Галина Константинова
Поезд. Бремя танцора
31.
Рафик до этого дня никогда не слышал, чтобы Ашот кричал.
– Слушай, это ты ментов на меня навел?
– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, о чём идёт речь?
– Слушай, мне не нравится, когда менты набивают мне стрелки!
– Объясни толком.
– Не прикидывайся пай-мальчиком! Я приду, конечно, поговорить, но и ты приходи. Мне кажется, что ты в курсе. Я за тобой заеду в пять. Будь дома.
Ашот бросил трубку, и наступила гулкая тишина. Позвонил Коля.
– Рафик, я боюсь.
– Чего?
– Мне сегодня позвонили и сказали, чтобы я был в одном месте, в баре «Лео».
– Кто позвонил?
– Не знаю. Какая-то женщина, или мужчина, я ничего не понял. Сказали – хочешь узнать о смерти Лео – приходи в бар «Лео», и все поймешь.
– Знаешь, меня тоже туда пригласили. Приезжай ко мне. За нами заедут.
…Рафик и Коля сидели на заднем сиденье машины с тонированными стеклами, больно прижатые с двух сторон двумя широкоплечими мужчинами с отсутствием интеллекта на выбритых лицах. Водитель хаотично крутил радиоприемник в поисках ненавязчивой музыки. «Татушек в президенты», – надрывался ведущий передачи, – «Голосуйте за группу «Тату» ногами и телами!». Водитель прибавил звук, из колонок полилось откровение о прекрасном сумасшествии. Небритый потребитель молодежной субкультуры причмокивал и подпевал, не попадая в ноты. По окончании песни снова резко покрутил ручку, и салон наполнили странные слова: «Ко временному бегу равнодушны, не столько беззащитны, сколь смешны, слетались ангелы на шариках воздушных, не потому, что были крыльев лишены…».
– Тьфу ты, романтизм пошел в атаку, – сплюнул водитель, с остервенением заглушив звук.
32.
В баре было тихо и, на первый взгляд, очень спокойно. За столиком уже ждал Корсуков, он был невозмутим, потому что взял с собой группу быстрого реагирования, которая скрылась в подсобных помещениях. Только молодая девочка-официантка нервничала, наливая кофе трясущимися руками. Её мягко предупредили, что может быть опасно, в случае перестрелки необходимо сразу же залечь за укрытием. Она работала в баре всего неделю, и боялась, что после испытательного срока её уволят, поэтому собрала всю свою храбрость и не стала спорить.
На улице скрипнули колеса, и из машины выскочили двое сопровождающих, которые начали выталкивать Рафика и Колю. Коля попросил закурить, и один из охранников сунул ему зажигалку прямо в лицо. Интересно, есть ли здесь туалет, лихорадочно думал Коля, у которого всегда в критических ситуациях начинало крутить живот. Ашот подъехал на следующей машине, и уже медленно вылезал, кряхтя и отдуваясь, будто ему пришлось бежать кросс.
Он посмотрел на Рафика и Колю скользящим взглядом, словно это были какие-то неживые манекены, охранники открыли ему дверь, и он вступил в темное чрево бара. Коля бросил недокуренную сигарету и вместе с Рафиком последовал за ним.
– Мне надоели угрозы в мой адрес, – неожиданно взвился Коля, обращаясь к Ашоту. – Подозреваю, что это дело рук ваших людей.
Рафик пытался его одёрнуть, но Коля уже был как заведённый.
– Почему ты все время нюхаешь воздух, дело ведь закрыто, – Ашот не обратил на Колю никакого внимания, и сразу стал обращаться к Корсукову. – Постоянно устраиваешь облавы на дискотеках, молодежь уже стала обходить наши клубы стороной. Это плохо, молодой человек, мы так с тобой не договаривались.
– Это входит в мои обязанности – смотреть за порядком, – спокойно ответил Корсуков. – Кроме того, пресекать наркоторговлю. Разумеется, у нас есть осведомители. Но, вообще говоря, это не то, чем я занимаюсь. Я занимаюсь убийствами.
