Галина Тевкин
Дракон Воздуха
VI
Мне хочется учиться здесь! Я хочу быть хорошим учеником!
Сколько раз впоследствии повторял я себе эти слова! Тяжело дыша и еле передвигая ноги, я бежал вслед за Наставником в предрассветных сумерках задолго до первого гонга, и заклинанием бились в голове слова: «Я хочу! Я буду!». Я в тысячный раз повторял абрис ставших уже ненавистными знаков и не уставая твердил себе: «Ты можешь! Ты не уронишь лица!». А ведь были и еще дисциплины, были еще интересные вещи, на которые у меня просто не оставалось ни времени, ни сил. Хэ и так очень сердились – она совсем не видела меня: рано поутру Вэнь Чан условным свистом вызывал меня из дома, и после вечернего гонга, почти под звуки колотушек ночной стражи, я возвращался усталый и измученный.
В те первые недели, месяцы в школе у меня не было ни времени, ни сил думать, вспоминать, жалеть о чем бы то ни было. И когда однажды поздно вечером вместо того, чтобы быстро проглотить, не понимая даже, что это, приготовленную Хэ еду и, упав на ложе, провалиться в мгновения быстрого крепкого сна, я медленно, со вкусом, поел и, обращаясь к Хэ, спросил, есть ли какие-то вести из дома, я был удивлен не менее ее.
По какой-то не понятной мне причине само собой подразумевалось, что ни Госпожа Мать, ни я не будем писать друг другу. Но Хэ своими одной ей известными путями узнавала обо всем, что происходило во Дворце. Так, мы знали, что Главная жена продолжает присутствовать на Приемах и Пирах, что одну из своих дочерей она выдала замуж за чиновника Левой стороны[33]. Это, конечно, было бы совсем нехорошо для Дочери Господина, но для дочери Главной жены это была очень почетная партия. И еще много чего такого же глупого передавали Хэ, но главное, что мы – я – знали, что Госпожа Мать хотя по-прежнему и не очень здорова, но любит меня так же сильно, как и раньше, и шлет мне благословения своего любящего сердца.
И вот мы сидели и разговаривали, и я не чувствовал себя усталым и разбитым, вернее, наоборот, когда я возвращался усталый и разбитый, я никак не чувствовал себя – ну, ел, спал, и все, а в этот вечер я именно чувствовал себя бодрым, здоровым, готовым шутить с Хэ, а завтра рано бежать с Вэнь Чаном, а потом писать, считать, снова бежать, делать упражнения на площадке и снова, и снова… Мне это не будет трудно, совсем не трудно.
Может быть, попросить Наставника, сказать ему, что я хочу заниматься чем-то еще? С этими приятными мыслями я уснул.
Назавтра утром Вэнь Чан остановился на берегу озера. Давно уже мы не останавливались тут во время утреннего бега.
– Ты помнишь, – обратился он ко мне, – как ты ждал этого отдыха, как почти падал без сил, какого труда стоило тебе продолжать бежать дальше?! А сегодня посмотри на себя, тебе даже непонятно, почему мы остановились (я на самом деле не понимал, почему он прервал бег, так приятно, вольно было бежать, чувствовать каждую слаженно двигающуюся косточку, мышцу, жилку). Я вижу перед собой человека, который умеет идти к цели. И мне приятно быть наставником такого человека.
Эти слова Вэнь Чана застали меня врасплох. Эта была такая похвала! Но наставник не дал мне времени гордиться и радоваться.
– С сегодняшнего дня ты начнешь заниматься музыкой, – сказал он, перечеркивая все праздничное настроение, охватившее меня после его слов.
Музыка! Я бежал знакомыми тропинками рощи, перепрыгивал через положенные специально поперек пути бревна. Музыка. Я поднимался на пригорки и яростно бежал вниз. Этого только не хватало! Музыка! Я хотел управлять колесницей! На худой конец, стрелять из лука! Мой возраст позволял начать эти занятия! Я знал, что Хао занимается стрельбой, а Тан еще и колесницей управляет наверняка! Я ожесточенно крутил в воздухе палкой, не позволяя Вэнь Чану нанести мне решающий удар. Музыка! Только девочки занимаются музыкой! Все, что угодно, только не музыка!
Чувствительный удар Наставника нарушил мои отчаянные мысли.
– Надеюсь, на остальных занятиях ты будешь более сосредоточенным, – сказал Вэнь Чан и, поклонившись мне, ушел. Я уныло направился к столику, за которым мои приятели – малышня – приготавливались к занятию.
