, когда он нажатием на кнопку высвобождает ужасную разрушительную силу атомной или водородной бомбы. В действительности сильная эмоция мешает точной психической и мышечной координации, необходимой при выполнении задач подобного рода, требующих квалификации. Большинство людей получают интроспективные подтверждения этого факта из собственного опыта. Остроумная аргументация разрушается сильной эмоцией, когда мы раздражены. Мы не можем рассуждать так же убедительно и логически, как тогда, когда рассматриваем вопрос, будучи невозмутимы. Во время игры сильная эмоция действительно может сделать нас более сильными и менее восприимчивыми к боли или усталости, но она также делает нас менее искусными и интеллектуальными в нашей тактике – мы можем ударить по мячу сильнее, но точность будет страдать.

В целом сильные эмоции могут подготовить нас к примитивному типу борьбы. Грубая сила, выносливость и скорость бегства определяют выживание, но они не только не способны дать нам преимущество в большинстве обстоятельств в том мире, который мы создали за последние несколько столетий, – они часто становятся настоящей помехой. Борьба в зале заседаний совета директоров за контроль над большим предприятием, битва между соперничающими политиками на выборах, сражение с налоговым инспектором за изменение кодового номера или переговоры с работодателем по поводу увеличения заработной платы – все эти современные формы борьбы, заменившие более физические типы, превалируют в ходе человеческой эволюции. Для всех этих форм эмоция скорее помеха, нежели помощь, и мы находимся в печальном положении обратного хода эволюционного процесса и на вызов стараемся дать интеллектуальный, а не эмоциональный ответ. И может, не будет слишком неправдоподобно полагать, что успех в этом повороте хода эволюции вспять может определить наше выживание на планете.

Завершись это обратное движение когда-либо полностью, люди определенно стали бы лучшими лгунами. По многим причинам это, естественно, не было бы в общем благоприятным. Одной из полезных функций эмоции является, несомненно, возможность обнаружения лжи. В известном смысле, конечно, термин «обнаружение лжи» здесь употреблен неправильно. То, что мы регистрируем в действительности, – это наличие некоторого вида эмоционального отклика. Мы интерпретируем его как доказательство лжи, поскольку организовываем ситуацию расследования таким образом, что другие источники эмоции по мере возможности исключаются. При таком способе страх, связанный с определением лжи, вызывает эмоциональный отклик, специфический для виновного человека. Этот отклик отсутствует, когда говорится правда. Следовательно, «обнаружение эмоции» в определенных, специально созданных условиях, становится «обнаружением лжи», но все же остается разбежка между одним и другим. Необходимо принять величайшую предосторожность, как мы вскоре увидим, чтобы обеспечить уверенность в том, что эта разбежка действительно обоснована и что не сделаны ошибочные выводы из правды, обнаруженной так называемым детектором лжи. Возможно, следующий пример сможет прояснить встречающиеся трудности. Предположим, что в случае с попыткой колдуна выявить виновного человека все пятеро невиновны, но один знает, что колдун затаил на него злобу и собирается возложить на него вину за убийство. При таких обстоятельствах будет вполне резонно допустить, что он проявит реакцию такого же типа, как и виновный человек. Следовательно, неспособность этого подозреваемого проглотить рис может быть ошибочно истолкована как признак его вины. Существует несколько возможностей избежать таких просчетов. Мы обсудим их в оставшейся части этой главы.

Теперь мы должны обратиться к измерительным приборам, используемым в современных работах по обнаружению лжи. На обыденном уровне детектор лжи часто представляется как прибор, у которого всякий раз, когда исследуемый человек лжет, звонит колокольчик или вспыхивает лампочка. К сожалению, ничего более определенного и впечатляющего не существует. Определение лжи зависит от вывода, от косвенных доказательств и от соединения большого количества несопоставимых данных. Самая достоверная информация составляется из непрерывной и одновременной записи измерений кровяного давления, пульса и дыхания, происходящих во время обследования подозреваемого. Запись производится измерительным прибором, или полиграфом, который обеспечивает длительную запись физиологических реакций. По существу полиграф состоит из длинного рулона бумаги, протягиваемой с постоянной скоростью, ряд самописцев оставляет на бумаге непрерывную запись своего движения, которое в свою очередь управляется различными измерительными приборами, подключенными к человеку – субъекту обследования. Измерительные приборы подсоединяются к самописцам как электронно, так и механически.

Типичным примером используемого измерительного прибора является так называемый пневмограф, который применяется для регистрации дыхания. Трубка пневмографа, опоясывающая грудную клетку субъекта, состоит из плотно свитой пружины, покрытой тонкой резиновой оболочкой. Один конец трубки загерметизирован, тогда как другой подсоединен к полиграфу посредством небольшого резинового патрубка. Во время теста длина окружности грудной клетки субъекта увеличивается при вдохе и уменьшается при выдохе. Таким образом, при каждом вдохе трубка пневмографа растягивается, а при каждом выдохе – сжимается. Это движение трубки порождает изменения давления внутри нее, которые передаются на полиграф и записываются им.