– Но эти облавы участились после последних событий, – произнес медленно Ашот.
– Но человека из той компании, которая якобы напоила Баскаева, до сих пор не нашли. В лёгких погибшего не было воды, значит, его убили раньше, чем бросили в воду. Кроме того, он явно не собирался пить с кем-то. Во-первых, он уже пил с Рафиком, во-вторых, его ждали родители, в-третьих, он вышел просто в калошах подышать воздухом. В машине нашли его окровавленную рубашку, но к вещественным доказательствам присовокупить почему-то забыли. Мне вообще-то наплевать, кто и зачем его убил, но как мне только дали это дело, стали сначала давить, что быстрей-быстрей, давай-давай, потом, наоборот, закрывай, и так постоянно. Не пора ли уже понять, кто за кого? – Корсуков посмотрел на Ашота, чувствуя, что все его самообладание куда-то улетучивается.
За стойкой бара молоденькая девочка протерла бокал и поставила рядом с другими, отчего тот жалобно звякнул.
– Кто его убрал? – Рафику надоело сидеть так, будто его здесь нет.
Из подсобки выглянула какая-то физиономия, но на неё никто не обратил внимания. Девочка резко скрылась за стойкой.
– Спокойно, спокойно, – сказал Ашот, пытаясь успокоить своих охранников, – Давай поговорим, дорогой.
– Руки на стол, тогда поговорим, – ответил Корсуков. – Честно говоря, мне вообще эта игра в кошки-мышки надоела. И совсем не хочется участвовать в ваших «разборках.
Ашот обвел взглядом присутствующих и кивнул своим людям, чтобы они успокоились. Равны силы или не равны? Сколько у этого красноперого в темных углах подсобного помещения? Эх, как-то совсем по-дурацки он вляпался. И где этот, который их крышует? Он вообще говорил – приезжай, потолковать нужно. Вообще-то, с ним раньше он дело не имел, но пару месяцев назад позвонили надёжные люди и посоветовали прислушиваться к этому товарищу. Товарища он ещё в глаза не видел, но после внезапного звонка Корсукова он ему перезвонил и успокоил, что все идет как нужно, и вообще, необходимо «обозначить наше отношение к участившимся проверкам». Слово «наше» было выделено телефонным собеседником с особой значительностью.
А сейчас он сидит, словно подросток, а на него уже смотрят пушки этих ленивых молодцов, которые, казалось, настолько верят в свои силы, что даже не пытаются перехватить действия его охраны. Да, плохо дело, дорогой, пожалел себя Ашот. И эти не помогут, посмотрел он на дергающегося Колю и сохраняющего спокойствие Рафика.
– Стойте! – Коля вертелся на стуле, понимая, что теперь ему до туалета не добежать.
Он сидел между Корсуковым и Рафиком, который его периодически одергивал
Внезапно он вытащил из кармана какой-то предмет, хищно поблескивающий в сумерках бара, и быстро нацепил этот предмет, оказавшийся кольцом, на палец Корсукову.
– Что это?!
– Это кольцо от гранаты.
– Зачем это? – Корсуков был сбит с толку, но ошибиться он не мог – это было действительно кольцо от гранаты.
Если так, то в скором времени здесь прогремит взрыв.
Вслед за кольцом Коля вытащил из кармана гранату и показал присутствующим. Это сумасшедший, подумал Корсуков, лихорадочно думая, что делать. С другой стороны, ему почему-то это показалось забавным – какой-то почти мальчишка пытается действовать, как крутой ковбой. Сейчас граната взорвется, и все кончится. Почему-то ему стало хорошо от этой простой мысли – жизнь лопнет, будто воздушный шарик, висящий под потолком… Почему-то в одну минуту вспомнилось детство с его беззаботностью и счастьем. Да, в детстве его родители охраняли его от грязи жизни, из-за чего на первый курс юрфака он пришел с такими идеалистическими представлениями о жизни, что любой сокурсник не лишал себя удовольствия над ним пошутить. Он помнит, что первый раз в морге ему подносили смоченную нашатырным спиртом ватку, и девушка, в которую он тогда был влюблен, сочувственно вытирала холодный пот с его лба… Чёрт, нужно что-то решать… Если одним рывком откинуть этого мальчишку к стенке, то будет два трупа. А ты герой, усмехнулся он про себя, погибаешь как солдат во время войны. Некролог в областной газете, звание героя посмертно и возвращение погон… М-да… Что за бред, нужно собраться, а не развивать совершенно сюрреалистические мысли. Возбужденный голос Коли вывел его из странной оцепенелости:
– Давайте, выкладывайте, кто убил Лео, иначе я тут все разнесу.