– Твое место не за этим столом, – учитель письменности не дал мне устроиться между ребятишками.
– Ты делаешь успехи, Ли! – громко, очень громко прозвучал голос Главного учителя. Все под навесом повернулись ко мне. Я почтительно поклонился.
– Ты продолжишь занятия здесь, – Главный учитель жезлом указал на стол, среди приветливых лиц кивавших мне учеников радостно улыбался мне навстречу и Хао. Я почтительно поклонился Учителю стола и занял место между Хао и И-цзю.
– Эй, что ты не радуешься? Господин Ли, тебя похвалил Главный учитель! – Хао едва дождался перерыва, чтобы обрушить на меня град вопросов.
– Что случилось? Я никогда еще не видел такого странного мальчишку! Ты очень возгордился? Если тебя перевели за другой стол, это еще не значит, что ты самый умный! Подумаешь!
– Эй, эй, Хао, не торопись, ты не даешь ответить, – мне с трудом удалось остановить поток его становившихся все более обиженными восклицаний. – Послушай, я рад, я очень рад, что буду с тобой, с И-цзю, с другими, – я поклонился окружившим нас ребятам. – Совсем не поэтому… – мне не хотелось об этом говорить, но придется, иначе обидится не только Хао. – Я буду заниматься музыкой, – сказал я, низко опустив голову.
После странного молчания раздался дружный смех. Так я и знал! Я гордо поднял голову. Пусть попробуют смеяться мне в лицо! Но никто не обращал внимания на мои свирепые взгляды. Все продолжали хохотать! Один И-цзю с залитым румянцем нежным лицом молча укоризненно смотрел на меня. Интересно, что будет, если я их побью?!
– Ой, не могу, – Хао утирал глаза рукавом курточки. – Ну, объясните ему кто-нибудь!
Рассудительный Шэнь сделал шаг вперед.
– Дело в том, уважаемый господин Ли, – он подавил вернувшуюся улыбку, – все мы учим музыку! – выпалил он и как-то особенно посмотрел на И-цзю. Тот еще больше смутился.
– Все мы учимся играть на разных инструментах, но не любим говорить об этом, потому что успехи наши весьма незначительны. У всех, кроме И-цзю, очень посредственные способности. А И-цзю, – в голосе Шэня сквозило неподдельное уважение, – он даже умеет петь!
– Да, да, – зашумели все, – И-цзю – прекрасный певец! Не смущайся, И-цзю, никто не умеет так петь, как ты.
Бедный И-цзю окончательно смутился.
– Я учусь играть на литаврах, – Шэнь старался отвлечь внимание от И-цзю. Все опять засмеялись.
– А я учусь играть на трещотках, – неугомонный Хао скорчил пресмешную гримасу.
Все мои сомнения и страхи как ветром сдуло. Еще немного – и я бы принялся смеяться вместе со всеми, но прозвучал колокольчик, и мы поспешили занять места вокруг стола. На занятиях счетом наша группа не изменилась, и это было очень приятно. Позже, после занятий на площадке (и здесь я чувствовал себя гораздо увереннее), Вэнь Чан отвел меня в маленький домик, стоявший довольно далеко в роще.
Всевозможные музыкальные инструменты висели на стенах и стояли прямо на полу домика. Некоторые из них я видел во Дворце, но большинство были мне совсем незнакомы.
– Я привел вам нового ученика, уважаемый Учитель, – обратился Вэнь Чан в эхо комнаты. Налитый жиром, с толстыми лоснящимися щеками человек выкатился почти нам под ноги. В руках он держал шэн[34] и был так похож на этот инструмент, что я с трудом скрыл улыбку.
– Уважаемый господин Учитель проверит тебя и назначит инструмент, на котором ты будешь играть. После этого, Ли, ты можешь возвратиться к себе.
Вэнь Чан поклонился учителю и ушел.
– Что ж, Ли, тебя ведь зовут Ли? И ты никогда не пел и не играл? (Уважаемый учитель не нуждался в моих ответах – он говорил без умолку, перебирая разные инструменты.) Приготовься, – он заставил меня бить палочкой по пустой бамбуковой трубке, потом топать ногами и хлопать в ладоши в такт со своими ударами, потом я дул в маленькие керамические трубочки, потом… я был готов продолжать эту проверку – она даже забавляла меня.
