Галина Куликова
Засада на белой полосе, или Пенсне для слепой курицы

Мысль об увольнении пугала. Уволиться – означает потерять из виду объект своего обожания. Ради чего я должна жертвовать личным счастьем?

Егор дал о себе знать в десять часов вечера. Я только вышла из душа и, включив фен, едва не прозевала телефонный звонок.

– Ну? – спросил он, не считая нужным представляться. – Почему вас не было в условленном месте?

От его голоса все мои внутренности мгновенно сжались в комок. Туда же попал и язык. Я еле-еле вытащила его из общей кучи-малы и промямлила:

– Я подумала и посчитала это непорядочным. Ну… следить за своим начальником. Который мне как отец родной…

– Послушайте, девушка, – процедил Егор. – Кажется, вы в субботу плохо меня расслышали. Я кое-что сказал про вашего мужа. Ведь он вам дорог? Хотя бы как материальный источник существования?

– Зачем вы меня пугаете? – возмутилась я. – Это некрасиво!

Егор рассмеялся в трубку, как Фантомас в одноименном фильме – с отчетливыми раздельными «ха-ха-ха».

– Я вас не пугаю, а предупреждаю, – прошипел он. – А предупреждаю я всего один раз. Понятно?

Телефон посылал короткие гудки прямо в мой мозг, лихорадочно искавший способ избежать ловушки. Они угрожают. Матвей – самая близкая мишень. Еще у меня был младший брат в Смоленске, а у него, в свою очередь, умница-жена и двое очаровательных детишек. Я поняла: если что – дело дойдет и до них. Где же выход?

Вторник прошел гораздо хуже, чем понедельник. Несмотря на то, что я снова облачилась в свое старое платье, Горчаков поглядывал на меня с подозрением и разговаривал как-то странно, будто я только что перенесла мозговую горячку. Липа оставалась невозмутимой, словно факир в окружении восторженной публики.

– Жара действует на умственные способности мужчин, – сделала она вывод после того, как Горчаков вышел в приемную, молча постоял на пороге, стушевался и снова скрылся в своем кабинете.

– Мне кажется, его потрясло то, что вчера я пришла на работу полуголой, – честно призналась я.

– Так это ж было вчера. Думаешь, он настолько впечатлительный?

Я пожала плечами. И тут на моем столе зазвонил телефон. Это снова оказался Егор. Наверное, он решил начать психическую атаку.

– Марина Александровна? Надеюсь, вы сегодня придете?

– Нет, не приеду, – дрожащим голосом заявила я. – Я же вам все популярно изложила вчера.

– И не передумали? – с преувеличенным сожалением сказал он. – Наверное, я плохо все объяснил. Ну ничего, в следующий раз постараюсь сделать это более доходчиво.

Я положила трубку на рычаг, попав только с третьего раза. В горле у меня стоял ком, я готова была разреветься. Две слезинки повисли у меня на ресницах. В этот момент в поле моего зрения снова появился Горчаков.

– Что случилось? – тревожно спросил шеф, подходя к моему столу.

– Ничего, – пробормотала я. – Все в порядке.

– Я же вижу, что нет.

– Какой-то тип добивается от нее взаимности, – сказала со своего места Липа, нимало не смущаясь. – Наверняка чем-нибудь шантажирует. Я права, Мариша?

– А вы разве не замужем? – растерянно спросил шеф.

Липа фыркнула, собирая свой портфель, я предпочла просто кивнуть.

– И что ваш муж, он… м-м-м… никак не реагирует на ситуацию?

Липа жизнерадостно попрощалась с нами и вышла из офиса. Слезинки сорвались с ресниц и покатились по щекам, подгоняемые следующими.

– Он… Он ничего не знает, – пробормотала я, пытаясь остановить слезы.

Почему-то мне казалось, что, проявляя ко мне повышенное внимание, Горчаков как бы играет на руку фээсбэшникам.

– Я не могу вам чем-то помочь? – неуверенно спросил шеф.

– Нет, ну что вы, Сергей Алексеевич! Мне так неловко. Я сама разберусь. Но все равно спасибо за предложение.