– Постой, мальчик, все было совсем не так, как ты себе представляешь, исполнитель давно уже в могиле…– Ашот, казалось, с трудом подбирал слова, стараясь говорить быстро.
– За что?
– Э… спросил. Это у заказчика спрашивай.
– Кто заказчик?
– Нам не докладывают. Кидай гранату в окно!
– Сейчас кину. Зачем нас сюда позвали?
В голове у Корсукова мелькнула мысль, что, подай он сейчас знак, и в тихом баре с романтическим названием начнется бешеная перестрелка, когда уже не разбирают правых и виноватых. Одно маленькое движение, шорох, дуновение ветра – и тяжелая тишина, свисающая с потолка, как свинцовая туча, обвалится. И все-таки поза этого мальчишки была комичной. Корсуков машинально вертел кольцо в руках.
– Бросай! – твердым голосом крикнул Корсуков.
– Не брошу! – огрызнулся Коля.
– Ладно, давайте разберемся, как взрослые люди, только сначала ты кинешь гранату в окно.
– Сначала имя.
– Нам не говорят имен, мальчик, в общем, мы выполнили приказ – заговорил Ашот, по лбу которого стекали крупные капли пота, – Мы сами хотим его найти.
Коля бросил гранату в окно. Все машинально бросились на пол. Осколки разбивающегося стекла фейерверком разлетелись в разные стороны, мелкой крошкой засыпаясь за воротник. Взрыва не было. Коля, в отличие от других, на пол не лег, а стоял как соляной столб. Постепенно его тело затряслось мелкой дрожью от разгорающегося приступа смеха. Все неуклюже стали подниматься с пола.
– Я все понял! – Ашот поднимался с пола, предупредительно подняв руки. – Ко мне приходил человек, – продолжил Ашот, доставая платок из кармана и вытирая пот, – сказал, что нужно убрать человека.
– Сколько он заплатил? – спросили хором Рафик и Коля.
– Нисколько. Эти люди обычно не платят. Их плата в другом – в нашем спокойствии. Только здесь вышло совсем наоборот. Я несу убытки, вот из-за них, – он кивнул на Корсукова.
– Надо ещё посмотреть, чьих убытков больше. Я сам как между молотом и наковальней. То открываю дело, то закрываю. Начальство все время теребит за усы. К тому же, мне ясно дали понять, кто виновник всей этой свистопляски – вот он, – Корсуков кивнул в сторону Ашота.
– Все понятно, вас просто натравили друг на друга, и сейчас этот кто-то уверенно потирает руки, зная, что вы можете друг друга перестрелять, а заодно и нас, как слишком много сующих нос в чужие дела, – резюмировал Рафик, – осталось понять одно – где этот кто-то и как его найти.
– Думаю, что мы это сделаем в ближайшее время, – ответил Ашот, хотя особой уверенности у него в данный момент не было. Опыт подсказывал, что неудавшийся инцидент давно известен невидимому «режиссеру».
– А вам на всякий случай советую не высовываться. И уезжать из города. Пересидите где-нибудь на даче. Я дам охрану, – обратился Корсуков к Рафику.
33.