– Достаточно, – сказал уважаемый учитель, еще больше надувая толстые щеки и вытирая вспотевшую голову. – При значительных способностях очень незначительное желание. Но, – он поднял вверх пухлый палец, – занятия музыкой облагораживают! Ты начнешь с накр, – и он указал на стоящие посредине комнаты большие литавры.
– А теперь можешь идти. Я сообщу твоему наставнику, когда будут твои уроки.
Я поклонился и быстро вышел, довольный, что все так хорошо и быстро кончилось. И ведь Шэнь учится играть на литаврах – и ничего!.. Я ускорил шаг. Хотелось поскорее добраться до своей комнаты, до Хэ, рассказать все чудесные подробности этого дня.
Дом учителя музыки был довольно далеко от остальных строений, поэтому, наверное, мы никогда не слышали звуки музыки, а шум наших занятий никогда не нарушал покоя уважаемого учителя. И пока я шел домой, я раз за разом возвращался и к утреннему разговору, и к неожиданному открытию, что все мои товарищи учатся музыке. Я был рад! Я был горд! Я был счастлив! Все эти чувства так явно читались на моем лице, что Хэ засияла, еще не услышав ни одного моего слова, не задав ни одного вопроса. А ей и не надо было спрашивать! Меня буквально распирало желание рассказать!
После того как она решила, что я не голоден, Хэ обратилась ко мне:
– Расскажи все снова, любимый господин Ли, я не все поняла.
– Хэ, что же ты не поняла?
– Ну, почему господин Наставник сказал… что он сказал, мой дорогой Ли? – и мне пришлось вновь и вновь пересказывать умильно глядящей на меня Хэ события этого дня: и кто что сказал, и как посмотрел, и что сделал.
– Госпожа Мать будет счастлива узнать о ваших успехах, молодой господин, – тихо сказала Хэ, устраивая себе ложе на обычном месте у входа в комнату.
В эту ночь, впервые после долгого перерыва, я видел себя во весь опор несущимся на боевой колеснице. Прекрасные кони, иногда они оборачивались, кося на меня пылающими огнем глазами, и тогда сердце мое сжималось от восторга и ужаса, они несли меня вперед и вверх, все дальше унося от целящегося в меня из большого, огромного лука Тана, от сверкающего трещоткой Хао, от беззвучно поющего И-цзю.
Мы поднялись еще выше – вот Госпожа Мать раскрыла мне навстречу свои объятья, я тяну за вожжи, упираюсь ногами в дно колесницы, я приказываю, я пытаюсь заставить коней остановиться, я хочу сойти, хочу видеть, хочу обнять свою Госпожу Мать. Но нет – я не могу удержать дышащих жаром коней, от их дыхания уже начала тлеть одежда Госпожи Матери.
Они – эти могучие кони, да и кони ли – сильнее, гораздо сильнее меня. И, увлекаемый двумя рвущимися из упряжи огненными Драконами, на остатках сгорающей подо мной колесницы я попадаю в безмерное, в бесконечно спокойное, пронизанное чуть покалывающими иголочками беспричинной радости пространство, где мои Драконы – кони? – где остатки колесницы – все рассыпалось, разлетелось серебряно-прозрачной пылью, и только знакомые, радужно-летучие очертания моего Покровителя необъяснимой силой влекут к себе. В этот раз я вижу его сидящим, моего блистательного Дракона Воздуха.
Прекрасная в своем величии голова наклоняется ко мне. Его глаза – на уровне моих глаз: я могу войти, утонуть в них… Но нет, небесный голос звучит в моей душе.
– Сегодня кончается мой год.
– Как? – сердце мое остановилось. – Я никогда больше не увижу тебя?
– Мы еще встретимся. Ты помнишь, что я сказал тебе?
– Да, – ответило мое сердце, прошептали, не открываясь, губы.
– Я буду с тобой на светлой дороге жизни.
С каждым проходящим днем, неделей, месяцем все легче, все интереснее было мне в школе.
Хао, Шэнь, И-цзю стали моими настоящими друзьями. Теперь, когда я хорошо справлялся с положенными уроками и не должен был заниматься дополнительно, у меня было и немного свободного времени. И когда нам удавалось, мы все вместе убегали на пруд, или, устроившись где-нибудь в роще, рассказывали друг другу всякие истории, особенно отличался в этом неугомонный Хао, или, преодолев его смущенное сопротивление, слушали замечательное пение И-цзю.