Воспользовавшись тем, что рабочий день уже кончился, я стремглав выскочила из офиса и, зорко оглядевшись по сторонам, ринулась в сторону метро. Остановилась у газетного лотка, чтобы отдышаться. Люди спешили по своим делам, сосредоточенные и уставшие. Но мне почему-то казалось, что среди них обязательно есть некто, интересующийся моей персоной. Едва я об этом подумала, как ко мне подскочил щуплый парнишка лет четырнадцати.

– Марина Александровна? – громко спросил он. – Меня послали передать вам это.

Он подождал, пока я разверну протянутую бумажку. На ней был отпечатан номер телефона, абсолютно мне незнакомый.

– Вас просили сегодня после десяти позвонить по этому телефону и представиться. Просто назовите свою фамилию, и все. Обещаете?

«Они с ума сошли, – подумала я. – Вербуют детей». А вслух сказала:

– Обещаю.

Пацан в ту же секунду испарился, а я спрятала бумажку в одно из отделений кошелька. Шпионские страсти, черт побери! Удастся ли мне отделаться от этих типов? Поверят ли они, что я не разболтаю Горчакову о слежке? Ведь логично предположить, что, если я отказалась следить за ним, федералы поставят на это дело кого-то другого. Того же Потоцкого, к примеру. Почему нет? А я возьму и предупрежу шефа. Может быть, поэтому они продолжают нажимать на меня?

Я старалась гнать от себя плохие мысли. Едва пришла домой, как позвонил Матвей. Он был в хорошем настроении, передал мне по проводам тысячу поцелуев и пообещал вернуться не поздно.

– У тебя там все нормально? Ничего подозрительного? – не удержалась я от вопроса.

– В каком смысле – подозрительного? – засмеялся он. – Ты что, смотрела сериал про инопланетян?

Чтобы избавиться от плохих предчувствий, я занялась уборкой квартиры. Ничего не помогало – мысль о предстоящем звонке выводила меня из равновесия. Я разбила вазу и пролила на ковер воду. Стрелки на часах еле-еле двигались. Ровно в десять вечера я сняла трубку и, развернув бумажку, полученную конспиративным способом, набрала записанный номер.

К телефону долго никто не подходил. Потом женский голос, до омерзения визгливый, выкрикнул:

– Алло! Кто это? Кто говорит?!

Следуя указаниям, я четко выговорила:

– Это Марина Александровна Заботина.

Женщина на том конце провода ахнула и, кажется, впала в истерику.

– Это его жена! – рыдая, прокричала она кому-то и, по всей видимости, швырнула трубку на стол.

Раздался звук удара обо что-то твердое, затем какое-то шуршание, шепот, и другой женский голос, более спокойный, произнес:

– Алло! Вы жена Матвея?

– Да, – сказала я, чувствуя, что все тело покрывается гусиной кожей.

– Как вы узнали, что он здесь?

– Как я узнала? – глупо переспросила я. Что я могла ей сказать?

– Вы уже в курсе случившегося?

– Нет, а что случилось? – Если бы мой голос сейчас слышал доктор, он прописал бы мне таблетки от ларингита. Я охрипла за одну секунду.

– Ваш муж… Как бы это сказать… Знаете, он умер.

– Умер?! Матвей? Вы шутите?! Но я уже знала, что моя собеседница не шутит. Она еще что-то говорила, но я уже не слышала. Меня охватила странная слабость, исчезли все цвета, кроме белого – перед глазами завертелись белые мушки, словно снег, подхваченный ветром, белые стены надвигались на меня со всех сторон…

Кажется, я кричала. Кажется, кто-то стучал в дверь. Я, вероятно, открыла, потому что помню лицо своей соседки – искаженное неподдельной тревогой. Потом была машина, дорога, молодые небритые санитары с опухшими глазами – то ли от недосыпа, то ли с перепоя. Меня несли на носилках по бесконечным лестницам, и я тонула и выныривала из своего белого кошмара, пока наконец не пришла в себя в больничной палате.

Рядом со мной на тумбочке лежал огромный букет роз, а на стуле сидела серьезная Липа и держала меня за руку. Летнее солнце шествовало по небу медленно и важно, милостиво бросая свои лучи в открытое окно.