В театре у Сурковского давали премьеру. Приглашение у Коли лежало давно, и он решил встать с дивана и пойти. В антракте он встретил старую знакомую, и обрадовался, что можно поговорить с человеком и отвлечься от того навязчивого состояния, которое затягивало его словно петлей. Он весело болтал, сам не понимая, почему ему так весело и легко, и тут он заметил знакомую фигуру Жени, входящего в зал.
Разговор оборвался на полуслове, он бросил свою собеседницу и побежал туда, расталкивая людей. Как назло, прозвенел звонок и свет погас. Стоп, сказал он себе, никуда этот Женя не денется, все равно я его догоню. Он рассеянно смотрел на сцену, оглядываясь назад, пытаясь отыскать в темноте зала знакомое лицо. Вот сейчас, вот сейчас все закончится…
Молодой солист предлагал зрителям подняться на сцену и танцевать. К своему удивлению, Коля увидел, как Женя выходит вместе с остальными зрителями и улыбается Коле. Женю окружали молодые девочки, которые радостно извивались вокруг него, сверху сыпалось конфетти, по залу летали воздушные шары, все кипело молодостью, радостью и весельем. Коля вышел в проход, и стал медленно приближаться к сцене. Он не заметил, что одновременно с ним из зала поднялось несколько молодых людей, которые контролировали каждый его шаг. Только Женя быстро оценил ситуацию, резко дёрнулся и побежал куда-то за кулисы. Коля вспрыгнул на сцену, но веселящиеся люди мешали ему, будто нарочно задерживая его движение, потом он запутался в какой-то ткани и выругался про себя. Оперативники расталкивали танцующих, из-за чего на сцене произошла самая настоящая свалка.
Коля все-таки прорвался за кулисы, с удивлением ощущая знакомый и родной запах театра и удивляясь нереальности происходящего. Он бежал по коридору, толкая поочередно все двери. В конце коридора мирно сидела вахтёрша и вязала носок. Сбивчиво говоря, он пытался выяснить, не видела ли она кого-нибудь, кто пробегал по коридору. Но вахтерша взглянула на него из-под своих очков, которые выглядели как пенсне, и с некоторым презрением ответила, что ничего не видела, чего она, впрочем, и не обязана делать – контролировать, кто ходит по коридору, а кто нет…
На выходе из театра стояли оперативники и тихо переговаривались, куря и сплёвывая от досады. Они посмотрели на выходившего Колю, и один из них быстро набрал номер на мобильном телефоне.
– Да… упустили. Да нет, этот живой. Понял… Отбой.
34.
«Мы – птицы, сложившие крылья.
Мы – слепки умершего танца.
Манил нас солнечный Ирий,
Но мы предпочли остаться.
И связан веревкой земною
Надорванный голос бессилья.
О Боже! Останься со мною.
О Боже! Как слаб и плаксив я,
Сложивший оружие-крылья,
Поддавшись безумству слепому…
Лицо белой тканью закрыли…
И ангелы вздрогнули, вспомнив,
Мое оперенье из снега
На матово-розовой коже…
Лишь ветр, задыхаясь от бега,
Срывает шляпы с прохожих».
…Он написал это, когда убили Сурковского, думал Лёня, бредя по усталому городу. Незадолго до этого Сурковский вышел на сцену практически голым, со сложенными ангельскими крыльями за спиной. В первом ряду сидела председатель местного комитета по культуре, дама лет сорока, с правильными жизненными установками. При виде переливающегося под светом прожекторов голого тела ей стало плохо, и она встала и неуклюже попятилась. Сидящие сзади приглашённые по «халявным» билетам товарищи предпочли не шикать. Наутро в кулуарах обсуждали низкий моральный облик Сурковского и высокую нравственную чистоту председательши.
Почему он опять это вспоминает… Долго ли мне мучиться, Боже, чтобы тоска оставила меня? Лео часто обращался к Богу. Он говорил, что только тот, кто там за нами наблюдает, может помочь соединить всё. Что-то витает в воздухе, говорил Лео, как будто внюхиваясь и напрягая слух. Моя задача – уловить это, преломить через призму танца. Художник должен не отражать жизнь, а творить свой мир, повторял он фразу Цветаевой. И в этом он соперничает с Богом. Если Бог одобрит, то даст силы. Если нет – то поведет к разрушению.