К сожалению, не знаю, как, но у меня совсем не получалась дружба с Таном. Да, именно с ним, первым из всех подошедшим ко мне здесь, первым заговорившим со мной, да, с ним, гордым и заносчивым господином Таном, мы не подружились.
Может быть, потому, что Хао, а за ним и Цинь с моим появлением потихонечку отошли от него, или потому, что были вещи, которые я знал и умел не хуже него, или потому, что я не искал его помощи и поддержки, не искал его покровительства, мне трудно было понять, но я чувствовал его молчаливую неприязнь.
И однажды Тан попытался унизить меня, воспользовавшись самым неожиданным поводом. Наша группа, все мы: Хао, Шэнь, И-цзю, Кан, Се и я, – начали изучать искусство стрельбы из лука. Это были трудные, но интересные занятия. Мы учились правильно стоять, верно держать руки, быстро рассчитывать расстояние и учитывать направление и силу ветра. Надо было привыкнуть к тем небольшим вещам, которые дополняли снаряжение стрелка для облегчения стрельбы, чтобы они действительно помогали, а не мешали и отвлекали.
В общем, было много небольших, не важных на первый взгляд вещей, которые надо было знать и уметь, чтобы в результате стрелы без промаха поражали цель. Нам всем нравилось стрелять, не очень нравились нудные подготовительные упражнения, но все уже хорошо понимали, что без них ничего не добиться, и стремились как можно лучше исполнять все указания учителя стрельбы.
И вот наступил день, когда все мы, вся наша группа, должны были показать, чему мы научились, чего добились в искусстве стрельбы из лука.
Обычно в один из Осенних Праздников устраивались состязания по стрельбе. Несколько групп учеников, те, кто вместе изучал азы, а потом и тренировался, соревновались друг с другом.
Группа, в которой был господин Тан, уже несколько раз участвовала в праздничных соревнованиях и два последних раза даже выиграла их. Мы же были новичками – это было наше первое соревнование. Мы очень волновались. Мы не говорили о победе – хотелось для начала просто не опозориться. Но, честно, в душе каждому хотелось победы! В ясный день после праздничной молитвы и жертвоприношений в Храме все собрались на стрелковом поле. Установили щиты с мишенями, удары гонга призвали к тишине.
Три группы состязающихся вышли вперед. Каждый из нас низко поклонился Главному учителю, учителям, наставникам. Отдельный поклон полагался ученикам – зрителям – и отдельный – соперникам. Из трех групп состязающихся мы были самыми неопытными и хуже всех экипированными.
– Смотрите, – быстроглазый Се кивком головы привлек наше внимание, – у них у каждого свое кольцо[35] и налокотник[36]!
И действительно, у каждого из группы Тана блестело на пальце кольцо, а на руке красовался плотный кожаный налокотник. У нас же на всех было всего два кольца и один налокотник, которые мы передавали друг другу. Вэнь Чан перехватил наши завистливые взгляды.
– Это не то, что поможет выиграть или проиграть. Тетиве все равно, какое кольцо у тебя на пальце. Вы должны победить – подтвердить, что вы умеете хорошо стрелять в любых условиях, – Вэнь Чан всегда знал, что и когда сказать нам.
Каждому стрелку полагалось выпустить по четыре стрелы. Мы должны были стрелять, придерживаясь определенного порядка: первый стрелок одной группы сменял первого стрелка следующей, затем стреляли вторые, и так пока каждый из нас не выпустит по четыре стрелы. И по результатам всех стрелков определялась группа-победитель.
Каждый старался сосредоточиться только на своей группе, не обращать внимания на радостные крики соперников. Из нашей группы только рассудительный Шэнь послал первую стрелу прямо в сердце мишени, Се удалось попасть в мишень, мы же, остальные, позорно промахнулись. Вэнь Чан улыбался, помогая каждому из нас приладить снаряжение. Его спокойствие и уверенность непонятным образом передавались и нам.
Результаты второй стрелы были гораздо лучше – уже не только Шэнь, но и Се послал стрелу прямо в центр, наши стрелы тоже поразили мишень.
К третьей стреле мы уже почти совсем оправились от волнения. Хао, который, несмотря ни на что, не растерял свои способности не унывать и всегда все знать, как-то успел разузнать, что и наши соперники стреляли не очень хорошо. В этот раз наши стрелы кучно ложились в цель. Шэнь, Се, И-цзю, да-да, И-цзю, попали точно в цель! Мы тоже не подкачали.