– Привет, – сказала Липа обрадованно. – Очнулась? А Горчаков только что ушел.

– Он меня видел? Вот такую? – руками я обрисовала в воздухе нечто круглое.

– Конечно, видел. Не с завязанными же глазами он ходит. Ты имеешь что-то против Горчакова?

– Наоборот.

– А! – воскликнула Липа. – Я поняла. Только это как-то не ко времени.

– Это всегда не ко времени, – пробормотала я. – Я что, попала под самосвал?

– Значит, ты ничего не помнишь, – констатировала она, и я тут же сжалась под казенным одеялом.

Матвей! Они убили Матвея! Только из-за того, что я не принесла чертову бумажку к кассам Казанского вокзала. Если бы я не выбросила ее в урну, если бы…

– Я даже не знаю, что с ним случилось, – тихо сказала я вслух.

Лучшего рассказчика, чем Липа, трудно найти. Чуждая всяким сантиментам, она в скупых выражениях поведала мне драматическую историю о том, как мой муж отправился к очередной любовнице в дачный поселок Пчелкино. Та встретила его вместе с подружкой. Поплескавшись в бассейне роскошного дома, троица выбралась из воды. Девочки ушли в душ, а Матвей развалился в шезлонге. Там его и нашли через некоторое время. Как любовник, он больше не мог представлять интереса.

Патологоанатом определил, что в его крови соединились в смертельном объятии алкоголь и антидепрессант. Сердце взбунтовалось и дало сбой. Я горько усмехнулась. Кто же принимает антидепрессанты накануне встречи с милой? И пьет, как очумевший ковбой? Алкоголь в крови Матвея в три раза превышал допустимую норму. Конечно, его заставили все это выпить! Сам Шлыков вряд ли принимал участие в убийстве, да и Егор тоже. Скорее всего, исполнители – какие-нибудь андроиды типа тех отвратительных «близнецов», которые похитили меня прямо с улицы.

Два брата и сестра Матвея обо всем позаботились. При его жизни они были холодны со мной, но теперь проявили заботу – заплатили персоналу больницы, купили самые дорогие лекарства, оставили букет цветов. А я было подумала, что розы от Горчакова.

– Завтра похороны, – сообщила Липа. – Тебя к этому времени уже выпишут, так что не беспокойся.

Я открыла рот, чтобы возразить. Нельзя хоронить Матвея, потому что это убийство! Я могу быть свидетелем…

– Кстати, – сказала Липа. – Тут тебе оставили записку. Какой-то молодой парень с серьгой в ухе.

Дрожащей рукой я взяла протянутый конверт и достала из него фотографию. Ее вытащили из рамки на моем комоде. Это был снимок, изображавший моего брата и племянников. Я заплакала, уткнувшись носом в подушку.

– Говорят, поплакать обязательно надо, – поддержала мою инициативу Липа. – Спадет нервное напряжение, и ты придешь в себя. Кстати, у тебя нет какой-нибудь подруги? – спросила она.

Я покачала головой. Какие подруги? Как только у меня появлялась какая-никакая подруга, Матвей тут же перетаскивал ее в стан моих врагов самым пошлым образом. Если не считать все того же брата, я была одна. Но видеть брата в Москве в сложившихся обстоятельствах я хотела в последнюю очередь. Так что оставалось смириться с одиночеством.

На похоронах ко мне подошла сестра Матвея. Она подбадривала меня и похлопывала по предплечью, но я точно знала, что вижусь с ней, вероятно, в последний раз. Матвеева родня не из тех, кто держится за сомнительных родственников. Были бы у нас дети, тогда другое дело. А так я для них практически посторонний человек. Бездетная вдова – немногим лучше, чем любовница.

Я очень боялась, что кто-нибудь из людей Шлыкова придет на кладбище, чтобы подмигнуть мне из-за какой-нибудь одинокой березки. «Что, мол, доигралась, девочка? А мы говорили… Предупреждали… Так что сама виновата. Считай, что убила мужа собственными руками». Но никто не пришел, или я просто не заметила сквозь слезы. Народу пришло слишком много для того, чтобы фиксировать каждого скорбящего. Кроме того, горе мое было искренним и неподдельным. Увеличенная фотография Матвея в черной рамке притягивала мой взгляд.