Нашей первой задачей при реальном обследовании будет наличие тихого, уединенного кабинета для исследований, подключение различных измерительных приборов к субъекту и разъяснение ему общего характера теста. Ему демонстрируют прибор и разъясняют, что он способен определить, говорит ли субъект правду или нет. Ему объясняют также, что прибор записывает определенные физиологические изменения, указывающие на ложь, и то, что аппарат никоим образом не причинит ему никакой физической боли за исключением легкого временного неудобства от манжеты для измерения кровяного давления. Чтобы уменьшить нервозность и напряжение, испытуемому сообщают, что если он говорит правду, то может ни о чем не беспокоиться, поскольку прибор покажет, что он не лжет. Далее ему сообщают, что не будут спрашивать ни о каких его личных делах, или о чем бы то ни было, за исключением расследуемого преступления. Теперь все готово для начала теста.

Первая часть теста преследует практически ту же цель, что и длинная речь уже упоминавшегося колдуна, описывающего предыдущие успехи, которых он достиг при использовании этого специального метода. Современный «эквивалент» колдуна окажется в очень невыгодном положении по той причине, что его слушатели будут намного более скептичны и менее склонны к беспричинным страхам и вере в его могущество, чем примитивные дикари. Следовательно, вместо того, чтобы рассказывать своему субъекту о том, что за чудесный прибор перед ним, современный оператор проводит реальную демонстрацию. Обычно это делается следующим образом. Оператор берет семь или восемь игральных карт и просит субъекта выбрать одну из них, посмотреть на нее и вернуть в колоду. Затем он говорит субъекту, что будет поочередно показывать ему каждую из этих семи или восьми карт и что тот должен всякий раз на вопрос «Та ли это карта, которую вы выбрали?» отвечать «Нет». Ему особо подчеркивается, что даже когда перед ним появится та карта, которую он выбрал, он должен солгать и сказать «нет». Затем оператор приступает к процедуре демонстрации субъекту той или иной карты, в каждом случае получая ответ «нет» и внимательно следя за движениями самописцев полиграфа. В девяноста пяти случаях из ста, когда субъект отвечает «нет» при демонстрации карты, которую он видел до этого, при записи появляется острая разоблачающая реакция его самонастраивающейся системы. Для большей гарантии оператор еще раз полностью повторяет процедуру и затем говорит субъекту, какую из карт тот видел. Он также – и на субъектов, привыкших видеть подобные вещи, производимые при помощи ловкости рук в мюзик-холле, это оказывает значительно большее впечатление – показывает действительные изменения, имеющие место в записи полиграфа в том случае, когда субъект лгал. Таким образом, субъект может видеть собственными глазами, что неподконтрольные ему реакции могут полностью выдать его и что детектор лжи может быть весьма беспощадным прибором для всякого, кто пытается дать ложное представление о любом фактическом обстоятельстве.

Затем субъекту, к этому времени соответствующим образом убежденному, задают ряд вопросов, относящихся к расследуемому преступлению. В зависимости от внешних обстоятельств могут использоваться один или два достаточно разных приема. Первый – это так называемый прием релевантных – нерелевантных вопросов. В этом случае вопросы, не относящиеся к делу, вроде «Вас зовут Джон Смит?» или «Вы родились в Ливерпуле?», задаются вперемешку с вопросами, относящимися к преступлению, такими как «Вы украли кольцо с бриллиантом?» или «Вы стреляли в лорда Эдгвайра?». Этот прием в некоторой степени похож на опыт с игральными картами, когда карта, которую видел субъект, играла роль релевантного вопроса, а другие карты – роль нерелевантных вопросов. Обстоятельством, указывающим на ложь, является различие в физиологической реакции при переходе от нерелевантных вопросов к релевантным. Каковы же главные изменения, указывающие на ложь? Наиболее надежным показателем является одновременное угнетение дыхания и повышение кровяного давления сразу же после ответа субъекта. Однако даже если происходит лишь одна из этих двух реакций, то это достаточно надежный ориентир для эксперта. Иногда на ложь может указывать снижение кровяного давления, случающееся через несколько секунд после того, как субъект дал ложный ответ на вопрос. Более тяжелое дыхание спустя 15–20 секунд после ответа на заданный релевантный вопрос также нередко бывает признаком лжи. Эта физиологическая реакция сопутствует чувству облегчения, вызванному тем, что опасный вопрос пройден с видимой безопасностью, и также может случаться в конце опроса, когда субъекту говорят, что ему больше не будут задавать никаких вопросов. Последним признаком лжи является замедление пульса субъекта немедленно после его ответа на вопрос.

При интерпретации этих реакций должны соблюдаться определенные правила, однако главное существующее правило гласит: чтобы быть признанным в качестве доказательства лжи, физиологический отклик на релевантный вопрос должен полностью отличаться от физиологического отклика на нерелевантный вопрос. Многие люди, хотя и не виновные в расследуемом преступлении, имеют нечистую совесть вообще, это вполне может сделать их нервозными и пугливыми или сильно обострить их эмоциональные реакции. Такие люди демонстрируют значительную физиологическую реактивность даже после нерелевантных вопросов и могут быть признаны лжецами, если это обстоятельство не будет принято во внимание. Характер ответов на нерелевантные вопросы дает для каждого субъекта базис, определяющий характер его реакций в том случае, когда он говорит правду. Ложь можно обнаружить лишь тогда, когда эти отличия явно связаны с релевантными вопросами.