«Знаешь, что самое странное и страшное?» – они сидели глубоко за полночь на кухне у Коли, уже выпив пару бутылок водки. Но взгляд Лео был, скорее, не затуманенным, как это обычно бывает у пьяных, а какой-то безумный. «Самое страшное – осознавать, что если ты просил у Бога помощи в каком-то деле, а я сейчас говорю о том, что самое главное – творчество, то потом нельзя отступать. Понимаешь, ни в коем случае не отступать! Это уже становится не навязчивой идеей, нет… Это становится… бременем, долгом, чем угодно – но пока ты не сделаешь того, что ты должен сделать, это будет висеть над тобой, словно дамоклов меч… Когда совершишь – получишь успокоение и одновременно дикое желание забыть про всё это… Вот почему я ставлю спектакль и редко его повторяю. Я словно убегаю от пережитого, потому что выкладываю все свои силы, чтобы оправдать надежду того, кто дает силы… Возможно, ты сочтёшь это бредом. Но это так».
35.
– Да ты просто идиот!
Рафик возбужденно ходил по комнате. Коля пришел к нему и рассказал про случай в театре. Коля хотел его поймать – по мнению Рафика это было просто верхом глупости.
– Ты знаешь, с кем ты имеешь дело? Это профессионал! А ты кто? Думаешь, тут пройдёт такой же номер с учебной гранатой, я до сих пор смеюсь, как вспомню, про этот спектакль. Кстати, где ты её достал?
– Где-где… В институте разбил витрину, где все эти штуки лежат.
– Да ты пойми, если тебя в баре не убили – так это просто случайность, этот Женя на то и рассчитывал, что мы не будем там разговоры разговаривать, а просто перещёлкаем друг дружку. Вспомнил… У Пелевина, разборка так замечательно описана. Рыбка плавала в аквариуме, а потом все разнесли вдребезги. И она трепыхалась у героя на коленях… В общем, от тебя даже мокрого места не осталось бы, уж не знаю, что тут сыграло положительную роль – может быть, даже твоя дурацкая выходка. Но дуракам дважды не везёт, пойми. Тебе Корсуков что сказал – сиди дома и носа не высовывай. В общем, так. Уезжаем ко мне на дачу. Твой телефон Женя знает, адрес тоже. Корсуков нам даёт охрану. Ему гораздо проще нас в одном месте держать. Они сами его найдут, понимаешь?
– Что ты на меня кричишь. Если бы он хотел меня грохнуть – он бы давно это сделал.
– Да он просто резвится! Забавляется! Давай, не разговаривай, сейчас приедут люди и уезжаем.
– Прямо вот так?
– А как иначе. Матери скажи, что просто у тебя гастроли… В общем, что-нибудь придумай. Да не волнуйся так, будешь ей звонить, мы ведь не в тайгу уезжаем. Просто там безопаснее. Неизвестно, сколько у Жени помощников.
– Ладно, давай завтра поедем, вечером…
– Что с тобой делать! Ладно, давай завтра. Только умоляю, никуда не впутывайся, иди домой, жди звонка!
36.
Коля шёл какими-то незнакомыми улицами, не узнавая их. Может быть, я просто это видел очень давно, и поэтому не могу вспомнить? Навстречу ему шел Макс, когда-то он помогал им с подбором музыки, снимал спектакль на видео. Они улыбались друг другу, а в голове у Коли неотступно завертелась мысль, как спросить его про Оксану Стаценко.
– Слушай, Олеся Стаценко собирает людей. Друзей Оксаны. Ты ведь её знал?
– Довольно плохо, немного.
– Вот тебе адрес, приходи.
В квартире у Олеси стояла духота. Самой хозяйки не было, дверь открыл какой-то парень в объёмной «толстовке» и джинсах с вытянутыми коленками.