Меня заставили бросить первую горсть земли на крышку гроба. Хотя я бы предпочла положить цветок. Потом ко мне по очереди подходили люди, чтобы выразить свои соболезнования. Я со страхом вглядывалась в каждое незнакомое лицо, опасаясь, что оно может превратиться в многозначительную гримасу. Но никто в тот день меня не побеспокоил.

Возвратившись домой, я первым делом вставила в рамку фотографию брата и племянников, отчетливо понимая, что прочно сижу на крючке. У меня не было иного выхода, кроме как начать закладывать Горчакова. Прямо с понедельника. Три оставшихся дня я собиралась предаваться скорби.

Однако вместо скорби во мне начала копиться злость. Не такой я человек, чтобы покорно склонить голову перед неприятностями! Тем более что моя злость была персонифицирована. Я знала в лицо и поименно убийц моего мужа и не собиралась нести это знание дальше, ничего не предпринимая.

«Что можно сделать?» – спрашивала я себя. Действительно, что я могла? Рассказать все Горчакову и подвергнуть таким образом опасности и его самого, и его семью? Поехать к своему брату и посоветоваться с ним? Правда, толку будет мало. Я могу попытаться найти покровителей покруче тех, что на меня наехали. Но сколько я ни размышляла, ни одного стоящего варианта в голову так и не пришло. По всему выходило, что у Шлыкова на руках одни козырные карты.

В субботу утром я обратила внимание на то, что до сих пор разгуливаю по квартире в траурном платье. Видимо, я в нем и спала, и ела. Нет, насчет еды я не права. Я ничего не ела, причем уже давно. Моя талия становилась все тоньше, но разве сейчас это имело хоть какое-то значение? Я жаждала справедливости! Чтобы ее добиться, необходимо срочно взять себя в руки.

Я вылезла из платья и приняла душ. Потом сварила курицу, выпила чашку бульона и прикончила ножку. Чтобы хоть чем-то заняться, решила вынести мусор.

На лестничной площадке между этажами стоял мужчина и курил. Я замерла на месте, с подозрением глядя на незнакомца. Тот суетливо отодвинулся от мусоропровода и, улыбнувшись, произнес:

– Я уже ухожу.

Он не был похож на фээсбэшника. Грузный брюнет с маленькой щеточкой усов держался очень обыденно, и я, успокоившись, смело спустилась вниз. Запах голубоватого дыма, плававшего в воздухе, подсказал, что парень курит «Кент» – эти сигареты нравились Матвею. Знакомый запах тут же вызвал у меня очередной приступ щемящей тоски. Я возвратилась в квартиру совершенно разбитой.

Было всего лишь десять утра, когда в дверь позвонили. Я открыла, не глядя в «глазок». Если это Шлыков или кто-то из его подручных – даже лучше. Все будет сказано и выяснено немедленно. Но на пороге стояла парочка, которую я ожидала увидеть меньше всего, – Липа и Горчаков.

– Вот что, – не здороваясь, сказал шеф. – Нам с Липой сегодня предстоит поработать, и я подумал, почему бы вам не поехать с нами.

– Куда? – растерянно спросила я.

– Ко мне на дачу. Вы немного отвлечетесь и смените обстановку.

Липа ободряюще подмигнула. Я была по-настоящему тронута. Перспектива увидеть своего идола в нерабочей обстановке вытеснила все остальные мысли, и я побежала переодеваться. Горчаков донес мою сумку до машины, положил ее в багажник и придержал для меня дверь. Липа предпочла сесть сзади.

– Пристегнитесь, – велел шеф. – Какую музыку вы любите? У меня в бардачке есть кассеты.

Я выбрала самую романтическую группу из тех, что знала, и подала кассету Горчакову. Он сидел так близко и казался таким досягаемым, что у меня перехватило дыхание. Раньше я никогда не ездила с ним в машине. Липа задремала, свесив голову на грудь, и тихонько посапывала у меня за спиной. Ее сопение весьма органично вплеталось в музыку. В сущности, я не знала, о чем говорить с Горчаковым – он мой шеф, он женат, и до сих пор мы всегда соблюдали субординацию.