И вот решающая четвертая стрела. Шэнь промахнулся! Два стрелка из команд-соперниц попали в цель! Хао попал! Близко, очень близко, не в сердце, но попал!! Еще два чужих стрелка, И-цзю – стрела закачалась на самом краешке мишени, но не промахнулся!! Еще двое – неважно, как они стреляют, лучше не смотреть. А вот и Се – точно! О, великий господин Се!.. Теперь Кан – ну!! – стрела, не дрогнув, впилась в центр мишени!! Последняя, четвертая стрела. Стреляет Вынь – крепкий приветливый парень. Он стоит, надежно уперев лук на левую руку, долго и тщательно целится. Молодец, Вынь, стрела в центре мишени!
Теперь очередь Тана. Все его три стрелы поразили сердце мишени! Ему нечего бояться и переживать. Чуть небрежная поза, быстрые плавные движения – стрела просвистела, даже не задев мишени!!! Тан не верит своим глазам! Никто не верит!! Бегом, нарушая все правила, Тан бросился за мишень искать свою стрелу.
Тревожно зазвучал колокольчик – я не могу стрелять, пока Тан не вернулся. Нервы мои напряжены, мышцы не могут ждать дольше. Ну вот, Тан вернулся, сжимая в руке стрелу. Главный учитель – он судья – хлопнул в ладоши – я могу стрелять. Тетива напряглась под моей тяжестью, и, испустив тонкий звенящий звук, толкнула, послала меня вперед. Я летел, ощущая движение вихрящегося вокруг меня воздуха, и попал, впился острым наконечником легкой стрелы прямо в сердце мишени! Какое это было чувство! Какое это было счастье! Слезы выступили у меня на глазах, я готов был поделиться свой радостью со всем миром и встретился с наполненными слезами, недоумевающими, злыми глазами Тана!!
Мы не победили, и группа Тана не проиграла, но с какими разными чувствами оставляли мы поле для стрельбы!
Праздник кончился прекрасно! Мы обсудили каждую выпущенную нами стрелу и каждое сделанное или не сделанное движение. У каждого нашлись слова похвалы и благодарности для друзей и, конечно, для Наставника. И он, мудрый наш Вэнь Чан, похвалил нас, поздравил с большой победой! Я торопился к себе, необходимо было обо всем рассказать Хэ. Она так переживала! Вчера вечером (она думала, что я уже сплю) моя добрая Хэ так настойчиво просила богов, почти угрожала, чтобы мне даровали успех! Как же я мог не торопиться к ней!
У самого дома дорогу мне преградил Тан. Домик, в котором он жил, был в другом конце шеренги домов, и я не смог скрыть своего удивления.
– Милый господин Ли очень торопится, – сказал Тан, явно стараясь подражать чьему-то голосу, – наш милый, милый добрый господин торопится к своей прислужнице! Вам, милый господин Ли, до сих пор прислуживает нянька[37]! Какой еще храбрый воин может похвастаться нянькой!
Группа мальчиков (я только сейчас заметил их в вечерних сумерках) – они восхищенно слушали Тана и с насмешкой смотрели на меня. Он явно хочет унизить меня, заставить совершить какую-то глупость. Я еще крепче сжал кулаки, кровь постепенно отливала от головы, дыхание выравнивалось.
– Я не знаю, с какой целью ты пытаешься унизить меня, господин Тан, – сказал я, – но я не умею отвечать на непочтительные слова, – я сошел с дорожки и, аккуратно обойдя Тана, поднялся в свою комнату.
– Что случилось, мой милый господин Ли? – Хэ видела непочтительные жесты Тана и то, как я обошел его.
Хорошо, что моя добрая нянька не слышала его слова и то, как он пытался передразнить ее!
– Все хорошо, Хэ! Все прекрасно! Это просто так, не бойся. А главное, слушай, – и я со всеми подробностями, сам с удовольствием заново переживая каждый миг, рассказал не сводящей с меня восторженных глаз Хэ обо всем, что произошло в этот праздничный день.
– Как обрадуется наша добрая Госпожа Мать, – вытирая мокрое от умиления лицо, сказала Хэ, когда уже ни одна самая мельчайшая подробность не осталась не обговоренной.
Все мои большие и малые успехи Хэ в своей великой любви всегда связывала с именем доброй Госпожи. Я тоже, несмотря на то что время все больше и больше стирало из моей памяти образ Госпожи Матери, и каждодневные занятия и мои мальчишеские заботы заслоняли мысли о ней, старался не забывать родное бледное лицо, легкие слабые руки, помнить, что она больна, что она любит меня.