Коля протиснулся в узкий коридор, казавшийся ещё более тесным из-за высокого потолка, снял обувь и куртку. В лицо ударил запах недавнего ремонта и книжной пыли. Вдоль стены тянулся сплошной стеллаж с книгами, и Коля понял, что это книги Оксаны. Не Олеся же их читает. В её чудной головке вряд ли уместится хоть одна бессмертная строчка из Шекспира.
Из приоткрытой двери доносились возбуждённые голоса, кто-то настраивал гитару, в общем, все походило на обычную вечеринку, если не считать того, что человека, который был для этих людей если не учителем, то, по крайней мере, очень значимым, наблюдал за присутствующими из чёрного траурного овала.
– Коля, проходи, – Макс подвинул стул, – вот тебе рюмка.
Сидевшая справа незнакомая девица неохотно подвинулась, смерив Колю полупрезрительным взглядом. Или мне это уже кажется, мельком подумал он, садясь на жесткий стул, почти у самого окна. Разговор, который до этого был таким оживленным, на минуту затих.
– Кто знает, нашли убийц или нет? – спросила невзрачная девушка, сидевшая на диване в углу.
– Да никто ничего не знает, – ответил Макс, – У меня дядька в областном УВД работает – всё чисто, никаких улик, никто ничего не видел. Практически средь бела дня в центре города убивают человека – и никаких следов.
– Как такое может случиться? – спросил Коля.
– Знаешь, там старые здания стоят, образуя коридор, причем здания много раз достраивали, пристраивали, поэтому коридор получился зигзагообразный, если стоишь на одном конце, то другого конца не увидишь. На первом этаже шел ремонт, но в тот день – это была суббота – никто не работал. Наверху офисы. Опять никого. Ближайший жилой дом метрах в 50 стоит. Там поутру в субботу никто не выглядывает. Ну вот, раз здания административные, в рабочие дни по этому коридору постоянно машины ездят, потому что им удобнее с чёрного хода подъезжать, там и площадка есть, для тех, кто работает. Последний отрезок – там гаражи стоят, воротами на дорогу. А средний участок – сплошные стены с двух сторон. Вот туда взяли и поставили эти мусорные бачки. Где её и нашли. Она часто ходила именно здесь, короткой дорогой к театру. Если географически – то практически под носом у местной администрации.
– Так это нужно караулить было специально. И в рабочие дни, – вслух размышлял Коля.
– В том то и дело, на этом «глухом» участке не укрыться, если только сверху постоянно наблюдать. Это получается, как в детективах.
– Можно и не сверху, а машину поставить где-нибудь поблизости, – вмешалась девушка с дивана.
– Вот, и это самое главное. Дядька мой про это и говорил. В том доме, рядышком который, да и не дом почти, барак, можно сказать, живут старики да пьяницы. А один старичок довольно сметливый. Хотя ему и восемьдесят лет. Крепкий такой старичок…
– Не тяни, Макс! – почти хором сказали несколько человек.
– В общем, дедулька последние дни перед этим событием видел машину. Ну, мусорщики и мусорщики. Но больно уж долго они этот мусор грузили. Поставят машину в начале этого «коридора» и стоят, будто ждут кого-то.
– Ну и что с того? – пытаясь зацепиться за мысль, снова спросил Коля.
– Вот так если посмотреть – ничего особенного. Машина и машина. Он к ним как-то подошёл, спрашивал, что, мол, так долго стоите, проход загораживаете. А мусорщики очень культурные оказались. Не матерились, как водится. Просто дедушке сказали, чтобы шёл своей дорогой.
– Слушай, а ты не сам это все насочинял? Или дядька твой. И вообще, он-то откуда знает? – спросил чей-то недоверчивый голос.
– А знает он потому, что сам эти показания читал. Дядька у меня когда-то сам следаком работал, и ему интересно было материала глухаря посмотреть. Да только закрыто дело, сами знаете. А дедушку того расселили и где-то квартиру дали, в отдалённом районе. Хотел он к нему съездить, ещё раз спросить, стал наводить справки, а дедушка-то и умер.