– Знаете, о чем песня? – спросил он, слегка повернув голову и глядя на меня своими потрясающими глазами.

– Должно быть, о любви, – усмехнулась я. – Судя по надрыву.

– По-английски вы, выходит, не говорите?

– А вы?

– Я нормально говорю.

Я тут же вспомнила, что им интересуется ФСБ. Может, он и в самом деле шпион?

– Вы бывали за границей? – спросила я. Горчаков с улыбкой кивнул. – А где?

– В Англии, во Франции, в Германии, в Америке, в Австралии, в Африке, в Индии.

– Ого! А что вы там делали?

– Отдыхал, навещал друзей, иногда по работе ездил.

– Ничего себе!

– А вы где успели побывать?

– Только в Испании и в Болгарии.

– Мне нравится путешествовать, – признался он. – Вот сынишка подрастет, покажу ему мир.

Мне не нужно было вздрагивать и приходить в себя. Я ни на секунду не забывала о том месте, которое занимаю в его жизни. И это место – стол в его приемной.

Еще полчаса пути, и я наконец увидела ее, женщину, которая владела мужчиной, грезившимся мне ночами. Первое впечатление было сокрушительным – красавица! Высокие скулы, ярко-синие глаза, выгодно выделяющиеся на фоне темных волос, потрясающая фигура. На ней был желтый ансамбль – шорты и топ. Малыш, побежавший навстречу отцу, растопырив ладошки, тоже одет во все желтое. Очаровательный, потрясающий мальчишка.

Нас представили друг другу. Мальчик по очереди сунул нам с Липой ручонку, испачканную в песке, и умчался с полным пакетом подарков, которые привез отец. Альбина сначала обняла Липу, потом повернулась ко мне.

– Примите мои соболезнования, – сказала она. Вероятно, муж заранее посвятил ее в подробности моей биографии. – Я рада, что вы согласились приехать. У нас все запросто. Надеюсь, вы немного отвлечетесь.

Я тоже на это надеялась. Главное, что не останусь ночью одна – здесь столько людей. Кстати, через некоторое время в окрестностях обнаружилась еще и няня – дама средних лет с классическим пучком на затылке и ласковым лицом. Все звали ее просто Таней, так же она представилась и нам.

Из выделенной мне комнаты на втором этаже коттеджа я смотрела вниз на Горчакова, который, устроившись в плетеном кресле на веранде, диктовал что-то Липе. Та сидела за столом, уткнувшись в ноутбук.

Меня раздирали противоречивые чувства. Боль, связанная со смертью Матвея, собственная вина, любовь к Горчакову, осознание безнадежности этой любви, плюс ревность к его жене. Над всей этой гремучей смесью витала жажда мести, приправленная страхом, – я мечтала вывести людей Шлыкова на чистую воду и одновременно боялась их. Я боялась, что они причинят вред моему брату и его семье, если я буду упорствовать в своем нежелании доносить на шефа.

Я смотрела на макушку Горчакова, еле сдерживая слезы. В этот момент я отчетливо осознала, что люблю его. И что в понедельник мне придется запротоколировать все его телефонные звонки и визиты и передать эти сведения убийцам собственного мужа.

Обедали на веранде. Я чувствовала себя диверсанткой, и поэтому ароматный суп, поданный в глубоких пиалах, мой организм принимать отказывался.

– Вам надо поесть, – серьезно сказал Горчаков, с тревогой глядя на меня. – У вас под глазами синяки. И вы очень сильно похудели за последнее время.

– Может быть, вам хочется чего-то другого? – заботливо спросила Альбина. – Что вы больше всего любите?

«Вашего мужа», – хотелось ответить мне, но вместо этого я пробормотала:

– Спасибо, суп очень вкусный. Я с удовольствием поем.