Не однажды накануне Дня посещений, когда родственникам учеников разрешалось посещать школу, я мечтал о том, как и моя Госпожа Мать в праздничных одеждах с дарами школе появится вдруг, и восхищенно замрут учителя и ученики, и завистливо посмотрят на нее матери и сестры.
Но проходил День, гости уезжали, подарки занимали свое почетное место в Храме, ученики делились друг с другом домашними новостями. «Наверняка в следующий раз и у меня будет гостья! Может быть, Госпожа Мать приедет в этот раз, – думал я, засыпая. – Было бы хорошо! Хэ права, у меня есть успехи! Госпоже Матери не придется стыдиться меня. Я очень соскучился по ней. Уже и не помню, много ли мы разговаривали, когда я был маленьким, но сейчас мне было бы что ей рассказать, о чем спросить». Сладкая, мягкая дрема-воспоминание, дрема-мечта унесла меня в маленький садик, к покрытому цветами грушевому дереву, в кажущиеся через даль лет прекрасными годы детства.
Тан продолжал будто невзначай преграждать мне дорогу при каждом удобном случае. Но я старался вежливо обходить его. Вездесущий Хао рассказал, что Тан обратился к Главному учителю – он потребовал, чтобы проверили его стрелу, и не успокоился до тех пор, пока не выяснилось, что она правильно выровнена[38], – так он был уверен, что не может промахнуться. И я, если раньше просто не понимал, за что он сердится на меня, теперь еще и жалел его – трудно для такого, как он, проигрывать! Это я хорошо знал по себе.
Приближался День посещения. В воздухе чувствовалось напряжение ожидания. Ученики старались сохранять видимое спокойствие. Но я-то уж точно знал, мне были открыты чувства друзей, с каким нетерпением бьются их сердца, как они считают дни. И мое сердце сжималось в надежде, в сладком ожидании. Вэнь Чан пришел до рассвета, до гонга. Я уже и забыл, когда в последний раз он так рано будил меня.
Наставник подождал, пока я приведу себя в порядок и вошел к нам, плотно закрыв дверь, сел напротив меня. Вэнь Чан прервал затянувшееся недоуменное молчание.
– Я собрал свое мужество с надеждой, что обращаюсь к мужественным сердцам. Твоя мать, Ли, дорогая госпожа Ван Юнь, оставила нас. Ее душа отправилась в цветущие сады[39] за Звездной Рекой. Оттуда она будет охранять и защищать тебя.
Хэ горячо, тяжело дышала мне в спину. Я сидел молча, неподвижно.
Мне стало холодно, очень холодно, даже глазам стало холодно, и пусто, так пусто в голове и сердце. Хэ взяла мои заледеневшие руки в свои горячие пухлые ладони, покрыла их поцелуями, орошенными слезами. Вэнь Чан, наверное, продолжал говорить. Я видел, как двигались его губы, но ничего не слышал. Не слышал я и слов Хэ, когда она, цепляясь за мои одежды, пыталась удержать меня. И его слова, и ее руки отбросил я от себя.
Небо над озером было светлым. Последние утренние звезды растворялись в поднимающемся зареве рассвета. Где она, Звездная Река? Почему туда уходит моя Госпожа Мать? Почему она, как все остальные родители, не приехала ко мне сюда? Неужели я такой плохой? Неужели я заслужил это?
Как она могла, как посмела оставить меня совсем одного? Хорошо, я знаю: она больна, ей трудно приехать сюда, пусть, не надо… Я уже привык. Но зачем же уходить так далеко? Как же теперь я увижу ее, как расскажу о своих успехах?!
Вдруг хитрая мысль мелькнула в моем воспаленном мозгу – Вэнь Чан испытывал меня! Он все это придумал, специально выдумал, чтобы проверить, испытать меня! Конечно, это не может быть правдой! Как может быть правдой такая неправда?! Ветерок, напоенный запахом спелых плодов и пожухших трав, согрел мое тело, наполнил надеждой душу. Я немного отдохну здесь, а когда вернусь, Вэнь Чану придется извиниться за это испытание!
Осеннее солнце, хоть и не очень жаркое, разбудило меня. Я потянулся, с удовольствием расправил тело. Со стороны озера доносились какие-то звуки. Мне стало интересно, что бы это могло быть, и, стараясь двигаться как можно осторожнее, я раздвинул густую стену бамбука. На берегу озера, болтая в воде голыми ногами, сидела девочка.