– Слушай, сейчас, по прошествии года, всё что угодно можно придумать, – резюмировала девица из угла, – Я вот слышала совсем другую версию. Что убили Оксану совсем не в этом переулке. И что была она без пальто и сапог, в одном свитере и брюках. А отсюда следует, что убить её могли совсем в другом месте, причём где-нибудь в квартире, например. Почему она была раздета, не скажешь? Дело было глубокой осенью, и без пальто долго не погуляешь. Вот и следует, что она была или дома, или в гостях, но кому-то было нужно, чтобы её тело нашли именно здесь, в центре города, недалеко от того места, где она работала. Чтобы все поверили, что это было так, как ты сейчас нам и рассказывал. В итоге ни свидетелей, ни убийц.
Из коридора послышался характерный звук проворачивающегося ключа.
– Опять она дверь открыть не может!
Парень в толстовке шаркающей походкой вышел в коридор. Теперь Коля услышал шуршание куртки, низкий голос Олеси и шёпот, принадлежавший ещё кому-то, кто пришел с ней. Когда она зашла в комнату, разговоры затихли. Её невидимый спутник сразу прошел на кухню, быстро заглянув в комнату и поздоровавшись с присутствующими. Коле был виден только срез затылка, гладко выбритого и неестественно-розового.
Голос, голос… Я слышал этот голос, понял Коля, чуть не подскочив на месте. Олеся между тем взяла на себя роль гостеприимной хозяйки и всем предлагала положить чего-нибудь на тарелку, улыбаясь при этом какой-то своей, особенно вымученной улыбкой несостоявшейся мальвины. Коля лихорадочно жевал колбасу, не чувствуя ни её запаха, ни вкуса.
Он там, где-то в глубинах этой квартиры, ещё не подозревающий, что ловушка скоро захлопнется. Иногда у Коли мелькала мысль, что он слишком уверен в том, что сможет поймать этого человека. Но челюсти как будто перемалывали все сомнения.
Все вокруг, казалось, было совсем в другом измерении. Где-то он это читал… Время – для каждого – течёт по-разному. Кажется, у того, кто хочет быть неуязвим, оно должно развернуться и течь вспять. Тогда ты сможешь предупредить все удары противника… Когда он читал эти неимоверно толстые книги про Шрайка, он не предполагал, что когда-нибудь испытает это на себе. Именно люди вокруг что-то делают, жуют, разговаривают, ходят, ты даже можешь отвечать на их вопросы, только для тебя это все абсолютно неважно. Ты сидишь и чувствуешь, что с каждым ударом сердца время то растягивается, то убыстряется, в зависимости от твоего желания. Поэтому это похоже на аритмию – но ты не чувствуешь дискомфорта. Ты владеешь этой игрушкой и можешь ею управлять.
Сейчас Женя сидит на кухне или, чего доброго, в туалете, но он уже в квартире, и даже если попытается улизнуть, Коля все равно сожмет время своей мыслью и успеет его догнать.
Продолжая пребывать в таком странном эйфорическом состоянии, Коля постепенно пьянел, сам не замечая этого. При всех этих манипуляциях со временем, пора бы этому завсегдатаю богемных тусовок появиться, подумал он.
– Э… пардон, мадам, мне нужно выйти…
Девица справа встала, чтобы его выпустить, встряхнув юбочкой-колокольчиком. Мне не до твоих ножек, хотя они довольно миленькие, подумал Коля, протискиваясь к ней лицом, нацепив дежурную улыбку. Она покраснела.
В коридоре он чуть было не побежал, но, вспомнив свое недавнее состояние, усмехнулся. В коридоре было темно, и он шел почти на ощупь. Ему казалось, что он идёт уже не менее пятнадцати минут, когда на повороте, ведущем в кухню, освещаемом слабой полоской света, он столкнулся с Женей.
– Не меня ли ты ищешь?
– Наверное, тебя. Ты мне многое должен рассказать.
– Хочешь поговорить?