Люди Шлыкова обязательно спросят, чем занимался Горчаков в выходные. Поэтому после обеда я осталась на веранде, чтобы подслушать. Шеф просчитывал рентабельность нового оборудования, которое собиралась закупать его фирма. И еще прикидывал возможности расширения. Время от времени он поглядывал на меня, словно проверяя, в каком я состоянии. Видимо, мой вид его не радовал, потому что он то и дело хмурился. Иногда даже замолкал на полуслове. В конце концов Липа не выдержала и с присущей ей прямотой заявила:

– Сергей Алексеевич, если вы хотите все закончить сегодня, Маришу нужно прогнать. Она вас отвлекает.

Я бросила на нее испепеляющий взгляд, но она только пожала плечами:

– Ну, правда. Ты сидишь, как русалка, от тебя глаз не оторвать.

Горчаков усмехнулся:

– Липа, ваша прямолинейность иногда просто шокирует.

– Кого это? – тупо спросила та.

– Допустим, меня. – Шеф улыбнулся, что слегка сгладило пикантность ситуации.

– Шокировать может только правда, – не сдавалась глупая Липа.

– Я с вами полностью согласен. Все сказанное вами правда. Марина меня действительно отвлекает. Она прекрасна, словно русалка, я не могу отвести от нее глаз и сбиваюсь с мысли.

Я мгновенно поднялась, чтобы ретироваться, но Горчаков внезапно поймал меня за запястье и, поглядев в глаза, произнес:

– Останьтесь, не уходите.

Липа демонстративно вздохнула. А я, если честно, просто не знала, как реагировать.

– Спасибо, вы очень чуткий человек, – наконец нашлась я, проследив глазами за Альбиной, которая шла по садовой дорожке. – Но лучше я пойду отдохну.

Горчаков тоже встал и, засунув руки в карманы, болезненно поморщился:

– Не знаю, как вам помочь. Мне не хочется, чтобы вы уединялись и страдали в одиночестве.

Но я все-таки уединилась. Сердце мое обливалось кровью. Если он будет и дальше проявлять свое расположение и хватать меня за руки, я прореву всю оставшуюся жизнь.

Альбина не набивалась мне в утешители, честно выполняя роль радушной хозяйки. Оказалось, с ней легко общаться. Она была весьма неглупой, с хорошим чувством юмора и спокойным характером. Короче, у нее было все, что могло заинтересовать такого мужчину, как Горчаков.

Перед сном в мою комнату заглянула Липа и, немного помявшись, что было ей совсем несвойственно, спросила:

– Может, тебе не с кем поговорить? Я всегда могу выслушать и не разболтаю, честное слово. Вообще-то я несдержанная, но если надо, из меня слова не вытянешь.

– Спасибо, Липа, – растроганно сказала я. – Но мне нужно самой пережить этот тяжелый момент. Все пройдет.

– Ладно, тогда спокойной ночи.

Я выключила свет и легла. В распахнутом настежь окне, словно живая, шевелилась занавеска. Иногда она взлетала вверх, и тогда взгляду открывался чернильный кусочек неба без звезд. Изредка выныривала из этих чернил тусклая луна, оставляя на постели ртутные лужи. Я долго лежала без сна, потом снова растравила себя тоскливыми мыслями, тут-то меня и развезло. Я принялась рыдать со всей страстью одинокой и безнадежно влюбленной женщины. Чтобы никого не потревожить, я засунула голову под подушку, поэтому не услышала, как открылась дверь и в комнату вошел Горчаков. На нем были спортивные брюки и тенниска, волосы встрепаны со сна. Правда, все это я рассмотрела позже.

Когда он положил руку мне на плечо, я окаменела от испуга и засопела под подушкой, внезапно почувствовав, как мало здесь воздуха.

– Только не визжите, – попросил Горчаков, наклонившись к моему уху. – Испугаете ребенка. Он спит внизу, комната прямо под вами. Это всего лишь я.

Всего лишь! Если бы он знал! Я перевернулась на спину, отодвинув подушку в сторону, и столкнулась с предметом своего обожания буквально нос к носу. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надо мной. От него приятно пахло чем-то горьковато-терпким, и в неярком свете луны его глаза казались непроницаемыми.

Я в последний раз всхлипнула и хотела было извиниться, но тут случилось невероятное. Горчаков наклонился еще ниже и вдруг прижался губами к моим губам. Я испуганно замерла, ощутив невероятную истому. Наверное, то же самое чувствует пломбир, когда его поливают горячим сиропом. Я была пломбиром. В нем нет ни косточек, ни иных твердых составляющих. Он может только таять, принося блаженство тем, кто его любит.

Через мгновение Горчаков отстранился, стремительно поднялся и вышел безмолвно, словно привидение, случайно забредшее в жилую часть дома. «Черт, что это было?» – подумала я, ущипнув себя за руку. Слезы мгновенно высохли. Я уставилась в потолок и замерла, сложив руки на животе. Голова моя превратилась в тоннель, сквозь который, как скорые поезда, проносились мысли. Ни одна не задерживалась ни на секунду. «Завтра надо сделать вид, что ничего не случилось», – сказала я себе. Интересно, а как будет вести себя Горчаков?

Утром он тоже старательно делал вид, что ничего не случилось. Мы встретились за общим столом во время завтрака. Альбина хлопотала с чашками и тарелками, стараясь, чтобы гостям было легко и удобно. Горчаков пожелал всем доброго утра, улыбнувшись Липе и мне одновременно. Пока мы пили кофе, он бросил на меня лишь один рассеянный взгляд. Я решила, что он лунатик и приходил ко мне в комнату в состоянии транса.

После завтрака Горчаков водил своего сынишку на речку, потом передал его няне, а сам снова уселся на веранде, призвав к себе на помощь верную Липу. Альбина предложила мне найти книгу по душе и поваляться в шезлонге. Я выбрала сказки Шварца, устроилась в теньке и не заметила, как задремала. Короче, день прошел обыкновенно, я пребывала в прострации, а потом полночи лежала без сна. А вдруг сегодня снова выглянет луна, и лунатик Горчаков нагрянет с поцелуями? Но он, конечно, не пришел. Что ж, хорошенького понемножку.

Утром мы втроем загрузились в машину, тепло распрощались с ослепительной хозяйкой, потискали малыша и отправились в город. У всех, кроме меня, было бодрое настроение. Впрочем, я изо всех сил делала вид, что мне гораздо лучше и выходные на природе не прошли даром. Я вежливо поблагодарила шефа за заботу и чмокнула Липу в щеку – она была ко мне очень внимательна.

Телефон в офисе притягивал меня, словно прожектор мотылька. Я смотрела на него, не отрываясь, как на некое опасное существо, которое в любой момент может ожить и начать кусаться. Мои опасения оправдались: Егор позвонил после обеда.

– Марина Александровна? – спросил он весьма любезным голосом. – Надеюсь, наши разногласия в прошлом? На этот раз я хорошо вам все объяснил?

– Да, – сдавленным голосом ответила я. – Хорошо.

– Надеюсь, вам будет легче согласиться на встречу?

– Я приеду, как договорились.

Осторожно положив трубку на рычаг, я откинулась назад и закрыла глаза.

– У тебя снова какие-то неприятности? – спросила Липа.

– Да нет, просто дела. Не обращай внимания.

В метро было душно, как в сауне. Кроме меня, тут же парились десятки несчастных, и дорога показалась бесконечной. Преодолев длинный коридор, который вел к пригородным кассам Казанского вокзала, я наконец попала в нужный зал. Заранее заготовленный листочек с доносом лежал в моей сумочке. Я написала там про все. Не упомянула только ребенка и няню. Справа работало несколько касс, слева окошки были закрыты. Я встала возле одного из них и принялась усердно рыться в сумочке. Сложенный листок бумаги поместила на полке возле окошка. Почти сразу рядом появился молодой парнишка в яркой рубашке и круглых очках. Он положил на мое послание газету, покопался в карманах, снова взял ее, прихватив заодно и то, что было под ней.

По плану мне следовало уйти. И что меня дернуло остаться? Просто я заметила, что курьер не торопится покинуть место нашей встречи, остановившись возле лотка с прессой. Интересно, ему что, не надо спешить передавать донесение вышестоящему начальству? Парень явно никуда не торопился. Я спряталась за углом киоска с видеокассетами и принялась изучать коробки, выставленные в витрине. Впрочем, я только делала вид, что читаю названия, на самом деле не выпускала из поля зрения знакомую пеструю рубашку.