Женя грубо схватил Колю за ворот свитера и стал увлекать его за собой на кухню. На кухне он прижал его к стене и перехватил рукой горло. Другой рукой он защёлкнул дверь на шпингалет.
– Надеюсь, тебе нравится?
Лицо Жени было так близко, что Коле захотелось в него плюнуть.
– Не торопись, Иванушка-дурачок, я тебе ещё пригожусь.
– Гад! Сволочь!
– Ты ведь хотел поговорить! Ну, мальчик, не рыдай так, я умру от жалости. Что ты хотел знать?
– Ты сам знаешь. Иначе бы ты за мной не охотился.
– Постой, это ты за мной охотишься. Даже смешно. Ты пойми – это смешно!
Женя рассмеялся, не разжимая губ, только растянув их узкими полосками. Коля почувствовал, что рука, державшая его за горло, ослабла. Он попытался ударить ниже колена, но Женя перехватил его.
– Э, так не пойдет. Ладно, уговорил. Я тебе расскажу всю историю, от начала до конца.
В дверь постучали.
– Эй, вы, что закрылись, дайте людям покурить!
– На лестничной клетке курите!
– Олеся, че они там закрылись, голубые, что ли? – раздались возмущённые голоса, прерываемые хихиканьем.
В животе у Коли неприятно зажурчало.
– Ну что, дрожишь, мальчонка? В общем, скажу тебе так – не там ищешь. Если бы ты раскинул свои куриные мозги, ты бы понял, что к чему. Кому ты веришь-то? Ашоту, что ли? Ты посмотри на него. И подумай. У него совершенно конкретный бизнес, бары-дискотеки, и девочки-стриптизёрши. А тут ваш Баскаев со своим пониманием профессионального танца. Из любой неумехи сделает звезду. Это же смешно. Но и опасно. Подумай на досуге, кому это выгодно. Может, вашей Ларисе? А что, Баскаев раскрутил, помещение выбил, на фестивалях засветился. Кто бы вас выслушивал, если бы не он?
– Ты просто хочешь меня с ними со всеми стравить! Ты мне только скажи – за что?!
– Я тебе в сотый раз объясняю, – Женя взял тон, как у воспитательницы из детского сада, – я к этому не имею никакого отношения, потому что вообще с ним не общался…
– А Сурковский?
– А что Сурковский?
– А Сурковского – за что?
– Слушай, я ведь не справочная служба, ты меня обвиняешь, я чист, я невинен, люди!
Женя отпустил руку и схватил нож. Он толкнул Колю плечом, отбросив его от двери. Нож в руке задрожал. Наверное, он решил меня зарезать, думал Коля, не сводя глаз с кухонного ножа, играющего в Жениных руках. Взгляд его был совершенно обезумевшим. Со стороны коридора стучать перестали, и шум снова переместился в комнату. Сердце бешено стучало, с каждым толчком сотрясая все тело. Это тебе не игрушечная граната, застряло у Коли в голове, это уже «прощайте, скалистые горы». Ветер с шумом ворвался в плохо закрытую форточку, она хлопнула и завибрировала. Рука у Жени перестала дрожать, он перехватил рукоятку и замер. Сейчас он на меня кинется, через секунду-другую…
Женя размахнулся и резким движением прочертил линию по тыльной стороне своей руки. Тонкая ткань разъехалась и стала намокать. Колю охватили оцепенение, какая-то вялость и апатия. Женя со своей холодной улыбкой продолжал полосовать методично свои руки. Потом он стал нервно хихикать, и, наконец, хохотать. За дверью снова собралась публика, уже достаточно настойчиво пытавшаяся открыть дверь. В конце концов, дверь поддалась и с треском распахнулась. Мысль у Коли вернулась в прежнее состояние, и он почти побежал, расталкивая охающих девиц. Олеся стояла в коридоре, помогла ему найти свою куртку и ботинки, наградив его сочувствующим взглядом.
Только на улице, пробежал квартал, он остановился и огляделся по сторонам.