Парень посмотрел на часы. Раз, потом другой. Неужели мое донесение должны забрать у него прямо здесь? Зачем он вообще тогда нужен? Просто лишнее передаточное звено. Может, кое-кто не хочет, чтобы я видела его лицо? Мне страстно захотелось выяснить, с кем собирается встретиться курьер. Но, если я высунусь, он меня тотчас засечет. Платье у меня неприметное, а вот что делать с волосами и физиономией? Оглядевшись по сторонам, я нырнула в ближайший застекленный магазинчик, где торговали всякой всячиной – начиная от детских игрушек и заканчивая дорожными принадлежностями, купила дешевые солнечные очки и белую шляпку с бантом на боку и, надев все это на себя, стремглав вылетела наружу.

Парень был все еще тут. Прошло ровно двадцать пять минут с момента нашего контакта. Он продолжал ошиваться возле прилавка с прессой, то и дело поглядывая в сторону, но теперь снова повернулся к пригородным кассам. Как это ни парадоксально, но я сразу же поняла, кого он высматривал. Это была женщина лет тридцати в красном платье с золотыми пуговками. Пристроившись неподалеку от того места, где недавно стояла я, она достала из сумочки простой белый конверт и положила рядом с локтем. Парень в пестрой рубашке тут же снялся с якоря. Минута – и конверт перекочевал к нему. На сей раз он не стал медлить, а сразу прошел через турникеты к перрону. Я даже не пыталась преследовать его. Гораздо больше меня заинтересовала женщина, находившаяся, по всей видимости, в таком же положении, что и я. По крайней мере, выражение лица у нее было не слишком счастливое.

Следить за ней, несмотря на красное платье, оказалось нелегко. Двигалась она стремительно – мне пришлось бежать по эскалатору, и все равно я еле-еле успела сесть с ней в один вагон поезда. Здесь мне удалось разглядеть ее досконально. Короткие вьющиеся волосы, сочные губы, лицо сердечком – очень симпатичная особа. Вот только выглядела она удрученной.

На станции «Красные Ворота» незнакомка вышла, поднялась по эскалатору и пешком пошла по Новой Басманной улице. Скрылась она за дверью фирмы, которая называлась «Креотон». Может быть, это был склад или офис какого-нибудь турагентства. Но уж точно не магазин. Я не рискнула войти следом. Напротив двери, прижавшись к тротуару, стояло несколько машин, и я подумала, что на одной из них незнакомка может уехать. Так и вышло. Она вновь появилась на улице спустя буквально пять минут и двинулась прямиком к светлой «семерке». Я отчаянно замахала руками навстречу движущемуся транспорту. На мое счастье, желающий подвезти пассажира нашелся сразу.

– Будем следить вот за этими «Жигулями», – сказала я водителю. – Представляете, лучшая подруга тайком встречается с моим женихом! Хочу их застукать на месте преступления.

– Надеюсь, я не буду в этом участвовать? – с опаской спросил парень.

Его интересовала только возможность подзаработать, а я обещала быть щедрой. Мы благополучно «вели» блондинку до самого дома. По иронии судьбы, жила она неподалеку от меня: на троллейбусе всего пара остановок. Пока она загоняла машину на стоянку перед девятиэтажным домом, я расплатилась с шофером и призадумалась. Ну узнаю я ее адрес. И что дальше? Может, лучше поговорить с ней прямо сейчас, пока она не скрылась в подъезде. Если я действительно хочу с ней поговорить.

Я не просто хотела. Меня прямо-таки распирало желание пообщаться с блондинкой, и я рискнула. Чтобы сразу расставить все точки над «и», подошла сзади и безо всякого предисловия брякнула:

– Вам привет от Шлыкова.

Вместо того чтобы заинтересоваться, блондинка сузила глаза и злобно прошипела:

– Что-о?! Меня теперь и дома будут доставать? Пошла вон!

Она изо всех сил толкнула меня плечом и стремительно направилась к подъезду.

– Эй, погодите! – растерялась я, бросившись за ней. – Я не то хотела сказать!

Я схватила ее за рукав платья, блондинке это не понравилось, и она стукнула меня по руке сумочкой.